«Это небо распахнуто до горизонта...»

***

...И вод прозрачных глубина, 
И синь небес в воде не дышит...
До горизонта – тишина...
И вздох ее почти не слышен. 
Бестрепетны деревья вкруг...
Бесслезны мука и сознанье...
Но круг родных желанных рук
Перечеркнуло расстоянье.
Пей синий воздух, пей взахлеб...
О, завтра будет все иначе:
Вечерний грянет небосвод,
Его дадут тебе на сдачу.
На все поминки – для души,
На все предательства с оглядкой...
И все-то нужно дальше жить,
Все мерить тишину оградкой...
Тушить пожары не огнем – 
А молчаливым горьким счастьем...
И этот дом – не наш ведь дом,
Его спалили все напасти –
До горизонта и у ног,
До – выдоха... никто не знает,
Каким мерилом всех дорог
Вдруг тишина в руках истает, 
Замрет, сердечная, черпнет
Все опрокинутое небо...
Отпущенный из рабства год
Тебя накормит теплым хлебом. 
Закутает в лебяжий пух
Плывущих облаков, прозрачных...
У тишины есть чуткий слух,
Прозрачное, как небо, счастье. 

 

***

Это небо распахнуто до горизонта.
Синева проливается млеком и медом...
Ах, какие у бога нынче погоды, 
Что не нужно перчаток, шляпок и зонта.
Только лишь – тишины до краев потаенно,
Только солнца меж листьев и на запястье... 
Это небо в кровати так сладко и сонно
Не ухватит по-детски последнее счастье.
Гул творящий, идущий от окоема 
До порога и сердца – каждому слезно...
Это небо стреножено около дома,
В поводу – отгремевшие летние грозы.
Это явное – тайно, прозрачно и светло: 
Лист небесный, беленый, в крупную клетку,
А на нем уж распишутся жизни и смерти,
Прикоснувшись смычком да узорчатой плетью.
Но сегодня... Сегодня – особое утро:
Небеса под подушкой – тихо и пепельно...
И не видится сверху, что плачется будто…
А на сердце, как с улицы, – горестно ветрено...
И такое это янтарное утро,
Как на срезе созревшие дикие соты,
Затопившие сердце странною сутью, 
Это небо ночами надеждою соткано – 
Из последней молитвы, любови и памяти, 
Уходящим дыханьем отмыто до блеска... 
Это небо молчащее – сладкая рана
Без вокзалов кричащих и стареньких лестниц. 

 

***

Ах, ночь – отовсюду: по струйкам дождя,
Стекает так медленно, капля за каплей…
И кто-то сказал, что уж точно не хватит
Ни лунного света, ни алтаря.
К подножью его уже брошено все –
Вчерашняя осень, предзимье – послушно,
А дождь торопливый, наотмашь секущий,
В узде и на ощупь, и в памяти сот,
Под тазиком старым – натекшею лужей…
Как все вдруг случилось: и ночь, и тоска,
Любовь без зазренья, вошедшая сразу – 
Без слов и цветов, цепенея, – лгала,
Хвалила и мерила граммами света,
Взбивала подушки и в снег – облака…
Ах, ночь под дождем и без крошек тепла,
Где все прогорело дотла и со зла – 
До медной полушки, до выцветших слез,
До озера-неба, навстречу – берез…
До папиросной мездры бытия,
До шага по кругу, до шага потом,
До ночи, горящей последним огнем,
До памяти, ведшей в узде похвалу,
До святости, стертой молчаньем в золу.
Ах, ночь за окном – на три века вперед,
На пряник медовый в подставленный рот,
Когда бы он полнился сладкой халвой,
Хрустящей ледком голубой синевой, – 
Тогда бы из тесных заполненных сот,
Как мартовский, тощий ободранный кот,
Пошли бы войной все слова – на слова,
Дожди за дождями, ночная трава
Устала бы звать тишину – тишиной…
И в сердце вернулся бы старый покой. 

 

***

Отраженность вод небесных,
Девственность голубизны.
Тишина небесных лестниц
В глади тающей волны – 
Невесома, необъятна,
На крыле стоит, звеня,
Беззастенчиво-бесплатна,
Ждет священного огня
Пасть на дно
В хрустальных брызгах,
Зачерпнуть со дна небес
Белых, снежных жарких листьев,
Встать у сердца и окрест.
Пить, немея, синий воздух,
Белый снег держать в руках,
Воды неба, воды сердца
На далеких берегах
Умалить не снежной бурей – 
Только белой тишиной,
Капнув в чуть размытый сурик,
Сердцем взвешенный покой. 

 

***

В кипящем золоте небес
Все голоса уже не слышны.
И бог – исчез, и ты – исчез,
Лишь огненное небо – дышит.
О, слышит все… твой бедный Дух
Еще пытается перечить
Всем пропастям твоих разрух,
Вчерашние, о, диво, речи
Убогой скорописью впрок
Наискосок вписать в тетради,
Лишь небесам не нужен срок,
С руки взлетающие дали
Уже – для всех. И лишь тебе
От врат пылающего Рая
Молчат. Зовут. Ведут к судьбе,
Как птиц, внезапно поднимая.

 

***

Сбрызнут синькой ледяной
Воздух марта, горы стружек.
Сны в охапку с тишиной
Алой кровью в венах кружат.
Узят тоненький карниз,
Нижут свет и расставанье,
Где-то там багряный лист
Вспыхнет болью узнаванья.
Станет тонким, как слюда,
Вкус добавив базилика,
Встанет талая вода,
Отражаясь божьим ликом
Из серебряных ручьев
До звенящих дней начала…
Слюдяных, хрустящих слов
Оставалось, боже, мало:
Синих – слезной синевой
В дождевой прозрачной дымке,
Небо синее за мной
Машет беленькой косынкой.
И неведомо куда
Серебристой юркой рыбкой
Проплывают все года,
Нянчат их в кленовой зыбке
Ледяной до слез туман,
Вздох на цыпочках небесный…
Там от всех телесных ран
Лечат душу старой песней,
Сбрызнув небо синевой,
Настругав кленовых щепок,
Чтоб дышалось синевой,
Серебро рассыпав щедро
В оклик, в просинь, в талый след,
Чтобы кровь кленовым соком
Подсластила вкус побед
Безымянным горьким сроком.

 

*** 

И снова осень падает на плечи,
Полощет ветви тихо и светло…
Багряные, оплавленные речи
Еще хранят вчерашнее тепло.
И смысл земной, и патоку желаний,
Лесной ручей меж тесных берегов…
Неудержимы – рвутся расставанья,
Замешаны на ворохе шагов,
Листвы, кипящей летом, солнцем, небом, 
Багряным сентябрем на волоске, 
А за спиной по кругу – следом, следом,
До горизонта в ясном далеке,
Как вздох – «прощай» 
И выдох – снова «здравствуй»,
Очерченность пологих берегов…
Багрянцем тлеет спрятанное счастье,
Зажатое надежно в кулаке.

 

*** 

О, в этой осени – печаль
Идет, роняя лист кленовый,
Всем чужакам – давно не ровня,
Идет, распахивая даль:
Другим осенним настроеньям –
Из птичьих клювов сон храним, 
Из потайных кленовых зим, – 
Они оранжевою тенью
Волос коснутся и лица,
И завитка упрямых прядей…
О, осень… ты уже – не рядом,
Все машешь с милого крыльца.
Янтарный мед хранишь в золе,
Рябину смачиваешь слезно…
О, эта осень… просто – Осень…
Хранит тебя в своем тепле. 

*** 

А завтра будет все иначе – 
Весна!
Из окон грянет тишина,
Сожмет тебя в объятьях,
Возьмет в тиски…
Тебя, как голубя, с руки
Так досыта накормит хлебом,
Накормит днем…
Все берега оставят реки,
Потом, потом
Черемуховым снегом выжмет,
Шагнет с окна.
Весна кругом и тишина,
И сон – на кончике пера,
И тени занавесок на пол…
А ты ведь даже и не плакал,
Не ощутил на языке
Сливовый жар, стыдливость рук,
Сон в руку, каменность разлук…
Из окон небо – в три ряда,
Из окон солнце плещет в лужах,
И выжил ли Господь, не выжил,
Открыв запретные врата, – 
Неведомо. Не нужно… пусть!
С руки взлетают боль и счастье
Сиреневая, в дымке, грусть…
Весной так сердце бьется чаще,
Так ловит милый локоток,
Целует локон и запястье…
Весна – в его небесной власти,
А горе прячут под замок.
Под занавески, в сундуки,
Чуть притворив калитку скоро…
Пьют небо голуби с руки
И небом синим утром кормят. 

 

***

Можно ли влюбиться в ливень,
В запах ветра из окна,
В невесомый – дымкой – иней,
В то, что я совсем одна
Зернышком прозрачным риса
В длани божьей по утрам,
Отпускаю божьи жизни
Вслед за счастьем по следам
Старых памятей и новей,
Всех любовей – день за днем…
Я влюблюсь последним словом
В небо – синью и огнем.
В небо, что едва родилось.
Я его учу молчать,
Что, как жизнь, взяло, случилось,
Дальше – некуда бежать.
Выше неба – только небо,
Ливень радугой цветной,
Заметет вчерашним снегом
Небо благостный покой,
Тишину гремящих ливней
Вербным пухом заметет,
Даль отсвечивает синью,
Словно небо – тонкий лед.
Словно всех предчувствий – мало:
Небо в сжатом кулаке
Бьется рыбкою усталой,
Тонет в солнечной реке.

 

***

Гречишным семенем проросшая любовь
Вдруг обрела и стать, и плоть, и силу:
Слова из пламени и облако – покров,
И хлеб насущный – белый в пальцах иней
Сплетали в жизнь, сплетали боль в узор,
Корнями оплетали все запястья…
Любовь – судьба и странный приговор,
Ночь – милость всем – дарована по власти.
По той, что просят бога только раз,
Хранят под сердцем, цедят сладкой кровью…
В ней есть один обетованный час,
Где тайное становится любовью.
Пытает немо и казнит зазря,
Кромсает небо в лоскуты и пламя,
Там есть такая, господи, заря,
Где солнца нет, а узы только ранят.
Все пробуют на ощупь, на зубок:
Вздох – лепесток и на затылке локон.
О, время горечи, растертое в песок,
Любовь – молитва – шелковистый кокон…
И жизни – нет, а смерть давно ушла,
Вся боль уже – на волосок от счастья…
Настанет утро и сгорит дотла,
Тебя разделит на такие части,
В которых все – горчичное зерно,
Молитва ночи и Осанна были,
Как все – прозрачно и уже дано – 
Любовью-пламенем и грешной синью. 

 

***

Я – такая, какая есть:
С водопадами летних ливней.
Я в руке – ваш нательный крест,
На плече – незаметный иней.
Я иду по воде, как бог,
Я летаю, как белый голубь...
Из сгоревших недавно строк
Мне осталось лишь слово «горе».
Было – счастье, теперь – январь:
Ледяной, до костей схвативший...
Я для вас лишь уже – пожар,
В окнах пляшущий и искривший
Водопадами лета – всклень...
Водопадами слов горящих...
Все отняли и даже тень,
Не оставили слов болящих.
И куда бы ни шла, – везде
Бог один под сурдинку плачет...
Лучше шел бы он по воде,
Не давали бы смерти – сдачей.
Не крутили бы у виска,
Не смеялись бы: «Так, – блаженна...»
Жизнь, как правда: на вес легка,
Белый голубь, и так бесценна.

 

***

О, тишина в огне немая, 
Не брезжишь, ты – звенишь! 
По умолчанью – вон из Рая,
А рядом только лишь:
Твой голос, руки, губы... боже!..
Одна! уже – одна...
С прозрачной тонкой детской кожей, –
Не выпита до дна.
До дней моленья – искупленьем,
Так был ты – или нет?
Не ты, а бог в мои колени
Роняет белый свет.
Весь шепот сладких наваждений,
Но время – под расстрел...
Не бог, а память искуплений 
Коснется грешных тел. 
Возьмет тебя и зацелует... 
Но времени уж нет!
О, погорельцы по июлю – 
На всех один ответ: 
Не быть! Не суждено! Не вместе –
Сегодня и всегда...
Как это время стало тесным,
Как талая вода: 
Безжизненна, по марту хладна –
Как пропасть подо мной.
Взыскуешь ли вчерашним адом –
На блюде – головой. 

 

***

Из темных коконов рождается Любовь 
– Нагая, трепетна, беззвучна и безгласна...
В каком краю еще так много слов, 
Где все ночное – солнечно и ясно?
 Жемчужиной на шее и в руке, 
Под сердцем мукой – сладко-ядовитой?.. 
Сегодня небо – странно вдалеке 
И плющом диким солнечным повито. 
Растерзано на правду и беду, 
На день вчерашний и еще, что будет...
В каком еще божественном аду
Так много странных бесполезных судей? 
Так много боли, что она – звенит: 
Сладка на вкус, легка и быстрокрыла? 
С какой секунды сердце – не болит, 
А на губах – лебяжий чистый иней?
И день, с которым дальше умирать,
Смотреть ему в глаза, не понимая:
Зачем тебе всю правду нужно знать:
У бога нет ни ада и ни рая, –
Одна Любовь – с начала всех времен,
Кровь закипающая – утром, ночью, ветром...
Она идет ко мне со всех сторон,
В ее ладони время – легче смерти. 

 

***

Как долго будет сердце биться,
Скажи? 
Однажды колокол умолкнет...
Молчи!
И вот, – ни Господа, ни бога,
Нет – ни души!
Один у врат лишь Петр прячет
Свои ключи.
А мне зачем тот Рай постылый – 
До дней пустых?
Вокруг один лишь белый иней 
И белый стих...
И – горе, смешанное с кровью:
Уже – еда... 
С приподнятой, надменной бровью,
Стучит беда:
В руках не базилик с лавандой –
Вчерашний бег...
О, сколько лун над той верандой
Считали век,
Прилаживали счастье лентой,
А все – не так...
И вот уж время смертью метит Последний шаг.
Последний вздох на перепутье... 
Зачем ты был?
Ты стал внезапной горькой сутью 
Последних сил.
Предательством... о, коли б знала!..
О, время – вспять... 
Дитя! И этой смерти – мало? 
Зачем понять,
Что есть на свете божья милость –
Тебе, тебе?.. 
Тебе все это лишь приснилось,
Все – по судьбе.

 

***

Как много осени и неба голубого...
Как ветер милостив – прощает всех подряд...
Золотолиственный сентябрьский водопад –
Прозрачен, тих... все ищется родного:
Знакомого в ладони – лепестком, 
Листом последним, желтым и парящим...
Сегодня сердцу – становиться старше,
Самой отмыть поблекший окоем
Последней жизни, солнечной и ясной,
Давно обещанной, – не сбывшейся никак...
Пустые лодки – как вчерашний флаг,
Всем рассказавший, что уже напрасны
Печаль – щепотью над моим костром, 
Багрянцем, вырвавшим последнюю страницу...
Но я... была... и осень будет сниться,
Как та трава, где рухнул первый гром:
О – не нужна... и – надоела...
Я просто – иней на твоем плече... 
Не догореть обугленной свече...
И не осталось жизни в этом теле. 
Как не осталось больше ничего:
Все – дымный пепел и багрянец жадный...
Пока тебе лишь эта осень – праздник,
Твое же горе просто далеко: 
Не скомкано из букв и падежей,
Еще лишь бьется пульсом учащенно... 
Но упадет однажды в травы сонно, 
Возьмет тебя за горло суховей.
Былинками взлетишь за окоем,
Не станет Рая, Ада, даже – бога...
Любовь тебя оставит на пороге,
Потом поймешь – потом, потом, потом... 

 

***

И как уже все мимо и страшней:
Живу одна, не запирая
Вчерашний день и двери рая…
Все дальше и уже больней,
Не вскрикивая, ночь молчит,
Сухую пыль из книжных шкафов
Сдувает на пол и на плечи,
На тень живую и при мне,
А рай из покаяний свит,
Посеребренный тихой фальшью...
Дрожит в заснеженном окне,
Так благостен и не перечит,
Не учит жизни, не кричит,
Не вспоминает все плохое,
Как будто завтра то, иное,
Времен молитвы, золотое,
Прольется небом в пепел плит.
Ворвется солнечной зимой,
Смахнет на руки струйку снега,
Весной потянутся побеги,
Напомнит, что уже другой
Молитве надобно учиться
И всматриваться в даль небес, 
Из слезных просек, гиблых мест, 
Уже готов на счастье биться
Фарфоровой посудой зря,
Ложиться тенью вдоль дороги,
Пусть, – даже тенью фонаря,
Молитвами у алтаря,
Цепляться буквами за слоги.
За время выставленных рам,
Когда зима уже с порога – 
И радуга, и недотрога,
Не замечает старый хлам
На книжных полках и в шкафу,
Под старым креслом у дивана,
Но только жизнь еще – как рана,
Зима, как легкий снежный саван – 
Ложится пепельно в траву.
Нестрашно... и не тороплюсь
Считать прошедших просто мимо,
Укутываться в жаркий иней, 
На цыпочках иную грусть.

 

***

Уж все молитвы сказаны
И все слова записаны,
Закованы в предательство
И выстроены в ряд.
В них теплится надеждою,
Последней божьей искрою
Нас схоронивший заживо
Январский снегопад.
Еще вчера – холодную,
Теперь, как жар, – горящую,
Бесстыдную, бесслезную
Молитву сентябрю,
Ты назови по имени,
Меня, совсем пропавшую,
И ночью посвященную
Чужому алтарю.
Там буквы – не читаются,
А ночь чернее темени,
Там голос дерзкий высушит
До пепельных ланит.
Там наважденье плещется
Последним страшным временем,
Там сердце – будто колокол Обрезанный – молчит.
Из холода и солода,
Из муки и молчания,
Когда в затылок выстроен
Казенный ряд дверей,
Когда еще не каются,
Не падают в объятия, 
Тогда еще не выпито
За здравие детей.
И крови, и предательства,
И ужаса бегущего
Из окон в переулки
К распятым мостовым…
Из всех молитв о будущем –
Неправедном и лгущем нам,
Нет ни одной, где вспомнится,
Какими стали мы. 

 

***

Все – прозрачно. И завтрашний день – 
Ни услада, ни счастье, ни вера.
Я стою среди рухнувших стен,
Вскрыты взломом картонные двери.
И куда бы ни шла – тишина
Поднебесная манит и манит.
Все прозрачно сквозь толщу огня,
Только эхо по-прежнему ранит.
И рассыпано золото вкруг –
Вся печаль да вчерашняя радость…
Тишиною все стало вокруг,
А медовая дынная сладость
По утрам все горчит и горчит,
Дразнит небо и небо – сумняше…
Все – прозрачно и странно болит
И прощает счастливых и падших.
Даже тех, с кем мне было легко,
Даже тех, кто устал озираться…
Все – прозрачно и так далеко,
Все – так близко, что даже смеяться
В окружении старых имен
Не могу, не хочу и не смею.
Я – одна на изломе времен,
Этим временем странно болею. 

 

***

У каждого свои молитвы
О днях любви.
Надгробными встают ли плитами,
Лежат в пыли,
Все – бесконечны, безыскусны, – 
Печаль, печаль…
Щепотка ледниковой грусти
В кольце зеркал.
В конце пути – неутолимы,
Сжигают дом,
Над облаками – звездный иней,
Июльский гром.
Под сердцем, за спиной, навстречу – 
Со всех сторон…
Забытой музыкой и речью
Восходит сон
За солнцем, за луной, звездою – 
Печаль, печаль…
Написано твоей рукою:
«Сегодня – жаль».
А завтра выплеснется небо,
Сойдет с ума:
Какие зряшные победы, 
И – скорый обморок, и – возглас:
Опять – одна!
Молитвы, собранные в гроздья
И – дань окна,
И – выдох воздуха немого,
По сердцу – всклень…
Тебя немилосердно много,
Забытый день,
Положенный в молитву словом,
В кольцо дорог,
О, птица, с голубиной кровью,
Тебя – в замок… 

 

***

Обожжена дотла, – навек,
До – опаленных горем век,
До – сухожилий на кулак,
Пока пиратский черный флаг
Поднимут на флагштоке днем,
Напоят досыта огнем,
Рассыплют пепел и золу
И скажут: «Просто я люблю
Твой вкус пылающих ночей,
В глазах – потухший свет огней,
Слова в бреду, слова в огне,
Тебя в голодной тишине».
Любовь, сегодня ты – добра,
Дрожишь на кончике пера…
Ты – свет, ты – боль, ты – черт, ты – бог,
Лимонной дольки сладкий сок,
Скользнувший по гортани вниз…
Наотмашь – сноп слепящих искр
Всей жизни горькой – лишь вчера
И не дожившей до утра,
С меня обет не взявшей впрок,
Что жизнь еще – какой-то рок,
Семь казней и печатей сна… 
Любовь, ты есмъ мне – Тишина,
Обитель и услада днем…
Где, разделенное вдвоем, –
Испито горестно до дна:
И ты – один, и я – одна. 

 

***

                      От любви рождается любовь
                                                          Софокл

От любви рождается любовь,
Тонким корнем прорастая в сердце…
Это завтра – горько отзовется,
А сейчас еще не нужно слов.
А сегодня все подвластно ей:
Синь небес и тихий омут ночи,
Дышит счастьем время многоточий,
Без замков, распахнутых дверей.
Всех сквозных июлей за плечом,
Время жадной крови, губ смешливых…
От любви текут неторопливо
Реки дней и горестных «потом».
Все – потом. Потом печаль на ощупь,
Сердце бездыханное у ног,
Из любви нехоженых дорог
В небесах созреет горько осень,
Жадных, жилистых – до одури в крови – 
Слов пощады и непониманья,
Из любви взрастают расставанья,
Светлая печаль: « потом живи». 

 

***

Так просто все: закатный свет
Залил все комнаты и кресла,
А выхода уже и нет,
Пусть сердцу здесь еще не тесно.
Еще, как колокольчик, – свят
Надрывный зов вчерашних песен,
О, этим светом мир объят,
Он прост со мной и даже честен.
Так – не лукав, забвеньем – глух,
Лишь золотом ложится в руки,
Он на краю святых разрух
Со мною , боже, в пропасть рухнет
Всего лишь ливнем и дождем,
К щеке прижмется лишь случайно,
Он чист, как ясный божий гром
И выше всякой дерзкой тайны.
Он помнит сердце, а уста
Давно замкнул на дни и ночи.
Давно уж эта жизнь – пуста,
А счастье – горестно короче. 

 

***

Свет жизни… Завтрашний покой – 
Не лучше прошлого молчанья,
Когда срастутся расставанья –
Мы станем небом и землей.
Последним вздохом бытия
И слезной пылью на рассвете,
На перепутье жизни к смерти –
Сгорим без дыма и огня.
Он – грел. А мы не знали, где
Его искать в ночи уснувшей,
Брать горстью время – это лучше,
Чем сгинуть в мартовской воде.
Дышать, забыв, что счастье здесь
Дождем прольется, фиолетом,
Не оставляя старых мест
Уже – другим. Уже – не нам,
Уже построенных в затылок,
А небо, сбрызнутое пылью,
Зовет к священным берегам.
Не к тем, где душам отдохнуть
Дадут с утра, стирая память,
Которая, горит, не ранив,
В которой вся земная суть –
И свет, молчанье из угла,
На цыпочках стоящих – зависть,
Листком проклюнувшимся – завязь
Любви, что мучила и жгла.
Вела от дома до угла,
До вырванных из сердца святцев,
Чтоб можно было целоваться,
Присев на краешек стола,
Чтоб можно было взять теперь
В последнем вздохе озаренья 
Последнее, как свет, прощенье
И муку сбывшихся потерь. 

 

***

Легче мне сегодня станет...
Выше кромки тополей –
С них сентябрьский елей
Льется в руки сладкой тайной :
Только небо, только тишь,
Чуть очерченная зыбкость
Пьющих небо темных крыш…
Там, в пространстве голубом,
Что едва заметно лишь,
В прорезях листвы багряной,
Стынет боль, хватая ртом,
Бьется рыбкой серебристой,
Жарче неба в красных листьях –
Небо плавится огнем.
Льется мороком вчерашним
Выцветших от горя слов,
Нет затворов, нет оков
По листве ко мне летящей
Тишине – как правде дня,
Вспугнутой забытым сном,
Там, за ангельским крылом,
Все искромсано на «нет» :
Все последние Любови
Выпиты последней кровью
Без молитвы, без огня –
Все, конечно, для меня.
Только ангел тише стал,
Только боль – еще больнее,
Только ветер рвется в двери, 
Словно это он украл
По божественной крупице
От сведенных горем лиц –
Неба скомканных страниц, 
Он ли выткал плащ зари
Пепельным багрянцем кленов,
Колокольным чистым звоном
Клал на чьи-то алтари?
Чтобы легче было знать,
Что вся кровь водицей льется,
Может, все возьмет – вернется,
Как былая благодать – 
Из невздохов у колен
Над прозрачной тонкой кожей,
Может, все случится, Боже,
В тополиный сладкий плен,
Взяв неслышным бегом сна
Беспокойной чуткой стражи…
Завтра легче станет, – скажут.
А пока: живи одна.
Ничего, что все прошло,
Кануло на дно печали,
Ждут тебя такие дали,
Взяв под Божие крыло,
Под серебряный рассвет,
Тополиный пух лебяжий,
И уже никто не скажет,
Что на свете счастья нет. 

 

***

Между небом и землей
Чьи хранишь ты свято тайны,
В окна пепельной зимой,
По утру, едва забрезжит,
Льнешь настырно сгоряча,
Ты ли – ангел, или – грешник,
Ночью – тусклая свеча,
Осыпавшая на скатерть
Белый воск холодных слез,
Ты ли, вставший вдруг на паперть
В пенном ливне майских гроз, –
Все зовешь неосторожно,
По стежку латая день,
Виноградной тонкой кожей
Чью-то брошенную тень,
Словно в платье, одеваешь,
Складки выгладив с утра,
А потом всю боль стираешь
Взмахом белого пера:
Серебристого, шального,
Бьющего наотмашь в грудь,
Света белого земного,
По щепотке горькой – суть,
По словечку в даль за далью
Из благих вестей – несешь,
Ту, что вспыхивает жалью,
Ту, что даже не зовешь,
И не знаешь – есть ли в списках,
И по чьей крови – сестра,
Что горит в последних листьях
Светом белого «вчера».
Весь небесный свет меняешь
На такой совсем земной,
А меня совсем не знаешь,
Сердце полня тишиной. 

 

***

…И жадно отчаянно воздух ловить,
Всей сутью давиться, как костью…
О, время надежды и время любить –
Вас, плачущей солнечной гроздью,
По ягодке сладкой раздать чудакам,
Голубоглазым синицам.
Как – больно, как – хочется старым словам
Внезапно – на счастье – случиться.
Дрожать паутиновой радугой дня
И длится сиреневой дымкой.
Все счастье раздали давно без меня, –
В июльской прозрачной косынке.
Нарезали дыни. Налили вина,
По именам называли...
О, время желаний, когда тишина
Шагнула с подветренной дали...
Упали все тени: одна за другой
За окоем пустословий,
О, время любви, ты сегодня со мной
Расправилось первою кровью.
По пальцам сочло, что случилось зимой,
Всю виноградную сухость
Разбавило солнцем и сладкой бедой
И кануло в обморок улиц. 

 

***

Я у милости – в служанках, 
У забвения – в пыли.
Прокаленной, горсть земли – 
Хлеб насущный каторжанки
…Как по снегу шла, молясь,
Отыскать, чего, не зная:
Запертые двери рая,
Сосланную в зимы страсть…
А она, немея, стыла
В зарешеченном окне,
Там, на самом гиблом дне,
Где без писем баба выла
И не верила, что с ней
Этот день – погоном красным,
Небом чистым, солнцем ясным,
И что он молчит все злей.
Разгребает сажу с пеплом – 
Жизнь сгоревшую дотла,
А она – из-за угла
Пахнет пытками и смертью.
И – проклятьем всех времен,
Оглушенностью и горем,
Лишь по-русски – с богом спорят
И идут со всех сторон
Гладить камни под прицелом
И просить у тишины
Умалить его вины,
Ночью помнить жарко тело…
И – прощать, прощать, прощать
По песчинке, стертой в пыль,
В жаркое горнило смерти…
Если спросят, вы не верьте:
Я – забыла. Забывать – 
Бабья доля. Бабья быль – 
Из последних женских сил 

Жизнь от смерти уводить…
Что тут помнить? Просто – жить. 

 

***

О, скорбь моя, – в каких обличьях
Ложишься мраморно на снег…
Как страшен молчаливый бег,
Как странны все твои привычки
Рвать платье с оголенных плеч,
Роняя пуговицы долу,
А снег крупинчатою солью
Похож на дикий белый смерч.
На плач младенцев в тишине,
На поступь сбывшегося всуе…
О, скорбь молящая, рисую
Морозным завитком в окне
Всю боль от сердца и до края,
До выстуженных в лед шагов,
А рядом на сто голосов
Открыты настежь двери рая.
Открыты все мои стихи
Тебя просить утишить боли,
Все начерно и наспех роли
Переложить на все грехи
Пустяшные…о, смех, о, смех:
Там, за спиной, пылает небо
И милость – снегом и по следу,
И делится уже на всех,
Не разбирая ни чинов, 
Ни памятей и всех Любовей,
Когда, напитанное солью
И громче всех моих шагов, 
Заледенеет, сбросив снег
И шаль морозную на плечи, 
Тогда по скорби станут речи
И выйдет боль из снежных рек. 

 

***

Беспощадны стали дни.
Стали ночи льдом хрустящим,
Факелом в руках горящим,
Потушили все огни
Звезд живых, живых, живых,
Огнедышащих и жарких,
Поджигавших осень в парке
Только лишь для нас двоих
Алой вязью сна и льда,
Серебром луны на счастье,
Беспощадностью участья;
Только слезы – не вода,
Не минорный шум дождей
И не чашка кофе утром…
Беспощадность стала сутью
Сжатых в точку всех ролей.
Дней, растраченных впустую
Шагом быстрым или вскачь,
Если плачется, – заплачь,
Попроси себе другую,
Осень в дивных янтарях,
Всю – в пожарах – даром, даром…
Жизнь уже почти что – кара, 
Невесомая, в слезах…
Беспощадность жжет в печи,
Топит льдом в железной миске,
Гасит вздохом ветра искры,
Раздавая все ключи
От небесных чистых врат
И от ада иже с ними,
Оставляя пеплом иней,
Только тем, кто будет свят... 

 

***

Пылают медью окна этажей,
Холодный воздух зол и тяжек.
Я жизнь ищу средь сотен багажей,
Среди немилостей, сентябрьских поблажек.
Среди постылых слов ищу закон,
Который выравняет всех и даже больше…
Надмирный свет из выбитых окон
Струится музыкой и – волоса ни тоньше.
Не выше прожитого, павшего к ногам,
Не слаще проклятого, суженого небом.
Дай, Боже, мне ворваться по слогам
К тому, что стало музыкой и хлебом.
Что в сентябрях от мудрости молчит
И снегопадами легчайшими рыдает,
Что медью солнечной бестрепетно звенит,
От жизни и от смерти отлучает
Земным мгновением и звездами с утра
Там в поднебесье, где и богу вольно,
Пора, мой друг, наверное, пора
Сказать душе, что ей уже не больно. 

 

***

Не пытай. Я уже не твоя.
Я – ничья, по большому счету,
Как тогда, ломая оплоты,
Шла в слезах, нагая заря.
Ну и что? Все равно ведь мимо,
Все равно – всегда нелюбима,
В чем душа, боже, держится ночью,
Разгораясь от вспыхнувшей строчки.
Если б знала, что выйдут навстречу,
Станут выть и кидаться на плечи
Зимы – ужасом, голодом – вскачь,
Хочешь – вой, хочешь – пой, хочешь – плачь.
А захочешь вдруг завтра позвать
Всех, кто молча позвал умирать, – 
И придут, и утешат, солгут,
Даже имя мое назовут.
Только я все не помню – зачем
Из крылатых обугленных стен
Шли на запад, а кто на восток
Сорок вырванных памятью строк.
С ними – проще. Я с ними в огонь,
Только бедное сердце не тронь,
Столько странных надуманных тем…    
Столько боли, что стала хотеть
Над землею, как птица, взлететь,
Повторяя – я больше ничья,
Нет на свете того алтаря,
Нет на свете ни правды, ни лжи,
Нет на свете вообще – ни души!
Я с рождения, боже, одна,
Я и богу – сама тишина,
Каземат и палач, и закон,
Сорок вырванных с мясом погон,
Я – любовь на ладони ничьей,
Не печалься о жизни моей.
Не прощайся – простимся потом,
Когда жизнь вспыхнет белым огнем,
Станет пепельным ужасом дня, 
Вот тогда и живи без меня. 

 

***

Горько-горько, тихо-тихо
Встанет ночь над белым светом.
Нарисую штрих за штрихом
Что случится после смерти.
Что молчало странно долго,
Замирая сразу в сердце,
Что копилось тяжким долгом,
Заставляя вдруг всмотреться
В даль светлеющего неба,
В тех, что вдруг придут проститься,
В тех, что встанут возле гроба,
Не умеючи креститься.
Ни заплакать, ни запомнить,
И ни проводить, как нужно...
Святый Боже, свети горний,
Словно волки – стаей кружат…
Забирают дни и ночи,
Небо за окном рассветным.
Видно, кто-то напророчил
Жизнь по завещанью смерти.
Вместо крови высек пламя,
Бросил в ноги век проклятый,
Целовал и тут же ранил Беспощадностью объятий,
Слов, что стали выше смысла, 
Горьких-горьких, тихих-тихих…
Вспоминайте в этой жизни
И не поминайте лихом. 

 

***

Еще жива, но жизнь ушла рывком
В распахнутые двери настежь.
Тебя встречают мельком и кивком,
Заплакать бы, но нет – не плачешь.
В осеннем окаянстве правды нет,
Там не зажгут ни свечки, ни лучины,
Скорей всего, там даже жизни нет
Без всякой видимой на то причины.
Там тихо собирают палый лист,
Грибы в корзины и печаль земную,
Сентябрьский воздух благостен и чист,
Напоминает жизнь совсем иную,
В которой я никак не разберусь;
Все двери настежь – и куда уж шире,
Там на страницах белых мокнет грусть,
Забыв, что в этом окаянном мире
Чернила высохли в начале сентября,
Не дав душе желанного исхода,
Лишь день и ночь и новая заря 
Стоят в дверях в любое время года
Пытают жаркий воздух забытьем,
А кровь, как дождь, процеживают ситом
И делят жизнь на «завтра» и «потом», 

Забыв о том, что все давно убиты. 51

 

***

Начало есть – небытие,
Томленья духа и наука,
Ломая лед, идти вперед, 
Все двери открывать на ощупь,
Все помнить: этот страшный год, 
Каким он был тогда сторуким,
Как крался мягко в тишине, 
Лишая слуха и дыханья… 
Хватался за грудки упрямо –
Молчал, молчал, молчал, молчал…
Жег свечи, капал воск на блюдце;
Уж бисером вокруг – все тайны,
Уж небо, павшее с горы,
Разбилось о мои колени,
А бог шарманку все крутил,
Все слушал, где там плачет Мальчик… 
И что здесь жальче или проще:
Загубленная тень в саду,
Лед – тоньше слюдяной стрекозки?..
Никто не отменял игры,
Не звал, как раньше, просто в гости
Любовью из последних сил,
Хлебнувший дыма папироски, 
Не окружал, не величал – 
Гнал бездорожьем и безбожьем! 
Писал подметные листы,
Стыдливо окуная пальчик
То в жизнь мою, То в кровь его,
Затвором щелкал: ждал начала.
Я в смерти этой – жизнью стала,
Я раем стала, оголяя
Вчерашний ужас «ничего…»
Начало – это лишь мосты,
С которых все концы – под воду,
Любя, шутя и предавая,
Взыскуя неба, ада, рая… 
О, боль – каким ты чтешься годом?
У времени – начала нет,
Погон, кокарды, эполет:
Одно лицо, один лишь путь,
У времени – всеядна суть:
Всегда – наотмашь! 

 

***

Царство земное и царство небесное
Здесь:
В тесной каморке под сгорбленной лестницей – 
Памятью мест.
Памятью – осенью, памятью – зимами, 
Боже, спаси…
Холод на сердце, остынувшем инеем.
Сны.
Все перепуталось, сцеплено заживо
Ночью глухой.
Может, в Порфире, а может быть, ряженым,
Да – на разбой?
А на любовь – с кистенем, будто с дудочкой, 
боже, молчи…
Царство небесное кружится, кружится,
Прячет ключи.
И ни в игольном ушке не протиснуться,
Ни – к алтарю…
Царство земное сентябрьскими листьями
Славит зарю.
Пестует, бедную, славит молитвою…
Только ведь я
Небо свое обрезаю, как бритвою, – 
Глыбы огня! 
Ливни и грозы, июни и марты
Взяли в полон.
Впору опять мне за школьную парту
Вспомнить, кто – Он… 

 

***

У Бога нет имен,
Там все совсем не так:
Там – день со всех сторон,
А может, только мрак.
А может, только тишь
Холодным снегом спит,
Сплетая царство крыш,
Там сердце не болит.
Там горечь пьют вином
Из белых кружек сна,
Там за пустым окном
В ознобе тишина
Слетает мягко вниз,
Ломая тонкий лед,
Из виноградных брызг
Настаивают год.
Мою судьбу хранят,
А песен не поют…
Там день и ночь молчат,
Когда на суд ведут
Родиться или стать
Полынною звездой,
На всем его печать –
Над телом и душой. 

 

*** 

Там, за окном, – и свет, и тьма, 
Там тишина в миноре тлеет...
Еще ворчит в углу зима,
Но скоро вспыхнут все аллеи
Зеленым, нежным и сквозным,
Из клейких почек свет роняя,
Окутав небо голубым,
А ромовый кусочек Рая
Вдруг подадут тебе на стол 
Ни к чаю и ни к кофе даже...
Не скрипнет половицей пол,
А ангелы еще не скажут:
«Пора уже, пора взлетать
И отпускать, не помня власти,
Держать в руках его печать,
И взращивать чужое счастье,
Как почку и один листок,
Как это небо голубое,
С утра сорвать немой замок 
Со всех кладовок дорогого,
Взлелеянного, будто пух,
И вынянченного млеком зимним... 
О, тишина моих разрух,
Отсвечиваешь темно-синим… 
Прозрачным сколом дней лихих,
Березово шумишь над ухом,
О, тишина, всего лишь – штрих
С отточенным весенним слухом.
Влетаешь ветрено легко,
Шуршишь страницами, не глядя...
Как эта память далеко
С ее весенним диким садом,
Аллеями из глубины
Сквозь кружевную дымку мая...
Как не хватает тишины
На блюдечке – кусочка Рая...

 

***

Горечь – имя ложится на тихие зимы,
Вгрызлась волчье в подвал и в чердак,
Невесомый, лебяжий серебряный иней
И январский в ночи кавардак.
Автоматы и кофе солдатам готово…
Я – жива, но для них – умерла.
Этой горечью бедное сердце объято,
Стала жизнь между пальцев – зола.
И могильного камня не помнят, не ищут,
Слов не ищут, а лишь палачей,
И бумаги молитвенно пишут и пишут,
Сколько страшных и долгих речей.
Сколько пыток, хоть руки совсем и не крутят,
Сколько ужаса встало стеной…
Сквозь каленые черные страшные прутья
Ангел рвется ко мне тишиной.
Как земля надорвалась беспечным молчаньем,
Как беременно небо от слез…
Горечь , имя твое – на ветру расставанье,
На крещенский и лютый мороз
Волокли не молитвы и скорбные плачи,
А невинную душу мою…
Вот, и выдали смертью за ужин на сдачу,
Белым ангелом в тихом раю.
И – не знать бы, но только я помню и знаю,
Что у горечи – имени нет! 
Жмется пепельно сердцем к последнему краю,
Отнимает и воздух, и свет. 

 

***

Как по холоду шла я, шла…
Бесновалась пустыня сзади,
Нет ни крыши и нет угла,
Смерть и голод шагали рядом.
А предательство жгло мосты,
Все глумилось и билось насмерть,
Окрестило чужие лбы,
Расстелило для праздных – скатерть.
Вот и боль истончилась в пыль,
Разоснежила крыши светом…
Этот день безответный стыл,
Ночи все разметал по ветру.
Натекал слюдяной смолой,
Все впивался корнями в камень,
Сыпал пеплом, в лицо – золой,
И пытал меня утром ранним.
Ждал ответов и ждал мольбы – 
У предательства есть ли сроки?..
За него я дожгла мосты
И отправилась в путь далекий:
Без имен, без фамилий, лет,
Где у горя судьба такая –
Было горе, а стало – свет
У последнего в жизни края.
Было болью, а стало сном
И холодным рассудком зрячим… 
У предательства все – «потом», 

Даже счастье мое – на сдачу. 

 

Художник: И.И. Левитан.