Римские письма

                                                             А. М.

– Смешно писать «великий Рим»
Во времена упадка Рима!..
– Ты прав, любезнейший Алким,
И всё ж, позволь писать, помимо
Пиров и дружеских бесед,
Наедине с самим собою,
Мелькнёт вдруг тот далёкий свет, 
И путь, прочерченный звездою,
Укажет где-то впереди
Предел, невидимый доныне, – 
Моё письмо, меня веди,
Когда звезда моя остынет!..
Ты зря тревожишься, Алким, – 
Я помню правила Эвклида:
У нас у каждого – свой Рим,
Своя судьба, своя планида…

Письмо I

– Привет, любитель тишины
Натуры, фауны и флоры!
Как спишь, какие видишь сны?
Мне стали часто сниться воры, 
(Как просто потерять покой!)
Хотя беречь-то что осталось?!
Ведь даже малости с собой
Забрать туда не удавалось,
Алким, ни другу, ни врагу,
Отнюдь, – ни сливы и ни славы! –
На том далёком берегу
Иной закон, иные нравы, –
Харон, увы, не Меценат...
Ну, что провинция, дружище?
Мне говорили, Цезарь рад,
А ты не рад, что воздух чище?!
И мне советовал Гален
Заглядывать почаще в термы,
Ведь нынче время перемен
И очищения от скверны...
Над Вечным Городом – весна, 
И скоро мартовские иды,
А я мечусь всю ночь без сна,
Как на весах слепой Фемиды!
Мне пусто без тебя, Алким! –
Я сам себя стыжусь порою...
О, если б бросить этот Рим, 
Но от себя куда я скроюсь?!.
Кончаю. Здравствуй и пиши.
И встречу загадай Авроре:
Тебя – свободного в глуши –
Со мной – невольником в фаворе.

Письмо II

– Мне снова холодно, Алким:
Весна с пути, как видно, сбилась
И обойти решила Рим, –
Вновь небо тучами покрылось,
И злой пронзительный Борей
В лицо швыряет горсти пыли,
А ночью воет у дверей,
Как пёс, которого забыли…
Неужто так по всей земле
Не милосердствует природа,
Отказывая нам в тепле, 
Как мать, родившая урода?..
Уже неделя, как я слёг:
Горит в огне больное тело,
И кровь, вскипая, жжёт висок,
И вновь ступня вся почернела…
Я, словно новый Филоктет, 
Но кто мою разрушит Трою?! –
Меня захлёстывает бред
Горячей душною волною, 
Мне кажется, что я лечу
Куда-то вниз, где нет спасенья,
И я в беспамятстве кричу,
Пытаясь задержать паденье,
И бьюсь, как птица, распластав
Свои крыла на жестком ложе,
То судорожно зубы сжав,
То вдруг почувствовав всей кожей,
Что холодею, как мертвец...

Позже: 
– Я жив! И всем смертям назло,
Вновь радуюсь теплу и свету.
Хвала богам, мне повезло:
Я продолжаю эстафету!
И пусть я вновь учусь ходить,
Но я дышу – не это ль чудо? –
Я выжил. И я буду жить,
Клянусь тебе. Я буду! Буду!!!

Письмо III

– Ты хочешь возвратиться в Рим?
«Глушь» не равняется «покою»? –
Зачем? По-прежнему, коптим
Мы это небо над собою,
И жизни нет у нас другой! – 
Всё та же осень после лета,
Потом зима стучит клюкой
В глухую дверь нобилитета, 
(Исправен только календарь!) 
И день за днем бежит по кругу, 
И нынче снова, как и встарь,
Весна сменяет злую вьюгу,
Но что слепому солнца свет?! –
Нам столько ж дела до природы,
Как в круговерти наших лет
К случайному глотку свободы:
Вздохнём о том, как должно жить,
На краткий миг расправим плечи,
И вновь согнём их, чтоб служить
И повторять чужие речи;
Ровняем острые углы,
Предпочитая середину,
И если говорим «увы!»,
То только собственному сыну...
Всё чаще ходим в Колизей,
Чтоб поглазеть на кровь и силу,
И яростно орём «убей!»
И никогда почти «помилуй!».
Сегодня – мы, а завтра – нас,
Возможно, обвинят в измене, 
И встретим свой последний час
С мечом коротким на арене…
И наши бывшие друзья,
Пообещай им лишь сестерций,
Направят жало острия
В уже поверженное сердце!..
Лишь возвращаться умирать
Есть смысл в жестокую отчизну,
А здесь, клянусь, недолго ждать
Осталось траурную тризну!
Молюсь и жертвую богам…
Пусть на арене Колизея
Судьба готовит встречу нам,
(Ей сверху, говорят, виднее)
Но буду ждать тебя, Алким,
И жить надеждою бодрящей,
Ведь смерть от дружеской руки,
Философы считают, – слаще.

Письмо IV

– Я лью на землю сладкое вино,
На блюде оставляя ломоть хлеба
Для тех, кому судьбою не дано,
Как нам с тобой, глядеть в пустое небо...
Фералии – не праздник для живых,
А нынешние для меня тем боле,
Так что прости за безыскусный стих,
Которому б назваться криком боли!
Фералии – для слёз и тишины.
Плутоновы владения пустеют,
И павшие отечества сыны
Стремятся, наподобье Одиссея,
В родные стены, в отчие дома...
Алким, кого ты встретил на пороге?
Что до меня, то я схожу с ума
И только повторяю: – Боги! Боги!
Чужая тень беседует со мной –
Зачем?! – и сообщает мне такое
Из прошлого империи родной,
Что я согласен стать её изгоем!
Я узнаю, – о, что я узнаю! –
Я негодую, плачу, проклинаю! 
Алким, я думал, что живу в Раю,
А это Ад я Раем называю!
И ничего не в силах изменить, –
Забыться не могу, забыть не смею! –
Хватаюсь за единственную нить
И петлей обвиваю свою шею...
Алким, скажи, что это страшный сон,
Что будущее наше будет ясным, 
Таким, как и предсказывал Пизон, 
Под знаменем великим и прекрасным!

Письмо ???

– Чей корабль по волнам без руля, 
без ветрил
Темной ночью несет неизвестно куда? –
Мой…
И сколько б, Алким, ты меня ни корил,
Я уже не ищу, где восходит звезда!
Перепутались дни в несуразном клубке, –
Замутилась душа, зачерствела корой...
Знаю, вспомнишь сейчас мне о том голубке,
Что летал между Сциллой и этой второй...
Позабыл... Ну и пусть! Всё равно... На челне
Всё подходит к концу, и сам чёлн дает крен.
Правда, есть ещё воск, где-то в бочке, на дне,
От фальшивой Камены, от хищных сирен...
Всё равно, 
              смысла нет здесь ни в ком и ни в чём!
Равнодушье – последнее средство от бед…
Кто мы? Где мы? Куда мы плывём? –
Не трудись, мой Алким, мне не нужен ответ.

Следующие три письма 
написаны на обратном пути
из Гипербореи...

Письмо X

– Отвечаю, Алким, с опозданьем. 
Пойми и прости.
Сердце, 
словно калёной стрелой его ранила осень,
вдруг сорвалось с ветвей, – 
я напрасно пытался спасти, 
что ушло в тридцать восемь!
И один на один с этой тяжестью лет и утрат,
с чем, быть может, 
сравнится лишь серый гранит небосклона,
понимаю, Алким, 
                    что пора возвращаться назад, –
мне вперёд нет резона!
Лес роняет багряный убор 
в непролазную грязь,
и осенней тоской 
протекает дырявая крыша…
Что ты видишь, любезнейший, 
в прошлое оборотясь?
Повтори, я не слышу.
– Усмиряя себя, удлиняем короткие дни?
Для чего? 
Что отмерит мне в чашу слепая Фемида?!
Вот завоет Борей – 
и пугливо погаснут огни...
Помнишь, у Эврипида:
«Я застыл 
среди этих пустынных угрюмых равнин
У холодного Понта, 
под небом тяжёлым и низким.
Нелюбим, 
         неизвестен, 
                   никем, никуда не гоним,
словно не было в списке…»
Эвтаназия – выход. 
Так что же я медлю и жду?!. 
Чашу с горькой цикутой 
готова подать мне Венила,
(между прошлым и будущим 
это покончит вражду!)
но взгляни, мой Алким, – 
белым снегом всю землю укрыло.

Письмо XI, неоконченное

– Мой любезный Алким! 
Как бы ни было это старо,
через горы молчанья и воды бегущие Леты
я вернулся туда, где по кругу летает перо,
вышивая сюжеты…
Я вернулся назад 
под разбитым судьбою щитом,
выбирать для себя 
новый меч и другую планиду,
оставляя взамен 
восемь лет поединка со злом 
и в слезах Немезиду.
Смейся, смейся до колик, 
любитель смешного конца!
Сколько раз уходить, 
столько же и назад возвращаться, –
всё смыкается в круг, 
а из круга в подобье лица,
значит, надо стараться...

Письмо XII

– Милый друг, ты прости за натужный, 
навязчивый слог
и обилие строк, 
обращённых сугубо к себе, –
это всё от гордыни: 
желанье считать свой мирок
равнозначным Судьбе!
Для того я презрел
           и тирана, 
                  и форум, 
                            и Рим.
Да, любезный Алким,
как ни горько теперь признаваться,
всё могло быть иначе тогда,
если б я был иным, –
не пришлось возвращаться!
Что я понял? 
Сказать? – 
От себя никуда не уйти,
сам пока не нашёл 
на вопрос «что же делать?» ответа,
а иначе обратно приводят дороги-пути,
в холода нолитета…
Значит, надо стараться 
остаться на месте своём
и корнями врасти в эту жизнь, 
не надеясь на чудо!
И приидет наш день. 
Когда мы на ветру запоём,
нас услышат оттуда.

Художник: Ю. Робер.