Ода девочкам-критикессам

Заслуженной популярностью пользуются девочки-дизайнеры, радующие нас ко Дню Победы открытками и биллбордами с немецкой военной техникой. Этим они подчеркивают техническую мощь нашего противника и величие нашей Победы. Но не менее примечательны девочки-критикессы, своим ежедневным трудом обеспечивающие процветание русской литературы.
У некоторых моих знакомых-литераторов есть настоящие «иконостасы» из фотографий девочек-критикесс. Я тоже подумываю соорудить что-то подобное, но не для метания дротиков, а в качестве источника вдохновения. Девочки-критикессы прекрасны. Надёжно защитив себя таким признанием от упрёков в «мужском шовинизме», я могу перейти к делу.
Девочки-критикессы, как все женщины, всегда хотят «как лучше» – в их единственно верном понимании. Они гуманистки, поэтому хотят, чтобы текст был написан с «добрыми намерениями», был «социально полезным». Они не любят резкостей и экстравагантностей, не выносят радикальных идей. Им нравится всё усреднённое, ненавязчивое, добротное. Кстати, «добротное» – самое часто используемое слово в их лексиконе. Главное, чтобы было добротно! Крепкая, добротная проза – или по-английски (а они у нас англоязычные) good enough.
Вообще говоря, чтобы соответствовать безупречному вкусу девочки-критикессы, проза должна удовлетворять трём суровым критериям:
1) чтобы было «похоже на жизнь»;
2) было написано с явно «добрыми намерениями»;
3) и чтоб язык был предельно «усреднённым», без неровностей и острых граней.
Им нравится, когда описывается процесс мытья овощей под струёй из-под крана на пяти страницах (Людмила Улицкая?), собирание ягод в тазик на десяти страницах (Роман Сенчин?), погребение отца на ста страницах (Захар Прилепин?). Судя по рецензиям, такая доходчивая и проникновенная проза стимулирует все их органы чувств.
Текст должен быть мягким, прорезиненным, упругим, максимально стерильным, а главное – не выскальзывать из рук. С подобным текстом девочки-критикессы способны вытворять совершенно невероятные вещи. Добираться до таких потаённых глубин смысла и с такими томными придыханиями, что дух захватывает.

В своё время Александр Генис написал эссе «Иван Петрович умер». Он там доказывал, что писать предложениями вроде «Иван Петрович встал со скрипучего стула и подошёл к распахнутому окну» – больше нельзя. А вот и обознатушки! Ещё как можно! Главное, что девочкам-критикессам это нравится! Зайдите в книжный магазин и прислушайтесь. Заверяю, из отдела современной русской прозы доносится скрип стульев. Из большинства рецензий, почти с каждой страницы «толстых» журналов, из премиальных списков – отовсюду доносится навязчивый скрип стульев. Девочки-критикессы воскресили Ивана Петровича или, вернее, гальванизировали его труп, не он ли маячит в распахнутом окне?
Девочкам-критикессам нравятся «правильно» построенные предложения, как у Толстого и Тургенева (они их не перечитывали со школы, поэтому у них превратные представления). Я не знаю ни одной девушки-критикессы, которой бы нравилась модернистская, авангардная или просто новаторская проза. Вот и представим, что получилось бы, если бы судьбу всемирно известных писателей решали бы девочки-критикессы.
ШАРЛЬ БОДЛЕР – «А что так мрачно? Полозкову почитай!»
ЖОРИС ГЮИСМАНС – «Про сатанистов? А ты не один из них?»
ФРАНЦ КАФКА – «Будь проще! И читательницы потянутся!»
ХОРХЕ БОРХЕС – «Слишком заумно! Иди, преподавай математику!»
ГЕНРИ МИЛЛЕР – «Похоже на раннего Лимонова! Будь оригинальней!»
Если бы девочки-критикессы определяли литературную политику в начале XX века, не было бы ни русского авангарда, ни модернизма. Сквозь ситечко их «безупречного» вкуса может пройти только усреднённый, гладенький текст. А любой гениальный или новаторский текст – это всегда «неправильный», «больной» текст с точки зрения формальных критериев и устоявшейся литературной традиции. К нему не применимы стандартные методы: для анализа новаторского текста приходится обновлять критические методы или создавать их ad hoc*.

Молодые критики, как известно, проходят своеобразную инициацию. В определённый момент им нужно «напасть» на какую-то «дутую», но раскрученную и влиятельную фигуру. Ваш покорный слуга выбрал, например, Захара Прилепина со всеми последствиями. А как работают девочки-критикессы?
Возьмём архетипичную представительницу нашей плеяды – Валерию Пустовую. В качестве своей мишени она выбрала действительно известную, в литературном отношении весьма спорную, но при этом относительно безопасную фигуру – Виктора Ерофеева. Однако Ерофеев – всё-таки настоящий писатель со своим неповторимым стилем, со своими темами и новаторскими достижениями. А кого Пустовая стала восхвалять сразу после своей единственной «негативной» статьи? Некоего Олега Зоберна и свору «новых реалистов». Кто сейчас читает Зоберна, в чём его достижения? Нет уж, лучше Виктор Ерофеев.
Девочкам-критикессам ставят в заслугу, что с их появлением закончилось засилье постмодернистов. Но большинство из постмодернистов, которых они «извели», – это экспериментаторы в прозе, новаторы и, насколько я могу судить, с признаками гениальности: Владимир Сорокин, Виктор Ерофеев, Дмитрий Галковский, Егор Радов, Игорь Яркевич. Каждого из них можно узнать по нескольким строчкам. Вся беда в том, что они не удовлетворяют трём вышеприведённым критериям: игнорируют бытовую сторону жизни, скорее самовыражаются, чем реализуют какие-то добрые намерения, наконец, пишут очень необычным языком.

А пришедшие им на смену «новые реалисты»? На фоне предшественников это какой-то комок однородной «серой слизи»: неотличимые друг от друга, использующие стереотипный язык.
Здесь нужно отметить, что под «новыми реалистами» я не понимаю самобытных прозаиков Александра Карасёва и Дмитрия Новикова. Кстати, есть статья Прилепина, где он исключил из числа «новых реалистов» Карасёва и Новикова, – девочки про них мигом забыли.
У «правильного» нового реалиста всё «про жизнь» и «как в жизни», с благими намерениями, пусть серенько, но ровненько, без эксцессов и пароксизмов неконтролируемой гениальности. Скажите, пожалуйста, какими новыми повествовательными приёмами и изобразительными средствами обогатили русскую литературу «новые реалисты»? Все они – часть истории литературы (поскольку были и есть), но к собственно литературе они не имеют отношения, от них ничего не останется.
Хуже всего, что большинство редакторов, осуществляющих отбор рукописей в издательствах или журналах, – это те же девочки-критикессы, в том числе несостоявшиеся. Хороший пример – одиозная Елена Шубина, вред от деятельности которой, кажется, уже ни у кого не вызывает сомнений.
Возможно, девочки-критикессы отбирают тексты, которые встретят тёплый приём со стороны среднего потребителя литературы, но там не будет никаких вершин, ничего, что составляет славу и величие любой национальной литературы. 
Если сравнить литературу с боксёрским соревнованием, то девочки-критикессы подобны чирлидершам, создающим пёстрый шум и очаровательную суету в перерывах между мужскими разборками. Только в отличие от бокса, в литературе каждая чирлидерша считает себя рефери.

Примечания:

*ad hoc (лат.) – «по особому случаю», «специально для этого».

Художник: Федерико Зандоменеги.