«Бочка». Окончание

ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ

7

В Алазанскую долину мы приехали в полдень. Машина остановилась у сторожевой башни в крепостной стене.

— От кого отгораживались? — спросил я Сергея.
— От горцев из Дагестана, — ответил тот. — Они ведь только грабить могли. Спускались с тех гор и шли сюда. Стену построили, чтобы они не сразу попадали в сёла. Пока обойдут стену, наши успеют приготовиться. Башни строились так, чтобы попасть внутрь можно было только ползком на коленях. Того, кто стоит на коленях, может убить ножом даже десятилетняя девочка.
Он об этом говорил, как о чём-то обычном.
Мы поднялись на вершину башни.
— Сколько в стене башен? — спросил я.
— Двадцать восемь. Всю долину защищали. Очень красивая наша Алазани. Лучшая в мире.
Я с этим был полностью согласен. Перед нами расстилался простор, заполненный густой растительностью, в его середине виднелась пойма реки. Прозрачный воздух был напоён солнцем, в котором наливались нектаром ягоды винограда.
— Видите крыши домов под горой? — показал Сергей. — Там растёт виноград киндзмараули. Больше его нигде нет.
— Какой основной сорт винограда?
— Красный — саперави, белый — цоликаури. Много сил отдали, чтобы возродить автохтонные сорта. Люди приносили лозу из самых дальних уголков. Почти всё загубили во времена сухого закона. Но сейчас наше вино допущено к международным конкурсам. Оно делается не так, как в Европе. Но наше — самое древнее в мире!
— А как делают вино в Грузии? — спросила жена.
— Сейчас мы приедем в село Мукузани, и там вам расскажут.
— Я пил «мукузани», — сказал я. — Хорошее вино. Значит, и село такое есть?
— Есть. Здесь что ни село, то свой сорт вина. Но больше всего миллионеров-виноделов живёт в Телави. Туда мы тоже поедем. Но прежде выпьем кофе вон в том ресторане. Кажется, дождь собирается, его лучше пересидеть под крышей.
Мы спустились с башни и вошли в ресторан с большой террасой. Как только сели за стол — начался дождь с градом. Крупные градины высоко отскакивали от каменных плит пешеходной дорожки.
— Град здесь самый нежеланный гость, — сказал Сергей. — Иногда весь урожай выбивает. Но ливни большей частью Алазанскую долину обходят, здесь особая роза ветров.
Долина действительно очень уютно лежала между горами. Благословенное место. Впрочем, как и вся Грузия. 
Дождь кончился так же внезапно, как и начался.
— Как называется город? — спросил я, когда мы вышли из ресторана.
— Сигнахи, маленький городок. Но именно в нём один художник засыпал миллионом алых роз центральную площадь. Слышали эту песню?
— Конечно, — сказал я. — Раймонд Паулс сочинил. Так это о вашем художнике?
— Нико Пиросмани. Помните его картину «Актриса Маргарита»? 
— Помним, — усмехнулась жена.
— Нико влюбился во французскую актрису Маргариту, которая была здесь на гастролях с театром. Поговаривают, что это и не театр был, что-то вроде борделя. Нико влюбился, он у нас оригинал был, расплачивался картинами за еду. Их не всегда брали, а если и брали, то использовали вместо подставок под тарелки или сковородки. Но у него была лавка, которую подарил его воспитатель, местный князь. Нико лавку продал, скупил все цветы в округе, роз среди них было немного, привёз ночью на площадь перед гостиницей и высыпал на булыжник. Но Маргариты в гостинице не оказалось, уехала в другой город. Так и остался наш Нико ни с чем.
— Зато теперь мировая знаменитость, — сказал я. — Мне его «Дворник» понравился.
— Актриса узнала, что Пиросмани ради неё усыпал цветами площадь? — спросила жена.
— Говорят, уже в глубокой старости она пришла на выставку Нико в Париже. Её спросили о художнике. Она сказала, что с простыми людьми артисты не общались, не знали местного языка. И себя на картине не узнала. Вообще—то, в двадцать лет она была красавица.
— Фотографии сохранились? — спросил я.
— Да, недавно их опубликовали.
— Пусть лучше всё остаётся как в песне, — сказала жена. — У него и так была трудная жизнь.
Я пожал плечами. Сергей хмыкнул. Кажется, у него тоже был свой взгляд на жизнь гениев.
«Нужно перевести разговор на писателей, — подумал я. — С этими проще, чем с художниками».
— У вас писателей любят так же, как во времена СССР? — спросил я.
— Меньше, — посмотрел на меня Сергей. — Молодёжь сейчас читает интернет, а там писателей мало. Мы помним.
— Кого больше?
— Всех помним. Кого-то больше, кого-то меньше.
— Мне Нодар Думбадзе всегда нравился.
— Он гуриец, у них немножко другой язык.
— Не грузинский?
— Гурийцы говорят очень быстро. Когда я разговариваю с гурийцем, прошу: «Медленнее, ещё медленнее. Вот теперь немножко понимаю».
Мы засмеялись. Да, писатели как-то сближают людей, хотя бы через язык. Интересно, кто из россиян отличается скоростью речи?
— У нас это зависит от характера, — сказала жена. — Поморов, правда, не заставишь говорить быстро. Кубанцев, наверное, можно.
— Быстро говорят сибиряки, — сказал я. — Не знаю, правда, какие, там полно регионов. Поедем на разведку?
— Кончилась наша разведка, — вздохнула жена. — Хорошо, хоть в Грузию попали. А здесь повезло с Сергеем. Он и говорит не очень быстро.
Мы снова засмеялись.
— Поедем на дегустацию в Мукузани, — распорядился Сергей. — Там живёт мой друг детства Вано, он тоже говорит не быстро.

8

Друг детства Сергея оказался представительным мужчиной в расцвете лет. Во всяком случае, именно такими я представлял себе грузинских виноделов. Круглое лицо, лысина, объёмистый живот. И по-русски хорошо говорит.
— Я несколько лет был директором винзавода в Анапе, — сказал Вано. — Знаете вино «мысхако»?
— Знаю! — обрадовался я. — В Сочи пил. Хорошее вино.
— Да, хорошее, мы помогали его продвигать. В виноделии это важный момент. Пойдёмте, покажу, как делают наше вино.
Мы прошли в помещение, в котором под полом располагались глиняные кувшины. Вообще, всё здесь было добротное — строения, дорожки с каменными плитами, персиковые и гранатовые деревья. Кувшины под полом тоже, видимо, были хорошие.
— Конечно, — сказал Вано, — таких кувшинов больше нигде нет. У нас виноград не отделяют от мезги. Потом, правда, приходится тщательно очищать стенки кувшинов. Специальных людей нанимаем.
— Главное, чтоб он не был лысый, — перебил винодела Сергей. — Если потеряет от паров сознание, нужно схватить его за волосы и вытащить из кувшина. А как лысого вытащишь?
Вано засмеялся громче других. 
— Сильно отравляются? — спросил я.
— Если не вытащишь на воздух, умрёт, — посмотрел на меня Сергей. 
Он, как и я, был серьёзен. Сказывалось, видимо, наличие волос на наших головах. Смеются лишь лысые и женщины. Но им для смеха достаточно палец показать.
Я обратил внимание, что мы разделились на пары. Вано рассказывал о тонкостях виноделия жене, которая внимательно его слушала. Мы с Сергеем говорили о глупостях. Не странно ли это?
— Нет, — сказал Сергей. — О серьёзных вещах нужно говорить серьёзно.
Я покивал, соглашаясь. Женщина всегда чувствует настоящего мужчину. Вано, без сомнения, был таковым.
— Да, самым лучшим виноделом у нас он стал благодаря своей жене, — сказал Сергей. — Вано, когда это произошло?
— Что? — встревоженно повернулся к нам хозяин.
— Когда о тебе сказали по телевидению, что ты лучший винодел Алазанской долины?
— В позапрошлом году, — несколько смущённо ответил Вано. — Я должен был вернуться из Анапы на сбор винограда, но меня не отпустили. Жена сама собирала урожай.
— Одна? — удивился я.
— Людей нанимала. Мы, конечно, всех знаем, но всё равно хозяйская рука нужна. В нашем деле много тонкостей — в какой день собрать, сколько вину бродить, когда процеживать… Всем она занималась.
— А потом приехало телевидение, и корреспондент спрашивает: кто делал вино? — перебил хозяина Сергей. — Нино говорит: мой муж, лучший винодел в Алазани!
«И здесь Нино», — подумал я.
— Она, кстати, уже накрыла стол, — посмотрел на часы Сергей. — Вано, у нас мало времени.
— Прошу!
Хозяин галантно пригласил к выходу мою жену. Я посмотрел на Сергея, и пошёл вслед за ними.
— Я подожду во дворе, — сказал мне в спину Сергей. — На вино уже смотреть не могу.
Он был во всех смыслах особенный экскурсовод. Второго такого в Тбилиси не было, может быть, где-нибудь в Кутаиси. Как я уже знал, Кутаиси считался столицей Западной Грузии, а это немножко другая Грузия.
За столом всё было в высшей степени хорошо. Отличное вино, красное и белое, чудесные сулугуни, хачапури, лобио и помидоры.
— А это что? — уставился я на тарелку с маринованными стеблями.
— Джонджоли, наша любимая закуска, — ответил Вано. — Кусты вроде акации, мы собираем их цветы и засаливаем со специями. 
— Я знаю, — сказала жена. — Похоже на каперсы. Очень вкусно!
— И полезно! — донёсся до нас откуда-то из-за деревьев голос Сергея. — Ни один грузинский стол не бывает без джонджоли.
Я с удивлением посмотрел на жену. Мне казалось, что в нашей семье в закусках понимаю один я.
— И в Кутаиси джонджоли? — уточнил я.
— Во всей Грузии! — твёрдо сказал Вано.
Я положил себе в рот закуску.
— Похоже на маринованную черемшу, — сказал я. — У нас во Внукове её полно, растёт как сорняк.
— Черемша чеснок, — усмехнулась уголками губ жена. — Её называют медвежьим луком. А здесь цветы.
Иногда ей нравилось ставить меня на место. Я не сильно возражал.
Кстати, цветки черемши тоже красивые, но они скорее метёлки, чем гроздья. Интересно, где она пробовала джонджоли?
— В ресторане, — снова усмехнулась жена. — В Москве целая сеть ресторанов с таким названием.
Хорошо, на столе целая батарея винных бутылок, можно дегустировать, не отвлекаясь на досужие рассуждения. Вано внимательно следил, чтобы наши бокалы не опустевали.
Сергей не пьёт вино действительно потому, что надоело, или здесь что-то другое?
— Не отвлекайся, — сказала жена. — Пей, пока дают.
Я выпил.
— Нас уже ждут, — вышел из-за кустов Сергей. — Покупайте, если хотите, вино, и садимся в машину.
— Где ждут? — спросил я.
— В монастыре и в усадьбе Чавчавадзе.
— Тогда одну бутылку белого вина и одну красного, — сказал я. — Мне вон то понравилось, с янтарным оттенком.
«А здесь дороже, чем в магазине, — подумал я, расплачиваясь. — Но это ведь туризм, особый сектор экономики».

9

В Бодбийском монастыре Сергей сердечно поздоровался с женщиной, собирающей милостыню у входа.
«Всех знает», — подумал я, и дал женщине монету в два лари.
Та благосклонно её приняла. Сергей сделал вид, что не заметил этого. В месте, где покоились мощи святой Нины, он не мог отвлекаться на мелочи.
— Она окрестила не только грузин, но и армян, — сказал Сергей. — Великая святая!
— Откуда она сюда пришла? — спросил я.
— Из Константинополя. Племянница патриарха. Ей было видение, что она должна уйти в место, где находится хитон Господа, и получила крест из веточек лозы. На всех иконах она изображена с этим крестом.
— Имя Нины самое почитаемое в Грузии? — спросил я.
— Конечно! Княжна Чавчавадзе, жена Грибоедова, тоже Нино.
Это мы знали.
Сергей вкратце рассказал нам о подвиге святой Нины и монастыре, попутно коснувшись темы выживания христиан в мусульманском мире.
— У нас рядом не только турки, но и иранцы, — вздохнул он. — Я здесь говорю своим: уйдёт Россия, с кем останемся? Европейский союз далеко.
— Понимают? — спросил я.
— Плохо, — снова вздохнул Сергей. — Молодым кажется, что всё в их руках. А это не всегда так.
— Всегда не так, — согласился я. — Но мы не умеем учиться на чужих ошибках.
— На своих тоже не умеем.
— Вы что, на отпевании? — сказала жена. — Я посмотрела на сёла, мимо которых проезжали. Живут люди. Не в роскоши, но и не выживают. Газ в каждом доме есть?
— В каждом, — кивнул Сергей. — Если в горы не могут провести газ, правительство выделяет деньги на солнечные батареи. Худо-бедно зимуют.
— Я и говорю — нормально живёте. Вино из кувшинов пьёте.
— Недавно я возил туристов из Болгарии. Они ездили, смотрели, и в конце один человек постарше отвёл меня в сторону и говорит: не вступайте в ЕС. Последнего лишитесь, даже вина. У нас в Болгарии своего ничего не осталось.
— Поехали в Телави, — сказал я. — Какие там достопримечательности? Кроме двадцати виноделов—миллионеров?
— Двадцати шести, — поправил меня Сергей. — Тысячелетний платан, который снимали в фильме «Мимино», и дворец царя Ираклия. Но он сейчас на реставрации.
— Телави чья столица?
— Кахетии. Царь Ираклий здесь родился и умер. А Шота Руставели у нас учился.
Сергей сказал — у нас. Стало быть, кахетинец?
— Да, я из Кахетии, — сказал Сергей. — Но вырос в Москве. Так бывает.
Так было в империи под названием Советский Союз. Но те времена давно прошли.
— Недавно, — усмехнулся Сергей. — Садимся в машину. 
В Телави мы сфотографировались у платана, возле которого гаишник останавливал Мимино в фильме. Это был действительно замечательный платан с громадным дуплом.
— Ещё тысячу лет простоит? — спросил я Сергея.
Тот пожал плечами.
— На родине Конфуция в Цюйфу я видел туи, которым по две тысячи лет, — успокоил я нашего гида. — Главное, чтоб город уцелел. Кто его захватывал, турки?
— Иранцы опаснее, — оглянулся по сторонам Сергей. — Нам ещё усадьбу Чавчавадзе в Цинандали надо посетить. Поесть не хотите?
— Нет, — сказал я. — Тот самый Чавчавадзе, родственник Грибоедова?
— Да, — ответил Сергей, — Нина дочь Александра Чавчавадзе. Первый коллекционер вина в Грузии. А может, и в России. Я попрошу, чтоб нам показали подвалы.
Я в очередной раз подумал, что нам повезло с Сергеем. Без него нас не то что в подвалы — на порог усадьбы не пустили бы.
Сергей усмехнулся. Он, как и моя жена, умел угадывать мысли других людей. Но она училась в МГУ, а не в МГИМО. 
— Наши институты рядом, — сказала жена.
Сергей улыбнулся. 
Усадьба состояла из дворца, роскошного парка и винных подвалов. Я полюбовался портретами князей во дворце. Лучший, конечно, был портрет Нины. Она любого очаровала бы, не только Грибоедова. Тоже, кстати, Александра. Мне было приятно находиться в ряду великих Александров — Пушкина, Грибоедова, Чавчавадзе, трёх императоров. Больше других из императоров мне нравился последний Александр, Миротворец. Наверное, потому, что тот любил Беловежскую пущу.
— Не отставай! — донёсся голос жены.
Да, подотстал я от кортежа, на этот раз возглавляемого симпатичной сотрудницей музея. Мы шли в винные подвалы, точнее, в то, что от них осталось.
— Александр Чавчавадзе заказывал сто бутылок того или иного сорта вина, — доверительно сказал мне Сергей, — и оставлял десять того, что понравилось, остальные уничтожал. Мог себе это позволить. Он был первый у нас коллекционер, и сам устанавливал правила. 
Девушка с трудом открыла внушительную дверь подвала, и мы по лестнице спустились вниз. Большое помещение было заставлено стеллажами с бутылками, покрытыми толстым слоем пыли.
— Вино пить можно? — спросил я девушку.
— Уксус, — скривилась она. — Видите, на табличке написано: тысяча восемьсот сорок первый год. 
Да, за две сотни лет что угодно превратится в уксус. Сергей говорил, что в Грузии нашли кувшины со следами от вина, которым семь тысяч лет. Каково оно было на вкус?
— Наше вино самое лучшее, — сказал Сергей. — В Москве Нескучный сад ещё есть?
— Есть, — кивнул я. — Правда, немножко подновлённый.
— В нём прошло моё детство, — вздохнул Сергей. — В Тбилиси мало кто знает, какие там девушки…
Он задержал взгляд на моей жене. Супруга выросла на Мясницкой улице, но тоже, видимо, бывала в Нескучном саду.
— Все наши парни учат английский язык, — продолжил Сергей, — но съездить хотят в Москву. Откуда-то знают, что это мировая столица.
— Наряду с Римом, Лондоном и Константинополем, — согласился с ним я. — Где у нас ещё была империя?
— У самых великих империй столиц не было. Александр Македонский и Чингисхан завоевали весь мир, но после их смерти всё превратилось в пыль. Может, и не надо никаких империй?
— Не нашего ума дело. Клио, между прочим, самая коварная из муз. До сих пор не можем развязать её узлы.
— Надо рубить! — расправил плечи Сергей.
— Сейчас вы похожи на великого моурави, — улыбнулся я.
— А умирать он уехал в Турцию, — погрустнел наш гид. — Я хочу умереть в Тбилиси.
— До этого ещё далеко, — сказал я. — Жалко, сейчас в тбилисских ресторанах не готовят чакапули, не созрели ткемали.
Об этом вчера мне сказал один из зазывал в старом Тбилиси.
— Я бы сам съел чакапули из ягнятины, если бы знал, где его делают! — вскинул руки вверх зазывала.
Некоторые из жителей Тбилиси питали слабость к драматическим эффектам.
— Я знаю ресторан, где вам подадут настоящий чакапули, — посмотрел на меня Сергей. — И ткемали в соусе будут тоже настоящие.
— «На холмах Грузии лежит ночная мгла…» — процитировал я. — Ресторан стоит на холме?
— В Грузии всё на холме.
И я вдруг увидел себя на вымощенной булыжником площади Новогрудка. Посреди неё стояла бочка с вином, возле которой проступала из темноты фигура продавца в большой кепке.
Всё вернулось на круги своя.

​