По волнам памяти. Последняя экспедиция

Осенью 1983 года мой друг – капитан «Гуцула» Николай Пархомец был переведен на дизель-электроход «Мореход». Он звал меня с собой, руководство «Магаданрыброма» не возражало, но я, возомнивший себя незаменимым на борту «Гуцула», остался на прежнем месте. О чем позже не раз горько пожалел. И сейчас, почти сорок лет спустя, понимаю, что согласись тогда на переход, я бы до сих пор жил и встретил бы старость в родном Магадане. Но жизнь не терпит сослагательных наклонений – что вышло, то вышло.

Новым капитаном был назначен человек, называвший себя Виктором Федоровичем, фамилия его вылетела из памяти. Да и вряд ли она соответствовала действительности. 

Во время работы в «Магаданской правде» я близко сошелся с зав. отделом информации
Владимиром Владимировичем Кимом. Он был корейцем, но, сохранив свою знаменитую корейскую фамилию, стал Владимиром Владимировичем. На самом деле звали его Ким Дюн Хо, что означает, как он сам мне объяснил, «Серебряное озеро» или что-то вроде этого. Ким Дюн Хо до переселения в СССР, работал переводчиком в ЦК Компартии КНДР. И когда выживший из ума его однофамилец Ким Ир Сен принялся истреблять соратников, всю его семью фактически спас от смерти и вывез в Россию корреспондент «Правды» в Корее, Герой Советского Союза легендарный Сергей Борзенко. С легкой руки Володи Кима я принялся было изучать корейский язык. Правда, безуспешно. Хорошо мне запомнилось лишь слово «сурь/ль» – «водка» и корейское матерной ругательство «си бара канасики», от перевода которого воздержусь. «Канасики» я впоследствии не раз повторил в адрес нового капитана. 

Этот человек, кореец по национальности, носил другие фамилию и имя, а подлинные никто из нас не знал, да и знать не хотел. Паскудным типом оказался так называемый Виктор Михайлович. До этого он был капитаном зверобойного судна, принадлежавшего «Сахалинрыбпрому». Его экипаж бил котиков на лежбищах Шантарских островов. Очаровательных, доверчивых ластоногих истребляли сотнями – взрослых из ружей, малышей баграми. Мы, рыбаки, презирали этих палачей, не считали их моряками.

Гарем северного морского котика                                      Морской котик еще живой

Наш кореец, по слухам, был замешан в какой-то грязной криминальной истории, но, благодаря чьей-то мохнатой лапе, избежал судебного преследования и отделался «ссылкой» в Магадан. С собой на «Гуцул» он привел двух амбалов кавказской национальности, в судовой роли они фигурировали как рыбообработчики, но на самом деле целыми днями жрали водку и приставали к нашим девчатам. Я спросил капитана, что все это значит. 

– Это мои друзья и земляки, – кореец явно издевался надо мною. – Не надо их трогать.

– Заставьте их работать и вести себя прилично, – ответил я. – Иначе выйдет большой скандал, на этих ваших земляков уже поступало от женщин немало жалоб. 

– Ты мне угрожаешь? Смотри, как бы не пришлось пожалеть!

– Во-первых, не «ты», а «вы». Я с вами на брудершафт не пил. И, надеюсь, Бог избавит меня от такой чести. Во-вторых, я вас предупредил, делайте выводы, капитан. – Как первый помощник, «комиссар», я считал своим долгом предупредить его о последствиях творимого им беспредела. 

Это была моя первая стычка с корейцем. Нужных выводов он, конечно, не сделал, да я не очень ожидал этого. Скандал не заставил себя ждать. Уже через пару дней старпом привел ко мне в каюту заплаканную матроса-уборщицу Ксюшу. Самая юная из девушек «Гуцула», Ксюша была стройна и миловидна и при этом отличалась скромностью. На борту она работала уже третий год и за это время никто из наших парней не мог похвастать тем, что сумел покорить ее сердце. «Ждет прынца на белой лошади», – злорадствовала вторая матрос-уборщица Шура Дурнева. Пьяный амбал кавказской национальности, который пытался изнасиловать Ксюшу, мало походил на «прынца». Слава Богу – мужская часть нашего экипажа прекрасно понимала, чего можно ожидать от телохранителей капитана, и в тайне караулила каждый их шаг. На помощь Ксюше пришли боцман Николай Великий, с которым, к слову, я, будучи матросом, одновременно проходил службу на крейсере «Дзержинский», и электрик Боря Иванов. А потом и другие рыбаки подтянулись. Насильник получил от них по заслугам. Могло достаться и капитану, который решился матерно отругать моряков, спасших от насилия девушку. Бунт на борту «Гуцула» удалось предотвратить, пообещав экипажу передать насильника в милицию. Капитан при этом трусливо заперся в каюте.

Чтобы выполнить обещание, я распорядился запереть хулигана в баталерке и доложил о случившемся по радиотелефону начальнику экспедиции Згодько. Тот, выслушав меня, посоветовал не поднимать лишнего шума. Я понял, что руководство экспедиции решило спустить конфликт на тормозах и отправил радиограмму своему другу – секретарю парткома Старкову. Через день к нашему борту пришвартовался милицейский катер из Усть-Большерецка, следователь допросил потерпевшую и свидетелей происшествия, затем, захватив с собою подозреваемого, отбыл восвояси. Чем все это кончилось, мы так и не узнали. Ясно было лишь одно: истинный виновник происшедшего – капитан «Гуцула» вышел из воды сухим. 

Поверив в свою безнаказанность, кореец потерял остатки совести. Дальнейшие события показали, что целью его была нажива и только нажива. Глубокой ночью к «Гуцулу» швартовались чужие промысловые суда и перегружали на наш борт свой улов. В это время в каюте капитана шли пьянки. Наши сейнера, закрепленные за «Гуцулом», вынуждены были торчать без работы на якоре, ожидая, когда дойдет до них очередь. Выяснилось, что суда, которым наш капитана отдавал предпочтение, принадлежали «Сахалинрыбпрому», где прежде работал наш кореец. «Сахалинрыбпром» был единственном из пяти дальневосточных предприятий, не имевших своих плавбаз, его рыбаки вынуждены были идти на поклон к капитанам рефрижераторов других флотилий. Порой, как в нашем случае, это стоило немалых денег.

Путина в разгаре

Однажды ночью ко мне пожаловали два капитана закрепленных за «Гуцулом» сейнеров – Николай Коваленко и Иван Петков. 

– Вот что, комиссар, мы от лица всех двенадцати экипажей заявляем, что работать с вами больше не намерены. Так и передай этому ублюдку.

– Ну так и скажите ему это сами!

– Он своих не принимает, у него банкет с сахалинцами.

– Ну так пошли к нему в гости, сообщим ему о вашем решении. 

У двери каюты капитана нас остановил оставшийся на борту его кавказский телохранитель. 

– Капитан не принимает, он занят важным делом!

– Ты, Иван, только посмотри: мсье капитан завел себе швейцара-вышибалу! А ну посторонись, гнида, не то сиганешь за борт! – сказал Коваленко.

Отстранив «швейцара», он постучал в дверь каюты, запертую изнутри. Возбужденные голоса ночного застолья за дверью стихли, голос хозяина каюты не оставлял сомнения в том, что тот пьян в стельку:

– Я приказал меня не беспокоить, у меня важная встреча с высокими гостями! Пошли все на ...!

– Высокие гости ждут тебя здесь, – произнес Коваленко. – А своих пошли туда, куда ты послал нас, мерзавец!

– Откройте, капитан, к вам делегация действующего флота! – сказал я.
 
Не стану описывать подробности состоявшейся в каюте капитана беседы. «Гости», – а это, как выяснилось, были капитаны двух сахалинских сейнеров, в это самое время перегружавших улов на «Гуцул», – немедленно испарились, мордобоя удалось избежать, хотя наши рыбаки были настроены по-боевому. Но разговор шел на повышенных тонах, и поскольку капитан почти не отдавал себе отчета в том, что происходит, требовал продолжения и неукоснительных выводов. И выводы последовали, но оказались крайне мягкими для обнаглевшего виновника этого безобразия. Расследование показало, что денег от сахалинских рыбаков капитан «Гуцула» якобы не получал, принимая у них улов по дружбе. Я спросил у начальника экспедиции Згодько, почему виновник фактически избежал наказания. «Лошадей на переправе не меняют», – последовал ответ.

Забегая наперед, скажу, что лихоимец оставался капитаном «Гуцула» и в ходе двух последующих экспедиций – нерестовой сельди и лососевой. Я в них не участвовал. В апреле, после всех описанных событий, я получил радиограмму от жены. Она сообщила, что в «Магаданской правде» напечатано объявление об обмене квартир – елгавской, в Латвии, на магаданскую. Родители жены жили в Риге, там родилась наша дочь. «Другой такой возможности не будет, – писала жена. – Если ты согласен, вышли доверенность, я все оформлю до твоего возвращения». Настроение было, понятное дело, паскудное, и я отправил радиограммой доверенность на обмен. В конце мая, когда экспедиция завершилась и мы вернулись в Магадан, обмен был фактически осуществлен. Оформив отпуск с последующим увольнением, я вылетел в Латвию. 

Конечно, здесь началась моя новая жизнь, но связь с Магаданом я не терял. В начале осени кто-то из друзей прислал мне вырезку из «Магаданской правды». В заметке сообщалось о том, что бывший капитан дизель-электрохода «Гуцул» осужден на пять лет за хищение и сбыт продуктов рыбного промысла. В письме сообщалось, что кореец прокололся на краже икры. Во время лососевой путины на борту «Гуцула» засаливали шесть тонн красной икры, которою затем на Ольском рыбозаводе закатывали в банки. Так вот, кореец и его сообщники ухитрились похитить у государства почти центнер этого деликатеса. Прятали ворованную икру в фальштрубе судна, где был оборудован тайник. Икру по ночам закатывали в банки, купленные по дешевке у несунов того же рыбозавода. Взяли воров с поличным, при попытке реализовать краденное через магаданский магазин «Океан».

Попыток устроится на суда Латвийского морского пароходства или рыбопромыслового флота я не предпринимал. С приходом горбачевской «перестройки» страна стремительно катилась в пропасть, и надо было что-то делать, чтобы не скатиться туда вместе с ней. Как это происходило, расскажу как-нибудь в другой раз.