«Русский язык преткнётся…». История одного стихотворения 

Предчувствие «тотального хутора»

Впервые я прочитала стихотворение Станислава Минакова «Русский язык преткнется, и наступит тотальный хутор…» 21 февраля 2022 г. Автор выставил его на своей странице в популярной соцсети. Стихотворение, написанное в 2008 году, пронзило меня. Я перетащила его в свою ленту и ограничила к нему доступ — только для друзей, а то мало ли, кто мимо ходит.

Трудно объяснить, как рождается притяжение к книге, стихотворению, автору. Тем более что моя обязанность — много читать. И это скорее плохо, поскольку volens-nolens сформировался повышенный порог чувствительности к литературе. Листаешь — листаешь ленту, скучаешь-скучаешь, и вот кто-то большой-огромный потянет властно тебя, подтолкнет вперед, и вот уж машинально сняты очки и распечатанный лист подтянут к самому носу. Что-то случилось. «Произведение искусства — это когда что-то случилось: в стране, с человеком, в твоей судьбе» (В. М. Шукшин).
Лист отправляю в сумку — чтобы был рядом, чтобы чувствовать его все время, заглядывать в текст, думать, запоминать. У меня всегда так: хорошие книжки с собой ношу, пока не налюбуюсь.

Русский язык преткнётся, и наступит тотальный хутор.
И воцарится хам — в шароварах, с мобилой и ноутбуком.
Всучат ему гроссбух, священный, фатер его с гроссмуттер:
бошам иль бушам кланяйся, лишь не кацапам, сукам.

Русский язык пресечётся, а повыползет из трясин-болотин
отродье всяко, в злобе весёлой плясать, отребье.
Но нам ли искать подачек в глумливых рядах уродин!
Не привыкать — посидим на воде и хлебе.

Перешагни, пере- что хочешь, пере- 
                           лети эти дрянь и мерзость, 
ложью и ненавистью харкающее мычанье! 
...Мы замолчим, ибо когда гнилое хайло отверзлось,
«достойно есть» только одно — молчанье.

Что толку твердить «не верю», как водится в режиссуре!
...Мы уйдём — так кот, полосатый амба, почти без звука
от убийц двуногих уходит зарослями Уссури,
рыжую с чёрным шерсть сокрывая между стеблей бамбука.

Водка «Тигровая» так же горька, как старка.
Ан не впервой, братишки, нам зависать над бездной.
Мы уйдём, как с острова Русский — эскадра контр-адмирала Старка,
покидая Отчизну земную ради страны Небесной.

Стихотворение «Русский язык преткнется...» — редкость, факт искусства, шедевр.
Всё мощно в нем. Уверенно, решительно. Многослойно. Глубоко и плотно по смыслам. И очень больно. И эпохально. И пророчески.
Начну с пророческого. 21 февраля 2022 г. никто не знал о том, что случится через трое суток. Проживались последние наивные дни. Мне, не погруженной с головой в тему Украины, Донбасса (хотя и случилось уже непостижимое 2014-го — Одесса 2 мая, Мариуполь, и в целом неонацистский террор в Донбассе), невероятным казался сам факт пресечения русского языка. Я трактовала образ как гипотезу, фантастическое моделирование действительности: если... — то...
Но харьковец Станислав Минаков знает больше нашего уже в 2008-м, и потому берет тон утвердительный, возмущенный, злой. Поэт переходит на сниженную, ругательную лексику: хам, глумливые ряды уродин, харкающее мычанье, гнилое хайло, дрянь и мерзость. Поэт неистовствует. «Первые три строфы неудержимо определяют градус моего неприятия проекта “Украина-91”, оранжевого госпереворота 2004 года, русофобии, майдана, бандеризации и прочей мерзости», — объясняет автор. А теперь и все мы стали свидетелями «тотального хутора»: на Украине вешают Пушкина, закрашивают изображение Есенина, сносят памятники солдатам Великой Отечественной войны, а ставят — кровопийцам Бандере и Шухевичу; русская литература выброшена из библиотек.
Стихотворение зиждется на антитезе. Тотальному хутору поэт противопоставляет другой мир, в котором можно укрыться и уцелеть (духовно и физически). В нем «вода и хлеб» и «”достойно есть” только одно — молчанье». Первоначально стихотворение завершалось этой строчкой. 

Может показаться, что воды, хлеба и молчанья слишком мало, что поэт загнан в темную нору, побежден. Но давайте развернем даруемые нам образы. Молчанье, как известно, золото, и в смысловой рифме оно противостоит «харкающему мычанью». Молчанье читай «молитва». На нее прямо указует автор. «Достойно есть» — почитаемая православная икона и молитва. А что сильнее молитвы? История песнопения и иконы уводит в дальние дали VIII–X веков, и один за одним проявляются в этих далях знаковые для русской духовной культуры места, имена, легенды: Архангел Гавриил, Косма Маюмский, Афон. Затем присоединяются XIX и ХХ века — композиторы Львов, Кастальский, Чесноков осуществили многоголосые обработки распевов; Бортнянский, Чайковский, Архангельский создали авторские произведения на текст молитвы. Выясняется: начальное именование иконы — «Милующая». Так что не нора, а большой и сильный, красивый и добрый, строгий и светлый мир будет питать поэта. Можно добавить: поэта-воина, монаха — воина, образ которого улавливается во втором — третьем катренах. Кем иным может быть молящийся аскет? Он не попустит мерзости и дряни. «Отродье всяко» требует отпора. Но более всего отсылает к зреющей борьбе «раритетное» слово «отребье». У меня оно ассоциируется с куплетом из песни «Священная война». Живое сцепление с гимном Великой Отечественной возникает еще и потому, что Минаков — знаток и исследователь творчества поэтов-фронтовиков, а также песенников, прозаиков, кинематографистов. Его книги, посвященные этой теме, называются «Горит свечи огарочек» (строчка из песни военных лет «Давно мы дома не были»; слова Фатьянова, музыка Соловьева-Седого), «Вино с печалью пополам» (строчка из знаменитой песни «Враги сожгли родную хату» Исаковского–Блантера–Бернеса), «Когда мы были на войне…», названная строкой фронтовика Давида Самойлова.
Вот он, тот куплет со словом «отребье»:

Гнилой фашисткой нечисти
Загоним пулю в лоб,
Отребью человечества
Сколотим крепкий гроб!

В великой песне А. Александрова, написанной в 1941 г. на стихи поэта Лебедева-Кумача, есть еще такая строфа:

Как два различных полюса
Во всем враждебны мы:
За свет и мир мы боремся,
Они — за царство тьмы.

Прошло больше 80-ти лет — и снова два полюса.
И наша сторона, на которую мы становимся рядом с поэтом, прекрасна. И трагична, конечно, тоже.
Сочтем же, что есть в нашем «прекрасном и яростном мире». Русский язык, вода и хлеб, «Достойно есть», амба (это тигр по-уссурийски, но сквозят и другие известные нам значения: «конец, исход»), «рыжая с черным шерсть» (георгиевская ленточка! Вряди ли в 2008-м поэт имеет в виду этот образ, однако в наши дни сей двуцвет приобрел новую устойчивую патриотическую ассоциацию), заросли Уссури, остров Русский, братишки, водка и старка, контр-адмирал Старк, Отчизна земная и Небесная.
Какой грандиозный пласт положил в основание поэт: географический и ментальный размах русского мира, вера и культура, герои и сражения.
И пожалуй, отдельно, надо всем — полёт, заданный Владиславом Ходасевичем. Препровождение к поэту Серебряного века еще более расширяет наше пространство, присоединяя к нему прекрасный язык и трагические судьбы русских гениев эмиграции первой волны.
«Перешагни, пере-что хочешь, пере-лети эти дрянь и мерзость», — перефразирует Станислав Владислава.
У Ходасевича так:

Перешагни, перескочи,
Перелети, пере-что хочешь —
Но вырвись: камнем из пращи,
Звездой сорвавшейся в ночи...

Бог знает, что себе бормочешь,
Ища пенсне или ключи.

Ходасевич иронично снижает высокий настрой. Минаков в своих намерениях и накале выбирает императив: «но вырвись!» Он и вырвался. И нам велит.
Прежде чем становятся ясны все содержательные тонкости произведения Станислава Минакова, оно удивляет своей «амуницией» — красивым редким, а где-то и новоявленным, внешним оснащением. Стихотворение написано свободным дольником, причем в нем встречаются строки разной длины. Явно различимые повествовательные (непрекословные, будто летописные) и патетические интонации напоминают звучание гомеровского гекзаметра (но это не он). Как видим, избранная автором манера изложения сочетает пафос эпики, отсылающий чуть ли не к древним грекам, с разговорной, порой на грани обсценной лексики, интонацией. Микс рискованный, но мастеру подвластный и в итоге плодотворный.   
Отдельно хочется сказать о рифме, особой красе у Минакова. Конкретно в этом стихотворении автор выступает, похоже, первооткрывателем краесогласий: хутор — гроссмутер, Старка — старка, режиссуре — Уссури. Пожалуй, стоит обратить внимание на эти факты скептикам, считающим, что языковой материал исчерпан, и сказать нечто новое невозможно. Однако пример перед нами: поэт-создатель.  
Как уже говорилось, стихотворение «Русский язык преткнется...» написалось не враз (что интересно, у Ходасевича тоже две даты под «Перелети...»). Автор рассказывает: 

«Я написал харьковское начало и застрял, чего-то мне не хватало для завершения полноты имевшегося интуитивного объёма. Частично что-то сдвинулось внутри, когда откуда-то возникло слово “братишки”, словно нечто предвосхищая. Вряд ли я тогда имел в виду, что это матросское обращение. “Тихий взрыв” (термин Михаила Анчарова) произошел, когда я второй раз в жизни (первый был в 2003 г.) оказался на краю Русской ойкумены».

Невообразимые российские километры (семь часовых поясов от Москвы до Владивостка), история Дальнего Востока, связанная и с освоением края (малороссами в большинстве своем и, к слову, моими родичами тоже), и с военными кампаниями, и с островом Русский, и с ГУЛАГом, и отдельными выдающимися личностями, среди которых контр-адмирал Георгий Карлович Старк, дали жизнь двум новым — заключительным — четверостишиям. А Старк, да, эмигрант, спасший не меньше десяти тысяч жизней русских беженцев. 
Все это судьбы, все это эпоха. Колесо истории повернулось, и стрелка вновь остановилась на «русском исходе».
«Думать об этом без боли невозможно — о великом исходе, о нашем расколе и ропоте, о русской трагедии, до сих пор нераскаянной, а потому неисчерпанной, длящейся», — пишет мне автор стихотворения.
Что же в итоге? Помним о «стране Небесной».

Реплика Санислава Минакова:

Пятнадцать лет назад я написал стихотворение «Русский язык преткнётся, и наступит тотальный хутор…», которое произвело некие трясения в умах. Самым впечатлившимся и глибоким читателем оказалась філолог, литературовед, критик Лариса Вигандт — главный редактор журналов «Алтай» и «Культура Алтайского края», с которой мы переписувались с 2017 г., а встретились на Шукшинских чтениях в конце июля 2018 г. В нинешнем году я поставил к опусу посвящение: «Ларисе Вигандт, пятнадцать лет спустя».
Первые три строфы неудержимо определяют на тот, 2008-й градус моего неприятия проекта «Украина-91», оранжевого госпереворота 2004-го года, русофобии, майдана, бандеризации и прочей мерзости.

Обращаю внимание читателя, что когда я пишу эти строки, компьютер пытается исправлять русское правописание на украинское, а точней, на малограмотный суржик! Ровно это и происходит в помрачившейся бывшей УССР.
Я написал начало и застрял, чего-то мне не хватало для завершения полноты имевшегося интуитивного объёма. Частично что-то сдвинулось внутри, когда откуда-то возникло слово «братишки», словно нечто предвосхищая. Вряд ли я тогда имел в виду матросский аспект. «Тихий взрыв» (термин Михаила Анчарова) произошел, когда я второй раз в жизни (первый был в 2003 г.) оказался на краю русской Ойкумены.

На обложке: крест адм. Г.К.Старка на о. Русский в виду Владивостока