«Пришёл душе славянской звёздный час…»

***

На гранях мирового слома,
Что четко обозначил век,
Довольно слов,
Да будет Слово,
Простое, чистое, как снег.
Рождённое великой болью
Из непомернейшей нужды,
Оно засветится любовью
На каждом атоме вражды...

Aз есмь!

Когда облечься письменною плотью
Пришёл душе славянской звёздный час,
Ту плоть Кирилл и брат его Мефодий
Определили первой буквой – 
Аз.
«Аз есмь» – мой предок
тонкой вывел кистью
Слова Творца, те самые, что Он
Вписал нам в сердце, как венец всех истин,
Как главный над законами Закон.
Летели годы, дни, Россия крепла
На радость Богу – сатане на страх,
То поднимаясь фениксом из пепла,
То падая опять почти во прах.
Когда же чужеземная зараза
Вползла незримо в русские сердца,
Мы отделили наше «я» от Аза
И первым поместили от конца.
Сегодня мир охвачен общим тленьем.
Но мы всему, что утеряло честь,
С российским нескончаемым терпеньем
Ответствуем уверенно:
– Аз есмь!
Жива души уступчивая сила,
Жива в душе торжественная песнь,
Жива Земля, пока жива Россия.
Аз есмь!

Пересвет

Всю-то ночь не смыкаются очи,
Занимается свет в облаках.
Над обителью громы грохочут,
Блещут молнии в дальних лугах.
«Отче наш» я шепчу,
Но в часовне
Не молитвой полна голова,
В голове чем темней и бессонней,
Тем светлей вызревают слова:
«Я обет монастырский нарушу,
У посада вериги сложу
И надену кольчугу, и душу,
Как за друга, за Русь положу.
И уста ратным кличем отверзну,
И отправлю его в Небеси:
Солнце битвы, желанное сердцу,
Утоли все печали Руси!»

22 июня

В тот самый длинный день,
в день ущемленья ночи
увёртливая тьма
готовила реванш.
Был верховод её
в своих расчётах точен,
он всё предусмотрел,
как извести славян.
Лишь не учёл их душ
безмерные просторы,
безмолвие снегов,
загадочность болот.
Священная война!
Вошла ты в наши поры,
как чудный элексир,
как шпальный креозот.
Когда сегодня шут
на голубом экране
твой пепел шевелит,
тревожа наш покой,
ему и невдомек,
что он смертельно ранит
себя же самого
блудливою рукой.
Кусайте нас, шуты,
нам очень нужно это -
разбуженный покой
и ненависть врагов.
Дождётесь от Руси
святого рикошета,
разбудите в сердцах
пригашенный огонь.

***

Звенит печаль легко и строго,
И мужество звенит окрест.
Мне вспоминается дорога,
Военной музыки оркестр,
Коляски детские и танки,
Солдат и беженцев река,
И марш «Прощание славянки»,
И облака, и облака…
Струила музыка щемяще
Сквозь первых дней военных ад
Какой-то мудрый, настоящий,
Утерянный сегодня лад.
Летела праведно и строго
В неумирающий зенит.
Куда теперь зовёт дорога?
О чём старинный марш звенит?

***

В памяти застрял светло и немо
Ласковый осколок тишины -
Синее саратовское небо
Самых первых месяцев войны.
Есть ещё там зарева полночные,
Огненные прочерки наверх
И барак соседский развороченный,
Точно в клочья порванный конверт.
Паровозный дым густой и чёрный,
Долгий путь,
Налёты,
Крики,
Рвы.
А за Волгой вылетают пчёлы
Не из туч,
Из листьев, из травы.
Тихие цветочные пожары,
Жаркой дымкой сломанная даль…
Ничего прекраснее, пожалуй,
Никогда на свете не видал.
Что ещё?
Покос июньский помню,
Дальних молний частые броски.
Почтальон привозит прямо в поле
Призывные серые листки.
Медленно уходят полудети
В полутьму
С медовой полосы.
Тишина.
Над нами солнце светит,
А над ними сполохи грозы.
Небом этим, степью,
Удивленьем,
Красотой,
Упавшей в сердце мне,
Я обязан маленькой деревне,
А выходит -
И большой войне.
С ними в грудь мою вошла Россия
Бабушкиной сказкой наяву
И косой тяжёлой,
Что косила
Только что подросшую траву.

Воспоминание

                                                В той степи глухой
                                                  Замерзал ямщик.
                                                       И. Суриков

Отключили свет и отопление,
Тихо мёрзну ночью у свечи.
Песня вдруг пришла из отдаления,
Пирогом запахло из печи.
Непогодой ли в окне чернильном,
Дождиком, что в подоконник бьёт,
Песней или запахом ванильным -
Память гонит в сорок первый год.
Не налёты вражьей авиации,
Не лишенья тех горячих лет -
Вспоминаю дни эвакуации,
Степь за Волгой, деревенский хлеб.
Жёлтый, словно масло.
Благодати
Я такой не видел никогда.
Помню, как колхозный председатель
Конные вручил мне повода.
Подвозить харчи крестьянкам в поле
Он на месяц обязал меня.
Что мальчишке лучше взрослой доли,
Собственной телеги и коня!
Степь да степь, пустынная громада
Вся в цветах, как праздничная шаль.
Первозданным хлеба ароматом
Расписной простор её дышал.
Топчется по ней моя лошадка,
Над лошадкой – синие орлы.
Этим всем взволнованно и жадно
Я дышу до нынешней поры.
Но живу давно уже в Сибири,
Греюсь у живого огонька.
В грозном, но таком прекрасном мире,
Да ещё в нетопленой квартире
Вспоминаю степь да ямщика.

Сложив на животе неловко руки,
Похожие на крышки погребов,
Поют на сцене русские старухи
Про ямщика, про Волгу, про любовь.
Плывут, плывут раздольные печали,
Грудная хрипотца далёких дней,
Когда они солдатками кричали
На ездовых бурёнок, на коней,
С которыми делили хлеб и ношу,
На трактор, ставший в поле, хоть реви,
На нас, что лебедой росли, и всё же
Не обойдённых в ласке и любви.
Они порой совсем теряли силы,
Когда в годину чёрную свою
По мужикам убитым голосили.
И вот теперь, вы слышите, поют!
Поют, пройдя всех преисподних круги,
Поют всем сердцем, сердце веселя.
Поют на сцене русские старухи,
Двужильные, как русская земля!

Транссиб

За вагонным окном
Проводами расчерчены ели.
От Москвы до Сибири,
По всей необъятной Руси
Пряжу белую ткут
Молчаливые наши метели,
И вдогонку вагонам
Седая лошадка трусит.
Через ямы и кочки,
Сквозь бесов кривые ужимки
Русь рысит не спеша
По раздольной дорожной петле.
Прикасаются нежно
Февральского снега пушинки,
Словно пальцы ребенка,
К уставшей от грусти земле.
Наважденья уносятся
В тёплом березовом дыме.
Наглотались мы вдоволь
Заёмных сластей и страстей.
Проплывет деревенька,
В душе всколыхнет и подымет
Задремавшие корни
Под ворохом шумных вестей.
Так судьба прочертила
Наш путь по не нашим орбитам,
Новизна упирается
В издревле данный завет:
Возвращаться из города
К сельским просторам забытым,
Из колодцев чужих
Подниматься на собственный свет…

***

Берёзы и снега,
озёра и луга,
приветливое солнце в поднебесье.
На много тысяч вёрст
под тысячами звёзд
звенит моя Россия, словно песня.
По ней топтался вор,
душил её измор,
сгубить пытались дух её и тело.
Но нас нельзя убить,
сгноить или купить,
а также в европейцев переделать.
Мы не грозим войной,
мы не трясём мошной,
улыбки и слова у нас не лживы.
Мы даже смертный час,
встречаем без гримас,
мы верим в то, что вечно будем живы.
Берёзы и снега,
озёра и луга.
Небесная прохлада и отрада.
Нам не о чём грустить
и нечего просить.
Бог подарил России всё, что надо.

***

Погремело вверху и заклинило,
И опять безмятежная синь.
Только молний далёкая линия
Продолжает громами грозить.
Это родина, это Россия,
Это почерк её вековой.
Вечно движутся тени косые,
Соревнуясь с её синевой.
Слышу птичек весёлое пенье
У последней метельной версты.
И твержу себе, что нетерпенье
Не поможет приходу весны.
И звучит через явь нашу серую
Голос музы в небесной тиши:
– Умирая, рождаясь и веруя,
Улыбайся, живи и пиши!

***

Ещё одна весна пришла в Россию
Со свитой непонятных перемен,
Приемля всё – и общее бессилье,
И редкие попытки встать с колен.
И старые надежды отметая,
И новые вселив.
Земля отцов!
Тебя зовут великая, святая,
Но ты святей и больше всяких слов.
Скорбим, когда кругом разор и нежить,
Но по весне такое ведь всегда.
Расстелется ковёр травинок нежных,
Всё унесет апрельская вода.
Нет у деревьев чувств нетерпеливых,
В срок поднимают свой зелёный флаг.
Земля моя, берёзовое диво,
Ещё чуть-чуть – и расточится враг!

***

Утоли мои печали
Светом истинной любви,
В очарованные дали,
Как бывало, не зови.
Дай мне мужества и силы
На исходе злой зимы
В солнцем залитой России
Не ослепнуть после тьмы.

***

На гранях мирового слома,
Что четко обозначил век,
Довольно слов,
Да будет Слово,
Простое, чистое, как снег.
Рождённое великой болью
Из непомернейшей нужды,
Оно засветится любовью
На каждом атоме вражды.

Мы тебя отстоим
Край передний иную
наметил манеру рисунка,
поменяли регистры
октавы военной грозы -
по высотам сердец,
по лощинам и лужам рассудка
пролегает сегодня
зигзаг фронтовой полосы.
Мы в окопах ещё,
мы в траншеях по самые плечи,
видно, день не настал,
видно, час наступать не пришёл.
Словно мессеры кружат
чужие недобрые речи,
атакуя повсюду
притихший российский Глагол.
Ждали пуль и огня,
оголтелой пехоты и танков,
на прямую наводку
в туман приготовив стволы.
А отрава вползла
на позиции главные с флангов,
потому что мы сами
открыли отраве тылы.
Мы и это пройдём,
в эшелонах тройных перестроясь.
пусть нас кто-то хоронит,
пророчества нам – не в нови.
Мы тебя отстоим,
золотая славянская совесть,
наше русское сердце -
сияющий Спас на крови!

Старому другу-поэту

Тебя чарует нежная росинка,
Ты славишь мир любви и тишины,
Ты вторишь Достоевскому: слезинка
Дороже нам кровавых рек войны.
Не хочется, да и не нужно спорить,
Но если сверить с вечностью часы,
То светлая михайловская Сороть -
Подруга чернореченской грозы.
Загадки жизни – не мораль из басни,
Судьба певца – не сладкий благовест.
Он и конец приемлет, словно праздник,
Идёт без приглашения на крест.
Всё освящает подлинная лира,
Всё осветляет русская роса:
И гром войны, и тихий шелест мира,
Когда их посылают Небеса.

Русская словесность

Она надежду нам несла от века,
Вела – за перевалом перевал…
В её Кастальских белопенных реках
Любой прохожий губы омывал.

Вмещала всех, терпела и прощала,
И обещала розовый туман.
И в грохоте базарном замолчала,
Чтоб не сойти от грохота с ума.

Как выжить ей, когда повсюду прорва
словес в соседстве с аспидной тоской!
Вон даже Пушкин наклонился скорбно
Над полонённой пошлостью Тверской.

Нет выхода, как всё разрушить снова,
и разобрать завалы всех дорог.
И пусть опять в Начале будет Слово,
прекрасное, живое Слово – Бог.