«Не мудрствуя лукаво…» Часть I

К 120-летию Е.А. Благининой.

Часть I

Со стихами Елены Александровны Благининой (1903–1989) у людей разных возрастов и уже нескольких поколений наверняка связаны самые ранние и самые светлые, тёплые воспоминания: о детстве, родительском доме, семье и прежде всего – о маме. Облик поэтессы с добрым миловидным лицом, участливым взглядом на многих её фотографиях излучает прямо-таки материнскую заботу и нежность, добросердечие, отзывчивость, чуткость. 

Вот какая мама – 
Золотая прямо! 

Эти знаменитые стихотворные строчки Благининой – словно и о ней самой, и о каждой любящей и любимой маме. 

А ещё Елена Александровна своей наружностью напоминает учительницу прежних времён – терпеливую, внимательную, любящую детей не «по долгу службы», а самозабвенно, по-настоящему. Ту, что называют «учитель от Бога». Таких педагогов сейчас почти уже не встретишь. 

Поэтесса в кругу школьников и учителей (третья справа в первом ряду). 1939 год

Неслучайно Благинина – внучка православного сельского священника с необычайно светлой и ласковой фамилией Солнышкин – с ранней юности мечтала стать учителем, воспитателем детских душ, вселять в них «разумное, доброе, вечное». Ей желалось, чтобы каждый ребёнок, по евангельскому слову, «преуспевал в премудрости, и возрасте, и в любви у Бога и человеков» (Лк. 2:52). 
В 1921 году девушка начала учиться в Курском педагогическом институте. Жизнь в те годы у большинства советских людей была бедная, трудная. «Одежда плохая, но хожу, – писала Елена об институтских занятиях. – Быта не замечаю – полна стихами». Курский союз поэтов принял Благинину в свою организацию. Молодая поэтесса вспоминала то время с восторгом: «Мир засиял такими красками, таким торжеством... Блок, Брюсов, Белый, Пастернак, Асеев, Ахматова, Цветаева, Есенин, Маяковский – поэты, которые до вступления моего в кружок были мне совершенно неизвестны. Много читала. Писала стихи».
Любовь к поэтическому творчеству возобладала, взяла верх над стезёй педагогической. В 1922 году Благинина уехала в Москву и поступила в Высший литературно-художественный институт. И снова – нужда, бытовая неустроенность, бедность: «В Москве я оказалась без дома, без денег, без работы». И вновь – поэтический энтузиазм: «Тогда впервые увидала и услыхала Маяковского, Асеева, Пастернака, Сельвинского, Антокольского и др.»
В Елене Александровне открылось её подлинное призвание истинного детского поэта. Благодатью веет от стихотворений Благининой, посвящённых и адресованных детям. Задушевные милые строчки словно бы подтверждают фамилию их создательницы, корень которой – благо. У каждого глубоко в душе берегутся благининские стихи как знак далёкого детства. Когда вдруг всплывут они из тайников памяти, человек даже преклонного возраста способен ощутить благость, непосредственность этих поэтических строк и на миг превратиться в того ребёнка, каким он был когда-то давным-давно. Но, может быть, забыл об этом, казалось бы, навсегда.

Деревья те, что мы любили,
Теперь срубили…
Цветы, которые мы рвали,
Давно увяли…
То пламя, что для нас горело,
Других согрело…
Сердца, что рядом с нами бились,
Остановились.
И только песня остаётся
И всё поётся,
Всё поётся…

О благодатной силе воспоминаний детства глубоко размышлял Ф.М. Достоевский (1821–1881), который в собственной семье был прекрасным отцом, талантливым педагогом и воспитателем, внимательным ко всем проявлениям детской натуры. Он делал всё, «что можно бы сделать трудом и любовью, неустанной работой над детьми и с детьми, всё, чего можно было бы достигнуть рассудком, разъяснением, внушением, терпением, воспитанием и примером». Писатель знал, как много значат воспоминания, вынесенные из детства, из родительского дома, поэтому так заботился о накоплении светлых благих впечатлений в своих детях. «Сердечная, всегда наглядная для них забота ваша о них, любовь ваша к ним согрели бы, как тёплым лучом, всё посеянное в их душах, и плод вышел бы, конечно, обильный и добрый», – обращался в «Дневнике писателя» ко всем родителям Достоевский. Он воспринимал пору детства как спасительную духовную ценность, способную повлиять на последующее развитие человека и даже определить его судьбу: «Без святого и драгоценного, унесённого в жизнь из воспоминаний детства, не может и жить человек».
О том же говорит и любимый герой Достоевского в его последнем романе «Братья Карамазовы» (1881) Алёша Карамазов, обращаясь к мальчикам-гимназистам: «Знайте же, что ничего нет выше, и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное ещё из детства, из родительского дома. Вам много говорят про воспитание ваше, а вот какое-нибудь этакое прекрасное, святое воспоминание, сохранённое с детства, может быть, самое лучшее воспитание и есть. Если много набрать таких воспоминаний с собою в жизнь, то спасён человек на всю жизнь. И даже если и одно только хорошее воспоминание при нас останется в нашем сердце, то и то может послужить когда-нибудь нам во спасение».
Стихи Благининой о детях и для детей дарят именно такие воспоминания.
«Будьте как дети» – этот призыв Христа продолжает оставаться вечно новым и актуальным, как и Новый Завет в целом. В Святом Евангелии детская душевная чистота и естественность возносятся на неизмеримо высокий духовный уровень по сравнению с мудрствованиями взрослых, погружённых в губительное коловращение житейской «суеты сует». На вопрос Своих учеников: «кто больше в Царстве Небесном?» (Мф. 18: 1) – Христос даёт ответ, казалось бы, парадоксальный: «истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в Царство Небесное; итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном; и кто примет одно такое дитя во имя Моё, тот Меня принимает» (Мф. 18: 3–5). В системе христианских духовных ценностей и евангельских антиномий последние становятся первыми, меньшие – большими. 
Подобным было и мирочувствование Благининой. Ей не по душе надменные расчётливые умники-рационалисты, утратившие свет духовный, не замечающие истинной красоты нерукотворного Божьего мира: 

Мне жаль суровых и надменных.
Пусть мир их сложен, пусть богат,
Они чудес обыкновенных
Не видят, видеть не хотят.
Им хлеб – не всласть,
Вода – не в милость,
Им ночь – не в отдых,
День – не в свет.
В них как бы радуга затмилась,
Весь пыл её сошёл на нет.

Сама поэтесса – в кругу тех, кто не утратил душевной ясности, по-детски чистого восприятия жизни, сохранил Божьи заветы добра, красоты и правды и готов щедро делиться ими, одаривая людей «цветами радости»:

А мы, не мудрствуя лукаво,
Стоим на страже простоты,
Даря налево и направо
Житейской радости цветы. («О тех, кого мне жаль»)

В благининском нелукавом творчестве дети обрели свой голос. Маленьким героям доверила поэтесса право самим рассказывать о себе и о том, что они видят, чувствуют, о чём думают, как постигают мир. Впервые русская лирика зазвучала такими чистыми, звонкими, неподдельными детскими голосами. Интуитивно чуткое проникновение в возрастную психологию, дар понимания души ребёнка, талант любви, которым от Бога изобильно была наделена Благинина, сделали возможным то, что в её стихах своим собственным языком заговорили и дошколята-малыши, и первоклашки, и ребятня постарше. 

«Посидим в тишине» – пожалуй, самое известное из детских стихотворений Благининой, любимое многими поколениями детей и мам. Девчушка – хозяйка приутихших игрушек – вместе с ними замирает, оберегая мамин сон, сдерживает свою энергию, желание поиграть, попеть. 
Всего лишь единственная строка в начале стихотворения, снабжённая выразительным многоточием: «Мама спит, она устала…» – говорит о многом, содержит, в том числе, социально-политическое содержание. В стране Советов женщина должна была быть, что называется, «многостаночницей»: работницей или колхозницей, ударницей труда на производстве, общественницей вне работы, нередко участницей кружков художественной самодеятельности, хранительницей семьи как «ячейки общества», примерной женой, заботливой матерью. И, конечно, вечной труженицей в домашнем быту: кухаркой и посудомойкой, швеёй и вязальщицей, гладильщицей и прачкой, горничной и огородницей на подсобном земельном участке – всего не перечислить. Такое положение дел никого не смущало. В те годы утверждалось: «Советская женщина должна всё успевать!» Неудивительно, что в благининских стихах такую женщину-мать, утомившуюся от бесконечной круговерти забот и хлопот, сморил сон посреди бела дня – наверное, в единственный её выходной. 
Заботливая дочка не позволила шаловливому солнечному лучу потревожить маму, и говорящий лучик присмирел, согласился, тоже проявил жалость и снисхождение: 

Луч метнулся по стене, 
А потом скользнул ко мне. 
– Ничего, – шепнул он будто, –
Посидим и в тишине!

В «Стихах о ёлке, о сером волке, о стрекозе и о бедной козе» маленькая героиня трогательно заботится о ёлочных игрушках, чтобы им было удобнее, безопаснее; заводит с ними беседу:

Люблю я у ёлки одна посидеть. 
Люблю я как следует всё разглядеть: 
Какие игрушки, не скучно ли им,
Иль кто недоволен соседством своим. 
Вот рядом с Морозом висит стрекоза. 
А с волком зубастым, смотрите – коза. 
Я думаю, холодно тут стрекозе 
И очень уж страшно бедняге-козе. 
Я рядом с Морозом повешу звезду, 
А козочку эту сюда отведу. 
Тут, кстати, цветочек расцвёл золотой 
И солнышко светит… – 
Ну, козочка, стой! 

Видя и слыша эту участливую выдумщицу под новогодней ёлкой, поневоле вспомнишь и свои ёлочные игрушки – фамильные, сохранившиеся ещё от бабушек и от родителей. У кого из нас не дрогнет сердце при виде старинной ёлочной игрушки! И тогда невозможно не согласиться со знатоком детских душ, великим писателем-христианином, классиком мировой рождественской литературы Чарлзом Диккенсом (1812–1870): «Ведь так отрадно порой снова стать хоть на время детьми! А особенно хорошо это на Святках, когда мы празднуем рождение Божественного Младенца».

Продолжение следует...