Бутафория

 Драма в двух действиях

Действующие лица 

ИГОРЕК ЛАПУШКИН, 35 лет, невысокий, невзрачный молодой мужчина, сотрудник отдела реализации стратегических проектов крупного лесопромышленного предприятия. 

ГЕОРГИЙ ЭМАНУИЛОВИЧ БЕРГ, 55 лет, начальник отдела реализации стратегических проектов, деловитый, подвижный, начинающий лысеть и полнеть; привык одеваться дорого, с потугой на изыск, но получается безвкусно.

СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ТРУБИН, заместитель Берга, его ровесник, руководитель крупного проекта по модернизации одного из цехов предприятия; высокий, статный, с армейской выправкой.

ЕВГЕНИЙ ПАВЛОВИЧ БОБКОВ, 60 лет, бывший начальник ТЭЦ предприятия, консультант отдела по вопросам энергетики и, по совместительству, руководитель одного из проектов модернизации оборудования, заядлый рыбак и охотник, невысок, крепко и основательно сколочен, в манерах его чувствуется уверенность и сила сибирского медведя.

АНЖЕЛИКА ЮРЬЕВНА ДЕРЯБКО, 30 лет, специалист по контролю расходования средств проектных бюджетов, стройная, высокая, ветреная барышня, хочет казаться модной и современной.

СЕРГЕЙ АНАТОЛЬЕВИЧ БУШУЕВ, 33 года, ведущий инженер отдела по работе с подрядными организациями, жизнерадостный молодой мужчина, чуть полноват для своих лет, разбирается буквально во всем, кроме литературы и искусства.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Картина первая

Чайная комната офиса, в котором расположен отдел реализации стратегических проектов. Посередине комнаты – невысокий стол с несколькими забытыми чайными чашками, сахарницей, полупустой коробкой конфет и распечатанной шоколадкой. По сторонам стола стоят небольшие офисные диваны и стулья, которые пока отставлены в сторону. У стены – кухонный стол, на котором стоит современный электрический чайник, кофе машина, стеклянный кувшин с водой, небольшая стопка блюдец, коробки с чаем нескольких сортов, упаковка кофе и несколько пустых чайных и кофейных чашек. Рядом расположен холодильники офисный кулер.
В чайную комнату ведут двери из трех других комнат. Табличек на них нет, так как это внутренние двери, но зрителю вскоре становится ясно, что одна дверь ведет в кабинет начальника отдела, вторая – в кабинет его заместителя и консультантов, третья – в кабинет младших сотрудников.
За столом сидят Трубин и Бобков, пьют чай (или кофе) и о чем-то негромко беседуют.
В комнату, из своего кабинета быстро входит Берг.

БЕРГ. Ну, нет! Теперь-то я точно его премии лишу! Процентов на тридцать, для начала, но лишу!
ТРУБИН. Кого?!
БЕРГ. Да, Лопушка нашего! Кого же еще? 
БОБКОВ. И что он еще такого сделал?
БЕРГ (потрясает листком бумаги). Да вот, гляньте-ка! Распечатка пришла по проходной из отдела кадров… Или… как он там сейчас называется…

Кладет листок на стол, пристукнув по нему костяшками пальцев.

ТРУБИН (рассматривает листок). Региональный кадровый центр… И что тут?
БЕРГ. Ходит через проходную, как ему вздумается! Не для него распорядок писан! Тоже мне, свободный художник!
БОБКОВ. Ну, все мы не без греха перед нашей проходной. Я и сам, иной раз, пораньше с места срываюсь, когда сильно нужно… А с их автоматической точностью, вообще, до смешного доходит. На ТЭЦ у меня не раз бывало: табельщица подаст список нарушителей, а как начнешь разбираться, так оказывается, что шли через проходную вдвоем. Опоздавший… ну, или кто раньше ушел – только один из них. Разница в проходе через турникет – секунда!

Берг подходит к холодильнику, открывает его, заглядывает внутрь, закрывает.

БЕРГ. А что минералки у нас не осталось?
БОБКОВ. Нет. Опоздал ты, Георгий. Всю растащили с утра, после вчерашнего. Да ее тут не много и было.
БЕРГ. Да. Что-то я об этом накануне не подумал. Надо будет Лопушка в АХО послать. Пусть сбегает, принесет пару коробок, грешки свои хоть частично отработает.

Берг наливает себе кофе из кофеварки, усаживается за стол, добавляет в чашку сахар, нервно размешивает ложечкой.

БЕРГ. А ты, Палыч, его не оправдывай! Я его еще за предыдущее не оттянул как следует. 
ТРУБИН. И там он не тянет, и тут не гож… Зачем же ты, Георгий, брал его тогда?
БЕРГ. А то ты не знаешь?! Из кого выбирать-то было? Не пропадать же штатной единице, раз открыли нам ее под твой проект! Предложили в кадрах, справки навел у производственников – парень, вроде, неплохой, покладистый, институт недавно закончил, заочно. Вот и взял. 
ТРУБИН. А Сережка Протасов? Такой парнишка шустрый! Как он нас тогда на биостанции выручил! Всю мелочевку на себя взял. И немцы им довольны были – возил, поил, кормил… Прирожденный менеджер, даром, что без высшего. 
БЕРГ. Так я же тебе говорил: не пропустили его. С нашей службой безопасности и нужного человека себе не возьмешь! Это тебе не то, что раньше! 
БОБКОВ. А что не так? 
БЕРГ. Да, вот, представь себе! Сказали, мол, было там у них в цехе воровство, металла цветного пропало изрядно. И знаем мы, говорят, что Протасов хоть сам и не воровал, а где-то на шухере стоял неподалеку. И не утвердили его к нам в отдел, и все тут!.. Хотя, сам он, по правде говоря, не очень-то и расстроился. Ушел совсем с комбината, своим бизнесом занялся. Лес сейчас валит, возит, продает. Жизни, в общем, радуется. 
БОБКОВ. Ох, уж мне эта служба безопасности! Тоже мне, режимное предприятие!
ТРУБИН. И не говори. Мне уж подрядчики не раз жаловались, что проще в иную страну въехать или в космос слетать, чем к нам на территорию попасть. И это при том, что мы сами же их и наняли! А насчет режимного предприятия, я вам скажу, что они тоже разные бывают, в плане этого самого режима и общего бардака. У меня племянник вон, пару лет назад, на Котласский электромеханический попал, и сам не сразу понял. А ведь военный завод! 
БОБКОВ. Как это?
ТРУБИН. Друг у него на том заводе работал, мотался каждый день туда да обратно. А тут дела у них какие-то срочные образовались, вот и договорились они, что племянник подъедет к проходной, в конце рабочего дня, и заберет его. Да только сам он не бывал там до этого ни разу… Это ж на самом отшибе, почти за городом, там одни склады, конторы строительные, да гаражи кругом… Друг ему объяснил, в общих чертах, а тот и заплутал, подъехал не к проходной, а совсем с другой стороны. Смотрю, говорит, заборы кругом, ворота какие-то нараспашку раскрыты, веревка в них натянута. Решил пройти туда, спросить дорогу. Так, говорит и шел, пока, и в самом деле, до проходной не дошел, только с обратной стороны. А как сообразил, так сразу назад и побежал. По пути, правда, решил проверить, спросил у какого-то работяги. Тот ему и подтвердил. Да, мол, ты, парень, уже за забором того самого секретного военного объекта, и валика-ка ты отсюда поскорее, как пришел, пока тебя в первый отдел не потащили! 
БЕРГ. Ничего себе!
ТРУБИН. А ворота те, с веревкой, заводской проездной были. И будка там с вахтером стояла, со стороны завода, да только, видать, проспал вахтер племяша, никак не ожидал такой наглости. 
БОБКОВ. Ну, и что, выпустили его?
ТРУБИН. Выпустили! А кому охота неприятности иметь? Выскочил, говорит, дед какой-то, в форму наряжен чуть ли не генеральскую, спрашивает, не видал ли его еще кто, а сам аж трясется. Нет, говорит, племянник, не видал. Тот и выгнал его взашей, да ворота быстрее закрыл, от греха подальше!
БЕРГ (со смехом). Да, бывает… А у нас бы такой номер не прошел!
ТРУБИН. Да что ты! Я как посмотрю на тех баб в камуфляже, что у нас на проездных дежурят, так аж дрожь по телу пробегает!
БОБКОВ. И не говори! А ведь многих из них из детских садов набрали, когда сады те закрывались, один за другим. Выдрессировали, как спецназ! Не позавидуешь сейчас их мужьям!
БЕРГ (Трубину). Как, кстати, супруга?
ТРУБИН. Ничего. В себя приходит, порядок дома наводит.
БОБКОВ. А чего там наводить-то? Вроде, никто вчера не буянил. Посидели как люди, разошлись. 
БЕРГ (с ухмылкой). Ну, Анжелка вчера, конечно, отжигала! Хорошо, все свои были…
ТРУБИН. Да и ладно. Повеселила стариков, в кои-то веки. 

Дверь в кабинет младших сотрудников открывается, входят Игорек и Сергей.

БЕРГ. А-а, вот и наши герои! Проходите, проходите! Присаживайтесь!

Берг демонстративно подвигается на диванчике, как бы уступая место вошедшим. 
Игорек и Сергей наливают себе, кто что, и придвигают к столу стулья и усаживаются на них. 

БЕРГ. Ты во сколько, Игорь, домой обычно уходишь?
ИГОРЕК (осторожно, чувствуя подвох). Ну как, во сколько… Около пяти, как и все.
БЕРГ (начинает раздражаться). Да, вот именно, что около пяти! Именно, что не как все! Все уходят не около, а после пяти, потому что работаем мы до пяти! А ты (подвигает к себе распечатку, лежащую на столе) то без пятнадцати пять уйдешь, то без двадцати, а то и, вообще, полпятого!
ИГОРЕК. Так ведь я, Георгий Эммануилович, и прихожу раньше всех. Минут за тридцать, а то бывает и за сорок.
БЕРГ. А ты и приходи как все! И уходи так же, как все! Ты что у нас тут, на особом положении? Внутренний распорядок не про тебя?! Я тебя для чего к себе в отдел брал? Чтобы мне потом пальцем тыкали?!
ИГОРЕК (вяло оправдываясь). Так я же, Георгий Эммануилович, те же восемь часов…
БЕРГ. А не важно, сколько ты там себе часов насчитал! Это у нас с руководителями проектов ненормированный рабочий день и график не жесткий, а ты изволь ходить на работу согласно утвержденному распорядку, как и все прочие!

Берг поднимется из-за стола, следом за ним – Трубин и Бобков. 

БЕРГ. Смотри! Больше предупреждать не буду, накажу!

Трубин и Бобков негромко переговариваются, направляются к дверям своего кабинета, Берг – своего.

ТРУБИН (Бобкову). На промплощадку?
БОБКОВ. Да. Надо сходить, глянуть, что там делается.
ТРУБИН. Тоже схожу, с бумагами только разберусь.

Берг, что-то вспомнив, останавливается в дверях своего кабинета, оборачивается, обращается к Игорьку.

БЕРГ. Ты, Игорь, кстати, аудит когда оформишь?
ИГОРЕК. Какой аудит?
БЕРГ (с нажимом). Поведенческий аудит, который безопасности! ПАБ, то бишь. Тебя Сергей тоже касается. Сколько раз можно говорить! Чтобы в конце каждого месяца ПАБ был оформлен, у всех!.. 

Берг скрывается за дверями своего кабинета, однако спустя несколько секунд дверь снова приоткрывается.

БЕРГ (в приоткрытую дверь). И сходи в АХО за минералкой, а то остатки с утра растащили! Получи на отдел, сколько дадут!

Дверь закрывается. Игорек и Сергей остаются одни. 
Ребята молча размешивают ложечками сахар в чашках, не торопясь пьют. 

СЕРГЕЙ. И чего ты выделываешься, не пойму. 
ИГОРЕК. В смысле?
СЕРГЕЙ. Через проходную ходишь, когда тебе вздумается. Ходи как все. Пробило пять, встал, оделся, пошел.
ИГОРЕК. Так теперь и придется делать. Вот ведь, как за забором-то жить!.. Я ведь думал как – с производства переведусь в управление, так и чувствовать себя свободней буду.
СЕРГЕЙ. От чего свободней?
ИГОРЕК. Так. Вообще… А тут то же самое… Еще отчеты всякие, для галочки, вроде ПАБов этих… Ну, все ведь знают, что все это вздор, фикция… И даже читать-то, скорее всего никто не читает…
СЕРГЕЙ. Согласен. Вздор и фикция. Но писать придется, а то вгреют. Раз положено, значит нужно. 
ИГОРЕК (со вздохом). Придется…
СЕГРЕЙ. А чего ты так расстроился? Сейчас в момент накидаем! Ты в прошлом месяце что написал?
ИГОРЕК. В прошлом месяце?.. (морщит лоб, припоминает) Что какой-то рабочий, из подрядчиков, переходил дорогу в неположенном месте. 
СЕРГЕЙ. Ага. Категория «Наблюдения»… Ну, а сейчас напишешь, что я спускался по лестнице, не держась за перила. А я напишу, что ты, спускаясь по лестнице, разговаривал по телефону. Сделали друг другу замечания, прекратили опасное действие. Молодцы! (хлопает Игорька по плечу) А в следующем месяце поменяемся!
ИГОРЕК. Да уж. Партия у нас одна, и стучать нужно постоянно.
СЕРГЕЙ. Чего?
ИГОРЕК. Да анекдот такой есть, старый. Потом расскажу. 
СЕРГЕЙ. Ага… Анекдот… А что с фирмачем твоим?
ИГОРЕК. Каким фирмачем?
СЕРГЕЙ. Да немцем этим, которого на проходной свинтили с запахом? Пропуск ему все-таки вернули? 
ИГОРЕК. Ха! Если бы все так просто было!.. 
СЕРГЕЙ. Как так?! За него же сам Ермолин просил! Как теперь без него? Шеф-пусконаладчик, как ни крути!
ИГОРЕК. Да вернули пропуск, вернули! Но, если бы ты знал, сколько пришлось по кабинетам с ним таскаться, да всего наслушаться!.. В этом ЧОПе ведь своя епархия, плевать они хотели на нашего технического директора! У начальника смены под дверями посидишь, секретаршу подождешь, которая куда-то в город умотала, у директора в кабинете… И каждый норовит прочитать лекцию о вреде алкоголя и регламентами всякими в лицо ткнуть. Причем, не немцу этому, а мне! Как будто я его с вечера напоил и сам заодно напился! 
СЕРГЕЙ. А почему тебе? А переводчик?
ИГОРЕК. Да я отпустил его. У них своих дел невпроворот – документов разных, говорит, на месяц вперед в перевод лежит. 
СЕРГЕЙ. А как же ты с немцем общался?
ИГОРЕК. Нормально общался. Он на английском хорошо говорит.
СЕРГЕЙ. А ты что, по-английски понимаешь?! 
ИГОРЕК. Понимаю.
СЕРГЕЙ. И говоришь?!
ИГОРЕК. Говорю. 
СЕРГЕЙ. Во, ты даешь! А где выучился?
ИГОРЕК. Так… Добры люди научили. 
СЕРГЕЙ. Ничего себе! Научили! Я уже три раза на курсы записывался. Зубрил чего-то, зубрил… А все без толку! 

Дверь в кабинет младших сотрудников приоткрывается, из нее в комнату заглядывает Анжела.

АНЖЕЛА. Старых нет никого?
СЕРГЕЙ. Уже напились. Заходи, угощайся! (шуршит фольгой распечатанной шоколадки, дразнит) А ты что это, вдруг, их бояться начала? 

Анжела, осмелев, заходит в чайную комнату, обессиленно плюхается на диван.

АНЖЕЛА. Да, неудобно как-то, сразу вот так, нос к носу с ними встречаться. Вдруг я им вчера чего-нибудь наговорила…
СЕРГЕЙ. Это да. Это ты запросто могла. Ты хоть помнишь, как домой-то добралась?
АНЖЕЛА (неопределенно поводит в воздухе рукой). Ну, так. Мой мне утром сказал, что я прибыла в сопровождении двух молодых людей… И что это Сергею Николаевичу вздумалось день рождения праздновать посреди недели? 
ИГОРЕК. Так ведь, как уж родился…
АНЖЕЛА. Ну, рождаться-то ты хоть когда рождайся, а празднование можно было и на пятницу перенести… (Оглядывает стол перед собой, затем тот, который у стены). Минералки не осталось? Жаль…
СЕРГЕЙ. Ты же уносила бутылку!
АНЖЕЛА. Фи! Когда это было!
ИГОРЕК. Сейчас схожу в АХО, получу. 

Анжела шлет ему воздушный поцелуй через стол. 

АНЖЕЛА. А вы, мальчики, молодцы! Доставили меня по назначению, даже этажом не ошиблись. (Устраивается удобнее, закидывает ногу на ногу, откидывается на спинку дивана) Хотя, если бы и ошиблись, я бы не расстроилась – там тоже мужчины видные живут. 
СЕРГЕЙ. Да, уж постарались. Только ты в следующий раз на нас не очень рассчитывай. Неблагодарное это дело – тебя домой доставлять. У всех с утра голова болит, а у нас с Игорьком – руки. 

Игорек отставляет чашку, поднимается со стула.

ИГОРЕК. Ладно. Схожу в АХО, прогуляюсь. Никому больше ничего не нужно?
АНЖЕЛА. Захвати еще бумаги для принтера. (Мило ему улыбается) А, Игорюша? А то мне столько нужно всего распечатать, да размножить…
ИГОРЕК. Нет, уж. В другой раз. Мне за раз все не унести. Вчера натаскался.

Игорек выходит.

АНЖЕЛА (с увядшей улыбкой). Размножить… Размножиться…
СЕРГЕЙ. Что это ты такая ласковая к нему стала? Склеить его надумала? У него ведь жена есть.
АНЖЕЛА. Жена! Эка невидаль! Жену и подвинуть можно.
СЕРГЕЙ. А своего куда денешь?
АНЖЕЛА. Куда, куда... Пусть пока будет. Ты же не ходишь в магазин за новой обувью босиком?
СЕРГЕЙ. Да ну тебя!
АНЖЕЛА. Вот-вот!.. А Игорек… Он ведь совсем не такой… Он мне такие вчера, когда мы на двор выходили свежим воздухом подышать, интересные вещи рассказывал… Я, правда, всего не помню… Сам понимаешь.
СЕРГЕЙ. Какие такие вещи?
АНЖЕЛА. Ну, например, что он однажды вернулся ночным поездом откуда-то.… Не помню откуда… Да это и не важно!.. В общем, таксисты на вокзале все как сквозь землю провалились, и домой он добирался на… Отгадай, на чем?
СЕРГЕЙ. Ну, не знаю… На велике… 
АНЖЕЛА. Ха! На велике!.. Скудно ваше воображение, Сергей Анатольевич… На кране!
СЕРГЕЙ. На чем, на чем?! На кране?!
АНЖЕЛА. Ну, да. Подошел к нему парнишка молодой и веселый, и предложил его подвезти за полцены. А там, рядом с вокзалом, стройка была… Ну, дом какой-то строили… И кран там стоял, большой, который по специальным рельсам ходит, в смысле, ездит… Вот парень этот на том кране и работал. Крановщиком. 
СЕРГЕЙ. Понял я. Башенный строительный кран… Так ведь он только по тем рельсам может!
АНЖЕЛА. Вот и я так думала. А Игорек сказал, что они на том кране через полгорода просвистали, только от проводов да антенн успевали уворачиваться! Еще и других таких же запоздалых пассажиров прихватили. Только они, совсем испуганные, в самом низу сидели, а Игорек почти до самой стрелы добрался, рядом с кабиной крановщика сидел! Он ведь смелый, Игорек-то… 

Сергей встает, прохаживается за спинкой дивана, почесывая у себя за ухом.

СЕРГЕЙ. Ну с тобой, в общем-то, все понятно, а вот Игорек… Он ведь, вроде, вчера не особо и пил… Или вы там курили что-то втихомолку, пока во дворе стояли? 
АНЖЕЛА (меняет позу). Да ну тебя! Ничего мы не курили!.. И без того было так… Так хорошо!.. (Мечтательно) Небо… Звезды… А ты знаешь, какие, оказывается в сентябре яркие звезды?.. А еще он мне рассказал, как его родной тетушке – он ее называл Наденькой – подарили на день рождения трамвай. (Глупо хихикает) 
СЕРГЕЙ. Какой трамвай?!
АНЖЕЛА. Ну, какой, какой… Настоящий, большой, городской! 
СЕРГЕЙ. И он тоже мог без рельсов ездить?
АНЖЕЛА. Нет, ну зачем же без рельсов? Это ведь трамвай! Как он может без рельсов ездить?.. Наденьке позвонили в дверь и сказали, что один человек, которому она очень нравится, подарил ей трамвай, и что трамвай этот стоит тут, совсем неподалеку на трамвайных путях, и что нужно быстрее на нем куда-нибудь ехать, а то он там все движение перекрыл… 
СЕРГЕЙ. Ну, и?..
АНЖЕЛА. Ну я там подробностей не помню, а только показали Наденьке как этим трамваем управлять, и каталась Наденька на нем по городу целый день!
СЕРГЕЙ. А потом?
АНЖЕЛА. А потом… Не помню… Должно быть, отогнала его в депо… Трамвайное…
СЕРГЕЙ. Ага. Или на ту стройку, привокзальную.
АНЖЕЛА. Да ну тебя!.. Вот поэтому с тобой и не интересно!

Анжела в негодовании поднимается с дивана, подходит к столу у стены, берет пустую чашку, наливает из кулера воды, берет чашку, уходит в кабинет для младших сотрудников.
СЕРГЕЙ. Ну Игорек! Ну тихушник! 

Сергей допивает уже почти забытый им чай, качая головой скрывается за дверью того же кабинета. 
Звучит музыка. Свет на сцене меркнет.

Картина вторая

Свет на сцене постепенно загорается. Все та же чайная комната.
В чайной комнате, на своих привычных местах, сидят Игорек и Сергей. Оба думают о чем-то своем, молча помешивают ложечками чай в чашках. 
Входит Бобков, наливает в чашку кипятка, достает из коробки на столе пакетик с чаем, опускает его в чашку, подходит к столу, ставит чашку, хлопает Сергея по плечу, подсаживается рядом.

БОБКОВ. Здорово орлы! Чего, Серега, такой задумчивый? Это какие такие у тебя проблемы могли появиться?
СЕРГЕЙ. Да, вот думаю, куда бы парня в выходные свозить, чтобы на природе побыть, с костерком, удочкой порыбачить… Уж давно обещал ему…
БОБКОВ. А в чем проблема? Мест хороших кругом полно!
СЕРГЕЙ. Вот я и хотел у вас спросить…
БОБКОВ. А у тебя где дача?
СЕРГЕЙ. На Сведомково.
БОБКОВ. Ну, так ты езжай на Нижнюю Лупию! Не так и далеко. Речка сейчас обмелела, по заводям да ямам как раз удочкой и рыбачить. Рыбы крупной там нет, ушла вся после паводка, как отнерестилась, а мелочь таскать для пацана – самое то. 
СЕРГЕЙ. Ну, Лупию-то я найду, знаю как до Яз-Горы доехать, а дальше? Тут прямо у деревни под горой и рыбачить?
БОБКОВ. Зачем у деревни? Нечего там делать! Они там так все захламили, что и удочку забросить некуда. Ты езжай вправо. Дорога там подразбита тракторами, но проехать можно. У тебя ведь полноприводная? (Сергей кивает). Ну, вот и доберешься до старой мельницы без проблем. Километров пять от деревни. А там и место красивое, бережок удобный, заводи с ямами… Я, бывало, туда частенько со своими ездил.
СЕРГЕЙ. Что, прямо вот так, старая мельница там стоит?
БОБКОВ (посмеивается). Да нет. Ничего там не стоит теперь. Даже я по молодости ее не застал. Была когда-то, лет этак сто назад. Только остатки запруды из камней сохранились. А место так до сих пор и называется. 
ИГОРЕК. А если дальше пройти, по тропинке, можно на Черные ямы выйти. Гальки там хорошо ловятся удочкой. 
БОБКОВ (удивленно). А ты откуда знаешь? Бывал там? 
ИГОРЕК. Бывал. 
БОБКОВ. Ишь, ты! Точно. Есть такое дело. 
СЕРГЕЙ. Что за Черные ямы?
БОБКОВ. Озерца небольшие, бывшее русло Лупии. Она ведь речка петлявая, зигзаги такие закладывает, что полдня можно плыть от одной деревни до другой, а пойдешь напрямую пешком – за полчаса управишься. И русло не раз меняла. Вот эти ее зигзаги некоторые, что поглубже, и сохранились после смены русла. Вода в них темная, болотная, потому их Черными ямами и называют. 
ИГОРЕК. Ям, правда, там нет. Глубина – метр-полтора. Все заилилось, зато галька там мелкого – хоть сачком их черпай. Гонять их некому – щука да окунь таких озер с торфяником не любят, вот они и расплодились. По идее, там и карась должен водиться, да что-то не попадается.
БОБКОВ. А карася можно в другом месте попробовать ловить. На лугах над Старой мельницей, если от речки на угор подняться, озера есть неплохие. Сейчас, правда, карась весь уже в ил зарылся, не возьмешь его ничем – ни сеткой, ни удочкой. Если только бреднем, и то вряд-ли. 
ИГОРЕК. Да и озера эти, сами по себе, непростые. 
СЕРГЕЙ. Это как?
ИГОРЕК. Я их называю скрытыми. Они положение свое могут менять, время от времени.
БОБКОВ. В смысле, положение менять? Пересыхают, что-ли? Так это обычное дело для мелких луговых озер, если лето засушливое… Дождями да талой водой снова потом наполняются. 
ИГОРЕК. Именно, что не пересыхают, а просто исчезают. Потом появляются в другом месте. 
БОБКОВ. Ну, тут ты, Игорь, выдумываешь!.. Исчезают. Появляются. Как так может быть?! Да и не замечал я такого никогда.
ИГОРЕК. Потому что вы, Евгений Павлович, бывали там редко, а за ними нужно постоянно наблюдать. 
БОБКОВ. Ну да. Не часто бывал, да и давно, честно признаться. Но, все равно, как может озеро взять и исчезнуть в одночасье? И что там, яма остается, что ли, на этом месте?
ИГОРЕК. Нет. Просто луговина. Вечером оно есть, а утром вылезешь из палатки – ровная луговина. Зато в другом месте может появиться почти такое же. Хотя и необязательно. 

Бобков просто разводить руками и качает головой, не зная, что сказать.

СЕРГЕЙ (со смехом). И грибочки, видать, хорошие растут на тех лугах!
ИГОРЕК. Я даже, было дело, карту начал составлять.
БОБКОВ. Какую еще карту?
ИГОРЕК. Карту скрытых озер. Начал, да бросил – бесполезно. Системы в их движении никакой нет, предугадать невозможно. 
БОБКОВ. Нет, Игорь, ты там точно чего-то курил или нюхал, правильно Серега говорит.
ИГОРЕК. Не курю я ничего, и не нюхаю. Нет у меня такой нужды. 

Из кабинета младших сотрудников входит Анжела, со всеми здоровается, наливает себе кофе, подсаживается за стол, молча слушает. 

ИГОРЕК. Вообще то, я так полагаю, что это все игры нашего разума.
Просто, Евгений Павлович, нужно прислушиваться к себе, к своим снам. Вы попробуйте! Вдруг получится?
БОБКОВ. Как это к себе прислушиваться? К внутреннему голосу, что ли? Так, многие умные люди полагают, что не стоит этого делать – он здесь, снаружи, никогда не был, не знает, что здесь происходит на самом деле. 
СЕРГЕЙ (назидательно подняв указательный палец). Прислушайтесь к внутреннему голосу!.. Слышите?! Слышите, какую херню он порет!
БОБКОВ (со смехом). Точно! 
ИГОРЕК. Согласен. Внутренний голос – это все вздор. Это мы сами с собой так разговариваем. А вот то, что природой в нас заложено, глубоко, на уровне инстинктов, вряд ли нас обманет. Мы, правда, этого уже почти не слышим… Вот дети – те, да, этим пользуются, живут этим. Даже у подростков доступ к этому не совсем заглушен.
СЕРГЕЙ. Ну-ка, ну-ка! Например?
ИГОРЕК. Например?.. Ну, вот хотя бы на днях случай был.… Иду я по Набережной, в обед дело было, нужно было мне одну бумажку в нашей управляйке взять, прохожу мимо первой школы, которая раньше, когда я учился, десятой была. У них ведь стадион через дорогу, на самом берегу…
СЕРГЕЙ. Знаем, знаем… Сам там когда-то по полосе препятствий лазал.
АНЖЕЛА. А мы с девчонками туда в волейбол играть бегали. Сетка у них все время натянута была.
БОБКОВ (со смешком). Вы молодцы! А то мы туда, бывало, вино пить хаживали.
ИГОРЕК. В общем, прохожу я мимо стадиона, а там как раз урок физкультуры проходит. Ребята мелкие, класс второй или третий, а учитель физкультуры у них – здоровенная тетка, с голосом как у нашего ротного старшины, одетая в ярко красный комбинезон – за версту и слыхать, и видать. И заставила она этих ребятишек по кругу бегать. Причем, по большому кругу – не только вокруг стадиона, но еще и по тропинке, под горку к реке, а потом вверх, в угор. В общем, настоящий кросс. Выползают эти ребятишки по тропинке из кустов, все измочаленные, пешком, можно сказать, бредут, а она пытается их построить, орет на весь берег: «Тааак! Все сюда! Ко мне подходим! Все ко мне!»
Ну, малышня подошла к ней ближе, кто как успел, она им и командует: «Встаньте мне параллельно!» 
Тут даже я на месте встал, пытаюсь сообразить, как это можно сделать.
АНЖЕЛА. А что тут такого? Разве нельзя?
СЕРГЕЙ. А как ты, Анжелочка, это себе представляешь?
АНЖЕЛА. Ну, как… Встали, да и все. Ей параллельно. 
ИГОРЕК. Видишь ли… Как тебе сказать… Параллельность подразумевает наличие хотя бы двух прямых или плоскостей. Она же представляла собой, хотя и жирную, но, все же, точку. 
БОБКОВ. И ты хочешь сказать, что дети, подсознательно, поступили единственно верно?
ИГОРЕК. Да. Именно это они и сделали. Они встали вокруг нее, образовав окружность, в которой она являлась центром. Таким образом, они выполнили одно из условий параллельности – все они были от нее равноудалены. 

Воцаряется молчание. Все обдумывают сказанное.

АНЖЕЛА. Надо же! Ни за что бы ни догадалась. Я подумала, что нужно встать в одну линию, перед ней.
ИГОРЕК. Вот и она так думала. И потому была жутко недовольна, начала их чуть не палкой разгонять да строить. 
БОБКОВ. И как ты, Игорь, все это вокруг себя подмечаешь, прокручиваешь в голове, додумываешь там чего-то… А ведь пройти бы просто мимо, да и наплевать! Просто поражаюсь тебе! 
ИГОРЕК. Эх, Евгений Павлович, если бы так! Я ведь, пожалуй, и сотой доли не подмечаю того интересного и занятного, что происходит вокруг нас… И внутри нас… А как хотелось бы!

Игорек подхватывает свою чашку и идет с нею к дверям кабинета младших сотрудников. Скрывается за нею, мягко за собой ее прикрыв.
Звучит музыка. Свет на сцене меркнет.

Картина третья

Свет на сцене медленно загорается.
В чайной комнате все как обычно.
Бобков сидит один, мерно помешивает ложечкой в чашке. Бодрой походкой, из своего кабинета входит Трубин.

ТРУБИН. О, здорово Палыч! А ты чего такой хмурый сегодня? Опять не выспался?

Трубин хлопочет у кухонного стола, наливает себе что-то в чашку, присаживается за стол. 

БОБКОВ. Опять. Старость – не радость. Не спится в ночь глухую.… Да еще Лопушок наш…
ТРУБИН. А он-то тут причем?!
БОБКОВ. Да, вот, насоветовал, мол, прислушивайся к своим снам! 
ТРУБИН. Ну, и?..
БОБКОВ. Вот я и стал прислушиваться!.. 
ТРУБИН. И что услышал?
БОБКОВ. Шум услышал. За окном. 
ТРУБИН. Шум?
БОБКОВ. Ага. Шум. Приближается так.… Все громче, и громче… Как будто дорожные машины асфальт щетками чистят. Сразу несколько. И даже не то, что чистят, а как будто фрезой его снимают! Проснулся. Неужто, думаю, так хорошо спал до самого утра? Какое там утро! Глянул на часы – полпервого ночи! Какие, на хрен, дорожные машины могут быть в это время?! Подхожу к окну, выглядываю – какой-то бомж, сволочь такая, волочет на веревке здоровенный лист то ли фанеры, то ли картона, а сверху у него нагружен всякий хлам – коробки, ящики, железяки какие-то.… В общем, еще тот резонатор! И волочет его, главное, не по обочине, а по асфальту, да по щебенке!
ТРУБИН (посмеивается). Так ведь на обочине – кусты да кочки! Ясно дело, ему по асфальту удобнее! И куда волочет?
БОБКОВ. В частный сектор, что за Архангельской. Ну, ты знаешь, от моего дома наискосок. Там у них хватает берлог. Они потом этот хлам, что ночами по контейнерам собирают, в пункты приемки за гроши сдают, да пропивают сообща. Так и захотелось ружье достать, да садануть по нему мелкой дробью! 
ТРУБИН. Ну, уж ты скажешь!
БОБКОВ (заводится сильнее). Он ведь, гад, что!.. Он же мне весь сон до утра испортил!
ТРУБИН. Что, так и таскал взад-вперед свое добро?! 
БОБКОВ. Да, нет, не то! Уволокся он за угол, стихло, вроде, все. 
ТРУБИН. И не уснул больше?
БОБКОВ. В том-то и дело, что уснул, почти сразу. Уснул, значит, и снится мне, что еду я на поезде куда-то.… В командировку, что-ли.… Не важно. Вагон полнехонек, аж на третьей полке люди спят. Тут остановка, станция какая-то, заходит бригадир и объявляет, что поезд дальше не пойдет – рельсы впереди разобраны, их местные бомжи на металлолом растащили. Народ, конечно, в крик: «Как так?! Мы деньги заплатили! Нас ждут!» А бригадир и объясняет, что если хочется нам ехать дальше, то нужно перегнать поезд на другую ветку, тут неподалеку, только для этого нужно передвинуть целый пролет рельсов, вместе со шпалами, в сборе. Выходите, говорит, всем поездом, беритесь дружно, и тащите его, куда покажут. 
ТРУБИН (откровенно веселясь). И что?
БОБКОВ. И таскал я, блядь, эти рельсы, вот именно с тем грохотом, какой мне бомж под окном изобразил, аж до четырех утра! А потом проснулся, потому что сил больше не осталось, весь мокрый и измочаленный! И самое-то обидное, что поезд без меня ушел! Вместе с моими вещами! 
ТРУБИН (хлопает себя ладонью по колену). Вот это самое обидное!

Трубин смеется. Дверь в комнату младших сотрудников открывается, входят Анжела, Сергей и Игорек. На ходу они продолжают о чем-то весело беседовать.

ТРУБИН. Вот и молодежь подтянулась на утренний водопой!

Анжела, Сергей и Игорек, позвякивая посудой, наливают себе чай или кофе, присаживаются за стол на свои привычные места.

ТРУБИН. Жалуются опять на тебя, Игорь.
ИГОРЕК (слегка опешил). Кто это?
ТРУБИН (подмигивает Бобкову). Да, вот, Палыч. Говорит, по твоей милости от поезда отстал.
БОБКОВ (успокаивает Игорька). Не слушай его. Дурит он тебя. Просто сон мне такой приснился.
ИГОРЕК (заинтересованно). Да вы что?! Видите, как хорошо! 
БОБКОВ. Что хорошо?! Что от поезда отстал?
ИГОРЕК. Что сон так хорошо запомнился. Значит вы, действительно, начинаете поглубже в себя заглядывать.
ТРУБИН. Во как! А оно нам надо?
ИГОРЕК. Надо, Сергей Николаевич! Обязательно надо!.. А от поезда вы, Евгений Павлович, возможно, и в самом деле отстали, только не здесь.
БОБКОВ. Как это не здесь? А где же?
ИГОРЕК. Ну, возможно, в другом мире. Параллельном, если можно так сказать. Вы ведь себя как чувствовали? Как будто все сейчас и именно с вами происходит?
БОБКОВ. Да не то слово! Проснулся весь измочаленный, как будто на мне всю ночь воду возили!
ИГОРЕК. Ну, вот видите! Это и были вы, только тот, другой. Просто, в какой-то момент, очевидно, вы поменялись местами. Совсем ненадолго. А почему нет? Что-то вроде портала. Очень даже возможно!

Неловкое молчание.

БОБКОВ (пытается сгладить неловкость). Портал, говоришь? То-то, я смотрю, у меня кошка нет-нет, да и просачивается каким-то образом из кухни в комнату при закрытых дверях.
АНЖЕЛА (ошарашенно). Как это?
БОБКОВ. А так. Я ее, перед тем, как спать ложиться, из спальни выгоняю, чтобы ночью не топалась, спать не мешала. Даже, в кухне иногда запираю. А она потом, глядь, в спальне оказывается! А двери никто не открывал!
АНЖЕЛА. Да, вы что! Мне бы страшно стало с такой кошкой жить!
СЕРГЕЙ (Игорьку). Ты что же, в самом деле в параллельные миры веришь?
ИГОРЕК. А ты знаешь, вроде как, и не верю особо, но… в последнее время, все чаще стал задумываться, насколько наш мир и мы сами, в этом мире, реальны.
ТРУБИН. Ну, это ты загнул! Как можно в этом сомневаться?!
ИГОРЕК. Можно! Еще как можно!.. Вот вы, Сергей Николаевич, абсолютно уверены в том, что когда вы закрываете дверь своего кабинета, за этой дверью все остается точно таким же? Может, там, пока вы это не видите, все меняется с ног на голову! Или, вообще, все исчезает!
ТРУБИН. Как это исчезает?! 
ИГОРЕК. А так. Исчезает, а потом вновь появляется, когда вы эту дверь открываете!
ТРУБИН. Быть того не может!
ИГОРЕК. А где доказательства, что не исчезает?
СЕРГЕЙ. А где доказательства, что исчезает?
ИГОРЕК. Правильно. Нет доказательств ни того, ни другого. Поэтому я и говорю, что все видимое вокруг нас зыбко и не является на сто процентов таким, каким нам видится. 
Я, например, в последнее время, все чаще встречаю свидетельства того, что существуют другие реальности. 
АНЖЕЛА (радостная от того, что может вставить знакомое умное слово). Виртуальные? 
ИГОРЕК. Нет. Виртуальная реальность – это все вздор! Это мы сами себе напридумывали. Я о другом…
ТРУБИН. Например?
ИГОРЕК. Например, в прошлую субботу, утром. 
СЕРГЕЙ. Ну-ну, и что же было в субботу утром?
ИГОРЕК. Персонажа одного интересного встретил… Темно еще было, в пятом часу. Мало того, что темно, так еще сыро, промозгло. А на перекрестке Пушкина-Кирова, где круглосуточная «наливайка», вы знаете, безлюдно не было – пятницу никто не отменял! А в пятницу, известное дело, народ привык отводить душеньку!.. 
ТРУБИН. Это уж точно.
ИГОРЕК. Подбегаю я, значит, к перекрестку…
СЕРГЕЙ. В каком смысле «подбегаю»?! Ты сам за пивом, что ли, с утра побежал?
ИГОРЕК. Да, какой там за пивом?! Я ведь с детства по утрам бегаю. Привык. 
АНЖЕЛА. Даже по выходным?!
ИГОРЕК. Да. И по выходным тоже. Если не пробегусь с утра, чувствую себя не в своей тарелке.
АНЖЕЛА. Так во сколько же ты встаешь?!
ИГОРЕК (отмахивается от ее вопроса). Подбегаю, значит, к этому перекрестку и вижу: стоит впотьмах, под неработающим светофором какой-то дед и разговаривает, оживленно так. Это бы и ладно, со всеми этими смартфонами и беспроводными технологиями, это нормально. Постоянно встречаю на улице кого-нибудь, болтающего, вроде как, с самим собой. Но по этому старику сразу было видно, что он, вообще, сотового телефона никогда не имел! 
ТРУБИН (с легкой издевкой). Экий ты наблюдательный.
ИГОРЕК. Ну, да! Обычный пьянчужка, пропойца, забулдыга… И одет под стать – драное пальто, явно чужое, надето прямо на майку, штаны широченные, в ботинки заправленные, кепка. Старая такая кепка, какую, бывало, мой отец носил. И надета, знаете, так набекрень, козырьком вниз и куда-то в сторону. Из-под кепки космы седые торчат во все стороны… 
Это, скажу я вам, было целое представление! (Поднимается с места, выходит перед столом, изображает, как все происходило). Старик ноги так слегка согнул в коленях и беседует с кем-то: то негромко, по-доброму так, убеждает в чем-то, руками помогает себе, то вдруг злиться начинает, голос повышает… Руки сунет в карманы штанов, грудь выпятит и рожу скроит презрительную. То вдруг забормочет что-то, извиняется, кланяется чуть не в пояс, руками разводит…
В общем, я просто не мог вот так вот взять и пробежать мимо! Стою я в сторонке и, как зачарованный, смотрю на это действо. И никого вокруг, только мы двое, а мне кажется, что я сижу в переполненном зрительном зале. Однако стало мне тут же понятно то, что старик не играет какую-то там театральную роль! Он живет! Он существует сейчас где-то в своем мире, самый краешек которого мне удалость застичь. И тот, его собеседник, для него реальнее меня, стоящего рядом. 
И вот тут то я и призадумался, что и мир его, возможно, более реален, чем мой! 

Все молчат какое-то время. Бобков с легким звоном опускает ложечку в пустую чашку, откашливается.

БОБКОВ. В былые времена, скажу я вам, таких путешественников в другие миры встретить можно было на каждом углу. Особенно в районе улицы Северной, где общежития стояли для химиков. Чего только они там не вытворяли! 

В комнату входит Берг, наливает кофе из кофеварки, также присаживается за стол.

АНЖЕЛА (глупо хихикнув). А химики – это кто? Учителя химии, что ли?
ТРУБИН. Вот ведь, молодое поколение! Даже этого не знают! (Анжеле) Еще те учителя! Сосланные по приговору суда на поселение да принудительные работы!
СЕРГЕЙ. Учитель химии обещал, что нас отпустит пораньше. Но прошло уже два часа, а нас никак не отпускало. 
БОБКОВ. Кто, думаешь, комбинат-то наш строил? 
БЕРГ (подыгрывает Бобкову). Комсомольско-молодежные бригады!
БОБКОВ. Вот-вот. Комсомольцы в полосатых робах.
БЕРГ. Точно! Было такое. Автозаками их из зоны через весь поселок возили. Длинные такие, почти как фуры современные. Утром на работу, вечером с работы. 
СЕРГЕЙ. Ну, автозаки я не застал, а вот зону помню, когда она еще здесь посреди города стояла, с колючкой по забору, бараки деревянные. 
ТРУБИН. Так ведь и цеха основные, пока строились, тоже были забором с колючкой огорожены. Своя проходная была в каждый цех, солдаты с собаками дежурили. Случалось, бригадир зекам наряды мало закроет, так они диверсии разные втихую устраивали – то трубопровод, где-нибудь посередине, заглушат, то еще чего-нибудь удумают… Всякое бывало… А уж пьянство-то было повсеместное и среди простых работяг! 
СЕРГЕЙ. Что, и на работе, в цехах?!
БОБКОВ. А то как?! Бывало в капитальный ремонт, во время останова, слесаря часов по двенадцать горбатятся. В грязи! В горячем цеху! А как закончат, цеховой механик, по одному, их к себе в кабинет приглашает и каждому по стакану спирта наливает, но, правда, с уговором, что они тут же идут домой. 
БЕРГ. Было такое. И фирмачи иностранные тоже, бывало, не отставали. Но за территорией, в кафе поселковых. Комбинат ведь им все оплачивал – и питание, и проживание. 
БОБКОВ. Да они и сейчас неплохо хлещут, правда, уже за свой счет. Сколько у нас их уже на проходной завернули за последние три-четыре года? 
ИГОРЕК и СЕРГЕЙ (почти в один голос). Точно!
БЕРГ. Это ладно. Тут, лет десять назад, один кадр приезжал на картонку. Немец… или голландец – сейчас уже не помню… Так тот, вообще, с собой резиновую женщину привез!
ВСЕ. Да, ну! Не может быть!
БЕРГ. Может-может! Еще как может! Он мне сам рассказывал, когда просил меня, приватно, так сказать, подыскать ему настоящую девушку, из наших, с производства. 
БОБКОВ. И что? Подыскали?
БЕРГ. Подыскали. Была у нас такая, Марина. В размольном работала, максималистка по жизни – всего ей мало… 
ТРУБИН (с легкой ухмылкой). Помню такую.
БЕРГ. Так она так этого немца… или голландца… В общем, так она его обработала, что тот потом деньги у нас занимал, чтобы домой вернуться!
ТРУБИН. И что, вернулся?
БЕРГ. К себе-то? Вернулся. Кому он тут на хрен нужен без гроша в кармане?

Все смеются.

БЕРГ. Но больше к нам не приезжал, хоть и пытались его, потом, еще раз вызвать. 
ТРУБИН. Правильно! А как он приедет, если Палыч рельсы ночью разобрал? 

Снова все смеются. Смех заглушает музыка. Свет на сцене меркнет. 
Занавес.

Конец первого действия. 

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Картина первая

Звучит музыка. 
Открывается занавес.
Все та же чайная комната отдела реализации стратегических проектов. 
За столом сидит Бобков, молча пьет чай. 
В комнату, из своего кабинета быстро входит Берг. 

БЕРГ. Ну, теперь я его еще и за это наказывать буду!
БОБКОВ (немного задумчиво). Даже не спрашиваю, кого. И так понятно… За что? 
БЕРГ. Инвестиционную заявку, над которой мы уже неделю бьемся, так вчера и не отправил! Ведь я же сказал ему – срочно! Вариант уже окончательный. Дальше тянуть нельзя – завтра на совете директоров обсуждать будут! 
БОБКОВ. Да. Это серьезно. За такое дело по головке не погладят. 
БЕРГ. Да что там не погладят! Тут, вообще, голову могут снять!
БОБКОВ. Ладно. Не ссы! Переживем. И не такое видали. С нынешним директором можно хоть как-то договориться, да что-то объяснить. Не то, что раньше было. Да и не поздно еще. 
БЕРГ (немного успокаивается). Оно, конечно, так. Но вот как можно так меня подставлять?! 
БОБКОВ (словно его не слышит). Раньше ведь, не дай Бог, на директорскую планерку придешь не подготовленный, цифры какие-нибудь не сможешь назвать – считай, что с должностью попрощался. 
БЕРГ (окончательно успокаивается, наливает кофе, садится за стол). Это да. Мордовал людей – вспомнить страшно… А с отпусками что творилось! У человека путевка на руках, билеты, вылет через несколько часов, а пошло на производстве что-то криво – отозвать! И ведь попробуй только в тот же день на работе не появиться!
БОБКОВ. И не говори!

В комнату врывается раскрасневшаяся от спешки Анжела.

АНЖЕЛА. Георгий Эммануилович, из экономической дирекции новые данные пришли! Дико извиняются, но что-то они там не учли. Придется опять всю заявку перекраивать! Я уже кое-что подправила. (Торопливо отпивает из чашки, оставленной ею же ранее на столе). Игорю, кстати, я вчера вечером напомнила про нее, говорю: «Срочно же, Игорек! Уже все готово! Отправляй быстрее!». А он мне: «Надо подождать». Я ему: «Чего ждать-то?» А он: «Не знаю чего, но спешить не стоит». Ведь как в воду глядел! (Так же торопливо скрывается за дверью кабинета младших сотрудников, но, спустя пару секунд дверь снова распахивается, Анжела возникает на пороге). А еще я хочу сказать, что параллельные миры, ну, или вселенные, все же существуют! Я все точно узнала! (Анжела скрывается в кабинете, дверь захлопывается).
БЕРГ (ошарашенно). Это она к чему?!
БОБКОВ (посмеивается). А, не обращай внимания! Спор тут у них один вышел… Ну, вот видишь! А ты сразу «накажу»! Да он еще услугу нам всем оказал, что с вечера не отправил!
БЕРГ (задумчиво). Мда… Пожалуй… Еще тот конфуз мог бы выйти…
БОБКОВ. Так что не ругай парня зря, а лучше скажи, меня-то в отпуск отпустишь?
БЕРГ. В отпуск? А когда у тебя?
БОБКОВ. С понедельника. По графику. Все как положено. Остановы закончились на производстве, наша пусконаладка еще не скоро. Самое время в отпуск сходить. 
БЕРГ. И надолго? 
БОБКОВ. Недельки на три, я думаю. Посмотрю, как дела пойдут. Хотя отпусков этих у меня уже накопилось – весь год гулять можно!
БЕРГ. А какие сейчас дела могут быть, в октябре-то месяце?
БОБКОВ. Как какие?! Ты как не здесь вырос! Охота уж давно открыта. Уток, конечно, всех уж разогнали, так хоть по лесу похожу, глухарей поищу, рябчиков посвистаю. Клюквы, опять же, можно побрать на болотах.
БЕРГ. И охота тебе… Клюквы можно и на рынке купить.
БОБКОВ. Э-э… На рынке все не то! Там тебе всучат, собранную еще недозрелой, да марганцовкой подкрашенную. А тут своя, своими руками… Да и щука должна пойти перед самым ледоставом. 
БЕРГ. Так ты же говорил, что лодку продал!
БОБКОВ. Большую продал. Верно. Возни с ней много. Так ведь надувную, ПВХ, купил вместо нее! Она у меня уже готовая в гараже лежит! (Посмеивается). Ждет – не дождется своего часа. У меня моторчик слабенький, пяти-сильный, так у свата помощнее есть. Мы с ним вдвоем и поедем. По старинке будем ее родимую брать, сеточками! 
БЕРГ. Вот уж ты неисправим! 
БЕРГ. Это точно. Это как сосед мой, дед Максимыч говаривал: «Если в лес не ходить, то и жить тогда незачем!» 

Входит Трубин. Он только что с производственной площадки. На нем куртка-спецовка, в руке защитная каска.

ТРУБИН (устало). Фу, умотался! (Подходит к кухонному столу, кладет на него каску, берет чайник, потрясывает его). Воды не осталось?

Трубин наливает воду в чашку из кулера, пьет, затем наливает воду из стоящего на столе кувшина в чайник, включает его, подсаживается за стол к Бергу и Бобкову, с наслаждением откидывается на спинку дивана.

БОБКОВ. Чего такой взмыленный? Случилось опять что?
ТРУБИН. Опять проектировщики накосячили! Хорошо, заметил вовремя, есть еще время исправить.
БЕРГ. Что такое?
ТРУБИН. Стали фундаменты со строителями размечать, а привод станка, вместе с главным двигателем, на монтажный проем приходится!
БОБКОВ (присвистнул). Во дают!
БЕРГ. Это кто ж так напроектировал? Итальянцы?
ТРУБИН. Они. Станок-то их! Так ведь с них какой спрос, если они и знать не знали, что у нас здесь дыра в полу такая, что грузовик можно краном в цех поднять?
БЕРГ. Постой! Ты же им чертежи здания отправлял, еще год назад!
ТРУБИН. Так вот на тех чертежах, как выяснилось, проем и не обозначен! Вернее, на одних видах он, вроде как, есть, а на других – ровный пол.
БОБКОВ. А кто чертежи готовил?
ТРУБИН. Известно дело – наше КБ! 
БЕРГ. Ну, тогда концов не сыщешь. Там у них в архиве черт ногу сломит, нет ни порядка, ни человека ответственного. 
ТРУБИН. Вот-вот. Сейчас будут друг в друга пальцем тыкать, как с той эстакадой у которой полметра до противоположной стены не хватило. 
БОБКОВ (посмеивается). Эт точно! Еще та комедия была! И смех и грех.
БЕРГ. А ты почему сразу не проверил?
ТРУБИН. Так ведь как можно все сразу проверить? Да еще в горячем цеху на работающем оборудовании? Старый то станок крутится-вертится, бумагу режет, план дает! 
БЕРГ (помолчав). Так успеем исправить?
ТРУБИН. Успеем. Итальянцы станок еще не собрали. Привод у них универсальный, можно хоть слева, хоть справа можно установить. Сейчас спишусь с ними. Вряд ли у них возникнут с этим проблемы, а вот нам придется как-то втискиваться в проходе вдоль стены… Ладно. Справимся. 

Трубин достает платок, вытирает устало пот со лба и шеи.

БОБКОВ. Ты бы поберегся, не бегал в одной спецовочке. Прохватит тебя потного сквозняком на ноле или между цехами. Не май месяц. Сляжешь, а до врачей сейчас с обычной простудой хрен достучишься – карантин везде, да и народу в поликлинике битком. 
ТРУБИН (отмахивается). Отлежусь, если что. Не впервой… Вы вот лучше скажите, что с прививками решили? Будем делать? Не будем? Премия ведь лишней не будет, по мне лично.
БОБКОВ. Оно, конечно так. Не помешает. А только не делал я никаких прививок уж лет сорок, чтобы не соврать, и неплохо себя чувствовал. (Бергу). Кто у нас в отделе еще не привился? 
БЕРГ. Да вот как раз мы втроем и остались. 
БОБКОВ. Ага. Значит восемьдесят процентов коллектива не получается. 

Все трое молчат. Каждый что-то соображает.

БЕРГ. Да и черт с ними, с этими десятью тысячами! Что мы себе премии за что-нибудь другое не выпишем?! Тоже, нашли чем стимулировать! 
БОБКОВ. А ребятишки наши?
БЕРГ. Перебьются! Молодые еще. Успеют себя по жизни обеспечить.

Бобков что-то еще хочет сказать, но Берг не дает ему этого сделать.

БЕРГ. И на «удаленку» их никакую отпускать не буду! Директор нас не отпускает? Вот и они пусть тут сидят.
ТРУБИН. Ну, без нас тут никак не обойтись, а их можно было бы… Пятьдесят процентов офисных сотрудников, согласно приказу…
БЕРГ. Можно. Но не отпущу! Отпусти одного, второго, потом всем захочется! Оформляй их, отдельным приказом… Зачем мне эта возня?

Чайник вскипает. Трубин, с облегчением, хлопает себя по коленям, встает с дивана, идет наливать чай. Берг и Бобков тоже поднимаются, обмениваясь незначительными фразами, расходятся каждый в свой кабинет.
Из-за двери в кабинет младших сотрудников доносится возбужденный голос Анжелы. Она, явно, пытается что-то кому-то доказать. Вскоре дверь распахивается, в чайную входит Сергей, за ним, буквально наступая ему на пятки, – Анжела. Она возбужденно потрясает на ходу каким-то листом бумаги. Сергей снисходительно улыбается и пытается что-то ей невнятно возражать. 

АНЖЕЛА. Да, говорю же тебе – это научный факт! 
СЕРГЕЙ. Ну, факт факту рознь. Я бы даже сказал, что это еще не факт, что факт является фактом.
АНЖЕЛА. Да, ты послушай! (Читает). «Инфляционная теория возникновения Вселенной предполагает возможность существования других вселенных, которые по своим свойствам могут отличаться от нашей. Исходя из инфляционного сценария, оправданно говорить о совокупности вселенных, одну из которых мы наблюдаем изнутри».
СЕРГЕЙ. Вот, видишь! Предполагается! Только и всего!
АНЖЕЛА. А вот еще!
СЕРГЕЙ (немного раздраженно). Ну, завелась! Не остановишь. 
АНЖЕЛА (читает). «Опираясь на теорию Большого Взрыва, вполне логично предположить, что изначально существовала некая крайне плотная структура, которую называют сингулярностью. Она начала расширяться. Про первый период такого расширения (Планковскую эпоху, длившуюся 10–43 c) почти ничего не известно. Далее наступил период инфляционного расширения Вселенной, в ходе которого она расширялась невероятно быстро. В результате возникли отдельные области, которые не были связаны друг с другом. Из каждой такой области образовалась отдельная Вселенная. В них даже могут действовать различные физические законы».

Сергей со вздохом опускается на диван, все также снисходительно, немного с сожалением смотрит на Анжелу, которая продолжает на него наседать. Она торопиться прочесть все до конца, пока Сергей ее не перебил. 

АНЖЕЛА (читает). «Есть ещё две области физики, которые предполагают существование иных Вселенных. Первая – это теория струн. Она также предполагают, что существует Мультивселенная, состоящая из множества обычных Вселенных, которые возникают при взаимодействии струн.
Вторая область – это интерпретация квантовой механики. Сегодня доминирует так называемая копенгагенская интерпретация, согласно которой при любом измерении объектов микромира они меняют свое состояние. В 1957 г. Хью Эверетт предложил свою интерпретацию, согласно которой при каждом измерении Вселенная «расщепляется» на несколько альтернативных Вселенных, в которых результаты измерений различны».
В общем, хочешь ты верить в это или не хочешь – вселенная наша не одна! Прав Игорек!
И ведь он, без всяких ученых, сам до этого дошел!
СЕРГЕЙ. В общем, молодец Игорек!.. Ладно! Вселенная не одна, только ты сама успокойся! А то, ишь, как разошлась. Того и гляди, двинешься на этой почве. 

Анжела замирает на месте, потом, выдохнув, опускается на противоположный диван, словно выпустив пар. Оба молчат какое-то время.

АНЖЕЛА. А все-таки, жаль, если это не так… Я уже так к этой мысли привыкла…

Анжела, с усталым видом, поднимается и, помахивая на ходу листом бумаги, уходит в свой кабинет, небрежно хлопнув дверью.
Сергей сидит молча, какое-то время, потом со вздохом поднимается, начинает хлопотать у кухонного стола, что-то себе наливая.
Звучит музыка. Свет на сцене меркнет. 

Картина вторая

Свет на сцене загорается.
Все та же чайная комната отдела реализации стратегических проектов. 
За столом, как обычно, сидит Бобков, молча пьет чай. Перед ним на столе – небольшой тортик в красивой прозрачной коробке.
В комнату, из своего кабинета входит Берг.

БЕРГ. О! Привет, Палыч! Как отдохнулось?.. О, даже тортиком проставляешься?! Молодец! Сразу видно отпускника!
БОБКОВ (встает, пожимает Бергу руку). А как иначе? (Со смешком). Положено!
БЕРГ. Ты смотри, даже загорел немного! И это в октябре! Да, где там! В ноябре! В солярий ходил, что ли?
БОБКОВ. Солярий, солярий. Еще тот солярий!.. И не загорел, а обветрился. 

Бобков снова усаживается за стол, распаковывает тортик, начинает его нарезать. Берг наливает себе кофе, садится напротив, подвигает блюдце под угощение.

БЕРГ. Все дела успел сделать?
БОБКОВ. Всех дел в отпуске не переделаешь, хоть три месяца отдыхай.
БЕРГ. Ну, это уж у кого как получается! Мы вот с женой, в апреле, слетали в Турцию на пару недель, домой вернулись, а заняться больше и нечем!
БОБКОВ. У тебя, видишь, совсем другой расклад. У вас и дачи даже нет. 
БЕРГ. Дачи нет, это верно. А на кой ляд она мне сдалась? Будь дача, так на ней и работать пришлось бы! 

Из своего кабинета выходит Трубин.

ТРУБИН (Бергу). Видишь, как отдыхать нужно! Даже похудел немного с лица! Не то, что мы, лишние килограммы с югов на себе привозим. 

Трубин наливает себе кофе, так же подсаживается за стол, кладет кусочек торта и себе в блюдце.

ТРУБИН. Спрашиваю его, сколько дичи настрелял – молчит, не хочет говорить. 
БЕРГ. Он уж давно нам всем сказал, что главное не результат, а сам процесс. Так, Палыч?
БОБКОВ (немного раздраженно). Так, так.
ТРУБИН. Что-то ты не шибко веселый. Ладно ли хоть все? Без приключений обошлось?
БОБКОВ. Не без того. Да как у нас в лесу без приключений может обойтись? А где, кстати, Игорь? Что-то его не видно сегодня. 
БЕРГ (отмахивается). Лопушок? На больничном. 
БОБКОВ (обеспокоенно). А что так?
БЕРГ. А, ерунда. Травма какая-то бытовая. У тебя-то что случилось? С медведем повстречался, что ли? 
БОБКОВ. А, что мне медведь! Они сами от меня разбегаются, даже сфотографировать не успеваю. 
ТРУБИН. Э-э, не скажи! Тут вон в газетке нашей написали, мол, какой-то охотник нападению подвергся, глаза лишился… Хорошо хоть сам жив остался!
БОБКОВ (посмеивается). Да, это не охотник, а так, анекдот ходячий! Сосед мой по гаражу. 
БЕРГ. В смысле, анекдот?
БОБКОВ. Да, вот так! Все мечтал медведя петлей поймать, спрашивал, что да как… Ну, и поймал, в конце концов, на свою задницу! Вернее, глаз. 

Берг и Трубин проявляют заинтересованность, придвигаются поближе.

ТРУБИН. Ну-ну! И что?!
БОБКОВ. Да ничего! Этот дурачок, увидев медведя в петле, понятно дело, решил его застрелить.
БЕРГ. А что, разве не так нужно было?
БОБКОВ. Так-то так, да только стрелять нужно уметь. Он, придурок, тросик перестрелил. 
ТРУБИН. Как это? В медведя промахнулся?!
БОБКОВ. Промахнуться, может и не промахнулся, а только попадать нужно в голову! Пуля, видать, прошла навылет, через шею, я думаю, ничего важного не задев, и угодила прямехонько в сосну, к которой петля была привязана, да и тросик перебила!
ТРУБИН. Вот так раз!
БЕРГ. Вот это номер! 
ТРУБИН. И что, тут же на него набросился?
БОБКОВ. А как еще-то?! Подранки они опасные, злые! Подранки, да медведицы с медвежатами. Вот их как раз стоит опасаться… А этот дуралей, и то сказать, легко отделался. Подрал его немного медведь, да и ушел в лес. Мог бы и совсем заломать. 
ТРУБИН. Да, уж… Это точно.
БОБКОВ. И, знаете, какое теперь у моего соседа прозвище?
ТРУБИН. Какое?
БОБКОВ. Невкусный!

Все смеются.

БЕРГ. А у тебя-то что случилось?
БОБКОВ (становится серьезным). Да, чуть было мы со сватом не потонули! 
БЕРГ. Ну?! Это на той новой лодке?
ТРУБИН. Так ведь ты говорил, она надувная, ПВХ! Она же не тонет! Или, все же, перевернуться умудрились?
БОБКОВ. Нет, не переворачивались. Баллон пропороли. По своей же дурости. 
ТРУБИН. Это, я скажу, надо постараться! 
БОБКОВ. Вот и постарались!.. Приморозило к выходным крепко, ночи холодные, ясные были. Иней пал на луга, ледок появился на озерах…
ТРУБИН. Было дело. Я уж подумал, колеса пора на машине менять. 
БОБКОВ. Вот и я подумал, что пора за налимом да щукой ехать, пока шугу не понесло. Вот мы в субботу и двинулись. 

Бобков встает, потягивается. Продолжает вести рассказ, прохаживаясь и потирая затекшую спину.
По ходу повествования, в чайную заходит Сергей. Прислушиваясь, двигаясь осторожно и стараясь не шуметь, чтобы не перебивать, он наливает себе чаю и присаживается за стол, с торца, как всегда, угощается тортом, молча слушает.

БОБКОВ. До Рябово на машине доехали, там лодку накачали, загрузились и на моторе пошли. На реке – любо-дорого: ветра нет, вода спокойная, как зеркало, тихо… Идем, нарадоваться не можем! Стали в полой Чокурский заходить, чтобы в избушке у Бычка остановиться, тут нас это безветрие и подвело – лед сантиметровый намерз! А то и толще! Полой-то заглушило сверху, как вода совсем упала, течения нет, вот его и прихватило по морозцу! 
БЕРГ. И вы что, не заметили и со всего маху налетели? 
БОБКОВ. Да что ты, Георгий! Мы ведь не выпившие были… (Отмахивается рукой). Ну, если только совсем чуть-чуть, для настроения… Как можно лед на воде не заметить ясным днем? И цвет у воды меняется, и бликует совсем не так… Подъехали малым ходом, мотор заглушили, стали думать. В эту пору на берегу у костра ночевать не станешь – тут и дождем, и снегом сырым накрыть может, и ветер северный, того гляди, поднимется… А до избушки – метров семьсот всего и осталось! 
ТРУБИН. Да, засада…
БОБКОВ. Раньше же я, когда на «Прогрессе» ездил, да с 30-сильным мотором, сходу в такой-то лед въезжал! Как ледокол «Ленин», понимаешь! Покрутишься по полою, лед покрошишь, тут же сетки и поставишь… А тут куда деваться? Ну, решили мы со сватом попробовать такой же фокус проделать. Оба сели ближе к транцу, чтобы нос приподнялся, наехали брюхом на лед – проломили. Вернее, продавили. Поерзали туда-сюда – вроде получается, но очень уж медленно. Надоело. Решили малым ходом напролом идти. И прошли метров пятьдесят, наверное. 
БЕРГ. А потом об лед и пропороли…
БОБКОВ. Да, может, и не об лед. Шли по отмели, а там и коряги, и топляки… Тоже могли поспособствовать. 
ТРУБИН. И что делать стали?
БОБКОВ. А что тут поделаешь? Носовой баллон спустил, лодка сложилась, рюкзаки тонуть начали, сами в воде по пояс… Хорошо ружья решили не брать, а то бы точно утопили… В общем, орем, барахтаемся, не знаем за что схватиться… Повезло, что над стругом оказались – глубина метра полтора. Встали на дно, лед руками да грудью ломаем, выбрались по стругу на плес, там метров двадцать всего и было.
БЕРГ. Да, уж! Всего!
БОБКОВ. В общем, выбрались, упали задницей в песок, а отдышаться не можем – колотит, руки-ноги сводит. И самое главное – дальше-то чего? Сами на острове между рекой и полоем, избушка – через полой, на другом, высоком берегу, лодка посреди льда ломаного плавает и все вещи там же! И вечереет уже. Через пару часов стемнеет! И мобильники вымокли, не работают! 
ТРУБИН. И чего?
БОБКОВ. Чего. Я уж паниковать начал, хоть и не бывало со мной такого почти никогда…
БЕРГ. Так и сердечко могло прихватить.
БОБКОВ. Запросто. И такая мысль была… Тут, гляжу – на том берегу, на угоре кусты раздвигаются…
ТРУБИН. Медведь?!
БОБКОВ. Да помешались вы на этих медведях, что ли?! Медведь деру бы сразу задал, услышав, как мы орем, будь он там… Парень какой-то выходит, рукой машет… Унял я свой колотун немного, пригляделся, и… Вы не поверите!
ВСЕ (почти хором). Кто?! 
БОБКОВ. Наш Игорек!
БЕРГ (после паузы). Какой такой наш Игорек?
БОБКОВ. Наш. Игорь Лапушкин. 
БЕРГ. Наш недотепа?!

Долгая пауза. Все молча сидят, осмысливают сказанное. Бобков, теме временем, снова усаживается за стол, допивает свой чай.

ТРУБИН. Не может быть! Откуда ему там взяться? Он что, с Луны, что ли, свалился!
БОБКОВ. Вот и я так сначала подумал. А потом не до того стало – лишь бы хоть как-то помог. 

Снова пауза.

БЕРГ. И что, помог?
БОБКОВ. Как видишь! Сижу здесь, с вами, жив-здоров. Ну, или, по крайней мере, жив. 
ТРУБИН. Как?!
БОБКОВ. Да вот так! Лодочка у него маленькая, тоже ПВХ, тут же в кустах лежала – корытце одноместное с лопатками-гребками вместо весел. Управляется он им куда как ловко – спустился пониже, где полотно ледяное только начинается, в наш же проход заскочил минут через пять уже у нас был!..
У него там, в перелеске, представьте себе, своя избушка стоит! Он туда накануне вечером пришел, сезон закрывать, как и мы.
ТРУБИН. Постой, постой! Как он мог туда прийти? Это же километров пятьдесят от города!
БОБКОВ. Семьдесят. С небольшим. Говорит, поездом пригородным до 69-го разъезда доезжает, а дальше пешком, через болота на реку выходит. 
БЕРГ. Да как так можно?! Он же в пятницу до конца рабочего дня, до пяти часов здесь был, это я точно помню!
БОБКОВ. А поезд в шесть отправляется. Как раз успеваешь на него, если сразу после работы домой быстренько заехать, да вещи прихватить. Так он обычно и делает.
ТРУБИН. Так это ж, получается, в темноте, с фонариком по лесу идти нужно!.. Ну, Лопушок! Ну, экстремал!
БЕРГ. А избушка-то как у него там образовалась? Купил, что ли?
БОБКОВ. Да, что ты, Георгий! Бог с тобой! Кто же тебе избушку в лесу продаст?! Сам поставил. 
ВСЕ. Сам?!
БОБКОВ. И не было у меня оснований ему не верить. Сам во всем убедился! Привел он нас туда, как по очереди на другой берег перевез, да не напрямую, чтобы след в траве оставался, а кустами да согрой, без всякой тропинки – классная избушка! Сразу видно – человек для себя строил, с умом, не торопясь. Сруб, конечно, не идеально сложен – кривовато, да и по старинке, «в чашу» рубил – но изнутри отделано на совесть! Пол дощатый, стены тесаные, гладкие, потолок из осиновых досок набран… Хорошо! Тепло! И полка чуть не во всю стену… Знаете чем уставлена?.. Книгами! Мы там только немного в себя и пришли, отогрелись, сушиться начали.
СЕРГЕЙ. Вот он куда, оказывается, на выходные ездит. А то спросишь его, а он только рукой махнет: «К себе, на дачу». 
ТРУБИН. Все равно, не верится мне! Как можно в одиночку избу построить?! Он ведь не плотник какой-нибудь деревенский! А, доски откуда взялись? А печка? И вообще, как он сам-то там нарисовался, вот именно там?
БОБКОВ. Я у него поспрашивал. Теперь знаю. В тех местах, оказывается, у него еще отец рыбачил, с Бычком знакомство водил. Он там как у себя во дворе ориентируется. У отца там раньше землянка была, немного дальше от реки, почти у зимника, а Игорь, значит, избушку себе поставил, на островине, в перелеске. Доски сам пилил. Оправку специальную на пилу сделал, с регулировкой, чтобы толщину досок менять, и распускал бревна. Показал мне ее – интересная штуковина. Нужно будет самому такую сделать. А железо всякое, инструменты, печку, скобы, навесы и прочее – что сам зимой в корыте натаскал, что Бычок на снегоходе привез. Бычок-то про избу эту знает, да никому не рассказывает – уговор у них такой. А найти ее не так просто – ни следов туда, ни тропинок. Сразу видно – человек один там обитает, как леший. 
БЕРГ. А лодка? Лодку так и бросили в воде, вместе с мотором и всем остальным? Это же каких денег стоит! 
БОБКОВ. Зачем бросили? Игорек, как нас привел в избу, показал все, сразу снова на полой побежал. До темноты успел нашу лодку да все прочее шмотье, что ко дну не пошло, на песок веревкой вытащить. Даже рюкзак мой в избушку припер, да у дверей положил обтекать. 
БЕРГ. А потом что?
БОБКОВ. А что потом? СИМку я свою достал, позвонил с Игорева телефона зятю, обрисовал ситуацию. Тот, с другом, аж на двух лодках с утра прилетели. Мы их уже на берегу ждали. Забрали нас со всем скарбом. Правда, так же пришлось лед ломать – опять за ночь полой прихватило. Ну, для них то это дело плевое, на больших-то лодках. 
СЕРГЕЙ. А Игорь что, не поехал с вами?
БОБКОВ. Нет, не поехал. «Я, – говорит, – по лесу в охотку прогуляюсь. Лисичек еще местами можно найти». 
ТРУБИН. А поезд обратный у него во сколько?
БОБКОВ. Ну, насколько помню, около трех часов из Урдомы выходит. Значит, часа в четыре по 69-му разъезду проходит. Получается, ему примерно в полдень нужно было выходить. Правда, с его слов, он иногда оставался еще на ночь и уезжал утренним, пятичасовым, как раз на работу с утра в понедельник успевал.
БЕРГ. Не понимаю я этого! Неужели вам вот настолько хочется по лесу бродить?! А уж от Лопушка нашего, вообще, ничего такого не ожидал!
ТРУБИН. Постой. Так если пятичасовым поездом, получается, опять ночью с фонариком ползти?!
БОБКОВ. Получается, что так…
ТРУБИН. А, когда, говоришь, это с вами приключилось?
БОБКОВ. Так ведь на прошлой неделе, в самые выходные. Вернее, теперь уже на позапрошлой. 
ТРУБИН (Бергу). А когда он на больничный сел?
БЕРГ (немного подумав). Вот как раз в понедельник с утра, после тех выходных, и не вышел. Я как-то за делами и забыл про него, но он сам на другой день позвонил, доложился, что на больничном. Мол, ногу повредил… Хотя, голос был у него не сказать, чтобы бодрый… Дошатался, стало быть, по лесам…

Пауза. Каждый думает о своем.

СЕРГЕЙ. Он и нам звонил. Сказал примерно то же самое. 
БОБКОВ. Ладно. Позвоню потом сам, спрошу, что там у него стряслось. 

Бобков решительно хлопает себя руками по коленям, встает. За ним, также решительно, поднимется и Берг.

БЕРГ. Ладно. Попили, пора и по работкам! (Сергею) Что там у нас с графиком?
СЕРГЕЙ. Почти готов. С Ремстройсервисом только никак не могу связаться. Молчат, как партизаны. Возьмутся, не возьмутся – не понятно пока. Когда тендер проводили, бодренькие были, а сейчас притихли что-то.
БЕРГ. Давай. Работай. Заявка уже почти готова, график осталось подкорректировать.

Старшие сотрудники, переговариваясь, расходятся по своим рабочим местам. Сергей остается. Задумавшись, мерно позвякивает чайной ложкой в чашке. 
Дверь в кабинет младших сотрудников вибрирует, дергается, потом, все же, открывается. Входит Анжела. Движения ее так же какие-то дерганные, сама она не выглядит спокойной. 

АНЖЕЛА. Да, что такое сегодня у меня с дверями-то?! Сговорились они все, что ли?!
СЕРГЕЙ. Замок нужно смазать. Давно собираюсь, да все забываю отвертку у ребят на производстве стрельнуть. А так ты скоро совсем ручку оторвешь… А еще где двери открыть не можешь? В туалет, что ли?
АНЖЕЛА. Ага. В туалет. В ванную! 
СЕРГЕЙ. Как так? У нас здесь нет ванной.
АНЖЕЛА. Здесь-то нет. Это да. А вот дома…
СЕРГЕЙ (безразличный тон меняется на слегка заинтересованный). А что дома неладно? Твой их там не смазывает?
АНЖЕЛА. А, вот представляешь: подхожу утром, спросонья, к ванной, хочу открыть дверь, а ручки нет! 
СЕРГЕЙ. Как нет? Совсем?!
АНЖЕЛА. Ну, не то, чтобы совсем… Я ее отыскала, она просто низко была, на уровне колен.

Пауза. Сергей не знает, что и сказать. 

АНЖЕЛА. А мой сидит на кухне, деловой такой. Ага. Кофе попивает, смотрит на меня и говорит: «А это чтобы детям было удобно открывать». 
СЕРГЕЙ (растерянно). Так у вас же нет детей… 
АНЖЕЛА (словно и не слышала его замечания). Ну, наклоняюсь я, берусь за ручку, пытаюсь открыть – не получается. Прямо вот как сейчас только что. Смотрю, а дверь еще и на шпингалет заперта, а шпингалет этот – на самом верху прикручен, выше головы. И тут мой опять мне говорит: «А это – чтобы дети не баловались, взад-вперед попусту не бегали». Представляешь?
СЕРГЕЙ. Это ты меня сейчас, что, дуришь?.. Или сон свой очередной рассказываешь?.. Помешались вы все на них совсем!
АНЖЕЛА (небрежно отмахивается). А, это и не важно!.. Ты вот лучше скажи мне вот что…
СЕРГЕЙ (слегка раздраженно). Что еще?
АНЖЕЛА. Был у нас тут с подружками девичник в субботу… Так, посидели в кафешке, поболтали о своем… И спор у нас вышел: вот, когда актеры в театре играют сцену какую-нибудь застольную – ну, праздник там какой или просто в ресторане сидят, как будто бы – у них продукты на столе настоящие или ненастоящие? 

Анжела подвигает к себе остатки тортика в коробке, осторожно тычет в него ножом, лежащим тут же, потом, словно убедившись в том, что тортик настоящий, берет ложечку и начинает с аппетитом его уплетать.

СЕРГЕЙ. Ты же говорила, что худеешь, мучного не ешь, сладкого…
АНЖЕЛА. Ага. «Следить стараюсь за фигурой. Лишь отвлекусь – она уж жрет». Правда смешно? Это я недавно вычитала?.. Так что насчет продуктов в театре?
СЕРГЕЙ (встает с места, прохаживается, демонстративно рассуждает). Ну, если тебе это так интересно… 
АНЖЕЛА. Интересно, интересно! Заело на этом месте. Полвечера проспорили. 
СЕРГЕЙ. С одной стороны, не будут же актеры на сцене есть что-то несъедобное, если им по пьесе так положено – есть, пить, закусывать… Ну, напитки разные, вино да коньяк, положим, можно подкрасить и по бутылкам красивым разлить, а ведь хлеб из папье-маше жевать не будешь, сверху солидолом намазанный, вместо повидло. 
АНЖЕЛА (поперхнулась тортиком). Фу!.. 
СЕРГЕЙ. Да, и напитки, я думаю, тоже можно не все водой да чаем заменить. Шампанское, например, чем заменишь, чтобы оно красиво бахнуло, когда бутылку открываешь?
АНЖЕЛА. Шампанское – это да! Это святое! 
СЕРГЕЙ. В общем, сдается мне, что картошка там вареная с селедкой да огурцами, хлеб, порезанный красиво, стоят на столах в спектаклях настоящие, а вот остальное…
АНЖЕЛА. Что остальное? 
СЕРГЕЙ. Вряд ли для каждого спектакля будут покупать что-то очень дорогое – осетров там, или икру черную да красную, или фрукты экзотические, если так задумано… это все, скорее всего – бутафория. С современными материалами можно так все изготовить, что от настоящего не отличишь… Об этом, кстати, лучше бы тебе было Игорька расспросить. Он как-то мне рассказывал, что у них в театральной студии…
АНЖЕЛА (от удивления роняет на стол ложечку). В какой театральной студии?! Он что, еще и в театральную студию ходит?!
СЕРГЕЙ. Ходил, в ту, что у нас в Доме культуры. Говорит, несколько лет там занимался, в спектаклях самодеятельных играл. Я, правда, не ходил на них ни разу, даже не слышал, что у нас какие-то спектакли в ДК ставили… 
АНЖЕЛА (с огорчением). Я тоже.
СЕРГЕЙ. Так вот он мне рассказывал, что был у них там, среди прочего, и бутафорский торт из пенопласта был, так ловко сделанный, что люди несведущие его не раз откусить пытались! 
АНЖЕЛА. Смотри-ка! Прямо как в жизни: не поймешь, что настоящее, а что нет! 
СЕРГЕЙ. Бутафория!..
АНЖЕЛА (покончив с тортиком, откладывает ложечку, отодвигает от себя коробку). А что, он так больше и не звонил?
СЕРГЕЙ. Кто?
АНЖЕЛА. Да Игорек! Не торт же!
СЕРГЕЙ. Нет, не звонил. Мне, по крайней мере. 
АНЖЕЛА (обеспокоенно). Что-то он долго, со своей больной ногой. Может, что-то серьезное?
СЕРГЕЙ. Вот, ты и позвони, узнай.
АНЖЕЛА. Вот и позвоню. 
СЕРГЕЙ. Вот и позвони.

Звучит музыка. Свет на сцене меркнет. 

Картина третья 
(заключительная)

Свет на сцене медленно загорается, но не как обычно, не в полную силу: царить таинственный полумрак, мелькают какие-то цветные тени и блики, все это выглядит немного головокружительно. Приглушенно звучит тревожная музыка (возможно, «Believe Me Now» из альбома Out of the Blue группы Electric Light Orchestra), при перемещении персонажей по сцене громкость ее увеличивается, когда звучат реплики – уменьшается. 
Все та же чайная комната отдела реализации стратегических проектов. 
За столом никого нет, комната пуста. 
Звучит голос Игорька, объемно, с легким эхо, то чуть громче, то немного тише. Он словно блуждает по сцене и зрительному залу. 

ГОЛОС ИГОРЬКА. А, между тем, не такая уж и плохая вещь – офисный стул, если это, конечно, не дешевая поделка, а дорогой, качественный офисный стул, крепко свинченный, с надежными колесиками. Мне однажды самому довелось убедиться в том, насколько это полезная вещь. 

Голос Игорька стихает. Сцена освещается чуть ярче, световое мельтешение с бликами и тенями отходит на второй план, но не исчезает совсем. 
Из кабинета младших сотрудников выскакивает Анжела и торопливо встревоженно проговаривает, ни к кому конкретно не обращаясь.

АНЖЕЛА. Я ему звонила, но так и не смогла дозвониться.

Откуда из угла сцены, из тени появляется Бобков. Появляется, но встает так, что лицо его продолжает оставаться в тени. 

БОБКОВ. Так, может, нужно было зайти к нему домой, узнать, что да как? 
АНЖЕЛА. Я так и сделала. Какая-то женщина ответила мне в домофон, что Игорька нет дома, что он лежит в больнице, и повесила трубку, даже в подъезд меня не впустила. 

Анжела спешно скрывается за дверями своего кабинета, Бобков снова отступает куда-то в тень, свет возвращается к своему первоначальному состоянию – полумрак, игра, бликов и теней. Звучит голос Игорька.

ГОЛОС ИГОРЬКА. Достался мне этот стул случайно, когда контора, в которой я тогда работал, прикрылась и мы могли забрать себе кое-что из того, что там было, в качестве хоть какой-то компенсации за зарплату, которую нам задержали. Это был длинный хлопотный день. Офис мы покидали, когда город уже накрыла ночь. Покидали, чтобы больше туда уже не вернуться, поэтому стул я потащил с собой. 

Голос Игорька стихает. Сцена освещается чуть ярче, световое мельтешение с бликами и тенями отходит на второй план, но не исчезает совсем.
Из своего кабинета появляется Трубин. 

ТРУБИН. И ты, что же, не сходила в больницу, чтобы проведать его?

Из кабинета младших сотрудников торопливо выходит Анжела, все такая же встревоженная.

АНЖЕЛА. Конечно же, сходила! Как я могла не сходить?
ТРУБИН. И что удалось узнать?
АНЖЕЛА. В приемном покое я выяснила, что Игорька нет в хирургическом отделении… И в терапевтическом тоже... 

Приоткрывается дверь кабинета начальника отдела, на пороге появляется Берг. Он не входит в комнату, остается в дверях.

БЕРГ. А где же он?! Опять нас всех обманывает?!
АНЖЕЛА. Нет! Он в реанимации! 

Все снова скрываются за дверями своих кабинетов, свет возвращается к своему первоначальному состоянию – полумрак, игра, бликов и теней. Звучит голос Игорька.

ГОЛОС ИГОРЬКА. Сначала я катил его как тележку, то толкая впереди себя, то волоча сзади, но, когда я выбрался с городской окраины на одну из хорошо освещенных и ухоженных улиц, я решил сесть в него и прокатиться, как мы делали это иногда в офисе – толкаясь ногами. Надо сказать, что получалось у меня очень неплохо! 

Голос Игорька стихает. Сцена освещается чуть ярче, световое мельтешение с бликами и тенями отходит на второй план, но не исчезает совсем.
Из своего кабинета появляется Сергей. Но появляется он спиной к зрителю, так как обращается к Анжеле, которая находится где-то там, в кабинете.

СЕРГЕЙ. В реанимации?! Неужели все так плохо? И что, вообще, все-таки, случилось?

Из глубины кабинета, оттолкнув Сергея в сторону, буквально выскакивает Анжела. 

АНЖЕЛА. Случилось! Он, оказывается, там, у себя в лесу, переходил какую-то речку по каким-то бревнам, сорвался с них, упал в какую-то яму и сломал себе ногу. Бедро! Открытый перелом!

Откуда-то из тени снова появляется Бобков.

БОБКОВ. Этот чертов залом через Чокурку! Он совсем сгнил, наполовину развалился, провалы между бревнами по два с лишним метра. По нему и в сухую-то погоду ходить страшно, а тут ночью! Снег сырой понесло! Гиблое дело!

Все снова скрываются за дверями своих кабинетов, Бобков отступает в тень, свет возвращается к своему первоначальному состоянию – полумрак, игра, бликов и теней. Звучит голос Игорька.

ГОЛОС ИГОРЬКА. Та улочка не относилась к числу центральных, но, к моему удовольствию, буквально перед тем ее капитально отремонтировали, установили новые бордюры и уложили асфальт. И уложили его так хорошо, что стул катился по нему, как по ламинату! Ну, что за чудо-подрядчик – мечта любого муниципалитета! Но самое замечательное в ней было то, что улочка эта шла под уклон и именно в нужном мне направлении! 

Голос Игорька стихает. Сцена освещается чуть ярче, световое мельтешение с бликами и тенями отходит на второй план, но не исчезает совсем.
Появляется Бобков.

БОБКОВ. Почему же он, дурак, через залом-то направился?! Можно же было на лодочке этой его переправиться… Или лодку он уже на зиму прибрал?.. Да, наверное… 

Появляется Трубин.

ТРУБИН. И долго он там пролежал?

Появляется Берг.

БЕРГ. И как он смог оттуда выбраться?

Появляется Анжела.

АНЖЕЛА. Мне сказали, что уже под утро он позвонил в городскую службу спасения. 
БОБКОВ. Ну, хоть так! Десять лет назад там, вообще, связи не было.
АНЖЕЛА. Только вот найти его долго не могли.
БОБКОВ. Еще бы!
АНЖЕЛА. А когда нашли, он уже совсем окоченел и потерял много крови. И нога его была в ужасном состоянии!

Все снова скрываются за дверями своих кабинетов, свет возвращается к своему первоначальному состоянию – полумрак, игра, бликов и теней. Звучит голос Игорька.

ГОЛОС ИГОРЬКА. Сначала я лишь слегка толкался ногами, словно плыл на лодке по течению, потом стул набрал скорость, и мне оставалось лишь следить за тем, чтобы он не укатился куда-нибудь в сторону и не ударился о бордюр или фонарный столб. 

СЕРГЕЙ (откуда-то из глубины кабинета). Так там же медведей полно бродит по ночам! Вы же сами говорили, Евгений Павлович! Как они на него не наткнулись?
БОБКОВ (откуда-то из глубины кабинета). Медведи об эту пору ищут не пропитание, а берлогу, чтобы залечь до весны.
СЕРГЕЙ (откуда-то из глубины кабинета). А волки?!

ГОЛОС ИГОРЬКА. В одном месте я чуть не столкнулся с большим бродячим псом, который перебегал улицу, но замер на месте, заслышав незнакомый ему шум – так шумели и погромыхивали колесики моего стула. Пес едва успел увернуться, и с воем шарахнулся куда-то в сторону. 

Из кабинета снова выбегает Анжела. Она совсем в «растрепанных» чувствах.

АНЖЕЛА. И сказали мне они… И они мне сказали, что случилось какое-то воспаление с каким-то серьезным осложнением, и что теперь Игорек в коме, и что дела его совсем плохи!

Анжела, не в силах сдержать рыданий, убегает обратно в кабинет.
Откуда-то из тени появляется Бобков.

БОБКОВ. А ты не реви! Ему сейчас, на самом деле, не так плохо. Он просто перешел, на время, в другой свой мир, в другую вселенную. Их же много! Ты же сама говорила!

Голова Берга появляется из дверей его кабинета.

БЕРГ. А может, и не на время!

Голова Берга снова пропадает.
Дверь кабинета младших сотрудников распахивается, из нее выступает Сергей. Он останавливается, лишь только шагнув в чайную комнату, продолжает придерживать дверь рукой. 

СЕРГЕЙ. И вот что я хочу вам сказать: лучше бы ему там и оставаться. Для него лучше. Да и для нас всех тоже. 

Все снова скрываются за дверями своих кабинетов, Бобков отступает в тень, свет возвращается к своему первоначальному состоянию – полумрак, игра, бликов и теней. Звучит голос Игорька.

ГОЛОС ИГОРЬКА. Из неосвещенных боковых переулков то и дело появлялись какие-то темные личности, привлеченные все тем же шумом, который они так же до этого никогда не слышали. Один, особо дерзкий и прыткий, бросился, было, за мной следом, но тут же понял бесперспективность своей затеи и лишь швырнул мне вслед пустую бутылку, громко и грязно при этом ругаясь. Даже представить себе не могу, чтобы случилось со мной, шагай я по этой ночной улице так же просто, ка и днем. В общем, полезная это вещь – хороший офисный стул! Особенно здесь, в этом моем мире!

Звучит музыка («Finale» из альбома ELDORADO группы Electric Light Orchestra).
Закрывается занавес.

Конец.