По волнам памяти. ЧП на борту рыболовецкой плавбазы

Стоя на крыле ходового мостика, я наблюдал за перегрузкой улова с борта сейнера «Панютино» в каплёр нашей плавбазы. И думал о том, что не только ради добычи и уж совсем не ради романтических приключений на целых полгода мы отдали себя этому унылому, неприветливому простору. Всё гораздо проще. Жизнь на планете Земля когда-то зародилась в воде. Какая-то часть жизни волею Творца вышла из воды и навсегда утвердилась на суше. Но, как поётся в некогда популярной песенке, венец природы (так он называет сам себя) человек, без воды – и ни туды и ни сюды.

Вот и мы в очередной раз покинули милый сердцу берег и, круша ещё неокрепшие льды Охотского моря, отправились на лов минтая. Мы – это флотилия объединения Магаданрыбпром, наш дизель-электроход в роли плавбазы «Гуцул» в том числе.

Морское царство, в которое мы, как всегда, бесцеремонно готовы были вторгнуться, встречало нас без особого восторга. Густой туман, шторм, промысловая обстановка на троечку. Хотя кое-кто был нам искренне рад. Восторженным рёвом встречал нас старый знакомый – матёрый морской лев, то бишь сивуч, Фима. Его гарем последние две минтаевых путины кормился под бортом нашего «Гуцула». Неподалёку в северном промысловом коридоре располагалась флагман флотилии – плавбаза «Комсомолец Магадана», которая принимала рыбы вчетверо больше, чем мы, но Фима почему-то облюбовал наш рефрижератор. Может быть, потому что наши моряки не жалели для его компании прилова. Это была тихоокеанская треска, весом с хорошего поросёнка, навага, окунь и другие породы рыб, не являвшиеся объектом лова. А Фимой этого льва прозвали по аналогии с судовом обжорой рефрижераторным машинистом Фимой Кацем. Жена Фимы – красавица Римма, помощница кока на судовом камбузе время от времени грозилась развестись с ним из-за его неумеренного аппетита:

– Боюсь, что в один прекрасный день этот объедала сожрёт на десерт и меня!

В том, что именно гарем нашего старого знакомого вновь прописался под бортом «Гуцула», сомневаться не приходилось. Спутать Фиму с каким-то другим морским львом было невозможно. Свидетельство тому – глубокие шрамы на его невозмутимой морде, которые он приобрёл, отстаивая неприкосновенность своего гарема в нешуточных схватках. Гарем Фимы насчитывал четырнадцать жён. Кроме того, в этом семействе присутствовал молодняк, в том числе и уже подросшие самцы. Их хозяин гарема кормом не обеспечивал, они добывали рыбу сами. И уплывали на охоту скопом или по очереди. Сосчитать их было невозможно.

Радостным криком приветствовали нас и чайки. Уже первый приём улова показал, как бедные птицы проголодались, ожидая нас. Чайки буквально сыпались в каплёр и одну за другой заглатывали рыбу. Пока не набивали брюха до предела. Не поместившиеся рыбины торчали у них из клюва. Все попытки взлететь, как правило, были тщетными, приходилось отрыгивать халяву, затем чайки, тяжело планируя, плюхались за борт. Там они дрейфовали по нескольку часов, переваривая добычу. Затем всё повторялось. Двенадцать закреплённых за нами сейнеров сдавали нам улов непрерывно, днём и ночью, бесчинство чаек было так же непрерывным.

Каланы, или камчатские бобры, одни из самых очаровательных существ, которых я когда-либо встречал. Наше появление в северном коридоре промысла они отметили демонстрацией нежной любви. Посмотрите, как, покачиваясь на охотских студеные водах, калан обнимает свою верную и единственную подругу. Гарем морского льва ему непонятен и, надо думать, неприятен. У него другие ценности. Вскарабкавшись с подругой на льдину, он тут же ныряет и, появившись вскоре на поверхности, протягивает ей в своих четырехпалых ладошках пойманную рыбку. 

Трагедия калана в том, что он обладает самым ценным среди пушных зверей мехом, мех калана ценнее даже соболиного. Ясное дело, охотники мастей истребляли этих милых, доверчивых зверьков беспощадно. В конце концов, защитники природы добились в ООН полного запрета на их отстрел. Большинство охотников тут же переквалифицировались в браконьеры, которым все запреты по барабану. Так что популяция каланов на планете, как это ни прискорбно, неизменно сокращается... 

Все эти мои размышления были прерваны безрадостной вестью, которую принёс зам. капитана по производству Кичий. Бригада рыбообработчиков в составе шестнадцати человек не вышла на смену. Все были мертвецки пьяны. И мы – я, старпом, Кичий, и боцман – спустились на нижнюю палубу, где располагалась каюта пресловутой бригады. Зрелище было обалденным. 
Полуодетых парней будто бы настиг внезапный столбняк: они заснули кто лёжа, кто сидя на койках. А один спал, стоя на коленях, в обнимку с двадцатилитровой бутылью, наполовину заполненной, судя по всему, брагой. 

Сразу стало понятно: собственно брага не смогла бы свалить с ног шестнадцать здоровенных парней. Судя по всему, в неё была добавлена изрядная порция спирта или самогона. Кто снабдил бригаду дрожжами, сахаром и спиртом, где они настаивали брагу, – всё это предстояло выяснить позже. Предстояло так же доложить о происшествии по команде: начальнику экспедиции Згодько, зам. директора Магаданрыбпрома Васильчикову и секретарю парткома Старкову. Ничего хорошего ждать лично мне не приходилось: случившееся – результат просчётов первого помощника капитана в воспитательной работе. В лучшем случае лишат премии за путину. В худшем – снимут с работы. Честно говоря, я был готов к худшему. Происшедшее повергло меня в уныние и апатию. Однако я распорядился срочно сформировать бригаду из моряков, свободных от вахт, составить протокол изъятия и уничтожения нелегального спиртного напитка. Брагу вылили за борт через шпигат правого борта. Я наблюдал, как сивуч Фима подплыл к шпигату и тут же пустился наутёк, понюхав это пойло. И тут же услышал крик боцмана:

– Помполит, берегись!

Я оглянулся. Боцман и два подоспевших ему не помощь матроса успели перехватить и скрутить парня, замахнувшегося на меня топором. Это был тот самый пьянчуга, который спал стоя на коленях в обнимку с бутылью, чьё содержимое уходило сейчас на дно Охотского моря. Он отчаянно сопротивлялся, матерился и в итоге был заперт в баталерку боцмана, где хранились краски, швабры и прочий боцманский инвентарь. 

– Ну и что с ним делать дальше? Он ведь готов был зарубить вас топором! – спросил боцман.

– Посмотрим, что скажет на это капитан.

Капитан-директор «Гуцула» Николай Пархомец, обычно невозмутимый, был весьма озадачен случившимся. Он совсем недавно прибыл к нам из Севастополя, где работал сменным капитаном в рыбопромышленном объединении «Атлантика». Ничего подобного на судах «Атлантики» просто не могло произойти. 

Впоследствии выяснилось, что именно пытавшийся зарубить меня рыбообработчик (фамилии его я уже не вспомню, а вот погоняло врезалось в память. Якут наполовину, раскосый и скуластый, он в своём блатном окружении звался Японцем) был сценаристом и постановщиком этого спектакля. Всем необходимым для изготовления браги его снабдила сожительница Валентина, работавшая на камбузе «Гуцула» пекарем. Кстати, знал я её не первый год, прежде никаких нареканий она не заслуживала. Со своим сожителем познакомилась прошлым летом в одной из весёлых компаний. Как оказалось, парень был лидером Марчеканской шпаны, уже отбывшим срок за злостное хулиганство. Марчекан – это портовый жилой район Магадана. Не знаю, как сейчас, но тогда, в 70-е годы прошлого века, он создавал немало хлопот милиции. Японец целиком и полностью подчинил себе скромную,
влюблённую женщину. Похоже, Валентина не отдавала себе отчёт в том, в какую мерзость втянул её сожитель. Я настоял на том, чтобы её не списывали с судна. А вот Японца списали и передали в руки правоохранительным органам. За этим мерзавцем числилось по их линии кое-что и на берегу, приняли его в милиции с распростёртыми объятиями.

Сформированная и возглавленная мною бригада подвахты перевыполнила норму. Вопреки моим опасениям, для меня и всех других причастных к этим событиям должностных лиц «Гуцула» этот инцидент завершился без потерь. Его просто спустили на тормозах. Время настало такое, что руководство таких проблемных предприятий, как наш Магаданрыбпром, остерегалось ненужных конфликтов. Всё дело в том, что власти предержащие понимали, что почва под их ногами заколебалась. Великая страна медленно, но неотвратимо катилась в пропасть. Мы этого ещё не замечали, но на самом верху уже зрело небывалое предательство. Перед тем как на престол взошёл первый из двух иуд, произошёл ряд смертей, которые расчистили перед ним дорогу. 

Когда умирает первый из руководителей государства, все суда и корабли этой страны, находясь в море, приспускают флаги и издают гудок скорби. Приводить в действие тифон в таких случаях предписано первому помощнику капитана. Тифон – это пневматическое звуковое устройство высокой мощности для подачи сигналов в условиях плохой видимости. А также в качестве приветствия встречных судов. 

Сигнал скорби мне пришлось демонстрировать дважды. 10 ноября 1982 года умер Брежнев. 9 февраля 1984 года – Андропов. Первый оставил страну в состоянии близком к столбняку. Второй попытался было её спасти, но не сумел, да и не успел. Его судорожные попытки навести порядок в стране (охота полиции на прогульщиков, пьяниц и. т. п.) озлобили народ и лишь обострили ситуацию. Правление Черненко – это уже агония прежнего режима. Помню бытовавший в те времена анекдот. Спрашивается, почему Леонид Ильич встречал высоких зарубежных гостей на аэродроме, а Константин Устинович только в кремле? Потому что первый работал на батарейках, а второй только от сети. Юмор, конечно, чёрный, но, увы, доля правды в нём имелась. Ну а вскоре по России промчалась тройка – Мишка, Райка, перестройка, чем закончилась эта скачка, известно. Морские будни остались для меня в далёком прошлом. Всякое бывало. Но вспоминается только хорошее.