Белый свет Юрия Кабанкова, или «Стихи иного тысячелетия»

ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ

II.

Стихотворения, вошедшие в книгу, «диктовались» поэту на протяжении нескольких лет, и каждое из них совершалось как единственное и «последнее».

Постепенно стало возможным выделить некие общие идеи, всё более очевидные как высшая данность [заданность] маршрута, подыскивающие себе композиционные и образно-эстетические средства, властно диктующие интонацию и внутренний ритм, подчиняющие себе всю конструкцию. На «киноплёнке» возникает единый, органически целостный живой мир, неизмеримо бо́льший, чем простая сумма отдельных фрагментов, которые при всей своей самостоятельности неразрывно связаны между собой и оправданы внутренней целесообразностью. Осью, на которой держится и вокруг которой вращается повествование, является СВЕТ — Нетварный, Фаворский, Невечерний, как прообраз Божьей благодати, одухотворяющей и животворящей земной мир — «Имже вся быша».

Вместе с этим работают и другие смысловые модуляции слова «свет»: «белый свет» как мир, свет солнечный, свет экрана в кинозале, свет памяти, свет в окнах, «и всякие там лампы-молнии- зажигалки-примусы-керогазы». И светлячок в придачу. СВЕТ — заглавный «герой» всего поэтического цикла. В Боге — всё бытие, всякое же бытие есть Свет. Всё, НЕ освещённое Его Нетварным Светом, есть тьма кромешная, то есть небытие. И возможно, главной идеей книги является Евангельская истина: смерти нет для живущих в Боге, по милости Господней и благодаря даже малому зерну веры попавших в область Света. Не потому ли в ходе повествования возникают в разных вариациях и звучат рефреном слова: «и никому не умереть…»

и птицы безмятежны как шумеры
и склёвывают солнце с одеяла
и все стрижи на ласточек похожи

и ангелы воркуют в изумленье
и жизнь течёт в четвёртом измеренье
и умереть уже никто не может

Поэт вглядывается в человека с его возлетаниями и падениями от света к тьме — и обратно:

свет Божественный невидим
человеческим зрачком
человек во тьму уходит
жизнь оставив без ответа
[…]    
человек во тьму уходит
человек уходит к свету
смерть оставив без ответа
человек лежит ничком
словно скрипка со смычком

Это путь зигзагообразный, петляющий; человек в тварном мире обречён метаться в поисках выхода — 

…к Свету Нетварному, к тому самому целокупному Счастию, 
которое, как истина, есть, а не мнится;
то есть, по сути, — к Самому Господу, 
который не просто «огнь поядающий», как у Иезекииля,
а Сама Любовь. И тогда — смерти нет.

Так у Господа происходит проявление образа — через просветление. А человек выходит навстречу, движимый вечной неодолимой тягой к познанию непознаваемого.

…Густая тень падает на поросшую спорышом землю.
На краю тени стоит мальчик, 
запрокинув голову, ослепительно смотрит ввысь.
Зачем так пристально кто-то глядит на него оттуда? 
Что там? И зачем так манит его этот недосягаемый свет?
    
Освобождение души, интуитивное осязание иного начинается с тишины — внутри себя и вовне. Поставить мир на паузу — и вдруг увидеть то, что обычно кажется второстепенным, не важным, но именно оно одно и есть зазор, окошко, через которое «оттуда ринутся лучи». 

трепетание палой листвы,
опалённой травы лепетанье,
паутинок стеклянных летанье — 

там, где шапку надвинул собор,
освящая серебряный бор…

***

Из подручных средств, из подножных трав
(я взглянул окрест, тишину поправ) 
я слепил оркестр из дремотных смол,
из цикад текучих, плакучих ив,
из цитат скрипучих, из горьких слов,
свет нездешний, Господи, различив 
сквозь дыханье осени золотой,
в запотелых стёклах её очей:
словно Свет Нетварный блеснул слюдой — 
говорливый, под лёгким ледком, ручей…

Тональность этих строк целительна, как крещенская вода, «позволяя упиваться ими еще до осознания смысла, а может быть, и помимо него» (О. Николаева). Это ровное течение, «претворение», рушит логику падшего мира, и из области тёмного знания, не требуя доказательств, выступает на свет самоочевидность Истины, и освещает и разрешает всё, и под этим немеркнущим солнцем становится ясно, что «свет, который в нас — тьма». И надо что-то с этим делать… «Шаткость и неустойчивость мироздания» побуждает человека искать опоры, и поэтический мир Юрия Кабанкова приглашает читателя обрести равновесие в Боге, в человеке, в природе вещей, осмыслить такие понятия, как ВРЕМЯ, ПАМЯТЬ, ВЕРА, СМЕРТЬ, ЛЮБОВЬ, которые, по сути, являются главными «действующими лицами» во всей истории христианства. Категория ВРЕМЕНИ метафизична по определению, поскольку выявляет вектор нашего движения: во тьму кромешную — либо к Богу.

Время нас не желает — 
и никуда не деться:
в печке огонь пылает, 
словно кино из детства…

***

Время и вправду зубами скрежещет — 
жестью грохочет, молнией блещет
и шелестит шоколадной фольгой...

А навстречу ему иное время, «встречное»:

Свет Невечерний милость Господня 
да пребывают в ней
встречное время уже сегодня 
мчит золотых коней

сквозь истончённую ткань Завета 
белый немой квадрат, 
будто вестник иного Света 
и светлячкам собрат

О, эти два встречных потока! Идти «в ногу со временем», по Юрию Кабанкову, значит, идти к смерти. Мы идём — к жизни, к источнику жизни. Ведомые «беспрекословной ”галактической” тягой к Целому», против потока времени. Поэтому «время нас не желает». Как не желает оно художника, который «...берётся за лютню, чтобы упорядочить мировой ритм» (Цзо Чжуань), затормозить поток времени, несущий нас к Концу света. 

время стоит горластое 
выйди вон говорит мне 
и нераздельно властвует 
сердце сбивая с ритма

Время любит «своих»; вы не увидите книг Юрия Кабанкова на полках книжных магазинов, заваленных коммерческой «литературой». И читатель у него штучный. Да и в жизни поэт держится в стороне от вихревых потоков, денежных и прочих, которые отвлекают от главного: творческого созерцания. Согласно канону Кириллу Белоезерскому, «…вся сладкая и красная преобидел еси, последовал Христу». Степень сегодняшнего самоустранения Юрия Кабанкова от всего НЕ значительного, фильтрации входящего потока — при усилении внешней информационной атаки, сосредоточенности на ключевом, «едином на потребу», предельна и, возможно, граничит с монашеским затвором. Однако, про «миссию» при нём не говорите. «...светел, но не желает блестеть» (Дао дэ цзин, 58). 

Истинный Поэт всегда больше и выше эпохи. В полной мере осмыслить это может лишь читатель, отстоящий от Поэта во времени, требующем по закону «пути зерна» — смерти и воскресения. Но то, что «дар тайнослышанья тяжёлый» мучителен, это факт. Мученичество и одиночество человека, отягощенного ведением или видением, — это миссия и крест. Пребывая физически внутри этого мира, участвуя «в делах мира сего», своим духовным зрением поэт «видит» явления — и себя самого — как бы извне, на киноплёнке, где всё уже свершилось. Отсюда пророческие ноты, как например, в стихотворении «Уроки геометрии», где Юрий Кабанков предсказал трагические события на Украине.

…В бессмысленном углу, в бескрайнем окоёме
гуляет горизонт с пылающим зонтом,
и крылышкует смерть в распахнутом проёме — 
сквозь трещины в стене, как огневой фантом.

И возникает цирк под куполом небесным,
и обручи горят, прозрачны и чисты,
и рыкают, как львы, грома с высот отвесных,
и громыхает жесть на крыльях пустоты.
 
И мчатся всадники на облачных лошадках
и задувают жизнь в игрушечных домах, 
и бездны воют в пустотелых шахтах,
и пузырьковый ад взрывается в умах.

И никому не жаль горючих слёз… Напрасно 
Мария — сквозь обрушенный пролёт — 
глядит, как в зеркало, — в слезах — на угол красный, 
где огненный снаряд закончил свой полёт 
 
и тень распластана, как человечья шкурка,
вовек не внятная ни сердцу, ни уму…
А он стоит в углу, уткнувшись в штукатурку,
и плачет обо всём, что ведомо ему.

Это стихотворение написано в 2019 году. В нём — в деталях — страшная картина сегодняшней реальности. Время покажет, не станут ли пророческими и другие тексты Юрия Кабанкова. Стрекочет и не может остановиться киноплёнка, «вращая планету», и на всех парах мчит сквозь неё скорый поезд, несущий человечество в бездну. 

Будем смотреть в окошко, как сокращают время,
трогается стоянка, там хороши картошки
и безотчётной жизни неощутимо бремя — 
лёгок летучий воздух, виснущий на подножке.

Поэт не в силах развернуть колесо истории, но может затормозить ход времени, организуя встречное движение. Напоминая нам, что вся наша орущая, сшибающая друг друга в погоне за «успехом» и «комфортом» камарилья, «существует сполна иллюзорно». И он изображает «пассажиров» спящими. Несётся поезд, а в нём «все спят». Сон разума. 

«Люди, кони и медведи спят себе без задних ног»; «рыбы спят с открытым ртом»; «воздух уснул, похоже»; «спит накатанная дорога»; «не отключая скорость, спит в интернете Google»; «спит верблюд летящий сквозь иглу»; «в космосе спит Гагарин».

Спит опрокинутый водоём,
звезда́м числа нет, а мысль убога:
сказал безумец в сердце своём,
мол, Бога — нету! мол, нету Бога.

Пытается ли автор разбудить, встряхнуть «спящее царство»? И возможно ли это? По плечу смертному? В раздумьях об этом художник склоняет голову «над пергаментом», и рождаются строки:

...Есть в нашей жизни вещи и явления, 
которые способны определять — 
существуем ли мы на самом деле. 
Это даже не бабочка Чжуан-цзы, 
где сон и явь равновелики и перетекают друг в дружку. 
Они, эти явления, имеют свойство 
«проявлять» иллюзорность, видимость-невидимость 
нашего земного присутствия.
[…]
Антики понимали, 
что «воистину существует лишь то, что вечно»; 
или, как в нашем, христианском, мировосприятии, - 
то, что устремляется к вечному и единому. 
[…]
Как бы то ни было, всё суетное остаётся за бортом вечной жизни, 
и, следовательно, существует сполна иллюзорно,
хотя и «достаточно» болезненно. 

Юрий Кабанков не даёт ответов на вопросы. Своими текстами он «вопросы снимает», переводя нас в другое измерение. Точнее не он, а благодатное присутствие Божье в каждом «эпизоде». А что ещё нужно поэту?

…взлетать — и радоваться вертикали,
слезой горючей о мире плакать, 
из сердца в сердце перетекая, — 
дабы твердыню сердец расплавить…

Однако в самом деле, есть о чём в этом мире плакать. Не потому ли всяк, кто у Кабанкова не спит, тот плачет. Плачут ангелы, реки, безмолвствующий Палама, плачет заносчивый царь Давид, божьи птахи и даже сам Господь, «озирая наших дел окоём». И эти множественные «слезящиеся» от века к веку веки… А кто не плачет, тот скачет: «...беспилотник землю роет, бесы воют, как дитя, — / безобразны, неизбывны — кто не скачет, тот не спит! — / мчатся в скрежете зубовном по распахнутой степи». «А век топорщится, меж пальцев ускользая, / и вскачь несётся чёрно-белое кино».

В кадр без спросу заползает болотная нечисть, змеи и ящеры эпохи постмодерна, «вёрткие, словно треск цикады» «шипят в камнях и, как пена, тают»: всякие там «цифровые вакцинации», COVIDы, «олигархи, финансовые потоки, стэлсы, пустые файлы», — всё то, чему, казалось, нет места в поэтическом пространстве. И, прежде чем неизбежно превратиться в ничто, успевают нарушить мирное течение повествования, в котором слышится что-то древнее, природное, как голос камня или сверчка, дождя или морской раковины. Духи злобы взрывают живую жизнь: 

И увидел я в небесах эту огненную ступу,
свинцово скользящую: плывёт себе над морями-лесами;
копошенье земной коры — сквозь самолётную лупу,
вспыхнувшую, на гиперзвуке над нами, спящими, нависая,
словно тусклый зрак гиперборейского грифона,
вперившийся обморочным взором 
из-под надвинутого скальпа
в эту кромешную тьму, как в трубку телефона…

Воспринимая мир целиком и сразу, во времени и пространстве, поэт видит это до того, как нажаты кнопки «пуск». В его «кинофильме» они уже летят, эти железные «ступы», поскольку созрели предпосылки. Поэт выводит «на острие иглы» и подсвечивает «корень зла», который во все времена лежит на духовном плане. И, освещённая, естественным образом открывается дверь: «Не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная» (Рим.12:2). Россия всегда «отставала» от Запада «во времени» — из-за своего «пространства», и именно поэтому Запад никогда не мог прижиться в России со своим рациональным акульим аршином. Ну не докричишься у нас с одного конца деревни до другого без образного ключа, ибо между концами деревни — всегда транссибирская магистраль. «Есть глазомер у нас, и циркуль валаамский, / и отразившиеся в небе купола». Вот этим и берём. Не вживается Россия в текст западной песни о главном. А потому её надо убрать с монитора. И Россия опять принимает бой. В оптическом прицеле Юрия Кабанкова появляется Америка: «...и алчь возликовала в Новом Свете». Исторический факт: Колумб открыл Америку в год, когда весь мир ожидал конца света. И «конец света» пришёл. 

Господь всегда от сердца отрывает:
Он в одиночку земли открывает,
а закрывать придётся нам вдвоём.

Этим строкам, по всей вероятности, тоже суждено оказаться пророческими. Мы, как никто, умеем закрывать ящики Пандоры. Велико-британия, «центрифуга смерти, циркулярка простоволосая» — туда же. 

Велико-Британия. Бог не творил зла. Бог не создавал Англию.
Бог попускает их существование в динамике. Но не по сути.
Это как езда на велосипеде («на велике», — говорили мы в детстве):
остановился — упал. Остановим велико-Британию!
И — да воскреснет Бог и расточатся врази Его!

***

Мы все, сидящие в зале кинотеатра имени Юрия Кабанкова, со странным волнением внимаем происходящему на экране, вычерчивая путь пыльными коридорами истории, пытаясь соединить далеко отстоящие друг от друга, разбросанные по берегам Леты, по странам и континентам артефакты, и восстановить картину живого целого.

Иногда от прикосновения предметы рассыпаются («осыпаются, как в пулемётной ленте, ступени на Фиоленте»), и смыслы ускользают. Но странным образом нас это не отвращает, и мы идём дальше, внимая этой музыке в её зыблющихся смыслах. Поэт выхватывает нас из тьмы лучом волшебного фонарика, озаряющего наши лица оттуда, из другого измерения. Свет ослепляет. Поэт нас видит, а мы его — нет. Иногда невозможно понять, что он хочет нам сказать. Или это он хочет услышать — нас?.. Печаль о падшем мире. Радость о Царстве. Это мотив всей книги. Претерпевший до конца спасётся.

...Всяк претерпевший Царство узрит,
где ни мора, ни глада —
в час, как земную боль озарит
Свет Господнего Сада.

​