Огурцы из алюминия. К 60-летию Виктора Цоя

Вначале сразу оговорюсь, что я не знаток и тем более не поклонник андеграунда или, тривиально, советского рока 1980-х. Я был простым советским спекулянтом. Тем не менее…
В связи с выходом «Лета»-2018 все обсуждали Цоя, Майка и нашумевшую о них ленту. Окей…
С другой стороны, прекрасно понимаю: если б фильма не приключилось, многие-многие из нынешних молодых даже не узнали про то, что было «сто лет назад» — каких-то «несчастных» 40 (кстати, в прошлом году отмечался юбилей питерского рок-клуба). Про Цоя, Майка, БГ… А зачем? 

Им, — паркурщикам и воркаутерам, тиктокерам-блогерам-инстаграмерам, — хватает кумиров. Их, кумиров, выше крыши сейчас у пацанвы. В отличие от 1980-х, затронутых режиссёром Серебренниковым. В июне 2020 г. условно осуждённым и выпущенным из-под домашнего ареста. Это как будто 80-е мстят нешуточно. Ведь там за подобную антипартийную «крамолу» светила десяточка, не меньше. Но не суть… 
Читаю киношные комменты… Разные, как и должно быть с неоднозначной темой, наверняка неоднозначной картиной: её ругают и хвалят, хвалят и ругают…
Вспомнилось: — я был там тогда — внутри тусовки. Видел их, пусть не всех. Пусть недолго. Но видел. Дружил. Пил. Говорил с ними на равных: ведь «звёздами» ещё никто не определён.
Типичные кочегары, дворники, пьяницы, любители-гитаристы-«хрипуны». Не в состоянии связать трёх нот на гитаре – пока кто-то не покажет нужного «крокодила» или «лесенки» (уличные названия аккордов). 
Они были абсолютно безграмотные, все. Тупые. Ну, почти все. В плане музыкального образования. 
Они были обыкновенными. 
Они были алкашами.
Были бездарными и безродными. Из-под забора. Выползшими из бескрайней тюрьмы питерских дворов-«стаканов».

Они были… гениями.

Все. Все, кого я знал и кого не знал тоже. Это были гениальные люди, сродни, может, декабристам. Которые ничего не могли сделать против. И которые сделали… всё. 
Их коллективный злой бодлеровский гений, схоже безбрежному океану Солярису: — проник в души и мозг аудитории, публики, падающей в никуда страны, в конце концов: «Империи зла».
Да, КГБ. Да, менты, проблемы. Стукачки, естественно, — куда ж без них.
Кое-кто по привычке «барабанил». Кто-то плотно сидел на «внештатке»: на пиво хватало. Но всё происходило ради… музыки.
А музыка была. Была. И какая!
Да, её не слышала периферия. Напичканный «Пёплами» и Клэптонами, Маккаферти и битлами, — приехав в Питер: — я вдруг воткнулся, вштырился в это чёртово колесо — под названием «СКА» и… Обалдел.
Представить не мог, дескать, у нас, у нас(!) может быть что-то подобное. 
Кассету, с коей завязалась встреча с питерским андеграундом, дал мне Гриша Сологуб из «Странных игр». 
Я озверел — нет!!! Не может быть!
После моего упоения джаз-, прогрессив-роком, голощёкинскими, козловскими протуберанцами звука, безграмотные, как ни крути, участники питерского рок-клуба сорвали крышу мне — и вообще молодёжи 1980-х. 
А когда появились «алюминиевые огурцы» Цоя, — именно с «огурцов» пошёл его триумф: — возник наш русский рок-Оскар. Их пел весь юный студенческий Питер. 
Да, до провинции записи элементарно не докатились, согласен. Но я, находясь там, в центре событий, въяве ощущал то остро новое, неведомое, остро перчёное, пере-переперчёное.

…Знаете, не любил их, специально не слушал. В музыкальном плане воспитан на джазовых стандартах и классике рока: не на underline purpose — скрытых смыслах.
Но давайте всё-таки попробуем разобраться, почему Цой и его «огурцы» сломали мозг огромной поколенческой массе.
Вариантов интерпретаций множество: от поездки в колхоз на ненавистную картошку — до блевотины на непонятно откуда взявшийся в отделении милиции брезент. И до… наркотиков, бесспорно. Ведь собственно в песне — смысла особо нет. И в этом — её смысл!
Потому что советская эстрада того времени, разумеется, была политизирована: в плане борьбы за мир, неприятия бесконечных региональных войн, воспевания интернациональной дружбы между народами и т.д. С разрешением «сверху», дескать, если о счастье и любви — то сколько угодно! Это было вполне профессиональное, но довольно скучное зрелище: советская эстрада. 
Начинающийся условно «москонцертовский» (питерский, самарский) рок (т.е. обязательно под крылом какой-либо филармонии) был хорош, слов нет. Кузьмин, киселёвско-скачковские «Земляне», Барыкин, «Весёлые ребята», «Интеграл» великолепнейшего Алибасова, да много кто. Но там везде были подоплёка, резон — не политиканство, а вообще: чтобы, главное, не вразрез линии правительства и партии. Ну, и пару западных песенок под конец представления разрешаем: rok-n-roll! Не в падлу типа: гуляй, рванина.
И тут, блин, — «Огурцы»! Забавная мелодия. Простенькая «смоковская» гармония. Но…
Эта песня по ощущению, имманентно была — против!!
Против навязанного «колхозно-огуречного» рабства, против формалистики, против проклятой «кобзоно-лещенковской» эстрады, против «москонцерта», против всего, что «правильно» и «за».
Она крушила «истматовский» мозг своей непоня́тностью, непо́нятностью — и ненормальностью. Она манила, магнитом прилепляя к себе души. Не ориентирующиеся, что творится вокруг. 
С неё начался протест, не с Кузьмина и Барыкина. С неё начался слом, не с «Интеграла» и «Весёлых ребят». С неё начался ироничный «бессмысленный и беспощадный» русский рок. С них, этих окаянных «огурцов» затеялся выход коллективного сознания из-под кагэбэшного неустанного за всем призора — в том числе из-под долговечного коммунистического ярма. И то — было реальностью. 
Было жизнью. Без лозунго́вой накипи и застарелой пыли, — скопившейся в хрущёвско-бабушкиных нафталиновых комодах.

А вот и эта песня: