«Моленья предвечерняя волна…»

Редакция журнала КАМЕРТОН поздравляет Андрея НОВИКОВА с Юбилеем! Здоровья Вам, Андрей Вячеславович, всяческих благ, новых ярких стихов, творческой радости!

Ной

Земля молода, в ней упрямая нега,
Теплы небеса и манят пеленой,
Зачем же кедровое тело ковчега
Поставил на брег недоверчивый Ной?

С утра облачился в льняную рубаху,
Денек безмятежный на все времена,
Умыты росою библейские страхи,
Пророки вздремнули, хлебнувши вина.

Смеется над ним молодая природа,
Бросает к ногам изобилье плодов,
И воины гордо идут из похода,
Ведут на веревках коров и рабов.

Купцы суетятся в торговом угаре,
Артельщики строят из камня дома.
А он все твердит: каждой твари по паре,
И все собирает в мешки семена.

Богомаз

Моленья предвечерняя волна,
Качается лампада откровенья,
Душа, как прежде, истиной больна,
Истерзанная, с миросотворенья.

Пусть светится от золота оклад,
И в паутине красок римский отрок
Пронзает змия, попирает смрад,
Являя подвиг мировой и кроткий.

Левкас никак не отпускает кисть
Из чаши дня или из чаши ночи,
Желтком яичным краски занялись,
Отображая перечень пророчеств.

Есть истина сакраментальных фраз,
Есть бытия распавшиеся части.
День нарисует новый богомаз
Без участи, тоски и сильной страсти.

Посох

В полях, безбрежных и туманных,
Дорогами в дожди и зной
Бреду к земле обетованной
Сквозь долгий день и мрак ночной.
Дан жизни суковатый посох
В смоле вишневых янтарей.
Безмолвие пути как способ
Уйти за кромку будних дней.
В небесную стремится полость
Кровь вечности, устав болеть.
Небрежен свет, в нем только вольность,
Которую дано воспеть.
Леса, что вторят мне устами,
Бессмертно на пути стоят
Туда, где даль встает вратами
В невидимый небесный град.

Цеппелин

Гляди сыновьею любовью на горизонт, где, как налим,
Плывя, струи тугие ловит по нашей воле цеппелин.
Подставил смело ветру щеки над сонностью речных прохлад,
Несвоевременный – и в итоге, несовершенный аппарат.
Скрипит фанерная гондола, где командор засел птенцом.
Он на какой парад в просторе летит серебряным яйцом?
Нам дерзновенья века любы, подвластен, мил лубковый сказ,
Играйте ангельские трубы, звени моторами каркас.
Канаты свесились под брюхом, как письмена из узелков,
Гордись страна небесным духом, путь властелинов – он таков!
Мы покоряем раз за разом простор, не осознав предел.
Мечтою в кубатурах газа, судьбой неповторимых дел.

Супермаркет

По утрам легкий дым с теплотрассы,
В супермаркет спешащий народ.
В упаковочном рае пластмассы
Покупателей время крадет.

Сквозь красивость рекламной картинки
Возникает без всяких затей
Целый лес равнодушный инстинктов,
Бремя скрытых эмоций, страстей.

Жизни истина, вот она, рядом,
Даже сдачи скучающе сдаст.
Продавщицы блуждающим взглядом
Ретушируют лица у касс. 

Пусть звенят турникетные рамы,
Предсказуем поток новостей –
Обязательно выскочат замуж,
Нарожают успешных детей.

Не беда, если сердце разбито, 
Обустроят навязчивый быт,
Наберут невозвратных кредитов
И привычкою сделают стыд.

В потребительском счастье гипноза
От духовного мир отрешен, 
Легкой жизни суровая проза
И сплошной летаргический сон.

Каменная баба

Под дождем, глухим, раскосым,
Грозовой ярился фронт,
Степь кренилась под колеса,
Искажая горизонт.

В ковыле, через ухабы,
Сквозь тысячелетий тьму
Смотрит каменная баба,
Неподвластна никому.

Как внезапное явленье,
Что мерещится вдали,
Будто бы столпотворенье
Выросло из-под земли.

Кто ее покой разбудит?
Страх вокруг заночевал.
Серы каменные груди,
Строг лица пустой овал.

Небеса идут багровей,
И опять берут свое,
Звон мечей и брызги крови,
Слез гранитных забытье.

Дым становий в поле диком,
Крик поверженных врагов…
Время думать о великом
И чужих свергать богов.

Дамаск

Жаркий полдень на аркане, зноем полнится Дамаск,
Кофе продают в дукане – дивных ароматов власть.
Удивляешься, откуда суеты внезапный шелк,
Рядом резали верблюда, спрятав голову в мешок.
Нож сверкнул узбекский точно, рукоять ушла в рукав.
Всюду колорит восточный, дух приправ и терпкость трав.
В них анис араки пьяной и круженье головы
После крепкого кальяна, после сладкой пахлавы.
Вот кишки бараньи с рисом мне несут в подарок, мол...
Коврик для намаза вписан в яркий мозаичный пол.
Толстой пальмы опахало освежает ротозей
У турецкого вокзала, превращенного музей.
Век назад и прямо в Мекку путь лежал к Пророку, но
Турки, прежде покумекав, клали шпалы на сукно.
От почтения и страха, от паломнических грёз – 
Не тревожить же Аллаха будет громкий паровоз?!
Принимаю эти нравы, прямо под Касьюн – горой,
Размотай чалму, как саван, усыпи меня, укрой.

Чистый четверг

Моет хозяйка посуду
Жгучей холодной водой,
Спорить сегодня не буду,
Я навсегда молодой.
Легкое платье и шея,
В них недоступная высь,
Так, прикоснуться не смея,
Чувства мои родились.
Знаком невольной аскезы
Полнится кухонный такт,
В памяти привкус железа,
Впрочем, и это не факт.
Жизнь потянулась к восторгу,
Прямо на цыпочках, вверх,
с тенью фрамуги расторгла,
Солнце и Чистый четверг.

Сумерки

Бесславно темнеет. Струя молока
Поет монотонно в ведре
На цинковом блике, мелеет река,
Сужается свет. В сентябре
Идет межевание в небе, гряда,
Чернея, идет за грядой.
На землю упала гнилая вода,
А чистая стала бедой.
Хозяин стреляет ворон от тоски,
Хозяйка другим занята:
Корове тяжелые мажет соски,
Густым вазелином, а та
Таращит наполненный влагою глаз,
В котором колеблется двор,
Скамья деревянная, ведра и таз,
В колоду вонзенный топор.
Смеркается, в лампу налит керосин,
Гудит в отдаленье баржа.
Знамением поп осенил апельсин,
И съел. Гром не грянул, а жаль.
Хозяин, по полю отмерив версту,
С колена, не целясь, как есть,
Последний патрон разряжает в звезду,
Взошедшую в небе как весть.

Тихий улов

Предчувствуя жизнь впереди, припав к своей горькой поживе,
На кухне ночной посиди, где чайник свистит в позитиве.
Не спи, прижимаясь к двери, прими воздаяние месту,
А время еще впереди печалится в скудности пресной.
Досуг коротающий ждет доверчивой правды покоя,
Бессонницу прошлое льет живою и мертвой водою.
И горек заветренный хлеб, и легок в салатнице пепел,
Ход мысли и воли нелеп, замкнулся в языческой скрепе.
Сегодняшний тихий улов: отныне не знающий храма,
Все также ты Бога зовешь в объятья душевного хлама.

Передовица

ЛЭП чернеют на закате
Среди просеки, к реке
Свет последний солнце тратит,
Исчезая налегке.

Спит ржавеющий бульдозер,
Вахта брошена в тоске,
И душа в анабиозе
На сухом речном песке.

Острый ветер производства
Двинет крана рычаги,
Трудовое первородство
Загудит среди тайги.

И в платке явившись красном,
Крановщица знатна вся,
Миражом скользит прекрасным,
Колыхая телеса.

Жизнь былая с убежденьем
Ставит памяти вопрос,
Тлен мешая с вожделеньем
В лязге тросов и колес.

Снова оживают лица,
Кочегарный запах мест,
А в башке – передовица
С запозданьем мысли ест.

На солнечной оси 

На солнечной оси, бегом, 
Настало утро с чутким носом, 
И в доме пахнет утюгом 
И крепкой, первой папиросой. 
Так в детской памяти сквозя, 
Кипит белье в тазу неловко, 
Шарами мыльными скользя 
Над белой бельевой веревкой. 
Еще не судьбой начат счет, 
И дерево скрипит лошадкой, 
И я, влюбленный в жизнь еще, 
Таскаю пирожки украдкой. 
Обычный коммунальный быт, 
Где я с кудрявой головою, 
\Еще родными не забыт, 
Живу в согласье сам с собою. 
Лица увижу я овал 
И руки матери за пряжей, 
И страшный времени провал, 
Ничем не объяснимый даже… 

Огни

Мне снятся по ночам огни чужого края,
И робко в черный створ разверзнутых небес
Уходит прошлый век, под ветром замирая,
И будто сам к себе теряет интерес.
Но что известно нам: единожды учиться
Не предавать мечты, не заводить врагов,
Лишь только потому, что время мелочиться
Не любит и всегда боится берегов.

Одна минута

Ушел в дурмане, стыдно малость,
Простые позабыл слова.
Черна, как хлеб, разлуки жалость,
Черства уютом, как вдова.

Не быть нам снова молодыми,
Уйти и больше ничего,
К неподытоженной твердыне
Благоразумья своего.

Но век не изменяет облик
Для новой встречи роковой,
Пока еще не приспособлен
К отмщенью опыт неживой.

Когда дороги изогнуты,
Тоской пылят издалека,
Хватило бы одной минуты,
Чтобы проститься на века.

Видения

От ночных, непрочитанных бдений
Бьет в ладоши большая луна,
Разругались фрагменты видений
Не на ночь, а на все времена.

Друг на друга, столпившись, орали,
Призрак призрака драл за власы,
Просто сытую жизнь выбирали
Все, как мы, и сопели носы.

И над всем – ощущенье озноба,
Как одели в сырое белье,
И летали на крышке от гроба,
На весы бросив сердце мое.

Будет долго оно колотиться,
К равновесию чаши сведя,
Память выше – летает как птица,
Голоса уходящих будя.

Вот она, правда жизни тупая,
Бытия указующий перст.
Откупаюсь от них, отступаю
И целую серебряный крест.

Веси

Рассвета головокруженье,
Когда в мерцании, окрест,
Светил нервозное движенье
Над обезличенностью мест.
Пусть пляшут тени, те и эти,
Где прядью времени, у лба
Чреда деревьев в беглом свете
И сумрачных кустов толпа.
Где ставни мокрые со скрипом
Пространства открывают гул,
Окно темно от недосыпа,
И ветер на росу подул.
Воспоминанья, год от года,
Идут дорогой круговой.
Но так же веет горьким медом
На огородах перегной.
Где белизне своей не рады,
В душе моей скорбят поля,
Где глаз сомкнуть в тиши прохлады
Не может голая земля.
Зачем я помню эти веси?
Где тес вокруг и лебеда,
Где состоят из некой взвеси,
Одно – и радость и беда.

Точка

Ты – нытик, так поставим точку,
С улыбкой задерем носы:
Гляди, у солнца на цепочке
Висят карманные часы!
Давай достанем из архива
Дворовый перебор струны
И в монохроме негатива
Латунный инвентарь луны!
Чтоб жизни понимать феномен,
Воображенье не унять,
Стоять бы нам у звездных домен,
Почтительнее шапки снять.
Давай, мы просто балагурим,
На небе разглядим холсты,
Когда затишье перед бурей
На расстоянии версты.

Последнее тепло

Мне – упорный ветер с юга,
Нетипичный в сентябре,
Оголенная округа,
Дождик теплый на заре.

Через заросли бурьяна
На осенние поля
Днями лист летит багряный,
Но тепло хранит земля.

Угасающее лето,
Тлеет черная трава,
Но какая память света
Сквозь кусты и дерева!

Вот ручей струится тонко,
Входит в осень, без труда.
И целует рот ребенка
Теплая еще вода.

Черты

Вокзал украшают большие куранты,
Делец надувает у входа шары,
Баулы несут трудовые мигранты.
На нас азиатские смотрят миры.

Черты родовые и бремя отметин,
И нового ига мифический страх.
Отечества дым неказист и конкретен –
Листву прошлогоднюю жгут во дворах.

Сухие сидят лимонадные осы
На стенах буфета, и пахнет грозой.
Очкарик в айфон посылает вопросы,
Осклизлый жует бутерброд с колбасой.

Являлись мечты в золотистом загаре,
Казалось, удача опять в рукаве,
Кипела сирень на вокзальном бульваре,
Цыгане ругались на пыльной траве.

Смешались событья и дни – эпигоны,
И, слез не стесняясь своих на лице,
Я думал о счастье. Толпились вагоны,
Былые черты умещая в столбце.

Художник: Андрей Сибирский.