Долюшка женская

А. Матвеева «Каждые сто лет»; М., «Редакция Елены Шубиной», 2022 г.

Вот бывает же: вы еще не успели книжку открыть, а полный набор репеллентов налицо. Логотип «РЕШки». Краткий список авторских лычек: финалист премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга» – жаль, забыли про две премии журнала Cosmopolitan, тоже отменная аттестация. Блёрб Водолазкина. И 768 страниц, где разместился текст объемом в 27 с лишним авторских листов. Право слово, есть более гуманные способы самоистязания.
Поводом для моего знакомства с романом Анны Матвеевой стал выход в финал «Большой книги». Понятно, что нынешний шорт наскребли по всем амбарам и сусекам: Быков с Глуховским выбыли… э-э… по независящим причинам. А равно и Замировская. Впрочем, у Матвеевой и без того были все шансы выйти на финишную прямую: авторесса, что называется, в тренде.

Извините, нужен тайм-аут для лирического отступления.

Станислав Ежи Лец назвал наилучшей мерой эпохи разрыв между карликом и гигантом. В мемориальной стадии этногенеза разрыв этот – в пределах допусков и посадок: миллиметр-другой, не больше. Посмотрите хоть на наших гигантов, сошедших с паралитературного конвейера. У Гришковца молоко скисло. У Горбуновой макароны заплесневели. Пустовая варит печень не больше восьми минут. Попов отравился тухлой колбасой. Васякина в ванной подрочила. Вот он где, триумф импортозамещения. Может собственных Кнаусгоров российская земля рождать. А не стоило бы.
Фикшн при этом ничуть не отличается от автофикшна: в обоих случаях автор не знает, чем занять инфузорию, назначенную героем, – что Слаповский, что Снегирев, что Валитов. И примкнувшая к ним Матвеева.
«Завидное чувство Веры Стениной»: Юлька отправилась на свидание в плаще на голое тело, а тут соседская болонка… «Минус футбол»: журналист забавы ради переоделся в платье и открыл в себе транссексуала. «Немолодой и некрасивый»: брунфельсия в порядке, клеродендрум цветет вовсю, антуриум нужно поливать чаще. «День недели была пятница»: кота – накормить, к кардиологу – заглянуть, сына от армии – отмазать. И так далее.

Валерия Жарова еще лет десять назад поставила А.М. точный диагноз: «За хорошим письмом – бессмысленные истории о жизни (читай: ни о чем); как если бы Роман Сенчин вдруг научился хорошо излагать, но по-прежнему не знал бы, что бы такого изложить».
С тех пор Матвеева напечатала два романа и несколько сборников малой прозы; каждая книжка – автопортрет пишбарышни: вся такая нудная, предсказуемая вся. Творческий императив Блока: «добыть нечто более интересное, чем среднечеловеческое из груды человеческого шлака» – не для нее. Сами, сами комиссары, сами председатели: «Жизнь большинства людей скучна и утомительна, особенно жизнь условно порядочных людей».

Роман «Каждые сто лет» – об однообразной и утомительной жизни двух безусловно порядочных женщин. По авторской версии, история написания 700-страничного фолианта такова: Матвеевой на глаза попались дневники ее бабки, Ксении Лёвшиной, жены известного минеролога. К ним понадобилось присочинить дневники нашей современницы Ксаны Лесовой. Зачем? – понятия не имею. Наверно, ради нежно любимых «рифм судьбы».
Лёвшина: «Я некрасива и знаю это. У меня треугольное бледное лицо. Излишне пухлые губы. И самое ненавистное – нос. Большой, неизящной формы: не нос, а целое испытание. Я не урод, всего лишь некрасива».
Лесовая: «В двадцать лет я честно считала себя уродом, к тому же уродом неинтересным и глупым».

Анна Александровна о-очень старалась – у героинь ну просто масса общего: от одинаковых инициалов до занятий музыкой и французским языком. Тему двойничества Матвеева эксплуатирует далеко не впервые: прошлогодний сборник «Катя едет в Сочи» был целиком выстроен на этом фундаменте. Кто бы еще растолковал, во имя чего это делается. Тут вам не Достоевский и даже, – тьфу-тьфу, чур меня! – не Минаев: «рифмы судьбы» сюжетных коллизий не создают. Так, блестки на девичьем рукоделии. Как, впрочем, и всегда у А.М.

Еще один стандартный ход – какой-нибудь криминальный имплант в скуловоротно тоскливом тексте. Ну, вы поняли: чтоб читатель окончательно не заснул. Про «Перевал Дятлова» толковать не стоит: название говорит само за себя. В «Дне недели» это было реальное дело неоязычников Байрамбекова и Соловьевой, а нынче пишбарышня припомнила давние злодейства свердловского маньяка-душителя Фефилова (в романе он Тараканов). К нам сегодня приходил зоо-педо-некрофил, ага. Гостил, правда, недолго: саспенс, как это обычно у Матвеевой случается, сам погиб, задушенный лютой бытовухой: «В воскресенье, когда я вернулась от Кати, то не увидела своего чайника. Анна объяснила мне, что ей нужен был пресс и что мой чайник, полный воды, был как раз очень уместен. Она предложила мне взамен свою маленькую кастрюльку, чтобы вскипятить воду. Я полагала, что чайник ей понадобится на несколько часов, но он уже три дня у Анны. Между тем чайник мне очень нужен».
«Угрюмый нищенский уют, на который лучше не смотреть чужими глазами – да и своими, честно сказать, тоже. Глаза б мои не видели облысевшего ковра и продавленного дивана. Спать на нем лучше всего по диагонали, тогда наутро не будет болеть спина».
В «Перевале Дятлова» А.М. выдала редкой оригинальности ноу-хау: «32, 33, 34, 35, 36 - 50. (В этих главах я читала и прочитала все документы Эмиля и Светы. С Вадиком все без изменений, а мама уехала в Питер и стала курсантом автошколы)».

Примерно то же самое надо было проделать и с новым романом. Например, так: сентябрь 2017-го (в этих главах Ксана Лесовая будет в Швейцарии компаньонкой у богатой бездельницы Влады, потом приедет муж Влады Петр, попросит Ксану постричь ему ногти, а после облапает ее в лесу – продолжения не ждите, зато какая рифма судьбы: Лесовая – лес).
Петр, кстати, лишь один из батальона мужиков-козлов, без которых женская проза никогда не обходилась. Матвеева всегда строго выдерживала канон, выдержала его и на сей раз. Профессор Матвеев – кобель, каких поискать. Отец Ксаны Лесовой той же породы. Француз Людо в постели ни к черту не годен, даром что из нации любовников. Племянник Андрюша – шизофреник, пожизненная обуза. Про Тараканова речи нет – вообще маньяк.

Приговор окончательный, обжалованию не подлежит: «Все мужчины были или “с закидонами”, или с нехваткой жизненных сил. Кого ни возьми – Людо, папу, Тараканова, Димку, Андрюшу, Кудряшова, о котором лучше бы не вспоминать, – все они были не поддержкой и опорой, а самым настоящим испытанием».
Ну, вы опять-таки поняли: долюшка женская – вряд ли труднее сыскать. Знаю, однако, еще одну категорию страдальцев: это читатели, которым предстоит одолевать роман, выстроенный из привычного материала по привычным чертежам: ни темы новой, ни выразительных средств. У Матвеевой на все случаи жизни есть один-единственный прием: сравнение. Статистика вам в помощь: союзы «словно» и «будто» встречаются в романе 33 и 201 раз соответственно, прилагательное «похожий» – 97 раз, наречие «как» – 1 069 раз.

Однако это не самое худшее испытание рядом с добычей смысла из-под залежей пустой словесной породы. Матвеевой по-прежнему нечего сказать, кроме банальностей, сто раз проверенных временем и коллегами: «Зачем она нужна, такая жизнь, где хорошего было – на чайной ложке, а плохого – хоть залейся? – Но ведь была эта чайная ложка, все равно была!»
Несмотря на все сказанное, хочется от души поблагодарить г-жу Шубину за трогательную заботу о публике. На презентации романа выяснилось любопытное обстоятельство: авторский вариант текста был в два раза больше – 1 500 страниц. «Мы с Еленой Данииловной побоялись, что переплет не выдержит», – созналась А.М.

Бывает и на нашей улице праздник.