Первый день
Первый день
Наконец-то. Сколько света!
Покричу и буду спать.
Заполняется анкета.
Слово к слову — благодать.
Кто же я? И как мне имя?
Слышу, мама шепчет: «Дима»,
значит, мальчик, будем знать.
Бирку крепят на запястье —
вот и стал я гражданин,
только чур меня, не сглазьте —
я такой неповторимый
с головы до ног один,
а для мамочки любимой —
самый лучший из мужчин.
Оказалось, здесь орава
(что ни час — победный крик)
из таких как я, на славу,
давших дёру из утробы
в этот суетный блицкриг.
Рядом с ними (с мокрой попой)
первый день прошёл как миг.
Спят, укутаны в пелёнки
жизни славных бесенят
(только новая девчонка
на Луну в окне глазеет).
Спи и ты со всеми в лад.
"Утро вечера умнее", —
так в роддоме говорят.
***
«…люблю их ножки; только вряд
найдете вы в России целой
три пары стройных женских ног…»
А.С. Пушкин.
Поэта гений был расстроен
несовершенством женских ног,
хотя, возможно, слишком строг
к тому, что видел в складках кроя
роскошных платьев на балах,
а не в постельных кружевах.
Двадцатый век ушёл от темы
в формате смотра тет-а-тет —
трусы сквозь платье напросвет
и ног изгибы сокровенны,
анфас и в профиль, без прикрас,
куда ни глянь, мозолят глаз.
Предмет любви нашелся сам,
но не открылся, как сезам.
Поэт был прав, но и лукавил —
на форме ножек заострив
свою досаду, а мотив
сокрыл, и был в законном праве.
Он гениальным быть не мог
без пары стройных женских ног.
У каждого своя война
Мой дедушка Степан Иванович Чичканов прожил 104 года. Годы жизни 1908—2012. Воевал в отдельной бригаде тяжёлой артиллерии с июля 1941 г. Медаль " За отвагу", медаль "За боевые заслуги", благодарность за взятие города Шауляй. Войну закончил в Кенигсберге. Демобилизовался в сентябре 1945 г.
Жили они в Тамбовской области. Работали в колхозе. Школа была в семи километрах от посёлка.
В 1953 году умер Сталин. Моя мама, учащаяся 10 класса, плакала. А дед сказал: "Сдох, собака".
Военный билет деда
Красноармейская книжка
Девочка плакала тихо на печке.
Семь километров — из школы в мороз.
Ноги согрелись. Оплавилась свечка.
Тёмная комната. Страшно до слёз.
В траурный мрак погрузилась планета.
Пятого марта скончался отец —
лучший строитель, воитель и жнец.
Главный фотон в каждом лучике света —
был и исчез. Изгадался народ —
Что ж это будет? Опять недород?
Выдюжим снова, — так в школе сказали, —
чай, не привыкли к похлёбке на сале.
Папа пришёл. Сон опутал девчонку.
(слышала только, как тихо, в сторонку
папа сказал: «Наконец-то издох»)
снился ей снова с картошкой пирог.
Мне друг вчера прислал убийцу
Мне друг вчера прислал убийцу —
На сон грядущий заказал
одной заносчивой девице
(и так, чтоб сразу наповал).
А ей такое — не проблема
(она большой оригинал),
свой стих подсунула нетленный,
и друже мне его прислал.
Я ночь лежал, стихом убитый,
а утром Пушкин — ангел мой —
явился и сказал: «Пошли ты
подальше всех и будь живой».
Я снова жив. Прощаю друга
(и ту, что враг невольный мой)
Ведь в том немного их заслуга —
что мне открылся мир иной.
Там — Пушкин, Бродский и другие.
Придут на помощь, если что —
подлечат лучше хирургии
друзьями битое нутро.
Шестьдесят
Я часто и чертовски метко,
в себя стреляя, накопил
внутри на миокарде метки,
но самоеда не убил.
И с каждым новым суицидом
харизма прибывала видом
гусиных лапок на висках,
изыском новизны в стихах.
Теперь во мне поменьше прыти
(все шестьдесят коротких лет,
не удивив пальбою свет,
я был орудием событий),
но и сейчас Судьбе в ответ
упрямо "Да!" кричу на "Нет".
Потом я перейду на шёпот,
и жаркий спор сойдёт на нет,
и ценный мой бесценный опыт
одной строкой войдет в сонет.
И будет охать патанатом,
увидев, что внутри лишь атом
давал энергию для жил
и усомнится, что я жил.
"Потом" наступит, а покуда
весь нераспорото-живой
всё пью за свой неупокой,
и полагаю, что отсюда
туда нескоро позовут —
там жуткий холод и не пьют.
Штаны
Я достаю из широких штанин
Малиновый паспорт — я гражданин,
Справку с печатью, что я не судим,
Справки из банков — не должен я им,
Синий диплом — не букашка я с ним,
Врачебную выписку с ним за одним,
Зелёненький СНИЛС, он отдельно, один,
Пластика "Визу" — в ней жизнь и судьба,
Листок ИНН, он большой — не беда,
Карты на скидки — нужны иногда,
Права на вожденье — без них никуда,
Зеленый сафьян ветерана труда,
Ах да, "пенсион", не забыл, как всегда...
В общем, никак без широких штанин
Не сможет прожить ни один гражданин —
Не обойти бюрократии мин,
Имея в штанах жалкий паспорт один.
Очерки путешествий
Поезд
Погрузились. Охи-ахи,
переходов суета
позади. Идём с размахом
слева, справа широта
горизонтов. Перегоны.
Накреняются вагоны.
Стрелок дёрг да стыков стук,
поворотов полукруг.
Здесь особое движенье,
(не полёта антипод),
поезд это переход
в сферу мироощущенья,
в необъятности широт
потерявшихся забот.
Едем дальше. Ночью скрипы
металлических колес
вызывают недосыпы,
дня и ночи перекос.
Бесенята в коридоре,
подшофе сосед в мажоре
добавляют маеты
к атмосфере духоты.
Поезд наше видовое
средоточие мерил,
шатких нравственных перил
укрепление простое,
в суете без суеты
понимание кто ты.
Самолёт
Оторвавшись величаво
от округлости Земли,
заложив вираж направо,
самолет исчез в дали,
унося меня и прочих,
преть в "плацкартах" неохочих.
В мерном посвисте турбин
спят соседи. Я один,
леденец во рту гоняя,
наблюдаю как народ,
уважая свой доход,
расслоился, не стесняясь,
в этой с крыльями трубе,
точно в классовой борьбе.
Облака внизу. Занятно,
несмотря на тесноту,
думать, что геройски-платно
покоряешь высоту.
В перелетах жить приятно:
интернет, вода — бесплатно,
прочих опций нестандарт
покрывает мастер-кард.
Самолет не то что поезд:
пролетают рандеву
с небом, снами наяву
и тревожат чем-то совесть —
чем, увы, не знаю сам —
может... тягой к небесам?
За рулём
Федеральная дорога.
«Дастер» (дизельный мотор —
зверь с харизмой носорога)
танком прёт в земной простор.
Лес сменяет степь-равнина,
на обочинах «пушнина»:
тушки белок и лисиц —
пища галок и синиц.
Здесь на каждом повороте
виден жизни новый ход,
здесь известный кукловод
не чурается в цейтноте
лихачам ума давать
в стиле «б..дь» и «вашу мать»
Едем разно: ветер трассы
разгоняет кровь на ять,
пробок долгие сюрплясы
обращают время вспять.
На дверях больших фургонов
пляшут коды регионов
(восемнадцать, десять, пять —
то ж хорей — ни дать, ни взять),
утомляя повтореньем
томных ритмов. Клонит в сон…
но родной жены клаксон
мимолётным сновиденьем
позабыться не даёт,
жму на газ, летим вперед!
Наболело
Понять присутствие таланта
в себе труднее, чем в других...
А те, другие, фолианты
строчАт и членствуют, у них
нет и в помине самоедства:
"То в Свет пустил, то удалил"
для них не цель (тем паче — средство),
но суть — убожество мерил.
Растёт поэтов поголовье,
и в океане пустословья
их голос топит интернет.
А что не тонет — всем известно...
Держись подальше этой бездны,
будь для себя, в себе поэт!
Не люблю
Не люблю рассуждений заносчивых
(с погруженьем в теорию этноса)
О ничтожности нашего общества
По сравненью с героями эпоса.
Мы — трудяги и лодыри праздные,
Мы — герои и масса невзрачная.
Понимаем и дышим по-разному,
Но одной называемся нацией.
Есть и те, кто понятие "Родина"
Перепутал с пустой меркантильностью —
Так и просится рифма "уродины",
Выбивая из слога и стильности.
Не всегда нам по нраву правители,
Но любая власть послана Господом, —
Чтоб страну защитить от губителей,
Не придумал Он лучшего способа.
Вспоминая историю воинства,
Признаём правоту за Отечеством.
И природное наше достоинство
Без оглядки на всё человечество.