Страва

                              Кто назовет, как звезды, имена?

1

Смеркается на Северном кладби́ще.
Пусть из горла́, но помяни, дружище,
Солдат, кто выжил в яростном бою,
Но в госпитале принял смерть свою,
Отложенную ровно на мгновенье.
И плеск волны, и ветра дуновенье,
И на ладье отправленный Тристан —
Всё это ложь. Когда умрешь от ран,
Узнаешь, какова она, дорога
От тела неподвижного до Бога.
Кровавая железная кровать
Идет ко дну, начнешь лишь отплывать.
И происходит это погруженье
Как самое большое пораженье.
Придя сюда, ты сделал верный шаг.
Доподлинно, что скорбь твоя — как стяг,
И горькая горбушка каравая.
Деревья словно песня хоровая.
Как хорошо, что сей живой навес —
Не вечное безмолвие небес —
Трепещет и летит, и опадает. 
Какая пустота тебя снедает!
Знать, сердце, как мутант и паразит,
Само себя наверно поразит,
Когда такая выпита отрава.
И тризна по-славянски значит страва.
И группы крови нет на рукаве,
Но, прежде чем забудешься в траве,
В последние минуты посещенья
И честь воздай, и попроси прощенья.
И, обходя, как сторож, Элизей,
Свою тоску, как полымя, залей.
И поклонись Отечества солдатам,
И назови по именам и датам.

2

Пусть невозможно подобрать слова,
Но всё же здравствуйте, Кузьмин В. А.,
Рожденный в год восьмой начала века
И в сорок третьем сломанный, как ветка,
Не знаю где, возможно, под Москвой
В отчаянье атаки штыковой —
Лишь мама не поверила в Сибири,
Что сына драгоценного убили.
Земная неизбывная юдоль!
Охотников, Давыдов, Самидоль,
Худойвердинов, Куреня, Успенский,
И вы сопровождали бой вселенский,
Как редкое биение сердец
Сопровождает время под конец.
Когда бы грудь напополам рассечь
И сердце, как детеныша, извлечь,
Закутать в шелк и в шкуры трех оленей
Под Lacrimosa горних песнопений.
А тело, чтоб блистала белизна,
Обмыть настоем перца и вина.
И в мраморном гробу до Волгограда
Везти домой, как храброго Роланда.
Хотя о чем ты? Это ведь война
Другая и другие времена.
Да ты и сам совсем не нужен веку
С твоим последним словом имяреку.
Но всё же продолжай, в конце концов.
Верлинская, Черемушкин, Кольцов,
Леонтьев, Белкин, Фофанов, Трофимов.
Лишь нету шестикрылых серафимов.
Унисбирг Сокол в возрасте Христа —
И вечный свет, и тень, и сирота.
А Пушкин Н. в своем пути недлинном
Был истинным поэтом — гражданином.
И наконец-то после всех, как знак
Особенный, проявится сквозь мрак —
Лишь с буквы листик убери без страхов —
Не может быть, что лейтенант В. Шахов,
Не может быть, что, завершив войну,
К народу приложился своему.
А ты подумал уж, признаться, вчуже...
Но, Муза, промолчи об этом муже.

3

Как странно, что по истеченьи дней
Твоей душе становится больней.
И возвращаются невольно строфы,
Как ощущенья после катастрофы.
И неизвестно, через сколько строк
Ты переступишь болевой порог.
И вот теперь пред Богом, как пред морем
Вздыхающим то вечностью, то горем,
Post scriptum и post mortem говоришь,
Как будто бы над бездною паришь:
Смеркается на Северном кладби́ще,
Но нам ли отступать с тобой, дружище.
Приди же, дух, от четырех ветров
И возложи на кости, как покров,
Материю и кровь из ниоткуда,
И то, что полагается для чуда.
Пусть в полной мере испытует плоть,
Что в самом деле Слово есть Господь.
Пусть триумфально всадники и кони
Идут домой, как заклинают корни.
Хотя о чем ты? Ведь ни ты, ни я —
И ни архангел, и ни судия.
Лишь в глубине какое-то движенье...
Не может быть, чтоб было продолженье,
Не может быть, чтоб не было его.
Прости, вкусивший смерти торжество,
Печальный мир, мучительный и страстный,
Болезненный, бессмысленный, прекрасный,
Божественный, где столько дорогих
Останется, не воплощенных в стих.
Прости, что я забыл, она забыла.
Так удивительно, что это было,
Как новая взошедшая звезда,
И не случится больше никогда.

На обложке: Северное кладбище Ижевска и Воинский мемориал умершим от ран в госпиталях Ижевска в годы Великой Отечественной войны.