«От полыни воздух горче…»

***

                 Максиму Щербакову

Почти одинаковы: род, рать, 
деревьями в белых шарфах спать.

Добро с кулаками: под дых, влёт,
нескладного времени кровь, пот.

Потом устаканится: рвань, хлябь,
а в Киеве весело – гробь, грабь.

А если зацепит (февраль – лют),
затянется рана, как льдом пруд.

***

По живому пространству, где фосфор
оставляет чахоточный след,
я прошёл невесомо и просто
без знамён, без потерь, без побед.

Там о смерти ни слова – не каркай:
ворон ворона не заклюёт!
На какие военные карты
нанесут этот пеший поход?

Я ходил по холмам и пригоркам
(хочешь смерти – так быть посему),
но ни корки теперь, ни полкорки
я с чужого стола не возьму.

***

Снег сам собой не образует мифа:
мы бабу снежную лепили – дети скифов,
сакральный смысл оставив на потом,
с кургана покатились кувырком.

А зимы были страшные: страшнее,
чем ночь в бомбоубежище. Дощечки
привязывали вместо лыж к ногам,
и даже если дом не уцелеет,
то в кухне летней как-нибудь у печки
перезимуем. И хвалу богам

весной, когда снега сойдут с курганов,
мы выразим посредством истуканов.

***

Хорошо, что снегами укрыта земля,
что солдат в маскхалате стреляет в меня.

Что отсюда улыбка его не видна,
и я будто бы падаю в погреб без дна.

Что находят живым, и везут меня в тыл,
и в больницу заносят меня без бахил.

Что хирург, не надеясь на быстрый осмотр,
шьёт пространство и смерть из меня достаёт,

а потом пьёт из термоса кофе и зря,
что забрызгал халат, упрекает меня.

***

Я дна достиг. Живущим в междуречье
Кривого и Казённого Торца 
чужое солнце обжигает плечи.
И падает душистая пыльца
из каждого открытого цветка,
как старая побелка с потолка.

Дружковский диптих

1.

В такой глуши, где воздух был нетронут,
не попадавший в лёгкие ничьи,
там в озере образовался омут,
а вдоль холма прорезались ручьи,

там продолжалось Божие творенье
уже само собой, без повеленья.

Земля вторично жизнь произвела,
и там, где прежде глина розовела,
лежало человеческое тело,
а позже рядом женщина прошла.

Всё прочее осталось на бумаге,
и устыдились мы, что были наги,
перебрались в седьмой микрорайон,
где сам не помню, сколько лет живём.

Рука качает детскую кроватку,
на тремпеле сто лет висит пиджак.
Закат угас, и звёзды в беспорядке – 
в созвездия не сложишь их никак. 

2.

Соглашайся на меньшее, дура,
после хитростью всё заберёшь.
Старый Шлойме глотает микстуру,
собирает патроны Гаврош.

В этом городе страшно и дико,
и не выпрямишь спины людей,
чтоб там не напридумывал Диккенс,
чтоб там спьяну не плёл Теккерей.

Добываем ли глину в карьере, 
добиваем лопатой врага, 
всё равно мы своё отгорели
и попутали все берега!

***

Давай о смерти ни гугу,
кто был не прав – война поправит,
мой голос внутренний картавит,
и я по снегу, как могу,
иду домой.

Но медленней ползёт улитка,
чем я (во сне) туда иду.
Что, если это не молитва,
а так – губами шевелю,
о, ангел мой?

Хоть стены там тепла не держат,
есть только стулья и кровать…
Из человека выпал стержень,
и больше нечего ломать.

***

                                         Бах какой-то грубый...
                                              Осип Мандельштам

Год превратился в полтора, три дня – в неделю,
и нет ни худа, ни добра, да снег в апреле,
и дядя Вова, в стельку пьян, в одной рубахе, 
сказал: «Поймите, Иоганн, достали бахи».

Ему теперь не до музык, он цел хотя бы,
он прав бывает, как мужик, не прав, как баба,
и получается, что Бог над ним как купол,
а что сосед теперь без ног, то шут попутал.

Тебе бы плюнуть на червя, ловить на мякиш,
ну что ты гонишь на меня, что бочку катишь?
Нет, мне не стыдно, что свалил, – я здесь при деле,
и нет ни времени, ни сил, да снег в апреле.

***

Я смотрел невооружённым взглядом на звёзды и планеты.
Я слушал невооружённым ухом голоса перелётных птиц.
Я прикасался невооружёнными пальцами к остывающим камням.

Что я ещё мог сделать, чтобы остановить войну?

***

                                           Подражание Б. Р.

Я здесь тоже в гостях, не ищи в новостях –
в безымянной могиле ищи,
что любая держава стоит на костях,
это тоже, конечно, учти.

Мне родная земля – чепуха да зола,
ты по небу копытом чекань, 
чтобы ночью на город свалилась звезда, 
а стрелять перестань, перестань… 

Как с девятой планетой – открой и закрой, 
с галилеевой трубкой следи. 
Я простой человек, и мне нужен покой, 
ты меня не буди, не буди…

***

Выцарапывай музыку из грампластинок, «Урал»,
дело времени – всё разрушать, кроме камня и звука,
в симфонической близости к смерти я переступал
через чьи-то тела, через головы, ноги и руки.

Так давай, Леонардо, бери меня на карандаш,
в человеке душа, но она не попала в учебник,
в придорожную пыль превращаются «наш» и «не наш»,
в алфавит вещества, пропечатанный мелко на стебле.

Здесь листвы прочитал Заболоцкий изнаночный код,
здесь война началась и уже никогда не пройдёт.

Волошинский экспромт

              Мой милый друг! Такая ночь в Крыму…
                                               Александр Кабанов

Мой милый друг! Такая ночь в Крыму,
что небо превращается в тюрьму
и каждая звезда сияет с вышки.

От вечности отрезанный ломоть
оставил нам всевидящий Господь,
а мы уткнулись в гаджеты и книжки.

Иди, мой друг, пространством шелестя,
ты в этой жизни тихое дитя −
пришёл твой час стекло царапать ногтем!

Я ненавижу этот странный звук,
но лучше он, чем тишина вокруг,
в которой вы родились и умрёте.

***

Что красота сидит в глазу,
не объяснят нам и за деньги.
Так генерал гулял в саду,
где вишни стали в две шеренги.

Там не было ни певчих птах,
ни мелкой божией коровки,
а только пятна на крылах,
удобные для маскировки.

В земле чужие к нашим льнут,
для мёртвых больше нет устава,
а он спокойно ходит тут,
где лёгкий свет и воздух алый.

***

Мой мёртвый Дрезден, мой Нью-Йорк в аду,
растасканный на мировые нитки,
куда живым я вряд ли попаду,
а мёртвому везде земли в избытке.

Там прут медяху, волокут чермет,
то просто так не любят, то за форму,
там человек рождается на свет
и техникум заканчивает горный.

Там до такой доходят глубины,
что с небом горизонт никак не связан,
а на отвалах шахтных бурьяны
пускают корни, словно метастазы.

Там сто недосягаемых тонов
соединялись в праздничную серость,
там голос повторял: «We Need To Know»,
а я не знал – и мне и не хотелось.

***

От полыни воздух горче,
спи, окраинная Русь.
Я во сне неразговорчив – 
проболтаться не боюсь.

Разорвётся, как ни штопай,
наливай себе да пей.
Спит российский Севастополь
и Луганск – пока ничей.
 

Художник: Борис Щербаков.