Несовременная история

Люська, хотя какая она уже…, Людмила Ивановна, размышляла над своей жизнью, сидя на пуфике у окна, будто выглядывая что-то важное из толпы, бурлящей на отрезке улицы, доступном её взгляду. На самом деле она просто выбрала место для раздумий, положение свойственное натурам, боящимся одиночества. На деле никакого одиночества в той форме, какой оно существует, она не испытывала ни раньше, ни после того, что с ней произошло  около года назад, но отчаяние, которое чуть не погубило её жизнь, не проходило в полной мере от недопонимания тех событий, участником которых она оказалась тогда и теперь и всё ещё оставалась в них жить необъяснимо, но отчётливо ясно. Теперь же она начинала жить в какой-то новой жизни, недоступной пониманию человека, живущего среди людей, где сформировался один общий взгляд на земное бытие, усвоенный от времён дикости или навязанный нынешнему обществу злобой и неразумием некоторых людей ещё в библейские времена – око за око, зуб за зуб. А произошло с ней такое, что она долгое время боялась закрыть глаза, чтобы снова и снова не видеть одну и ту же страшную картину.

Служила она тогда (и теперь тоже) в одной приличной фирме, где её труд очень ценили, а главное, хорошо оплачивали. Всего через пару лет работы начальником отдела она получила от фирмы беспроцентный кредит на покупку квартиры и машины, а купив все атрибуты благополучного существования, стала подумывать о замужестве. И даже замуж было за кого выходить. Она будто на крыльях летала, но, как потом оказалось, от земли отрываться – непростительная блажь. Можно на самолёте, но не в мыслях.

Тогда она выехала в магазин за покупками по знакомой дороге, не нарушая правил движения. На перекрёстке дождалась зелёного света светофора, пропустила запоздавшего пешехода и, возглавляя общий поток автомобилей, на крайней правой полосе продолжила движение. Машина набрала скорость, проехала совсем немного, и тут прямо перед ней на дорогу выбежала женщина с ребёнком. Она изо всей своей женской силы ударила по тормозам, но было поздно, послышался стук о капот, машину тряхнуло ещё и от удара сзади, и всё исчезло. Когда она опомнилась и вышла из машины – увидела женщину, лежащую на асфальте в каком-то неестественном положении, вокруг суетился народ, а следом за её машиной стояли пострадавшие автомобили, уткнувшиеся друг другу в зад, и водители рассматривали их раны. Скоро приехала скорая помощь, милиция, а она всё думала: «Где ребёнок, где же он?». Этот вопрос казался ей самым важным в этом происшествии, которое только что случилось, может, сейчас здесь, а может быть, очень давно, и только злая память восстановила весь процесс события, зациклившись на потере одного из участников катастрофы. Ей объясняли, что ребёнок жив, его увезли в больницу, и даже говорили о её невиновности в произошедшем случае, но она плохо понимала, почему эти люди ей сочувствуют, а милиционер что-то пишет на бумаге, склонившись на капот автомобиля, женщина всё ещё лежит на дороге, ребёнка нет, и она тоже здесь, хотя с ней надо ведь что-то делать – увезти куда-то, наверное, в тюрьму. Но её никто никуда не забирал, скорая увезла женщину, милиционер попросил подписать бумагу, потом все разъехались, разошлись, а за ней неожиданно приехал шеф и доставил в какую-то больницу, где медсестра чуть ли не насильно уложила её в постель, сделала укол и сознание окутал туман, в котором не осталось ничего живого, и потому было невозможно  о чём-нибудь думать, говорить, смотреть. 

На следующее утро она, наверное, и не вспомнила бы ничего, так и случилось в ранние часы утра, но позже пришёл следователь, начал расспрашивать, а она, удивляясь своим словам, рассказывала ему, как автомобиль сбил женщину с ребёнком и даже какие-то подробности до и после происшествия, будто она в них принимала участие. Следователь был очень вежлив, говорил, что дело простое и скоро будет передано в суд, который наверняка вынесет оправдательный вердикт, и, уточнив иноязычное название фирмы, где она трудилась,  ушёл, оставив в палате запахи ищейки и мужского одеколона.

Жизнь продолжалась, но время как бы остановилось на том событии, когда взвизгнули тормоза, на которые она нажала, что-то стукнуло сначала спереди, а потом сзади машины, а главное – куда-то исчез ребёнок, и ей казалось, что, пока он не найдётся, она не может продолжать жить. К ней в палату приходили сотрудники, говорили слова утешения, что всё образуется, её невиновность в дорожном происшествии очевидна всем, но она не могла этому доброму человеческому сочувствию верить, а когда шеф предложил отремонтировать автомобиль, чтобы приготовить его к выписке хозяйки из больницы, она замахала руками, да так яростно, что стало понятно – за руль она больше не сядет.

Из больницы Людмилу скоро выписали, но на работу она не вышла, сидела дома и чего-то ждала, объяснений от кого-то всеведущего, если такой субъект существует. Какой ясности она ждала – непонятно, просто хотелось узнать, как можно жить дальше, если ты, пусть нечаянно, убила человека. Она совершала некий путь к собственному счастью, а принесла горе окружающему миру, что застыл в недоумении, и ты вместе с ним, потому что невозможно жить раздельно от всего сущего на Земле, ибо всё сотворено для жизни. Ей пытались помочь – навещали, оповещали о рабочих и городских новостях, но она не могла выйти из состояния шока, и видение женщины с ребёнком, бегущих под колёса её автомобиля, преследовали разум страхом повторяющегося сюжета, который грозил стать основным кадром в короткометражном фильме прожитой жизни.

Суд прошёл в один день, быстро, будто кто-то торопился оправдать её действия на дороге, совершённые ей вполне реально, но помнившиеся, как случившееся давным-давно или в необъяснимом жутком сне. Со стороны потерпевшей присутствовал мужчина, ладно скроенный физически, с лёгкой сединой в тёмных волосах и неизбывной печалью во взгляде. Ей было жаль его и себя, и она думала, какие чувства он испытывает к ней, виновнице гибели его жены, из-за чего ребёнок, как оказалось девочка, остался без материнского тепла и участия. Но, вопреки этим её мыслям, мужчина отказался от всяких претензий к ней, сказал что-то о стечении обстоятельств и попросил судью освободить его от дальнейшего присутствия на судебном разбирательстве, после чего покинул зал заседания. Судья, сопоставив все факты за и против, вынес вердикт – невиновна. То есть она, Людмила, невиновна в смерти человека, которого она сбила, управляя своей машиной. А кто же тогда виноват? Оказалось, что потерпевшая переходила улицу в неположенном месте и спровоцировала наезд. Сама себя отдала в лапы смерти. Разве так бывает? Этими мыслями Людмила мучила себя во время судебного заседания и после него, они не давали ей покоя, и она даже подумала, что если бы ей назначили наказание, было бы намного легче переносить эту неясную муку покаяния в содеянном. А так несправедливо получается – человека нет, и никто в этом не виноват. Не должно так быть. Что-то надо сделать, чтобы почувствовать невиновность в том стоп-кадре, что запечатлел жуткое мгновение её жизни. Но что нужно сделать?

Она ничего не предпринимала, просто сидела дома и даже не отвечала на телефонные звонки. Сослуживцы очень беспокоились о ней, приезжали, готовили еду, пытались разговорить и вывести её разум из транса отсутствия в жизни. Боялись, что она помутится умом от переживаний, и потому установили негласное дежурство, справедливо считая, что присутствие людей оживляет обстановку дома и отвлекает хозяйку от печальных раздумий. Приезжал и потенциальный жених, но, почувствовав безразличие её к окружающему миру, а не только к нему, понял, что его свадьба откладывается на неопределённое время. Придёт ли это время когда-нибудь, он решить не мог и перестал появляться у своей невесты, которую оказалось невозможно разбудить от сна, в котором ему не нашлось места ни в прошлом, ни в будущем.

Над пробуждением Людмилы к жизни работал теперь только коллектив фирмы, возглавляемый шефом, которому она была нужна, как надёжный помощник в делах, и он, желая восстановления её психического здоровья, отправил своего дорогого сотрудника на Лазурный берег Атлантики, в Ниццу, где любил отдыхать сам, решив за всех, что перемена пространства бытия поможет ей справиться с угрюмыми мыслями.

Людмила прибыла на отдых в разгар сезона, её испугало присутствие здесь большого количества весёлых, беззаботных людей, и она два дня просидела в номере пансионата, наблюдая из окна за бурлящими водами Адриатики и резвящимися в них людьми. Но после двух дней добровольного заточения она всё-таки вышла на пляж, не раздеваясь, в платьице и панаме бродила по сырому песку, блаженно улыбаясь, наверное, ласковому солнцу и лёгкому приятному шуму накатывающихся на берег волн. Она удалилась от пляжной суеты, нашла укромное место между двумя красно-коричневыми скалами, стоящими визави друг друга, образуя небольшую лагуну, где можно было купаться голышом (купальник остался в номере), не привлекая ничьего внимания, кроме птиц, что облюбовали вершины каменных утёсов для своих встреч после полётов над бесконечным простором океана. И она, будто примкнув к ним, уносилась мысленно в неведомые дали и, возвращаясь, ныряла в воду и остужала разгорячённое воображение, а выйдя на берег, внимала лёгким, спокойным всплескам сознания, что возникали в голове синхронно волнам, бьющимся о скалы и красивым, как мелкие брызги, цветом радуги сияющие на солнце.

В состоянии светлого умиротворения Людмила возвращалась в пансионат, когда увидела статного мужчину, медленно входящего в ширь водного пространства. Она неожиданно вздрогнула, по телу прокатилась пугливая дрожь, и, хотя мужчина был повернут к её взгляду спиной, и на нём из одежды были лишь плавки, решение созрело мгновенно – это он, муж той женщина, сбитой ею на дороге. Его тёмный волос с лёгкой проседью лишил её всяких раздумий и сомнений – мир оказался тесен, несмотря на огромность расстояния от ареала обитания, он здесь, и она тоже рядом, и кто кого преследует, понять невозможно, или судьба сводит их вместе, но зачем? Наказуя или милуя? И она бегом понеслась к пансионату, влетела в номер и упала на кровать в полном изнеможении мысленного поиска выхода из сложившейся непредсказуемой ситуации. 

Только на следующее утро, после беспокойного сна, она попыталась осмыслить происходящее, как подобает взрослому человеку – без панического страха и принятия суетливых решений, которые изменяют направления ежеминутно. Вчера у неё было одно желание – бежать, куда глядят глаза, но взгляд был затуманен страхом, и выхода не нашлось, кроме как запереться в номере, выпить полный стакан водки, ослабеть от алкогольной отравы, моментально проникшей в кровь и затормозившей жизненные процессы организма, а после второго стакана отключить его работу да утра. И всё-таки она решила остаться – будь что будет, никто не виноват в случившемся тогда на дороге и теперь в неожиданной встрече здесь, в другой стране. От такого решения Людмила почувствовала себя уверенно, хотя бы потому, что решила остаться, оказав сопротивление мелкому, душному страху, загнавшему её вчера в номер, а сознание в тупик.

Утром она вышла на завтрак и сразу же увидела того мужчину, который прогуливался в коридоре, будто кого-то поджидая. Людмила замерла от неожиданности, но это был уже не страх, а скорее любопытство. Через  минуту с улицы прибежала маленькая девочка, и они, взявшись за руки, отправились в столовую. Она пошла вслед, девочка дважды оборачивалась, всматриваясь в незнакомую взрослую тётю, что увязалась за ними. Людмиле уже совсем расхотелось есть, она хотела повернуть назад, как вдруг девочка выдернула ручку из ладони отца, подбежала к ней и, правильно выговаривая слова, спросила:
– А вы кто? А вы давно сюда приехали?
– Маша, не приставай к взрослым, – сказал мужчина, ожидая их у двери столовой. Людмила плохо понимала, что происходит, но мужчина даже вида не подал, что они знакомы, и никак не воспрепятствовал действиям своей дочери. Делать было нечего, ребёнка обижать не хотелось, да и не могла она его обидеть. Просто взяла за руку и повела в столовую. Так они все вместе, будто одна семья, подошли к столу администратора, который ничего лучше не придумал, как посадить всех троих за один стол. Тут Людмила заторопилась, но мужчина был занят ребёнком – кормил его – и не обращал внимания на лишние, нервные движения соседки. Вдруг он задал вопрос, повергший Людмилу в недоумённое смятение:
– Маша, а ты спросила, как тётю зовут?
– Нет ещё. Но обязательно спрошу. Не буду же я разговаривать с полным ртом каши. Ты уже покушал, тогда и спроси сам.  
Опасаясь их дальнейших переговоров, она ответила сама:
–Зовут меня Людмила. Тётя Люда. Твой папа меня знает.
– Откуда же он вас знает, мы только вчера приехали и ни с кем пока не встречались, – очень логично отвечала девочка. Отец её глянул на Людмилу с видимым вопросом в глазах, она поняла – он её не помнит. Это обстоятельство её развеселило, и она уверенно съела всё, что было предложено на завтрак. А после еды неожиданно для себя самой выпалила:
– А пойдём ко мне. У меня есть вкусные конфеты.
– Если папа разрешит, пойду, – посмотрела девочка в сторону отца.
– Не возражаю. Только веди себя прилично. А вы ходите на пляж?
– Я тоже только недавно приехала. На пляже было очень шумно – в сторонке купалась. Там есть чудная лагуна между большими камнями. На их вершинах сидят белые крикливые птицы, только я не знаю, как их название, – разговорилась Людмила.
– Машу надо туда сводить, она быстро разберётся и с криками, и с названиями, – просто и доброжелательно ответил отец.
– А вас-то как зовут? Машу я теперь знаю, – всё больше смелела Людмила.
– Я Игорь, – ещё проще ответил он и добавил: –  Я пойду прогуляюсь после завтрака, а вы как выйдете, там и встретимся. – И  он ушёл.  

«Может, я ошиблась?»  – думала Людмила по пути в номер, держа за руку маленькую чужую девочку, которая оказалась хорошей собеседницей. «Этого мне, наверное, всю жизнь не хватало», – мелькнула у неё мысль по поводу тепла, исходящего от маленькой руки девчушки и от ясных брызг света из её чисто-голубых глаз. А слова, которые Маша старательно выговаривала, веселили уже охладевший от недавней тоски разум молодой женщины. Она уже понимала, что расстаться с малышкой значит снова впасть в прострацию собственного неумения выбраться от настигшей её беды, но и привыкнуть, а потом потерять такое весёлое, живое, маленькое чудо – какая из этих потерь окажется гибельней для неё? Да, именно чудо, по-другому этот случай назвать нельзя. Это могло случиться только по какому-то сошествию чего-то, Духа Святого, что ли. Чувства какой-то светлой жизненной силы наполняли её тёплыми струями любви ко всему живому на Земле, а если знать, что вокруг всё сущее живёт своей жизнью, а ты малая частичка огромного мира природы, сразу станет тепло и из глаз польются слёзы счастья, и всё потому, что рядом с тобой шагает и щебечет маленький человечек, ещё вчера совсем незнакомый тебе.  
– Тётя Люда, а вы почему плачете, вас кто-то обидел? – услышала она детский нежный и озабоченный голос.
– В глазик что-то попало, Машенька.
– Давайте я вам слёзки вытру. У меня платочек есть, – и девочка вынула из кармашка розовый носовой платок. Людмила присела к ней, и слёзы полились с новой силой, смывая последние следы несчастья на её лице.
Дни пребывания на Лазурном берегу пронеслись, будто лёгкое забвение всего, что когда-то мешало жить. Людмила не расставалась с девочкой, привязалась к ней всей душой и не мыслила о времени отъезда, а Игорь не выказывал ни своего расположения к ней, ни неприязни – был учтив и предупредителен, но не более. Она тоже прятала свою симпатию к нему за разговорами с Машей, боясь неловким взглядом или движением спугнуть это радостное чувство безответной любви. Когда она уезжала домой, девочка спросила её:
– А мы увидимся с тобой, тётя Люда?
За неё почему-то тогда ответил Игорь:
– Конечно, увидитесь, ведь мы в одном городе живём.

Он позвонил через неделю после её возвращения с берегов Адриатики и пригласил не куда-нибудь, а прямо к себе домой, на день рождения Маши. Она растерялась, что-то говорила в ответ, а потом всё пыталась вспомнить номер дома и квартиры, где её будут ждать, однако, догадалась позвонить и спросить об этом хозяина. Трубку подняла Маша, и их голоса слились в телефонных проводах в один  радостный звук, который долго не смолкал, а когда они чуть-чуть успокоились, всё разъяснилось само собой – адрес и время праздника, и кто там будет, и зачем на нём нужна тётя Люда. «Ты нужна мне и папе тоже», - заявила девочка. Сотрудники с одобрением смотрели на взволнованную телефонным разговором Людмилу и, кажется, были довольны теми счастливыми эмоциями, что испытывала их начальница и, перешёптываясь между собой, одобряли светлые перемены в настроении руководства.

А между тем день рождения Машеньки приближался, и счастливая истома – ожидание чего-то необыкновенного – полонила мысли Людмилы, и она вела себя, будто девчонка, торопящая время перед первым свиданием. Нет, она не торопила события, просто ждала чего-то неведомого, но желаемого, что должно было произойти где-то и когда-то, и приглашение на праздник показалось ей тем рубежом, за которым последует разъяснение томительному ожиданию ответа на ещё не заданные вопросы о продолжении жизни, её жизни. Она не могла определиться в тех пространствах до и после встречи с Игорем и Машей на берегах Адриатики. До этого была смертельная усталость, расставание с радостью жизни, безразличие ко всему, душевная пустота. Дружба с чужим ребёнком воскресила в ней желание жить, но статус этой жизни в окружающем мире был неясен из-за отношений с отцом Маши. Он был сдержан и нетороплив, действовал в интересах дочери и даже разговаривал с Людмилой через малышку, как бы сочувствуя их дружбе, но не нарушая их общения своим присутствием. А вот что произойдёт теперь, на дне рождения Маши, она не могла даже предположить, полагая, что пригласили её не только ради маленькой именинницы. Одеться решила скромно – детский праздник – не светская вечеринка. Не очень-то уверенно она позвонила в дверь квартиры по адресу, где должно было состояться торжество. Дверь открыла незнакомая женщина, удивлённо приподняла брови и приготовилась что-то спросить, но по коридору уже мчалась Маша и с криком: «Тётя Люда пришла!» – повисла у неё на шее, тем самым сняв все вопросы о её вторжении на праздничное мероприятие. Стол уже был накрыт, стали рассаживаться, и Маша на правах хозяйки села между отцом и Людмилой, подчеркнув тем самым статус гостьи и намекая на некое событие, которое должно произойти на её празднике. Гостей за столом собралось немного, человек 10–12, Игорь познакомил присутствующих с Людмилой, она растерялась от обилия незнакомых лиц, но запомнила, что та женщина, открывшая ей дверь, – мама Игоря и зовут её Капитолина Сергеевна. Были здесь брат и сестра хозяина, совсем ещё молодые люди, и друзья семьи. Людмила слушала молча, не переспрашивала, что запомнила то и ладно, а что нет, потом прояснится. Начались здравицы в честь именинницы, все желали ей вырасти большой и счастливой, хотя, конечно, знали, что счастье существует лишь в детстве, и завидовали девочке и потому хотели, чтобы она побыстрее выросла. Одна только бабушка сказала, чтобы внучка не торопилась стать взрослой, а как можно дольше радовала домашних своим счастливым, детским удивлением всем и всему. «Тогда и мы не будем стареть рядом с твоим детством», – определилась в своём желании Капитолина Сергеевна.

Скоро народ за столом повеселел, стали длинней тосты и путаней слова, вставлялись реплики в чужие поздравления, и тут Игорь предоставил слово Людмиле, представив её по всей форме, и даже её должность на фирме обозначил, хотя она ему об этом ничего не говорила и, вообще, о себе не рассказывала. За столом наступила тишина, все приготовились слушать речь нового человека, а Людмила не знала, что говорить, и начала со знакомства с Машей, похвал её любопытному разуму и вежливому отношению к взрослым и о том, что всегда мечтала познакомиться с таким очаровательным человечком и рада приглашению на день рождения своей маленькой подружки. Она говорила искренне, её никто не перебивал, а в конце речи даже случились аплодисменты от присутствующих на празднике гостей. Она очень смутилась от такого внимания к своему выступлению и позже не могла вспомнить, о чём говорили, но Маша после сказанных ею слов забралась к ней на колени, обняла и зашептала на ушко: «Тётя Люда, я тебя так люблю, ты самая хорошая».

На улице стемнело, праздник близился к завершению – после обильной еды, вина и танцев гости изрядно устали, лица их выражали сонливое блаженство, Маша отправилась спать, но тут поднялся хозяин дома, и его речь встрепенула задремавших было гостей: «Я долго размышлял над этими своими словами и будущим поступком, но принятое мной решение – это не только стечение обстоятельств моей жизни и судьба дочери, но и зов сердца. И этот сердечный призыв любви рождает во мне желание просить Людмилу Ивановну войти в мой дом хозяйкой и стать моей женой», – Игорь поклонился ей и гостям, а у неё от неожиданности заполыхали щёки, онемели ноги, глаза наполнились слезами, она прикрыла лицо руками и плохо понимала, кому предназначены восторженные возгласы и аплодисменты гостей.

В этот вечер Игорь отвёз её домой, но не остался на ночь, и она в очередной раз удивилась его мужской сдержанности и подумала, что, может быть, так будет и лучше – тайна должна оставаться, чтобы быть мечтой. Он сказал только, что завтра позвонит, и они, если она не возражает, поедут подавать заявление в загс. Она в ответ прильнула к его груди, вдохнула запах любви  и силы и, прошептав: «Спасибо»,  чуть не бегом юркнула в подъезд.

Утром Людмила поднялась рано и теперь сидела на своём любимом пуфике у окна, впервые ожидая появления на улице чего-нибудь необычного, наверное, какого-нибудь подтверждения начала новой жизни в этом мире. На подоконник присел голубок и с любопытством рассматривал её через стекло окна, а она улыбалась ему, как старому, доброму знакомому и говорила: «Ты прилетай ещё, я тебя буду ждать. Познакомлю тебя с Машенькой, и вы подружитесь. Её нельзя не любить, она такая же небесная пташка, как и ты, и любит весь мир». Людмила открыла окно, голубь вспорхнул и перелетел на перила балкона, а она накрошила хлеба на козырёк окна и продолжила разговор: «Кушай милый, пусть сегодня у всех будет праздник».

Художник: Т. Воронцова.