«…Обоснуй!»

От редакции

Известный писатель-сибиряк Владимир Максимов в цикле "Недетские истории" представляет свою модель, свой стиль общения с детьми, внуками. Некий «конспект» честных ответов на порой весьма взрослые, даже мировоззренческие вопросы. 

​

Любовь никогда не перестает,
хотя и пророчества прекратятся,
и языки умолкнут, и знание упразднится…
Из послания апостола Павла к Коринфянам

Во второй половине дня сын позвонил с работы и попросил вечерком забрать из детсада его сына — моего старшего внука Костика — шести с половиной лет отроду. Сам он по каким-то неотложным причинам должен был задержаться на работе, а потому и не успевал, как это бывало обычно, поспеть к закрытию детского сада.
— Ты меня сильно выручишь отец, а то у меня тут завал на работе. Надо по заданию ректора закончить новую компьютерную программу и как всегда: «Срочно!», — продолжил он и добавил: — Часам к пяти сможешь за ним прийти?.. А где-то через часок и я уже скорей всего освобожусь и домой подъеду. Сможем вместе чая попить, тем более что не так уж часто мы встречаемся, — закончил он. 
— Заберу, Дима, не беспокойся, — ответил я. — Спокойно доделывай свои дела. А я тебя дождусь у вас дома. А если Костик захочет погулять по набережной то, может быть, мы и припозднимся немного, так что не теряй нас, если мы придём позже тебя. 
Вторую неделю сын крутился по дому один. Его жена Светлана с их младшим сыном Сашей (он был на два года младше Кости) пребывала всё это время в Красноярске, в реабилитационном центре, по поводу восстановления речи у Сашуни, или Сашунца, — как я называл младшего внука. Он, к сожалению, к своим четырём годам так ещё и не заговорил…
Что же касается Костика, то я решил, не дожидаясь пяти часов, когда родители начинают приходить за своими чадами, забрать его пораньше, чтобы он не томился в ожидании, когда за ним придут. Тем более что старшая группа, которую он посещал, сделалась уже какой-то совсем необязательной, формальной, что ли. Многие закадычные друзья моего внука, будучи немного старше него, уже покинули детсад и посещали в основном подготовительные курсы, готовясь к предстоящей школе. 

Одним словом, из рассказов Кости я знал, что ему теперь в их выпускной группе скучно и неинтересно.
— Не с кем даже побегать, — не раз сетовал он. 
Мне же самому всегда нравилось видеть, как он искренне радовался, пытаясь, впрочем, это скрывать за показной сдержанностью, когда я приходил за ним.
Нравилось и, шагая потом с ним, неспешно беседовать обо всём на свете. Порою на весьма серьёзные темы.
Нравилось отвечать на его нередко совсем непростые вопросы, иногда ставящие меня в тупик.
В таком случае я честно говорил, что не знаю ответа на тот или иной его вопрос. И постараюсь ответить на него в следующий раз, что-то почитав или уточнив.
Тем более что вопросы у него становились всё более сложными и неожиданными. 
Например, ещё одеваясь у своего шкафчика, он спросил меня: «А какая температура на Венере? — Или, когда мы уже вышли во двор детского сада, он остановился и, обведя руками пространство вокруг себя, имея в виду ни много ни мало всю Вселенную, спросил: «А как это всё образовалось? И когда?» 
И если на первый вопрос, напрягши память, тем более что в школе у меня по астрономии была пятёрка (пятёрка в аттестате была ещё и по физкультуре, по остальным же предметам преобладали троечки и редкие четвёрки) я ответил довольно легко:
— Точно знаю, Костик, что Венера самая горячая планета нашей солнечной системы, хотя и отстоит от Солнца второй после Меркурия, а за ней уже наша Земля. А температура на её поверхности, правда, здесь я могу ошибиться, кажется, чуть ли не пятьсот градусов. Я потом уточню и скажу тебе точную цифру. А вот вопрос о Вселенной был уже для меня более сложным. Но кое-что и в этом вопросе я знал, довольно уверенно ответив:
— По предположениям учёных, наша вселенная существует около четырнадцати миллиардов лет.
Озвученная мною внуку цифра казалась и мне самому невероятной и фантастической. Не вмещающейся ни в какие пределы, в том числе и в моё сознание. И тут же я подумал о нашем Солнце — звезде под названием Жёлтый карлик. Которое по прогнозам учёных должно погаснуть через пять миллиардов лет, исчерпав запасы водорода в своём ядре. Превратившись сначала в красного гиганта из-за раздувшейся звёздной оболочки, в которой должна исчезнуть и наша планета. А затем произойдёт коллапс. И Жёлтый карлик — наше солнце, которое всему на планете Земля даёт жизнь, сожмётся до размеров Белого карлика, постепенно остывая, как и всё вокруг него. То есть — превратившись в некий звёздный труп. И тут в связи с этими очень печальными даже для меня (ведь мы всегда мечтаем о чём-то незыблемом и вечном) мыслями, мне припомнилось стихотворение очень талантливого бурятского поэта Намжила Нибуева, с которым мы родились в одном 1948 году и даже в одном месяце июне. Жаль только, что он прожил только двадцать три года. А строки пришли на память такие:

Звёзды со страхом думают,
Что погаснут через миллионы лет.
А каково людям
С их краткой, как выстрел, жизнью?..

Разумеется, я не стал говорить о своих мыслях Косте. Как не стал говорить ему и о том, что создать такое совершенное творение, как Вселенная, случайно, при помощи «Большого взрыва», как утверждают некоторые учёные, на мой взгляд, просто абсурд. Это всё равно что после взрыва на свалке, скажем, сам собою собрался бы совершенный самолёт… Говорить же с Костей о Сверхразуме или Боге, который выше всяких критериев (в том числе и научных), создавшем всё это, мне не хотелось. Рановато ещё для него, решил я. 
И среди всех этих вселенских неизбежных, увы, катаклизмов кроме как на Создателя всего этого мира, когда, по словам апостола Иоанна из его книги «Откровения Иоанна Богослова» — или Апокалипсис по-гречески: «Придёт время и Земля и все дела на ней сгорят, и небо свернётся как свиток…» — надеяться больше будет не на кого. Поскольку Бог выше любых научных критериев, и перед Его силой отступают все законы бытия. Или, как сказано в священном писании: «Побеждаются естества уставы…» А раз так, то мир не умрёт, а преобразится в иное бытие. «И будет новая Земля и новое небо…», как сказано в том же «Откровении». Поскольку Бог — есть любовь. А любовь не может творить зла. 
Но о таких серьёзных вещах я с внуком старался пока не говорить. И не только потому, что не хотелось мне возлагать на столь хрупкие детские плечи столь неподъёмную ношу (ибо сказано Екклесиастом: «От многой мудрости — много печали»). Тем более что и сама по себе человеческая судьба в основе своей изначально трагична. А печалить внука мне не хотелось. Тем более что мы ведь с ним были не на научном симпозиуме, а на прогулке. А на прогулке надо обсуждать вещи лёгкие. Хотя с другой стороны я понимал, что нельзя в человеке убивать «почемучкина», какие бы серьёзные и даже трагичные вопросы он не задавал. Надо стараться отвечать на все задаваемые тебе вопросы. Но если я не мог (или не хотел) отвечать на вопрос внука, я обычно говорил:
— Я тебе это позже объясню, не сейчас, если тебе это всё ещё будет интересно…
Он соглашался, кивая головой, и тут же задавал другой вопрос. Их у него, похоже, всегда было в избытке… 
Тем более что Костик был удивительно любознательным ребёнком.

Ему хотелось знать всё, обо всём и сразу. Порою мне даже казалось, что он явно путает меня с некой многотомной научной энциклопедией, в которой можно найти ответы почти на все вопросы. Ему явно представлялось, что дед знает всё и обо всём. Хотя бы потому, что дед ведь уже жил тогда, когда Гагарин первым из землян отправился в Космос! (У них в детском саду недавно прошёл «День космонавтики», на котором говорили в том числе и о первом космонавте планеты Земля.) Когда ни его — Костика, ни брата его, родившихся в двадцать первом веке, ни даже их родителей, появившихся на свет в восьмидесятых годах века прошлого — двадцатого, ещё и на свете не было…
Конечно, я старался эту его уверенность в своём всезнайстве всячески подтверждать в меру моих скромных сил и возможностей. Помня изречение Гёте о том, что каждый человек рождается гением. Но гениев оттого так мало, что сохранить в себе гения в реальной жизни невероятно трудно. Может быть и оттого, что ребёнок часто не получает ответов на свои, насущные для него, вопросы…
— А кто такой отрок? — вдруг спросил меня Костя, переместившись из Космоса на нашу грешную землю, когда мы уже вышли из ворот детского сада и направились, как договорились заранее, в магазин «Слата» «за вкусняшками», как говорил внук, имея в виду, конечно же, какое-нибудь лакомство.
Обычно это была первая часть нашего отнюдь не прямого — от детсада до дома, маршрута. Поскольку из «Слаты», которая находится не по прямой от детского сада, до дома, мы могли потом отправиться, скажем, в сквер на бывшей Тихвинской площади, где семечками, купленными вместе с «вкусняшками»: шоколадкой, конфетками или эклером, — угощали голубей или носились друг за другом по дорожкам сквера наперегонки…
Удивительное дело, но я почти никогда не мог догнать своего внука, что его невероятно радовало. О том же, что я только изображаю, что не могу его догнать, я, конечно же, помалкивал…
Набегавшись, мы отправлялись затем на детскую площадку, расположенную уже рядом с их домом, где играли в прятки, или я качал внука на качели, ведя при этом прямой репортаж о полёте в космос первого ребёнка из России…
— Отрок, Костя — это человек, достигший семилетнего возраста, — ответил я на его вопрос, радуясь тому, что на многие из них могу дать быстрый и точный ответ. И понимая в связи с этим простую истину: к пустому колодцу за водой не приходят. И если взрослые не отвечают детям на их вопросы, они перестают им их задавать по причине бесполезности. — Вот ты, Костя, меньше чем через полгода тоже станешь отроком и будешь им до четырнадцати лет. А Саша всё ещё будет считаться младенцем.
— А какие это даёт преимущества? — поинтересовался Костик.
— Да никаких, пожалуй, — ответил я. — А вот ответственности станет больше. Например, до семи лет ребёнок в храме на литургии может причащаться без исповеди. А с семи лет уже должен сначала исповедоваться у батюшки, рассказывая о своих неблаговидных делах. А это бывает совсем не просто.
— А, понятно, — подытожил он, когда мы уже подходили к детской площадке.
— Ну что, в космос полетим или домой пойдём? — поинтересовался я, когда мы подошли к качелям. 
— Пойдём домой, — ответил Костя, — а то дождик начинается, и скамейка на качели мокрая.
— И погода, значит, нелётная, — взглянув на небо, ответил я, видя, что едва-едва накрапывающий дождь усилился, стараясь стать полноценным весенним дождём.
Мы скоренько зашагали домой, поскольку на улице стало ещё более сыро и сумеречно. Ещё более прохладно и неприглядно, словно во двор явилась поздняя осень, заместив собой срединную весну. 
В подъезде, поднимаясь рядом со мной по широкой лестнице к их квартире на втором этаже и словно размышляя о чём-то уже давно интересующем его, Костик задал мне новый вопрос:
— А как ты думаешь, дед, мои родители самые лучшие?.. — Он замолчал, подождав, пока я отопру дверь их квартиры. И когда мы вошли в прихожую, продолжил. — Или всё-таки ещё лучше их есть? 
— Конечно, Костик, твои родители самые лучшее, — уверенно ответил я и добавил. — Во всяком случае, для тебя.
Он немного подумал, снимая куртку и башмаки и пристраивая их по своим местам, а затем неожиданно выдал:
— Обоснуй!

«И где только словцо-то такое подцепил?» — изумился я мысленно, а вслух ответил:
— Потому что они очень любят тебя и Сашуню. И я уверен, что ради вас, ради вашего счастья они готовы и жизнью своей, если понадобится, пожертвовать. То есть лишиться самого ценного для любого человека. — «Поскольку нет выше той любви, как если кто положит душу свою за ближних своих», невольно вспомнились мне из Евангелия слова Иисуса Христа. — И на мой взгляд, любовь выше бытия, — продолжил я и тут же упрекнул себя: «Ну, чего ты умничаешь. Проще, что ли, не можешь говорить с ребёнком?» — И запомни, Костик, никто за всю твою жизнь не будет любить тебя так бескорыстно и так искренне, как твои родители. Только и ты их и Сашуню не обижай.
— Ладно, — согласился Костик, направляясь в свою комнату переодеться в домашнюю одежду. И было не совсем понятно, то ли он согласен с моим ответом на его вопрос, то ли согласен с моей просьбой никого из своих близких не обижать.
Выйдя из комнаты уже в домашней одежде — футболке и шортах (в квартире у сына было тепло), он предложил:
— Давай, чего-нибудь поедим, а то папа ещё не скоро придёт. А ты меня из сада забрал до ужина.
— Давай, согласился я, — переходя из ванной, где мыл руки, на кухню, предложив и Косте вымыть руки с мылом. 
— Ладно, — снова ответил он.
«Ну, прямо не ребёнок, а ангелочек, — мелькнуло у меня в голове, — со всем соглашается». 
А вслух я произнёс:
— Может, яишенку с сосисками сгоношим, по-быстрому? 
— Не знаю, — как-то вяло, ответил Костик.
— А чего ты хочешь? — снова спросил я его.
— Я хочу, чтобы Саша с мамой скорее вернулись. Он же у нас не говорит, — продолжил Костя, словно я этого не знал. — А ему уже скоро пять лет исполнится, а мне семь будет. И я осенью в школу пойду. Я уже большой. А как он сможет в школе учиться, если говорить не умеет, — закончил Костик, не то спросив меня, не то утвердив сей важный для него факт. 
И снова обратившись ко мне:
— Кстати, а для чего надо в школе учиться?
— Для того чтобы получать знания, — уверенно ответил я. И добавил. — Правда, один очень мудрый и древний китаец по имени Конфуций говорил, что: «Учиться и не размышлять — это напрасно терять время. А размышлять и не учиться — губительно». Вот я в школе, к сожалению, не очень хорошо учился, о чём теперь сожалею. Поскольку всё надо делать в своё время. Что же касается тебя, я думаю, что учёба в школе не будет для тебя чем-то тягостным, поскольку ты, судя по твоим вопросам, всё время размышляешь. То есть стараешься приобрести новые знания. А знания и опыт — это как раз и есть те границы, в которых формируется наука. И ты, может быть, станешь учёным и откроешь способ, как научить детей, которые этого ещё не могут, говорить. А что касается твоего возраста, конечно, ты уже большой, — подтвердил я его утверждение, пытаясь вывести его из какой-то неясной мне невесёлой задумчивости, снова спросив: — Ну, так что, яичницу жарим?
— Нет, — твёрдо ответил Костя. — Давай сначала маме позвоним. Узнаем, как у них дела. Вдруг Саша заговорил.
— Давай, — согласился я.
Однако телефон моей снохи не отвечал. Скорее всего, она была с Сашей на процедурах и отключила его.
— Не отвечают, — сообщил я Костику
— Ну ладно, — вздохнул он. — Давай тогда яичницу с сосисками сделаем и чая сладкого.
— Хорошо, — ответил я, открывая холодильник.
В это время входная дверь отворилась и в квартиру с шумом вошёл мой сын Дмитрий.
— Всем привет! — крикнул он из прихожей. — Как вы тут? Погуляли? А я пиццу по дороге купил. Ещё тёплая. Сейчас будем есть…
После ужина мы уединились с сыном в его комнате, и я спросил:
— Как там дела у Светы с Сашей? Она тебе не звонила?
— Да, вроде, какие-то положительные сдвиги есть, — ответил он, не очень, впрочем, уверенно. — Будем надеяться на лучшее.
— Ну да, — поддержал я его, продолжив, чтобы хоть как-то развеять его грусть по этому поводу. — Знаешь, Дима, Альберт Энштейн говорил, что есть только два способа прожить жизнь: или так, будто чудес не бывает, или так, будто вся жизнь чудо… Я бы добавил, несмотря ни на что.
— Возможно, так оно и есть, — согласился сын, грустно улыбнувшись.
— Кстати, — уже одевая в прихожей куртку, спросил я его. — Ты случаем не знаешь, какая на Венере температура? 
— Не знаю. А тебе зачем? 
— Да Костик интересовался, а я не смог ему точно ответить.
— Я посмотрю в компьютере и скажу ему, — ответил сын.
— Хорошо. Ну, пока.
— Пока, — ответил он, и мы с ним обнялись как перед долгой разлукой. — Спасибо, что выручил меня…
— А кто ж тебя ещё выручит, кроме отца. Да и с Костиком мне побыть лишний раз всегда радостно. Он такой уже взрослый, такие вопросы задаёт интересные… Костик, пока, — крикнул я внуку из прихожей.
— Пока, дед, — отозвался он из своей комнаты, тут же затем выскочив из неё и обняв меня. — Приходи почаще, — попросил он. — Ладно?
— Ладно, — согласился я и, наклонившись, прижал его к себе, словно пытался оградить от всяких бед и напастей житейских. 

11—31 октября; 1—24 ноября 2021 г. Иркутск