Синдром японского гинеколога

А. Горбунова «Лето»; М., «Редакция Елены Шубиной», 2021

У нас неодекаданс. Унылая пора без намека на очарование. Вычтем из бодлеровской «Падали» чеканный стих и поклонение искусству, – что останется? Падаль и останется. Без кавычек и со строчной буквы. Эстетический императив эпохи, если угодно.

Не диво, что героиней нашего времени стала femme fatale – правда, без перьев страуса склоненных и других арнувошных виньеток. Но прочие атрибуты налицо: длинная, как горбачевская очередь за водкой, череда партнеров обоего пола и могучие мадагаскарские тараканы под черепной коробкой.

И уж совсем не диво, что при таких-то вводных Горбунову назначили первой девкой на деревне. «Алла Горбунова практически сразу – с момента своего прозаического дебюта – была записана в надежды современной отечественной литературы», – вещает восторженная критикесса. Коллеги не отстают: «ее проза произрастает из ситуации утраты слов», «пристрастие к шаманскому вихрю, романтическое горение», «книга в мерцающем жанре», «ни на что не похожая ткань реальности с серебряными вкраплениями снов». Еще бы не надежда: Прохоровой повита, Шубиной взлелеяна. Имена падких на конъюнктуру нянек ничего доброго не сулят, а невнятно-вычурные комплименты звучат тогда, когда сказать больше нечего. Ясен пень: чтение превратится в скорбный труд. В чем и подписуюсь.
Для тех, кто не в курсе, – краткие, галопом-по-европам, синопсисы.

«Конец света, моя любовь». В три года Аллочка покусала маму. Вытирать жопу не умела до первого класса, – пришлось звать на помощь завуча, – зато мыслила, как философ. В 13 лет валялась бухая в канаве и вместе с заезжими панками ела с городской помойки. В 17 три раза пошалила с однокурсницей. В студенческие годы жаловалась психиатру на желтую вату в голове. Дедушка выращивал землянику и собирал по четыре ведра. У двоюродной бабушки Беди крыша съехала на сексуальной почве. Кот умер от почечной недостаточности.

«Другая материя». Аллочка раньше по пьяни часто блевала, а теперь много реже. Спьяну засмотрелась на воздушный шар и провалилась в открытый канализационный люк. Ходила с подругой на <censored> в общагу военного училища. На каждом лесбийском пляже своя мода на интимные стрижки. Макароны после четырех месяцев в холодильнике подернулись плесенью – местами зеленой, местами белой. Дедушка в юности однокурснику на Пасху яйца покрасил.

Ни на что не похожая ткань реальности, ага. Всякий раз приходил на ум древний анекдот: кто такой зануда? – человек, который подробно отвечает на вопрос «Как дела?» И всякий раз странице примерно к 20-й меня с головой накрывал синдром японского гинеколога: зачем читателю опусы откровенно литкружковского качества? Да и было все это уже как минимум десятикрат. И выхолощенный рабкоровский язык, и клиповая, хаотичная композиция, и пыльные семейные хроники, и девиантное поведение, и кокетливый, напоказ, промискуитет. Тем паче А.Г. невыгодно отличается от предшественников – не рефлексирует и даже не описывает, попросту конспектирует на манер ленивого блогера.

«Лето», если верить выходным данным, – новая книга. Однако в новую обложку упаковали лежалый товар – анемичный и коматозный автофикшн, оторваться невозможно:

«В Ольгино привезли биотуалет, такую же кабинку, как стоят в городе в разных людных местах. До этого ходили в ведро, расположенное в дощатом домике туалете на другой стороне участка. Когда ведро наполнялось полностью, его выливали в специальную помойку, и дальше цикл повторялся».

«Съездили на 69 км, там в здании детского сада происходило голосование. Егор захотел какать, мама придерживала его в кустах под дождем и вся промокла. Гоша был доволен, что мы оставили кучу говна рядом с избирательным участком».

«К маме в домик по ночам приходит мышь. Орудует на кухне, оставляет на столе, плите и в нашей посуде маленькие мышиные какашки. Одну из них я недавно нашла в тарелке с кускусом, которым собиралась пообедать. Она плавала там, среди крупы, и, конечно, меня это не остановило».

Все та же материя. И знакомые все лица: мама, первый муж Денис, второй муж Гоша, сын Егор, бабушка и дедушка, сумасшедшая Бедя. И знакомые ситуации: нейролептики и противосудорожные с четырех лет, тяжелая депрессия с паническими атаками. И стандартная для девочки-мажорочки, намертво застрявшей в 90-х, аксиология: секс по обкурке, русский рок. И привычный апофатический уровень литературного мастерства: ни сюжета, ни портретов, ни характеров, одна лишь протокольная фиксация происходящего.

Но Горбунова не так проста: поставит на котурны любую дрянь. Игумен Петр (Мещеринов) говаривал: избыток метафизики порожден недостатком физики. Что и наблюдаем. Если духовно богатая дева набухалась до потери пульса, то это великое алхимическое делание, никак не меньше. А если забрела в кильдым подработать – так и вовсе сакральная жертва: я блудница и святая, я молчание, которое нельзя постичь…

Нынче все авторские усилия пошли на индульгенцию своему неумению мало-мальски структурировать текст, вдохновенный гимн хаосу:

«Я учу Егора играть в шахматы. На первых порах бессмысленно объяснять трехлетнему ребенку правила. Фигуры расставляются по доске в произвольном порядке, двигаются как хотят. Мне кажется, этот мой текст похож на такие хаотичные шахматы. В нем нет следования никаким готовым формам художественного мышления, правилам построения текста. Логика хаоса – не Лабиринт, а Логрус, постоянно меняющийся узор».

«Это будет “буддистская” книга. Буддистская – совершенно спонтанная, бытийная, которая сама себя пишет, ткется из быта, мыслей, снов, не имея внешнего логического сюжета или какого то однозначного сообщения, стихийная книга, рождающаяся на глазах читателя, роман в постоянном процессе становления. Мне очень понравилось это определение – “буддистская” книга. Не хочу и не могу писать то, что обычно имеют в виду под романом».

На язык просится набоковская цитата: пошлость есть поддельная значимость. «Лето» на поверку – далеко не мистический Логрус. И уж тем паче не буддизм, к которому великий логик Дхармакирти руку приложил. А самый заурядный бедлам интеллигентского сознания, где биотуалет соседствует с сингулярностью, аристотелевский меон – с кастанедовским нагвалем, самодельные ритуалы – с христианством, а невидимые линии воздуха, за которые можно дергать, как за резинки, – с вибрацией в затылке, она же медленный дельта-ритм и немое пение из дремучего сна. Все это тонет в мутном тангенциальном резонерстве, речи без логического подлежащего, разобраться в которой под силу лишь Зейгарник, Блейлеру или еще кому-нибудь из классиков патопсихологии и психопатологии.

У меня, сознаюсь, вновь не на шутку обострился синдром японского гинеколога: на кой черт издателям и медоточивым рецензентам этот культ безумия? Если не Васякина с фобиями и паническими атаками, так Павленский с вялотекущей шизофренией. Или Горбунова с ангиомой мозга и букетом сопутствующих расстройств. 

Психозы – это очень некрасиво и столь же обременительно для окружающих, пример под рукой. Кроме авторессы, есть в книжке сын ее Егор – с большими задатками мальчик. То стулом в папу швырнет, то мочой из горшка обольет, а наказывать не рекомендуется: обида чревата спазмами гортани. Самая красочная сцена с Егором – игра в цветик-семицветик: «Хочу, чтобы наш дом исчез! Хочу, чтобы все вокруг превратилось в грязь! Хочу, чтобы листьев на деревьях не стало!» Яжемать, понятно, гордится: «Мой ребенок чужд пошлости. Он не загадал ни одного прагматического желания. Все его желания предполагали глобальное философски поэтическое парадоксальное мышление». Сдается мне, тут поводов для визита к психиатру гораздо больше, чем для гордости: фроммовская некрофилия видна невооруженным глазом.

Впрочем, кесарю – кесарево, слесарю – слесарево. Займусь лучше своим делом.

Неодекаданс – он не сам по себе, это лишь симптом очередного кризиса смыслов. Третьего за последнее столетие. Первый приключился в 1910-е, – и приплыл чуждый чарам черный челн, и привез дыр бул щыл. Второй нагрянул в 1980-е, – и пришел прозрачный цыган, и принес у корытца машек. И всякий раз, не устану повторять, растиражированная разруха в головах заканчивалась разрухой в клозетах. Но это никого ничему не научило.

Да и безумие безумию рознь, ибо диагноз тут не тождествен таланту. Дрянь и на котурнах остается дрянью. Попробуйте полистать «Лето» вместе… ну, скажем, с «Красным цветком». Нудный, как газетная передовица, лытдыбр против трагической аллегории – сравнение явно не в пользу Горбуновой.

Для приличия нужна какая-никакая клаузула, но тут А.Г. меня опередила: «Книги читать особого смысла нет, в основном они пишутся идиотами и для идиотов».

Чего же боле, Алла Глебовна?