«Давай любить сегодня и всегда...»

Казанская

Ладаном, ладаном
веет в пространстве,
прозрачном и ярком.
Холодом, холодом
полнится день
и одет в голубую парчу.
«Господи! Господи!..» –
словно в лесу,
голосит протодьякон.
«Боже мой, Боже мой…» –
словно за печкой
отчаянно-слёзно шепчу.

Молится, молится
ясное, детское,
помнит ли, знает.
Строится, строится
хмурое, гордое,
насмерть готово стоять.
Родина, родина,
буквица, палица,
хворь расписная.
Матушка, матушка,
как сиротливо!
И нас ни собрать, ни разъять…

К портрету Пушкина работы Косенкова

Наш старый дом – он мне уже не дом.
В нём мир разъят на время и пространство,
и комнат новомодное убранство
несовместимо с болью о былом.

Незыблем только Пушкин на стене,
от солнца выцветшей, зато прогретой.
Художником продолженное Лето
былинкой каждой тянется ко мне
и просит жить. Хоть из последних сил.
И не желать ни отдыха, ни счастья.

Глядит поэт в грядущее ненастье.
Ему легко – он всё и всем простил.

***

Как ни лепи себя снаружи,
как образиной ни блистай,
придёт Любовь и всё разрушит,
всех раскидает по местам.

И взропщет мир в гордыне томной:
она ж, мол, вдребезги пьяна,
несовременна и бездомна,
в каких-то дебрях рождена.

И застучит коса о камень,
и злые искры полетят,
и станут в поле васильками,
наткнувшись на Отцовский взгляд.

И снова оживут герои
честнейшей повести родной.
Сюжет старинного покроя,
Живого Бога путь земной…

«…никогда не перестаёт»

Понять бы, зачем это Лето
пришло и стоит над душою,
хотя и октябрь уже скоро,
а также ноябрь и зима.
Но сказки наивных секретов
не ведает время чужое,
понятий трусливая свора
слепа и корыстна весьма.

А тайна не дремлет, ей сбыться
настанет минута святая.
Не зря повторяет апостол
свой гимн, неподвластный уму.
Ты только не пей из копытца,
газеты инета листая.
Дожить бы до встречи, а после
уже понимать ни к чему.

Из «Московской тетради»

1

Мороз и солнце. Хруст под сапожком.
Семинарист, влюблённый в поэтессу.
Не запрягай. Давай и мы пешком
пойдём на гул чернеющего леса.

Пусть все мои деревни замело,
все большаки – от курской и до тульской.
Развозит сиротливое тепло
трудяга эскалатор в свете тусклом.

На тонком льду какой-нибудь из рек
вдруг станет ясно, что грустить не надо.
Проснётся слово, вспыхнет в алтаре.
Семинарист подаст владыке ладан.

Забьётся птенчик. Вздрогнут провода.
А вечер за окном синее, гуще…
Давай любить сегодня и всегда
и не мечтать о прошлом, о грядущем.

2

Повторяют люди
странные слова – 
будто нас не любит
матушка Москва.
Что б ни говорили,
мы к тебе идём,
отче Данииле.
Это же наш дом.

Отдаётся гулко
в сердце каждый шаг.
В этом переулке
вся моя душа.
Словно зазвонили
звонари из рая.
Отче Данииле,
умираю!

Умираю ветхой
плотию слепой,
чтоб зелёной веткой
навсегда с тобой
нас соединили
ветреные вёсны.
Отче Данииле,
как же просто!

Как же это просто – 
это просто жизнь.
Над столицей звёзды
все мои зажглись.
И в твоём кадиле
угли светят строго,
отче Данииле.
Слава Богу!

Предосеннее

Ветром залётным распахнута клеть.
Отчий бесстрастен взгляд.
Сказано птицам, куда лететь.
И птицы туда летят.

Песни насвистывая, гнёзда вьют,
Местным жильцам под стать.
Родиной кличут земной приют.
Птенцов же учат летать.

А возносясь над бесцветьем былья,
нам оставляют грусть.
Верная Небу стая, семья, 
до встречи! Люблю… Молюсь…

Мария

Я сегодня как будто болею:
не мела, не топила печи,
праздно вечера жду и лелею
на столе лишь огарок свечи.
Жду и верю: тебе он и нужен –
бедной искорки дерзкий полёт,
и на мой незатейливый ужин,
всех домов хлебосольных в обход,
быстрой тенью по тёмному саду
проскользив, дверь плечом отворив,
Ты придёшь. Я у ног Твоих сяду,
Боже мой. Говори. Говори!

Ночная фиалка

Прежде здесь было твоё окно.
А нынче стена стеной.
Ночной банкомат. Чужой Renault.
Поговори со мной!
Как Саша Чёрный. С туманных гор
спустившийся взять котлет,
к знакомым людям среди богов.
А тут – вернисаж, банкет…
Тебе смешно, да и я сама
вижу, как мир оскудел,
и мне лишь кого бы свести с ума,
и никаких больше дел.
А Бог Господь раздаёт вино
и хлеб, чтоб любили живьём.
Ночь. Маттиолы. Чужой Renault.
И настежь окно твоё.

***

Спускаясь в ад, не думай о печали.
Она не будет там тебе нужна.
Земля пуста, безвидна – как в Начале.
Нет фонарей. Лишь бледная луна
напоминает о былых обломах.
Да ветер жжёт, окурками шурша,
былых букетов серую солому,
что бережёт наивная душа.
И о проблемах мочеиспусканья
вещает диктор ловкому уму.
И спорит с вечностью одолеватель Каин.
И Авель улыбается ему.
И Авель улыбается тебе.
И Авель говорит: не верь толпе.
Посей зерно – умрёт, и встанет рожь.
Люби и верь тому, о чём поёшь.

Художник: В. Миноззи.