Бьют по глазам

В предзимнюю пору, когда на жнивьях и в лесах уже утвердился снежок, один знакомый начальник районного масштаба пригласил меня, командировочника, на охоту «по белотропу».
– Сперва постреляем глухарей с подъезда, а в сумерках попробуем пофарить зайцев или косуль, если попадутся, – сказал он.
Первая охота мне была знакома. Я даже сам однажды стрелял «с подъезда». Правда, не глухарей, а тетеревов. И даже добыл один трофей. Но, помнится, меня обескуражили легкость добычи и смешанное чувство вины и разочарования: «Только и всего?»
О второй же охоте я был лишь наслышан как о «захватывающей потехе», но самому участвовать в ней не доводилось. Я, разумеется, прекрасно понимал всю браконьерскую подоплеку этого предприятия, однако после некоторых колебаний приглашение принял. Грешен, любопытство взяло верх...
И вот на склоне дня вылетели мы на новеньком «уазике» за сельскую околицу. Солнце приближалось к горизонту. Холодало. Колеи проселка поблескивали слюдянистым ледком. Вскоре начальник приказал шоферу свернуть с дороги, и мы поехали прямо по снежной целине, держась кромки сжатого поля. Снег был мелким и сухим. Сильная машина почти не чувствовала его сопротивления. Так же бойко взбежала она на увал и здесь, у гребешка прозрачных берез, по мановению начальника остановилась. Перед нами открылась широкая лощина со смешанным лесом в отлогой вершине.
– Смотрите внимательно, – почему-то шепотом сказал начальник, указывая на этот лес. 
Я припал к стеклу, но ничего примечательного не увидел.
– На ту старую осину, – скорректировал начальник.
– Да там же глухари! Самец и две копалухи, – хлопнул в ладоши заволновавшийся шофер.
Теперь и я увидел один черный и два серых кома на коряжистой осине. Но птицы вдруг поднялись и потянулись к вершине лога. Мы молча наблюдали за ними, пока они не скрылись, словно бы нырнув за кромку леса.
– По хребтику следом! – скомандовал начальник.
Он наметанным жестом выдернул винтовку из-за сиденья и поставил ее между колен. Машина побежала по гребню косогора. Молодой шофер, заражаясь охотничьим азартом, с цирковой ловкостью лавировал между пнями и деревьями, объезжая какие-то канавы и кучи хвороста, припорошенные снегом. Солнце быстро опускалось за дальнее редколесье. В лощины, погруженные в тень, уже пролилась сумеречная синева, но косогоры еще сияли розоватым закатным светом. Длинная тень от машины то расстилалась по снегу, то изломом взлетала на бугры и металась по деревьям, точно стремясь вырваться вперед, но потом снова ложилась на отлогий склон, отставала от нас, повисала сзади «уазика» и, надуваясь, тянулась за ним, словно трал за катером.

Наконец мы достигли вершины лога. Пошел мелкий березняк. Шофер сбавил обороты. А когда рука начальника легла ему на плечо, совсем затормозил машину и выключил мотор. В тридцати шагах от нас было сжатое поле, и на его обочине, у соломенной кучи, сидели две копалухи и глухарь. Вернее, они стояли среди сухих былинок и словно прислушивались к чему-то. Похоже, это были те самые птицы, которых мы видели на осине.
Начальник беззвучно приоткрыл дверцу, выставил дуло тозовки и, тщательно прицелившись, выстрелил. Птицы не шелохнулись. Передернув затвор, начальник выстрелил еще раз, но птицы по-прежнему стояли в стерне, недоуменно вытягивая шеи.
И тут произошло неожиданное. Шофер вдруг привстал, резко выхватил тозовку из рук шефа, рванул дверцу и, всем корпусом высунувшись из кабины, выстрелил дуплетом. Две птицы – глухарь и копалуха – тотчас поднялись, взвихривая снег, а вторая, серая, глухарка, неловко откинув крыло, уткнулась в былье. Шофер прямо с винтовкой в руках бросился к добыче. Мы последовали за ним. Меня удивило, что начальник никак не отреагировал на вероломство подчиненного. Даже напротив, он, кажется, был доволен поворотом дела и ликовал едва не больше удачливого стрелка. Именно он первым сгреб трофей в охапку и потащил еще бьющуюся в судорогах птицу к машине.
«Только и всего?» – подумал я, невольно вспоминая давнюю охоту на косачей. Схема рутинно повторялась: подъезд на машине к доверчивой птице, комфортабельная стрельба из кабины по неподвижной мишени, трофей, падающий почти к ногам... Разница только в весе трофея. 
Представилось, как, должно быть, горячо обсуждали старинные охотники – псари, ловчие, доезжачие и прочие – травлю какого-нибудь вепря или волка, как дикарски самозабвенно плясали вокруг туши поверженного зверя, напевая что-нибудь залихватское вроде – «Выпьем, други, на крови!» Мы же, бросив вздрагивающую глухарку за сиденья в «бичевку», молча закурили, развернулись и поехали дальше. Обсуждать, в сущности, было нечего. И не было особых волнений в душе, кроме, может быть, полуосознанного чувства разочарования.

Когда машина скатилась в лощину, сумерки сгустились настолько, что шоферу пришлось включить свет.
– Приготовиться к главному! – скомандовал начальник и вытащил из-под сиденья фару на длинном проводе. Он щелчком включил её, и в окно ударил пронзительный луч, высветив в сумеречной дали белый частокол березняка.
– Бьет, как лазер, – засмеялся шофер и, остановив машину, в пять минут снял переднюю дверцу со стороны начальника.
В кабину дохнуло холодом, но проем вскоре был завешен куском брезента. По тому, как споро совершались эти операции, нетрудно было догадаться, что мои спутник в «лучении» не новички.
– Вперед на Манзовку! – ернически скомандовал начальник, и машина рванула по лощине без всяких ориентиров.
Наступила настоящая предзимняя ночь, темная, глухая. В боковое окно уже ничего нельзя было различить, кроме черно-синего сумрака. Все мое внимание сосредоточилось на бегущем светлом пятне, которое дрожало перед лобовым стеклом. Брезентовый фартук был неплотен. В щели дуло пронизывающим холодом. Подпрыгивая на ухабах, я сидел боком к дверце, но это не спасало от леденящего сквозняка, приходилось прикрывать грудь рукавицами.
Когда замелькали редкие березы, в полосу света вдруг ворвался заяц, взявшийся невесть откуда, и заскакал впереди машины.
– Держи его! – заорал шофер, прибавляя газу.
Машина запрыгала по мерзлым кочкам. Раздалось несколько выстрелов. Начальник, откинув брезент, стрелял прямо на ходу, но всякий раз мазал. Заяц суетливо кидался то влево, то вправо, однако, достигнув кромки темноты, словно упирался во что-то твердое и снова возвращался на светлую полосу. Силы явно изменяли ему. Длинные уши его были плотно прижаты. Расстояние между ним и наседающей машиной все сокращалось. Но в тот момент, когда его, казалось, вот-вот заденет колесом, он вдруг сделал отчаянный прыжок и вырвался-таки за пределы светлого пятна. Шофер сбавил скорость и спешно стал разворачивать машину. Начальник включил свой «лазер» и зашарил лучом по сторонам, но все было напрасно – зайца и след простыл. 
– Э-э, раз-зява, – протянул начальник, адресуя упрек не то шоферу, не то себе. – Поедем к озимым, там могут быть козы.

И снова началась отчаянная болтанка. Снова задуло в щели полога, так что пришлось прижимать руки к горлу и втягивать голову в плечи, прячась от сквозняка. Не знаю, сколько продолжалась эта суматошная ночная гонка по логам, полям и буеракам, но мне уже стало казаться, что мы заблудились и в этой кромешной тьме никаких озимей нам не найти, если они вообще здесь существуют. Меня лихорадило. Бока мои ныли от постоянных толчков в борта, и я уже подумывал, как подипломатичней намекнуть начальнику, мол, «барин, не прикажешь ли воротиться», но он, наконец, отдал команду «малый ход» и, выставив фару за брезентовый фартук, стал шарить дальнобойным лучом по бескрайнему полю.
Однако поле было пустынно. Прорезая густой мрак, луч высвечивал только редкие прошвы звериных следов. Но вот в дальнем правом углу, где маячили какие-то кустики, словно бы в ответ зеркально сверкнули две звездочки, потом еще две.
– Кто там? – невольно оживился я, удивленный этим далеким фосфорическим свечением невидимых предметов в пустынной ночи.
– Козы, – коротко бросил начальник.
– Где козы? Не вижу.
– Козьи глаза, – уточнил начальник не без раздражения. И обратился к шоферу: – Выруби свет. Попробуем подкрасться втемную.
Несколько минут проехали в абсолютной темноте. Потом начальник снова, высунув фару на вытянутой руке, щелкнул выключателем – и в ответ на луч опять сверкнули вдали сине-зеленоватые огоньки. Однако тех, кому они принадлежали, по-прежнему не было видно.
– Может, это волки? – спросил я, не сумев скрыть нарастающей тревоги 
от загадочного свечения этих неопознанных движущихся объектов.
Начальник не удостоил меня вниманием. Промолчал и шофер. Видимо, вопрос мой был слишком наивным и неуместным. Да и в самом деле наступивший момент мало подходил для сомнений и рассуждений. Продолжая ощупывать лучом обширное поле, начальник свободной рукой толкнул шофера под бок, тот, словно по долгожданной команде, нажал на тормоза, расчехлил вторую винтовку, лежавшую у меня под ногами, открыл дверцу и, привстав с сиденья, стал стрелять по блуждающим вдали огонькам. И когда во время очередной перезарядки винтовки я попытался выяснить, как можно стрелять невидимых коз, он небрежно обронил в ответ:
– Бьют по глазам…

Не знаю, сколько раз палил он в свет, как в копеечку, скажу только, что выстрелов было много, они раздавались один за другим. Мерцающие зеркальца задвигались, заметались и потом понеслись, полетели через поле, как трассирующие пули. И, наконец, скрылись во мгле, куда уже не доставал дальнобойный «лазер» начальника. Теперь в снежной пустыне снова высвечивались только жидкие кустики на окраине поля. Стрельба смолкла. Луч погас.
– Отбой! Задраить люки! – скомандовал начальник, уже не в первый раз щеголяя морской терминологией. Видимо, в решительные минуты в нем поднималась старая флотская закваска.
Шофер сунул винтовку в чехол, включил фары, вынул из «бичевки» дверцу и пошел ставить ее на место.
– Может, посмотрим подранков? – спросил он, срывая брезентовый полог.
– Пустой номер. Заворачивай оглобли, – сказал начальник.
Сказал вроде тихо и спокойно, однако от моего слуха не ускользнули сердитые нотки, прозвучавшие в голосе.
«Завернув оглобли», мы потряслись какое-то время по обочине поля, а потом выехали на дорогу, не торную, но довольно гладкую. Болтанка прекратилась. Дверца была вставлена, печка включена, и вместо холодного дыхания ко мне теперь текли приятные теплые волны. Однако меня по-прежнему била внутренняя дрожь. Увиденное потрясло меня. Повторяю, я 
был наслышан об этой браконьерской охоте с прожекторной фарой, но и догадываться не мог о такой, казалось бы, малосущественной детали, что косуль зачастую бывает не видно во мглистой дали и их бьют по сияющим в ночи глазам, точно по зеркальным зайчикам. 
Я не знаю, как объясняется это странное люминесцирующее свечение, столь коварно выдающее косулю и делающее её совершенно беззащитной перед моторизованным браконьером. Впрочем, только ли око быстроногой косули отвечает на прожекторный свет этим звездным мерцаньем в ночи? 
А если и…? Не дай, Господи.