Палестина. Земля света

2012-й год. Жаркий полдень. Мы с мужем и маленьким сыном едем из Иордании навестить его семью — старенькую маму, сестёр, племянников — в место, где он родился, в палестинский город Хеврон. Именно там и предстояло нам задержаться на полгода. Хеврон покорил меня своей скромной, сдержанной величественностью и какой-то невыразимой печалью, витавшей в воздухе. Как будто подбитая и затаившаяся птица терпеливо ждёт, пока затянутся раны, чтобы с новыми силами опять взлететь.

Узкие улочки прихотливо петляли, плавно выводя к небольшим оливковым рощам и виноградникам, которых в этой части Палестины довольно много. Благодаря продаже винограда и оливок люди могут иметь скромный доход. Его хватает на хлеб насущный. Иногда в праздничные дни они даже могут позволить себе купить мясо. Для местного населения это очень дорогой продукт. Доступен он только зажиточным семьям, которых там совсем немного. Плов готовят по старинному обычаю бедуинов. В песок на большую глубину погружают казан с рисом и бараниной — мы покупали иногда, могли себе позволить побаловать родственников. Туда же добавляют специи, очищенный миндаль, заливают йогуртовый соус. Всё это под палящим солнцем томится целые сутки. Ничего вкуснее я не пробовала.
Встретили нас очень тепло и радушно. Казалось, что я снова в родной деревне моей бабушки — всюду приветливые, улыбчивые лица. Но больше всего поразило меня то, что многие дома, в том числе и те, в которых жили наши родственники, оказались без крыши. Это дорого, и многие семьи просто так и живут — за стенами, но под открытым небом. Благо дождей там практически не бывает. Зимой, правда, натягивают плёнку. Но никто не жаловался на судьбу за эту жизнь в таких домах — под жарким солнцем днём и под надзором звёзд ночью. Никакого недовольства, даже намёка на него я не обнаруживала ни на лицах, ни в словах людей. Пытаясь выразить сочувствие, я постоянно слышала улыбчивое и спокойное: «На всё воля Аллаха! Он управляет, а мы лишь делаем то, что можем!». — Фатализм, воспитанный исламом, — и счастье, и беда этого народа. Хотя философски ислам самая продвинутая религия — следующий шаг уже объективный идеализм.
Ложась спать в этом доме без крыши, я всегда замирала от счастья. Больше никогда в жизни мне не доводилось видеть такого прекрасного, глубокого синего ночного неба с мириадами звёзд, которые глядят на тебя во все глаза, следят за каждым твоим движением. 

Убранство жилища также оказалось очень скромным. Бетонный пол, на нём циновки, на них сидят, когда принимают пищу или пьют чай. Стопкой сложены матрасы, на которых спят. Мебели, за исключением небольших шкафов и пары стульев, практически нет ни у кого. В семьях с детьми игрушек в нашем понимании также нет. Иногда это что-то сделанное своими руками: или просто разноцветные камешки, дощечки, палочки, бутылочки, цветные тряпочки. Но дети постоянно возятся с ними, увлечённо играют, сияют от радости. 
Наблюдая за этой простой и очень бедной жизнью, я часто задавала себе вопрос: так что же такое счастье? Ответ мне давали улыбки этих людей, готовых отдать последнее, что у них было. Одна из сестёр моего мужа с дивным именем Хаджи очень хотела пообщаться со мной. Но английского она не знала, а я не понимала их диалект арабского. Вместо этого Хаджи так тепло обняла меня, что я снова почувствовала себя маленькой девочкой в объятьях любимой бабушки. А когда она, достав крохотную пластмассовую шкатулку, вынула оттуда серёжки из мелких бусинок бисера, — возможно, самое дорогое, что у неё было, — и отдала мне, я просто прослезилась. Какое-то время мы стояли обнявшись, не отирая слёз, ощущая неожиданно возникшее по-настоящему кровное родство. Храню эти серёжки до сих пор. 
А Хаджи уже нет. Её и её детей убила доблестная израильская армия. Палестинцы влюблены в жизнь. В самую её сердцевину, которая является Богом — и сущим, и явственным. Если мы сейчас задаемся вопросом, что такое Родина, из какого теста она сделана и есть ли она вообще, то я получила ответ на этот вопрос, заглянув в глаза 87-летней палестинской женщине Хадре — матери моего мужа. Столько света и любви к своей земле, традициям и корням я ощутила, просто побыв рядом с ней: «Мне мало что нужно!» — говорила она своему сыну, который хотел забрать её в Иорданию, в более комфортные условия, чем циновка и дом без крыши и воды. Она уже не ходила, только лежала, сидела. 

— Я хочу умереть на своей земле! — Каждое утро, проснувшись, она надевала национальный палестинский костюм — галабею, белый расшитый платок, и молилась, перебирая в руках чётки, вспоминая золотое палестинское солнце.
Больше мы с ней не виделись. Год спустя она ушла. Сын даже не смог приехать на похороны, попрощаться с матерью. Ему не дали въезд на израильской границе. Зная, зачем он едет. «Рай под ногами ваших матерей», — говорил пророк Мухаммед. Святость — это не мёртвые книги раввинов. Святость — это возможность оставаться человеком на этой стремительно сгорающей от злобы планете.
Тогда же в Хевроне я посетила и палестинскую школу. Муж одной из сестёр моего мужа — журналист, писатель Муса Джадид — работал в ней учителем. В маленьких изящных чашечках, которые называются finjan, мы пили кофе с кардамоном и вели беседу о литературе. Каково же было моё неподдельное удивление, когда Муса заговорил о Достоевском, Толстом, о том, что переводил их на арабский, читал на английском и русском, и для него они во многом оказались знаковыми в его судьбе. Какой пытливый ум и невероятный уровень эмпатии открылся предо мной в речах этого человека! Такое понимание я не часто встречала даже у своих соотечественников. Всё, о чем писали русские классики, было близко ему. Он оставался верен своим идеалам чести, совести, веры и не хотел никуда уезжать, оставаясь единственным учителем по всем гуманитарным предметам. За очень маленькие, чисто символические деньги он старательно обучал ребятишек читать, писать, умению слушать и слышать. Он тоже жил в таком же доме без крыши: «Я выучил и разобрал все слова, чтобы извлечь из них одно слово — Дом». — Это изречение великого Махмуда Дарвиша я услышала впервые из его уст, да и узнала о нём также впервые от него. Спасибо, Муса Джадид, за свет и веру.

Возможно, что для каждого человека существует своя точка боли, своя точка самых низких вибраций, ощущая которые человек уже не остаётся прежним, и весь остальной мир с его оголтелыми страстями перестаёт существовать. Самая сильная боль для меня сейчас — это погружение в горе Палестины, она стала и моей родиной, там я стала матерью сыновей и дочерью той земли. И когда я слышу вокруг разговоры о том, что не нужно впускать зло в свой мир, что это не касается нас, и каждого не излечить и не спасти, — мне становится не по себе. Эта искусственная, лукавая схема не имеет в себе даже намёка на человечность. В нынешнем мире — вроде бы ещё человеческом — её остаётся всё меньше и меньше. Возможно, дегуманизация мира уже необратима. Первым признаком, как отмечал Хосе Ортега-и-Гассет, стала дегуманизация искусства. Но правда, она, — как в фильме братьев Коэнов, — похожа на таблетку. И ты её глотаешь, или нет. Мы можем мало, но все наши крохи взаимной помощи друг другу превращаются в узорный покров ниточек добра и блага, делая нас хоть чуточку, но ближе к Богу. И дальше от пропасти. 

Гуманитарные грузы, которые собирает мусульманская диаспора России для Газы — это лишь маленькая часть того, что можно сделать. Как правило, основную работу в фондах совершают женщины, мы пакуем огромные коробки с вещами, лекарствами, палатками для лагерей беженцев. Каждый день мы стараемся привлечь как можно больше людей, которые хоть на что-то могут повлиять (речь идёт о структурах власти прежде всего), которые бы помогали фондам и посольству Палестины в Москве.
Очень часто нам говорят, что бесполезно отправлять помощь тем, кто в любой день может умереть. Мы делаем то, что должны делать, что диктует нам наша совесть. Пусть люди, находящиеся в оккупации, знают, что они не одни, что о них кто-то помнит. Пусть не теряют надежды и веры в то, что зло всё-таки наказуемо. 

Ирина Сергеева — певица, поэт, преподаватель ГИТИСа, автор текстов песен. Какое-то время жила в Иордании и Палестине. 10 лет назад вернулась на родину.

 
Палестинские дети на базаре в центре Хеврона, февраль 2018. Израильский патруль в еврейском квартале Хеврона, 2018 г.

На обложке: Хеврон, 2007 г.

​