Дмитрий Затучный: «Литература не существует в отрыве от времени и общества!»

Дмитрий Александрович Затучный (1970) — доктор тех. наук, профессор, преподает в Московском государственном техническом университете гражданской авиации. Автор трех романов, изданных в издательстве «Алгоритм» под псевдонимом Дмитрий Февралёв: «Критерий любви» (2014), «Преданная любовь» (2014), «Великий режиссер» (2017). В издательстве «АСТ» выпустил новый роман «Суматошные дни, или Невеста и олигарх» (2024) под именем Дмитрий Затучный. Публиковался в сетевых изданиях «Вторник», «Русская жизнь», «Веб-Камертон», в альманахе «У Никитских Ворот». 

***

Кирилл Непомнящий: Ваше портфолио многогранно, хотя не парадоксально — люди науки, случается, приходят в литературу, не без того. Чаще всего условные физики лирично описывают собственный профессиональный опыт, накручивая на него некий общечеловеческий сюжет. Заметим между делом, что у нас далеко не каждый пишущий врач — Булгаков или Чехов, как и не каждый пишущий представитель «офисного планктона» — Кафка. А как получилось, что вы, доктор технических наук, профессор, преподаватель Московского государственного технического университета гражданской авиации, начали писать книги? Когда и как «болезнь сочинительства» одолела?

Дмитрий Затучный: Причины любой болезни редко лежат на поверхности. Сказать «божьим промыслом» — автор ушел бы от ответа. Спусковым крючком стал один из маловразумительных фильмов с зубодробительным сюжетом и откровенно слабой игрой актеров — оставим без названия этот «шедевр» (не достоин рекламы), да и реальная причина глубже. Количество имеет свойство переходить в качество, но отнюдь не всегда. Личный опыт и состояние души — разные субстанции, зачастую живущие в параллельных мирах. Вдруг происходит пересечение, и тогда… Остается произнести лишь три фразы: «не соглашаюсь», «не боюсь» и «пишу — иначе нет прощения». Далее — будь, что будет. Первые мысли, казалось, уложатся страниц в тридцать, в итоге получился роман. Что ж, никогда не говори никогда. 

Сначала вы печатались под псевдонимом Дмитрий Февралёв, у вас вышло несколько книг, а вот на четвертой, выпущенной не так давно в АСТ, вдруг решили раскрыть карты. Почему и для чего, если не секрет? 

Один мой знакомый — безусловный авторитет для меня, хотя и далекий от мира литературы, высказал удивление после моего первого романа «Критерий любви» — зачем псевдоним? Хватило смелости на публикацию, да и не в крупном издательстве («Алгоритм» все же не АСТ), в остальном испугался реакции коллег и знакомых. Причина же недавнего отказа от псевдонима банальная и неожиданная одновременно — человеческая подлость. Когда первые три книги вышли в свет и стали известны моему окружению, нашлись люди, раструбившие «сенсацию». Якобы настоящий автор книг — не Дмитрий Затучный, а его отец — вот и причина псевдонима. Отец умер в 2013 году (первая книга вышла только в 2014-м) и никогда не имел отношения к литературе. Стало понятно — боязнь напрасна (совсем никудышные произведения не вызывают такой злости), а неприятные разговоры… — что ж, такова плата за излишнюю робость.

Профессор Дмитрий Затучный, выпускающий легкий для чтения простых смертных роман под названием «Суматошные дни, или Невеста и олигарх»: что к этому подтолкнуло, каков мотив?

Слово «профессор» имеет два противоречивых смысла. Ландау с Королёвым, опередившие время, на худой случай — просто умные люди: первое значение. Недотепа, не приспособленный к простейшему быту — второе. Художественные книги пишут не врачи и ученые — обычные люди с фамилией и именем, проживающие по «2-му Маслобойному переулку» и имеющие разные взгляды. Давайте обсуждать не авторов (тем более их профессии), а литературные творения, иначе… получится дискуссия на тему «шел бы лучше заниматься своим делом». Что же до последнего романа, то, во-первых, это последний аккорд в жизни героев первого романа «Критерий любви», которые в той или иной мере принимали участие в последующих двух книгах. Теперь эта линия закончена, пускай рождаются новые сюжеты и персонажи. Во-вторых, — пресловутый конфликт «отцов» и «детей». Мы встаем попеременно на сторону тех и других, не задумываясь, — а есть ли конфликт вообще? Разные точки зрения по основным жизненным вопросам (профессия, отдых и семья) — путь к совершенству. 

Кто ваш читатель? Или так: вы относитесь к той категории авторов, которые пишут «для себя», ни на кого не оглядываясь, или у вас есть некий портрет человека, которому близки ваши идеи?

Широкая аудитория для книги — желание любого автора. Писать только «для себя» — нет смысла идти в издательство, гораздо проще распечатать десяток экземпляров для развлечения знакомых. Подстраиваться под разнообразного читателя — потеряешь лицо, да и все равно всем не угодишь. В моей прозе (особенно последней) — действительно много о мире ученых, но их предназначение шире рамок людей науки. Прочитав роман «Суматошные дни…» и несколько рассказов, вышедших позднее в нескольких журналах (в том числе и в вашем СМИ), не получишь инструкцию по написанию монографии или небольшой статьи, сложно понять закономерности научного поиска. Книги скорее о другом — поведении человека, стремящегося к результату (как это понимается!) в любой сфере — сильного и слабого, делающего ошибки и признающего их, желающего творить, — словом, обо всем, что является залогом движения вперед. Топтание на месте с оглядкой по сторонам («как бы чего не вышло») — смертельно для любого предприятия, страх высказать мнение — еще хуже. Вот бегло нарисован портрет читателя — человека, не только видящего противоречия, но и не отступающего перед ними и не отбрасывающего иную точку зрения сразу в урну. 

В эпоху самиздата многие считают: писать — просто. Есть масса ресурсов, где можно опубликовать свое так называемое творчество совершенно бесплатно. Слово «графоман» там запрещено — печатают всех, это их хлеб. Насколько распространение графомании в промышленных масштабах вредит статусу профессионального литератора, на ваш взгляд? Вот автор брендового издательства с именем — и вот некий ноунейм со своим «шедевром». И у обоих книги вышли! У одного в «Эксмо», у другого на «Ридеро». Книги — по большому счету, нарезанная бумага: вот у Виктора Пелевина — роман, а вот у Василия Пупкина — аж целая сага. И то и другое — формально — книга с ISBN… 

Ключевая мысль — насколько схожи в литературном смысле Виктор Пелевин и господин Пупкин. Есть книга с ISBN, ну и действительно: какая между ними разница? Ценю черный юмор! Только Пелевина читают и обсуждают, а Пупкина почему-то нет… Думает ли читатель, взяв в руки книгу с ISBN, хорошо она написана — или нет, да и помнит ли он о наличии индекса после нескольких прочитанных страниц… Вот и вся разница. В пору моей научной юности отсутствовали сегодняшние научные базы РИНЦ, Scopus и так далее, и статьи рассматривались на предмет единственно научного значения, а теперь… Какие вопросы к статье — она же из Scopus?! Вред от графоманства безусловен (все-таки хочется, чтобы полки книжных магазинов ломились лишь от качественной литературы), и все же, на мой взгляд, последствия от запретов — много хуже. Кто будет определять графоманcтво автора, особенно начинающего? Высокая комиссия из авторитетных драматургов? Какими критериями они будут руководствоваться, каким приоритетам следовать? Или отдать все на откуп искусственному интеллекту — и судьбу литературы станет решать бездушная машина? Даже подумать страшно! Нормальная здоровая конкуренция, реальные, а не дутые, рейтинги — хорошее лекарство от распространения графоманской заразы. Идея моего первого романа «Критерий любви» заключалась в следующем: добиться успеха (в любом понимании!) без участия в соревновании — сложно, трусишь — уйди в сторону. Обеспечить условия для истинной борьбы, соблюдение всеми участниками правил и договоренностей — непростая, лишь необходимая задача. 

Вы долго шлифуете свои тексты, учились ли где-то литмастерству? Сейчас масса литшкол, выбирай — не хочу. Как обычно происходит процесс работы — или эта литкухня не для всех? Многие писатели суеверны и не говорят о таких вещах.

Наверное, разочарую, но алгоритма «стать писателем» не смогу дать. С литшколами дел не имел, но из этого отнюдь не следует правило поступать таким образом всем остальным. Процесс работы, и как он происходит? У меня секрета нет, но повторюсь — это личный опыт, применять его стоит крайне осторожно, многое — индивидуально. Принципы работы над романом и рассказом, детективом и городской прозой (те виды литературного творчества, в которых себя попробовал) сильно различаются. Схему рассказа можно разместить на половинке листа ученической тетради, но написание требует многократного чтения каждой фразы; в детективе главное придумать запутанную головоломку, а как написано — иногда простительно (до определенной степени, конечно!). И все-таки рискну дать один совет — читайте больше хорошей литературы! Не в метро или за чашкой кофе, — а с карандашом и «под микроскопом». 

Будет ли у вас книга о, так скажем, закулисье научного мира? Взгляд изнутри. Ваш опыт работы в науке огромный, наверняка есть, что рассказать читателям.

Эта тема присутствовала в первой части моего романа «Суматошные дни, или Невеста и олигарх». Посвятить тайнам моей профессиональной области целую книгу — дело стоящее. Только не думаю, что интересно перечислять многочисленные факты (пускай и в литературной обработке) о научной жизни. Подлость и благородство, талант и посредственность присутствуют в разных профессиях. Интересно провести через судьбы героев тему разных противоречий: между научным успехом и личным благополучием, между семьей и ненормированным творчеством (идеи приходят в голову не только «от девяти до шести» пять дней в неделю), между стремлением к истине и подобострастием. Главное — не критика того, что есть, а советы, как должно быть. 

А что вам ближе — роман или рассказ? Издатели традиционно предпочитают издавать романы, объясняя это «покупательским спросом» на псевдосериальность, хотя мастерство короткого рассказа, конечно, — это высший пилотаж писателя. 

В любом деле надо стремиться достичь высот, а не остаться «специалистом по правому легкому» — стоит пробовать себя в различных литературных ипостасях. Рассказ дает возможность «набить руку» и отшлифовать стиль, да и продукт появляется быстрее, лишь сюжет ограничивается десятком страниц текста. Роман — возможность «идеологически» развернуться, да и удержать серьезную сюжетную линию — интересно, лишь ждать «последней точки» приходится дольше. В перспективе вижу себя автором новых романов, рассказы — лишь требование текущего момента, но кто знает, как карта ляжет… 

Мы живем в непростые времена. Откуда брать вдохновение, и согласны ли вы с перефразированной фразой Цицерона: «Когда говорят пушки, музы молчат»? 

Позвольте не согласиться с великим римлянином. Литература не существует в отрыве от времени и общества: это первое. Литературное произведение — модель некого явления: это второе. Кто же определяет требования к модели? Ответ известен — заказчик. Скажете, пугающее слово, лишь стоит задуматься — шаблоны не дают уловить глубинный смысл — в этой роли не всегда (ох, не всегда!) выступает «денежный мешок» или высокое начальство; эпоха, общественные настроения, внутренний настрой автора тоже оказывают большое влияние на развитие литературы. Неоднозначная пьеса Корнейчука «Фронт», лирика Симонова увидели бы свет в мирное время? Ответ ясен. Принимать «заказ» или нет — решение за автором, но уж если «договор подписан» — мосты сожжены. Тут и возникает проблема конформизма. Все люди — приспособленцы, чего греха таить, но «красная черта» (у каждого своя) — «табу». Приведу пример из собственной жизни... 
Много лет назад я получил должность ассистента вуза (еще не имея степени и звания, ух, было времечко!) и попал в помощники к старому профессору, бывшему завкафедрой. «Работать во благо науки и высшего образования, пока есть силы — главное призвание» — доктор наук тут же стал кумиром для молодого преподавателя. Вскоре вашего покорного слугу в числе других сотрудников пригласили на дачу к кафедральному аборигену — милой (как думалось!) пожилой женщине. Ее супруг — отставной милицейский генерал и действующий член комиссии по помилованию. Хорошее застолье — язык у хозяина развязался — откровения полились. Как помиловал убийцу и грабителя, лишившего жизни председателя колхоза — отца двух детей (собственную мать кормить надо, «мироед» же получил заслуженное!) и, наоборот, оставил в силе смертный приговор парню, не выдержавшему домашних унижений (эх, не та нынче молодежь!). Прозвучало главное — «жаль, прошли славные времена — никто пикнуть не мог, теперь же умников развелось…». 

Профессора с доцентами как воды в рот набрали, я также промолчал (человека в возрасте не изменишь, зачем лезть головой в пекло), лишь гримасу немого отвращения трудно утаить. На обратной дороге (как говорится, не отходя от кассы) мой «учитель» сорвался — не на слова генерала, конечно, а на поведение своего ассистента. «Не станете политиком — не задержитесь на кафедре!» — резкий переход. «Вы же всегда слыли гуманистом» — ответная реплика — новый окрик — «Не смейте говорить подобное где-либо и подставлять меня под удар». Что ж, случилась незаметная эволюция — «выжить, чтобы работать во благо», одно новое слово все изменило. Пару лет спустя этому горе-доктору (авторитет стремительно летел вниз!) назначили рецензента — не поверите — преподавателя без степени! Унижения и оскорбления лились на беднягу рекой («профессор-то липовый»!), без стеснения и невзирая на присутствие свидетелей, а мой «кумир» молчал, уставившись в пол — «выжить любой ценой» — новое кредо победило. 
Нет «красной черты» — тяжелы последствия — ради плотских благ можно прожить всю жизнь со злодеем; ради «выживания» расстаются с человеческим и профессиональным достоинством (отделимо ли одно от другого?). Все ли ведут таким образом? Вспоминаю моего настоящего учителя — Александра Леонидовича Ермакова (недавно в вашем журнале вышел рассказ — посвящение этому замечательному человеку; желаю выразить благодарность, пользуясь случаем!), вбившему в мою голову непреложную истину: трудно обойтись без компромиссов, лишь с главным условием — последующая польза людям и обществу; сделка с совестью единственно ради личного комфорта — за «красной чертой». 

Ваша книга вышла в АСТ с помощью «Литературного агентства Натальи Рубановой». А когда вы решили, что вам нужен литагент и долго ли искали своего? Каждому ли автору он необходим? В нашей стране это скорее исключение из правил, хотя литагенты, конечно, точно где-то водятся и что-то издают. 

Начинающему автору литагент необходим — стойкое убеждение: принимайте или нет. Искренне считал — так поступают все, делающие первые шаги на писательском поприще; иное — открытие для меня. Самостоятельность хороша в другом случае, здесь же нельзя по-другому: шишек набьете — не сосчитать, много проектов не состоится, да и времени потратите уйму, двигаясь в ложном направлении. Найти честного, умного и терпеливого литагента — задача нелегкая. Мне улыбнулась удача, желаю того же и остальным авторам. 

«Веб-Камертон» желает вам новых интересных текстов!

Спасибо за интервью, и до новых встреч!