Увальни. К 650-летнему юбилею щедринской Вятки
Увальни. К 650-летнему юбилею щедринской Вятки
12 июня 2024 года наша страна празднует День России. Но — не вся Россия знает, — что также отмечается большой юбилей моей родной Вятки — 650-летие города Кирова. Претерпевшего несколько переименований за свою долгую историю: Хлынов-Вятка-Киров. К этой знаменательной дате — весёлое историко-биографическое эссе.
Слухай ухом, а не брюхом!
«Я не хотел у них государства, сами с тем присылали, а теперь запираются и нас во лжи обвиняют!» — криво оправдывался в кровавом захвате Новгородских, а вместе с тем и Вятских земель, великий князь московский, «царь всего православия» Иван III, объединивший московский герб с изображением поражающего змея Георгия Победоносца с двуглавым орлом — древним гербом Византии, зародив идею о всемирной роли Москвы как третьего Рима, превратив большинство уделов в простые вотчины, поместные землевладения.
Лучшими людьми поплатился вятский народ в конце XV века за свободолюбивый нрав и нежелание подчиняться: кого казнили, кого сослали в дальние земли. Оплакал Хлынов (будущая Вятка) свои утраты, но жизнь его крестьянская продолжалась… уже в жёстких рамках нового Судебника, ограничивавшего переход от одного помещика к другому «Юрьевым днем», увековеченным крылатой фразой А. С. Пушкина в «Борисе Годунове»: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!»
Свистопляски
Раздери́хинский овраг в центральной части Кирова (Вятки). Одно из самых значимых мест в истории города.
Слышите? Это вятские дико свистят, гудят и воют, прославляя и одновременно поминая сим образом знаменитую битву меж вятчанами и устюжанами в Раздерихинском овраге на подступах к городу в 1412-м. Охо-хо… Нет точных сведений о битве той нещадной, багряной. По одной из версий, устюжане пришли на помощь вятчанам для обороны от татар, по другой, они в союзе с московскими князьями хотели захватить Хлынов. Полегли все, но в город войти чужим ли, своим, вятские не дали. В память о тех событиях появился народный праздник Свистопляска или Свистунья, а на берегу оврага была построена часовня во имя архангела Михаила.
«Кто празднику рад, тот до свету пьян!» — радовались вятичи, со временем забыв простодушно, что праздник весёлый Свистопляска изначально омрачён страшной бранью, произошедшей у Вятки-реки, в центре земель великих, славянских; бранью, являвшейся показательной частью того братоубийственного побоища, что происходило по всей нескончаемой Руси-матушке в те времена.
Да, забыл сказать, что учёные не совсем единодушны в определениях «вятич» и «вятчанин», так как первое связано с легендарным князем Вятко, известного по «Повести временных лет» («А Вятко седе с родом своим по Оце, от него же прозвашася вятичи»). А второе — с историей реки Вятки и землёй Вятской, упомянутой в том числе и М. В. Ломоносовым в «Древней российской истории» походом Святослава «на Оку, Волгу и Вятку» 964-го года, что также вызывает высоконаучные дебаты. Н. М. Карамзин и вовсе называл первыми русскими поселенцами на Вятке выходцев из Новгорода, оказавшихся здесь в 1181 г. Поэтому я буду величать людей наших, как бог на душу положит, тем более от этого никому из них ни горячо, ни жарко.
Так вот, о Свистопляске. Подождите-ка…
Ко мне, пошатываясь увальнем, идёт в распахнутом тулупе подвыпивший детина немаленьких размеров и, выпучив покрасневшие глаза, спрашивает:
— Ты кто?
— Так… я… тут… Случайно, в общем. На праздник приехал.
— Откедова, братко?
— Так с Орлова, братко…
Он меня будто не слышал. А, занятый своими мыслями, с удивлением разглядывая мою, не по погоде, одёжу, проникновенно заговорил о своём:
— Поштё колотиться мне? Она не язгается быть моею! Какой урос! Начес с рундука гаркнул я ей. Обмолызга не хотела и побахорить со мною! Все бахорили, что я детина охичной, важной, без меня не езжали к пиву; где я, там всегда бывало сугатно. А теперь? Я мел, я седун, я кожух! — шолычуть добрые люди. Разве я виноват? — Он в сердцах раззявил лапищи, то ли собираясь меня дружески объять-захапать, то ли разом, одним ударом, свалить на землю, что тоже, кстати, от большого уважения…
[Перевод с «вятского языка»:
«Зачем мне жить? Она не хочет быть моею! Какое упрямство! Вчера, стоя на ступеньках крыльца, кликал я её. Насмешница и поговорить со мной не хотела! Все говорили, что я детина опрятный, молодец, без меня не бывало праздника; где я, там всегда бывало многолюдно. А теперь? Я дрожди, я сидень, я печная труба! — твердят обо мне добрые люди. Разве я виноват?»]
Не дожидаясь ни того, ни другого, я махом метнулся в сторону и нырнул в пляшущую толпу, горланящую частушки:
Не начёсывай начёсы,
Чернобровая моя:
За твои кудри-начёсы
Бьют молодчика меня!
Подумалось мне, что, может быть, такой же вот детина-увалень спас и припрятал самый древний из имеющихся деревянный Поминальный (подписной 1592 года) крест из разрушенной большевиками часовни над Раздерихинским оврагом… Впоследствии сохранённый крест обнаружили глубоко в подвалах Художественного музея имени братьев Васнецовых.
Вынырнув из людского праздничного водоворота на другой стороне улицы Хлыновицкой, я влился в степенный ход людей, что постарше, — сторонясь молодёжи, они неспешно шествовали вдоль Раздерихинского оврага в сторону реки к Преображенскому и Трифонову монастырям, мимо главной торговой площади — Кафедральной. Вокруг гудел вятский говорок. Прислушаемся…
— Больно колокольня-то высока! Как это крест-от и воткнули? — недоумевал крестьянин, по-видимому, приехавший в гости, показывая собеседнику нависающий над центральной частью города, видимый отовсюду, пятиглавый кафедральный Свято-Троицкий собор.
Свято-Троицкий вятский собор, 1850 г. Бывший кафедральный собор Вятской епархии (утрачен)
Горожанин важно разрешил его недоумения:
— А колокольню-то нагнули, да крест и воткнули. Отпустили — она и збрындила.
— Ото как!
— Да-а… Там икона явленная хранится — Николая Великорецкого — свята вещь…
— Да-а… — Они перекрестились и пошли дальше.
Правда, разговор этот происходил уже в конце XVII века, когда началось в Вятке каменное строительство: Воскресенский, Успенский соборы, Владимирская, Всехсвятская церкви… Взобравшись на верхотуру пятиярусной колокольни Свято-Троицкого собора, оглушённый боем курантов, я сверху оглядываю окрестности, поражаясь удивительным городским преобразованиям, воплощённым в камень замечательными русскими зодчими — э-эх, хороша Вятка! — храмы, бесподобные величественные храмы, один краше другого, сверкают куполами по всему городу, отражаясь в небесах над землею Вятской, на протяжении веков исполняя благородную миссию нравственного возвышения русского человека.
Художественные достоинства Кафедрального собора (архитектор Ухтомский) были настолько значительны и неоспоримы, что поначалу его авторство приписывали великому зодчему Растрелли. А Успенскую церковь современники сравнивали со знаменитым Покровским собором (храмом Василия Блаженного) в Москве. Вот она:
Успенский собор Трифонова монастыря
Не старайся, супостатка,
Не тебе милым владеть:
На твои колени сядет —
На меня будет глядеть.
Сбоку раздалось:
— Добрый барин! Подайте бедному человеку.
— Стыдно просить, когда работать надо! — усовестил я попрошайку.
— Да я бы рад поработать — да некогда.
— Что же ты делаешь? — удивился я.
— Так милостыню собираю.
— Фу-ты ну-ты…
Я пошёл дальше, изумляясь смекалке простолюдина. Но ведь и он, бедолага, не отставал:
— Добрый барин! Куда ж ты, мил человек?
— Ну… — я с удивлением обнаружил в кармане мелочь, — вот тебе, братец, гривенник, больше не могу послать: сам получаю мало.
Нищий:
— А отчего же вы, сударь, больше не зарабатываете?
*
Стоит милый на крыльце
С выражением на лице,
Выражает то лицо,
Чем садятся на крыльцо!
*
— Ваньче! Скажи моей кобыле: тпру!
— А сам-то чё?
— Дак у меня в роту-то кроха.
— Положь её в шляпу.
— Дак не лезет.
Трудно остаться живым, если выпито ведро водки
«Я вообще чрезвычайно люблю наш простодушный народ и с уважением смотрю на свежие и благодушные типы, которыми кипит народная толпа», — напишет М. Е. Салтыков-Щедрин, сосланный в Вятку на 7 лет и 7.5 месяцев в 1848 году. Здесь познакомился Салтыков-Щедрин со своей будущей женой Елизаветой Аполлоновной Болтиной, дочерью вице-губернатора. Писатель создал в Вятке ряд сцен, набросков, рассказов, из которых выросли «Губернские очерки». В беседе со своим приятелем Пантелеевым он определил главное значение вятской ссылки так: «Она сблизила меня с действительной жизнью и дала много материалов для “Губернских очерков”, а ранее я писал вздор». Вятка, названная в «Губернских очерках» Крутогорском, поразила писателя своим живописным расположением:
«В одном из далёких углов России есть город, который как-то особенно говорит моему сердцу. Не то чтобы он отличался великолепными зданиями, нет в нем садов семирамидных, ни одного даже трёхэтажного дома не встретите вы в длинном ряду улиц, да и улицы-то все немощёные; но есть что-то мирное, патриархальное во всей его физиономии, что-то успокаивающее душу в тишине, которая царствует на стогнах его. Въезжая в этот город, вы как будто чувствуете, что карьера ваша здесь кончилась, что ничего уже не можете требовать от жизни, что вам остаётся только жить в прошлом и переваривать ваши воспоминания», — писал Щедрин о Вятке.
Общий вид Николаевской улицы. Ныне ул. Ленина
Эта же улица в исполнении всемирно известного вятского фотографа С.Лобовикова
Современное фото вятской ул. Ленина. Фото А.Просвирнин
Вот идут, вот идут
Наши ухажёры...
Половина дураков,
Остальные воры, —
неслись слова частушки по Хлыновицкой. Мимо пробежал пацанёнок-шустрячок, сунув мне в руки свежую газету. Почитаем…
«Берлин. Немецкие булочники выпустили в продажу вятские булки с окурками».
«Вчера, 15 ноября 1853 года имело место быть интереснейшее явление — дождь падающих звёзд. Прекрасный, сказочный вид наблюдали мы в небесах! Дождь этот был предсказан и являлся остатком от хвоста кометы, открытой в 1826 году полковником Биела в Иозфштадте и названной по имени открывшего её кометой Биелы. Предсказание многих встревожило, заставив опасаться за судьбу нашей планеты, так как комета уж слишком близко собиралась пролететь, грозясь и вовсе столкнуться с землёй! Но, к счастью, она прошла рядом, близко, оставив только красивое небесное явление — великолепный звёздный дождь! Жителям Вятки не пришлось его наблюдать, так как небо было занесено тучами и бушевала вьюга».
Милый Вася, я снялася
В белом платье под ремень,
Не в котором я гуляла,
А в котором ты велел!
«Не материальная работа была велика, а думающий, как в собачьем горе, воздух этой затхлой среды и страшная, глупая потеря времени, — вот что делало канцелярию невыносимой!» — описывает в романе «Былое и думы» А. И. Герцен постылую, нудную работу в вятской ссылке у губернатора Тюфяева на побегушках (1835—1837). Своей жизнью, своим творчеством Герцен оказал большое влияние на жителей Вятки. В архиве хранится много интересных документов, свидетельствующих о влиянии «преступных идей и сочинений» Герцена на вятчан.
Открывай, мамаша, двери:
Сын с вечёрочки идет.
Грудь прорезана кинжалом,
По рубашке кровь течёт.
Читаю:
«В селе Елгани, в школе 1-й ступени, есть учительница Понюхнина. Занимается она в школе мало, но зато флиртует вовсю и слывет “мессалиной”. Поклонников у неё много. Жёны этих поклонников частенько в отместку распутной учительнице бьют стёкла в окнах школы. 12 ноября этому пришёл конец, вернее, пришёл конец вятской “мессалине”. Мы уже сообщали о скоропостижно умершей А. С. Понюхниной в ночь на понедельник. По заключению врача, а также как установило дознание, последняя накануне смерти выпила со своим сожителем К. К. Козловоевым 14 (!) полубутылок водки.
После распития водки, сожитель Понюхниной Козловоев на виду у многочисленных соседей свалился с баркаса в реку. Народу на пристанях и на берегу было много. Все дружно кричали и сопереживали: “Человек тонет! Спасайте!” — Но спасать никто не бросился, и увалень Козловоев утонул. В 1853 году от пьянства в Вятской губернии умерло 348 человек, среди них — 30 женщин. За октябрь месяц население вятской губернии пропило 1 488 тысяч рублей, менее по сравнению с предыдущим месяцем на 348 тысяч».
Юбку новую порвали
И подбили правый глаз.
Не ругай меня, мамаша,
Это было в первый раз!
В Вятке родилась, а затем была выпущена в Петербурге (3-е наиболее острое издание — в 1878 г.) самая обличительная для того времени книга под тихим провинциальным названием «Вятская незабудка». Её сотворил ссыльный издатель Ф. Ф. Павленков. «Незабудка» представляла собой сборник мелких статей, художественно-публицистических и сатирических очерков, в которых авторы, следуя щедринскому влиянию, без боязни и оглядки говорили о язвах русской действительности — на примере Вятки. Судьба третьей книжки «Незабудки», как и других подобных изданий, была решена великодержавной властью — за крамольную остроту в том же 1878 году она была запрещена и большая часть тиража её уничтожена.
Месяц светит на дорогу,
Звёздочки туманные.
Прогулял калоши новы
И часы карманные… —
Частушки поднимают мне настроение…
Далее в «Вятских хрониках» шло:
«В Вятке поражает обилие лиц хромых, кривых и вообще безногих. Злые языки уверяют, что все эти несчастные слишком часто путешествовали по Спасской улице и пристани, а в особенности у Раздерихинского оврага, где дорога до того изрыта, что приходится удивляться, что люди ломают себе только ноги, а не всё остальное».
*
«В купальне господина Хлебникова мужское и женское отделения помещаются рядом. В перегородке, разделяющей их, просверлены отверстия. Воспитательное значение последних возмущает публику».
*
«В одной из деревень крестьянин Вахрим за полдесятины земли с добавкой одной копейки “на счастье” продал односельчанину Чипику свою жену. Жена Вахрима уже перешла к Чипику, а Вахрим засеял полученную землю и не помышляет взять жену обратно».
Ко деревне мы подходим —
Моя милка крепко спит.
Заиграю с перебором —
Всю постелю обостит.
В погожий солнечный день 8 октября 1864 года, на новой Хлебной площади г. Вятки торжественно освящён величественный и великолепный по красоте Александро-Невский собор, замечательное творение выдающегося архитектора Александра Витберга, почти 30 лет назад отбывавшего в Вятке ссылку по обвинению в растратах и хищениях во время строительства храма Христа Спасителя в Москве…
Александро-Невский собор, 1839 (заложен)—1964 (построен)—1937 (взорван)
Пётр Алабин писал в своих заметках о воспоминаниях современников момента закладки Александро-Невского собора в августе 1839 года:
«Витберг во всё время закладки храма рыдал, как дитя! Кто объяснит нам глубокое и горькое значение этих слёз? Что совершалось с Витбергом в эти мгновения? Пред очами души его не проносилась ли другая закладка, при иной обстановке, в присутствии Царей и сонма царственных особ, пред лицом всей Москвы живой и каменной, пред лицом лучших представителей войск, едва возвратившихся с пути мировых побед? …Не представилось ли ему, что и этому храму также не суждено построиться, как и тому, на создание проекта которого потрачены им лучшие силы? Но успокойся, тень незабвенная, имя твоё пройдёт в потомство, собор Александровский своею величавой красотой даст ему ясный намёк на твой удивительный гений…»
У меня милёнок есть,
Срам по улице провесть:
Люди все ругаются,
Лошади пугаются!
В ХХ веке наступят времена страшные, безбожные... Удивительной красоты панораму города, создававшуюся многими поколениями вятчан, сметёт не «набег супостата», а безжалостной волной нахлынувший на страну «рок событий», что разрушит устоявшийся быт, пошатнёт вековые традиции, разбросает по миру, а то и уничтожит многих ни в чём не повинных людей.
Взорван, разобран и предан забвению будет красавец-собор, надежда и слава Витберга... А ведь Александр I, когда был у нас в 1824 году, называл Вятку одним из лучших городов России: «Очень красивый город, походит на Ярославль в малом виде», — хвалил Александр Павлович, а Кафедральный собор называл третьим в государстве. По численности населения Вятская губерния стояла на втором месте по стране после Киевской.
Из деревни нас погонят,
Ты, товарищ, не бежи.
Вынимай из голенища
Двухсторонние ножи!
Вятские на «Титанике»!
В косоворотке и картузе я иду по революционной Вятке. Наместо храмов воздвигаются гостиницы и дома колхозников, закладываются захоронения для героев Красной Армии; впоследствии святые места будут занимать кинотеатры, административные здания, скверы, стадионы, построенные уже на самих революционных захоронениях — а какая разница?.. В старой Вятке было много площадей, использовались они обычно для торговли и существовали, как правило, возле церквей. Так, Хлебная площадь была на месте нынешнего драмтеатра, Конная — за театром, Сенная и Дровяная — возле Владимирской церкви (кинотеатр «Октябрь»).
«Недели две тому назад в селе Просница Вятского уезда на квартире медфельдшера Булычёва была устроена грандиозная пирушка. За столом возлежал и местный поп, отец Лупа, как зовут его крестьяне, и сам квартирант, и тянули самогон. Случайно об этом узнали в волисполкоме. Тотчас же была снаряжена “экспедиция”, которая в результате своих работ арестовала дружков и отправила их в клоповник, причём отца Лупу, как мертвецки пьяного, унесли на руках.
В комнате для арестованных, иначе — “клоповнике”, стояла бочка с дёгтем. Проснувшись, отец Лупа вообразил себя ребёнком, а бочку с дёгтем — купелью и, ничтоже сумняшеся, полез в неё головой. Но каково же было удивление, когда он ощутил, что в бочке вместо святой воды был самый настоящий дёготь! — в который и погрузилось его “пастырское тело”. В таком виде он предстал перед своими прихожанами».
Мы не просим панихид
И синод не нужен.
С коммунистами живём, —
Проживём — не тужим.
В августе 1917 года через Вятку на Урал по железной дороге конвоировали Николая II. В дневнике за 2 августа Николай Александрович оставил запись:
«Гуляли до (реки) Вятки, та же погода и пыль. На всех станциях должны были по просьбе коменданта завешивать окна; глупо и скучно!»
Освобождение царской семьи пытался организовать капитан лейб-гвардии Петроградского полка Павел Петрович Булыгин. Офицер направился в Екатеринбург по поручению матери императора Николая II — императрицы Марии Александровны. Купив газету на станции Котельнич Вятской губернии, Булыгин прочёл:
«Наш маленький город становится историческим местом — местом заключения бывшего императора. Его скоро переведут сюда из Екатеринбурга, которому угрожают чехословацкие и белогвардейские банды».
Офицер остановился в Котельниче и начал подготовку к операции по освобождению государя. Булыгин завербовал местную жительницу, которая вошла в доверие здешнему совдепу. Планировалось, что она будет в доме заключения поломойкой — передаст свите царя письмо и оружие (ручные гранаты и револьверы) для того, чтобы те могли продержаться первые полчаса, пока дом штурмует группа Булыгина. А чтобы царская семья доверилась новоявленным спасителям, письмо должно быть передано от лица, почерк которого члены царской семьи хорошо знали. Далее предполагалось на паровых катерах, стоявших на Вятке, уходить по реке вверх к северной Двине и оттуда пробираться к англичанам в Архангельск.
Однако долгое время о проследовании поезда с узниками слышно ничего не было. Тогда, в первые дни июля, Булыгин отправился в Екатеринбург, чтобы узнать обстановку на месте, но по прибытии в столицу Урала его узнал солдат, который с ним поздоровался как со старым своим ротным капитаном. Булыгина арестовал присутствующий здесь же комиссар, с которым Павел Петрович ехал от Перми в одном купе… Царскую семью расстреляли в ночь с 16 на 17 июля 1918 года.
Дома печку затоплю
Я иконами.
Надоело мне возиться
С разными канонами!
Из письма в Цензурную Комиссию с починка Колесниковский Кикнурской волости:
«…В починке у нас три винокура. А курят самокрутки безостановочно день и ночь, особенно на масленице. По утрам у них стоят до 5 лошадей за воротами. Люди сидят в шубах и пируют в санях. Вино винокуры предлагают по 2 рубля 50 копеек с бутылки. В селе Кикнур имеется пристав и урядник, и ещё малый отряд стражников. Они вместе заодно пируют и винокуров не унимают. Бывало так, что урядник приедет, а вино ещё не выкурено. Он сидит себе тут же в бане и ждёт, когда ему накапает стаканчик. Приставам на винокуров доказывать бесполезно. Урядники, прежде чем ехать в обыск, предупреждают винокуров. Ещё кое-что знаю, да погожу писать. А пока и этого хватит».
Из села Воскресенского Орловского уезда от Григория Путинцева:
«У нас в селе есть фельдшер Куклин. Он не лечит людей, а варит брагу, причём очень пьяную. К нему приходит полицейский урядник Агалаков и писарь Вотинцев, напиваются дозело. Бывает, напиваются так, что урядник у него ночует, а фельдшер гонит от себя больных людей взашей. Варит Куклин брагу в самоваре, который послан ему земской управой как будто для этого дела. Стоит самовар на печке, а жинка прикрывает его своей старой юбкой, да ещё и приговаривает: "Так будет крепче!"»
Сяду я на эроплан,
К небесам взовьюся.
С богом, с чёртом, со всей швалью
Там я поборюся!
Дочь котельнического стряпчего Петра Васильевича Кисельникова 18-летняя красавица Мария сбежала из отчего дома, когда узнала, что её хотят выдать замуж за нелюбимого «котелка», деревенского увальня Сёмку Бакланова, который любил Машку до боли в коленках. В течение нескольких лет о ней не было ничего известно. Родители потеряли всякую надежду вновь увидеть старшую дочь. Однако Маша вернулась, причём с мужем, петербургским магнатом Прокофием Муллером и маленьким сыном Серёжей. Вернулась ненадолго — молодая семья вскоре уехала на жительство в Америку.
Спустя два года дочь снова посетила родной Котельнич, правда, на этот раз без мужа. Прокофий Муллер остался в Америке со старшим сыном Сергеем. Мария же приехала с младшеньким Владиком, которого специально привезла в Котельнич, чтобы крестить в Никольском храме. Встреча и на этот раз оказалась короткой. Старик Кисельников проводил дочь и внука до Ревеля. Маша успокоила отца, сказав, что путешествие на «Титанике» абсолютно безопасно! — и пообещала, что по прибытии в Америку тут же пришлёт отцу телеграмму. Однако этому не суждено было сбыться…
14 апреля 1912 года «Титаник» затонул, унеся жизни 1 513 пассажиров, в том числе котельничанки Марии и сынишки Владика. Родители Маши получили другую телеграмму — от Прокофия Муллера. В ней говорилось, что в списке спасшихся Мария Муллер и её сын Владик не значились. Стряпчий Пётр Кисельников, не перенеся столь тяжёлой утраты, умер в этом же году.
Вятский «котелок», увалень Сёмка Бакланов, до конца дней помнивший первую любовь Марию, прожил долгую, полную немыслимых перестановок и смен декораций жизнь, выпавшую на его долю и на долю поколения, что видело царя-батюшку, строило социализм, победило фашизм, мучилось в сталинских лагерях-застенках. Поколения, затравленного до смерти, реабилитированного, звенящего бесчисленными орденами-медалями, скромного, трудолюбивого, умеющего прощать, шутить и веселиться, не потерявшего веру свою.
Наконец-то закапал дождик,
Тихий шелест, как песни звук.
Дождик, дождик, посланник божий,
Мы заждались твоих услуг…
*
Восстановить бы этот храм
На радость всем живущим нам.
Для тех, кто с верою на ты
И для всеобщей красоты.
Пусть купол блещет с высоты
Потомкам нашим, да и нам.
Восстановить бы этот храм…
(Дед Василий Дубровин, село Кобра Даровского района)
Мостить дороги!
С 18 по 20 мая 1837 года вместе со своим наставником, поэтом Василием Андреевичем Жуковским, в Вятке находился цесаревич Александр Николаевич (будущий император Александр II). Вятские власти показушничали перед будущим государем. Так, губернатор Кирилл Тюфяев намеревался перенести Крестный ход на реку Великую ко времени приезда Александра Николаевича. (Знаменитый на весь мир Крестный ход — празднование явления Великорецкой иконы 24 мая по старому стилю.) Известно также, что губернский глава приказал жителям домов, находящихся на пути следования кортежа с наследником, мостить дороги. К примеру, у одной вдовы в Орлове, которая не имела возможности исполнить губернаторский приказ, выломали в доме пол и вымостили им часть пути.
По данным СМИ тех лет, масштабная подготовка к визиту президента Медведева в Киров (Вятку) в мае 2009 г. началась недели за три до приезда важного гостя. «К нам едет президент!» — шептали на каждом углу. Дорожники приступили к оперативному ремонту магистралей во всех направлениях — дорожная разметка появилась даже там, где её никогда не было, вдоль дорог выкрасили столбы и рекламные конструкции. Мусор с городских улиц стали убирать ежедневно. Сотни рабочих — в кои-то веки! — вырубали старые деревья, чистили территорию. Привели в порядок и железнодорожный переезд у аэропорта: покрасили все знаки и даже несколько метров шпал. Вдоль всей трассы из аэропорта в Киров поменяли бордюры. Городские дороги заасфальтировали зигзагами — по маршруту движения кортежа.
Он по городу соколиком
Полётывает,
Красным девушкам-разлапушкам
Примаргивает,
Городским-то он начальникам
Не кланяется,
Самому губернатору
Почёт не отдаёт…
(А.М. Васнецов)
В Рунете появилась фотография со свежеуложенным дорожным покрытием на действующий железнодорожный переезд, по которому сотрудники одной городской компании возят металл к себе на базу — закатка переезда в асфальт призвана облегчить путь президента через рельсы, проложенные по маршруту следования. Кроме того, со всеми резко критикующими власть вятскими жителями проведены соответствующие беседы. К встрече с президентом они не были допущены. Вместо них Медведева у кировского Художественного музея имени Васнецовых встречал правильный «народ, переодетый в штатское», пишет «Комсомольская правда». На вопрос журналиста, почему его не пропускают к музею, если там уже стоят люди, милиционер буркнул: «Это народ — какой надо народ!» — «А говорили, губернатор-либерал отличается от прочих губернаторов», — вопрошал обозреватель. [Обвинённый во взяточничестве и растратах губернатор до сих пор отбывает срок в рязанской колонии.]
«Чиновники в поте лица трудились над постройкой потёмкинских деревень. И переезды, залитые асфальтом, и люки иже с ними, и стены домов, выкрашенные только с фасада, причём некоторые в спешке вместе с окнами! Или это чтоб любопытные не выглядывали? — всё же барин приехал. Последний раз такое чудо случалось на Вятке 200 лет назад, в лице императора Александра I», — высказывались блогеры в комментариях по поводу прибытия главы государства.
Хочется добавить, что подождать-то всего ничего осталось — лет сто, ну двести… это уж и вовсе край! — и всё наладится, господа, выправится.
— Я, ребя, хочу предложить…
Мы все грамотны, кажись…
Прочитать, помножить, сложить.
А девчонки вот — ни в жись.
Мы все грамотны немного,
А забыли про других.
Был бы Ленин жив, ребята,
И попало б нам — и-их!
