31 июля 2025 68

С незапамятных времён русская словесность решала судьбы Отечества: была оплотом державы, её духовным воплощением. Либо посреди руин сгинувшей в одночасье империи будоражила злые грёзы Василия Розанова, который осыпал проклятьями нигилистические претензии литературной классики к устройству русской жизни. Случалось, что писательство и впрямь как будто искало себе обвинительного приговора, с готовностью исполняя роль и судии, и подсудимого.

Не так ли в веке двадцатом Александр Солженицын обвинял «низвергнувших» державу литературных предшественников в том, в чём преуспел сам?.. У каждой эпохи свои сюжеты и свои уроки этой исторической драмы. У советского ХХ века была Великая Победа. Она формировала литературную память. Она определяла сакральное. Она открывала вечное в злободневном, соединяя времена простым и ясным вопросом: «Может ли писать о войне не знавший её?»
Мне самому пришлось отвечать на этот строгий вопрос, оказавшись перед очень трудным выбором, где верность фронтовой, партизанской памяти нашей семьи требовала от меня того, чего не мог дать мой собственный человеческий опыт, напрочь лишённый военной биографии. Именно тогда на выручку мне пришло то, что можно было бы назвать «литературным опосредованием» не прожитой лично тобой жизни. Сначала это была кандидатская диссертация по творчеству Василя Быкова, на защиту которой я посчитал себя вправе выйти только после того, как сам писатель ознакомился с моим прочтением его прозы о Великой Отечественной войне и даже (совершенно неожиданно для меня) откликнулся на труд молодого исследователя очень лестным отзывом, впоследствии подтвердив его неоднократно и публично. Однако даже тогда я и представить не мог себе, что наступит день и час, когда мне, пороху не нюхавшему, придётся давать ответ прямо в некрасовские «Окопы Сталинграда» — комбату Ширяеву, который на последнем рубеже волжской твердыни озадачил своим вопросом не только боевых товарищей, но и грядущий век:

«— А всё-таки воля у него какая... — говорит Ширяев, не подымая глаз. — Ей-богу...
— У кого? — не понимаю я. [Керженцев — главный герой-рассказчик повести В. Некрасова "В окопах Сталинграда",  — И.А.].
— У Сталина, конечно. Два таких отступления сдержать. Ты подумай только! В сорок первом и вот теперь. Суметь отогнать от Москвы. И здесь стать. Сколько мы уже стоим? Третий месяц? И немцы ничего не могут сделать со всеми своими “юнкерсами” и “хейнкелями”. И это после прорыва, такого прорыва!.. После июльских дней. Каково ему было? Ты как думаешь? Ведь второй год лямку тянем. Мы вот каких-нибудь пятьсот-шестьсот метров держим, и то ругаемся. И тут не так, и там плохо, и пулемет заедает. А главнокомандующему за весь фронт думать надо. Газету и то, вероятно, прочесть не успевает. Ты как думаешь, Керженцев, успевает или нет?
— Не знаю. Думаю, всё-таки успевает.
— Успевает, думаешь? Ой, думаю, не успевает. Тебе хорошо. Сидишь в блиндаже, махорку покуриваешь, а не понравится что, вылезешь, матюком покроешь, ну иногда там пистолетом пригрозишь... Да и всех наперечет знаешь, — и каждый бугорок, каждую кочку сам лично облазишь. А у него что? Карта? А на ней флажки. Иди разберись. И в памяти всё удержи — где наступают, где стоят, где отступают. Нет, не завидую я ему. Нисколечко не завидую…»

Этот солдатский вопрос своей простотой исчерпал главный смысл, которым не могут пренебречь ни государство, ни литература: есть ли у неё, литературы, читатель? Или даже: её ли читатель — ГОСУДАРЬ? Другими словами, вновь возникло ещё одно литературное опосредование фронтового опыта, которое позволило ответить на вопрос комбата без обиняков: «Да, читал». И сделать это не потому, что существует множество тому свидетельств, а потому, что твой личный опыт обогатил тебя самого этим принципиальным знанием, в котором не только ПРАВИТЕЛЬ становился читателем, но и государственный опыт превращался в книгу, а литература, возможно, и вовсе спасала Отечество в его роковой час. Фраза, конечно, громкая, патетическая, но при этом донельзя конкретная. 


Гвардии ген.-майор А.И.Лизюков, 1942 г.
Фонд Гомельского дворцово-паркового ансамбля

Не одно десятилетие мне довелось заниматься воинской судьбой моего двоюродного дедушки — Героя Советского Союза, гвардии генерал-майора, командующего 5-й танковой армией Александра Ильича Лизюкова, который погиб в танковом бою 23 июля 1942 года под Воронежем. Как раз в те страшные дни июльского прорыва, о которых и вспоминал комбат Ширяев. Фронтовая могила Александра Ильича была обнаружена поисковиками лишь в 2008 году. В 2009 году прах Александра Лизюкова и семи неизвестных воинов с воинскими почестями при многотысячном стечении народа был захоронен у Памятника Славы в Воронеже. Должен признать, что мои скромные усилия увенчались некоторым успехом: Указом Президента В. В. Путина от 15 февраля 2018 года Александр Лизюков был посмертно награждён российским полководческим орденом Жукова «За умелую организацию боевых действий войск в ходе стратегических операций Великой Отечественной войны в 1941—1942 годах». А в центре Гомеля, на родине Александра Лизюкова, в 2019 году был открыт скульптурный памятник ему и его братьям.
Александр Лизюков — один из трёх братьев-героев Великой Отечественной войны. Все они отдали жизнь за Родину. Младший брат Пётр — полковник, командир истребительно-противотанковой артиллерийской Ленинградской бригады — посмертно тоже был удостоен звания Героя. Старший брат Евгений Звезды не получил, но в историю партизанского движения Беларуси вошёл как легендарный, геройский командир, «белорусский Чапай», который, направляясь с отрядом на знаменитый партизанский парад в освобождённом Минске, принял бой с бродячей немецкой частью и в том бою погиб… Это единственная в Беларуси семья, в которой погибли все трое братьев, а двое из них стали при этом Героями Советского Союза.

Александр Лизюков в 1920—1930-е годы обучался в Академии имени Фрунзе, преподавал в военных учебных заведениях Ленинграда, командовал лучшей в СССР бригадой тяжёлых танков в Ленинградском военном округе и одновременно успешно пробовал себя на поприще литературы. Александр Ильич ярко проявил себя как автор специальных трудов по военному делу и добротной профессиональной прозы. Он писал стихи, участвовал в работе Ленинградского отделения ЛОКАФ, дружил с Леонидом Соболевым. За успехи в боевой подготовке Александр Лизюков уже в 1936 году был награжден орденом Ленина. Но в ленинградской судьбе Александра Ильича были и трагические испытания: с 8 февраля 1938 года по 3 декабря 1939 года по ложному обвинению он содержался в тюрьме УГБ НКВД ЛО, но был оправдан по приговору Военного Трибунала. Лизюков пошел на смертельный риск, но сумел остроумно разоблачить обман следствия, назвав своими «сообщниками» героев зарубежной литературы. Увлечение литературным творчеством на профессиональном уровне, с публикациями стихов и прозы в советских журналах 1920—1930-х годов, спасло Александру Ильичу жизнь и вернуло его воинский талант стране накануне самых жестоких испытаний. Кто знает, быть может, как повелось в русской традиции, литература в очередной раз выбрала направление русской истории?
В 1941 году имя Лизюкова не просто было на слуху — оно гремело на всю огромную страну! Достаточно полистать подшивки газет фронтового времени: «Известий», «Правды», «Красной звезды», «Вечерней Москвы». Один из первых Героев Советского Союза в начальный период войны (это высокое звание Лизюков получил 5 августа 1941 года). Герой обороны белорусского Борисова, превративший скопище случайных, не знакомых друг с другом людей из числа пассажиров остановленного вражеским десантом поезда и окруженцев в боеспособное воинство на глазах Константина Симонова, который в известнейшем своём очерке «Июнь-декабрь», написанном на волне Московской победы, сравнит Лизюкова и героя обороны Могилёва Кутепова с былинным Евпатием Коловратом. Военный комендант Соловьёвой переправы под Смоленском. Благодаря днепровским переправам Лизюков вывел из окружения две советские армии, спас их от уничтожения и, таким образом, первый раз спас советскую столицу, ничем и никем до той поры не прикрытую. Командир прославленной Первой Московской мотострелковой дивизии, которая под началом Лизюкова в сентябре 1941 года стала гвардейской (по отдельному приказу Наркома обороны Советского Союза) и насмерть стояла в Наро-Фоминске. Фактический командующий 20-й армией едва ли не у стен Кремля в декабре 1941 года, именно так отмеченный во фронтовом донесении и даже в представлении к ордену Ленина за Москву, которое было подписано будущим изменником генералом Власовым — командармом 20-й армии. Отсутствовавшим в войсках тогда, но сейчас — приглашённым некоторыми историками в пантеон спасителей Москвы, чтобы очистить клятвоотступника, иуду от скверны предательства. Между тем на ближних рубежах Москвы именно Лизюков командовал Северной группой войск обороны столицы, войсками 20-й армии и, по признанию маршала Жукова, начинал советское контрнаступление, закрыв «дырку» в нашей обороне в 30 километрах от Кремля. Наконец, весной 1942 года Александр Лизюков стал одним из первых танковых командармов Красной Армии.


Дарственная надпись А.Лизюкова Сталину. РГАСПИ, фонд Сталина​

В 1941 году в типографии газеты МВО «Красный воин» увидела свет небольшая книжечка Александра Лизюкова «Что надо знать воину Красной Армии о боевых приёмах немцев: из опыта фронтовика». В основу этой брошюры, написанной образным литературным языком, был положен личный опыт автора, уже знавшего, как бороться с танками и авиацией противника, как уничтожать вражеских автоматчиков, как строить оборонительные рубежи и многое другое, почерпнутое не из умных довоенных книг, а выстраданное в крови и в горечи первых месяцев страшной войны. Текст брошюры Лизюкова почти не отличается от его боевых распоряжений:

«Лизюков — большой человек военной культуры, — вспоминал своего командира комиссар Первой Гвардейской мотострелковой Московской дивизии полковой комиссар В. В. Мешков. — <…> Когда он отдавал приказ, может быть, здесь педагог сказывается, то после него никаких поправок можно не делать. Приказ был всегда точен, продуман, сжат. Некоторые, когда дают приказ, то только идею говорят, остальное должны дорабатывать другие, у Лизюкова этого не было. Его приказ точен и ясен и никакой доработки не требует. Однажды прислали стенографистку из редакции, он сразу сел, чай пил и диктовал».

Эта книга открыла целую серию других похожих работ Лизюкова: «Что должен знать боец, командир и политработник о разведке», «Что надо знать бойцам при наступлении на немцев», расширенные издания первой книги, география которых — вся необъятная советская страна: Москва, Фрунзе, Горький, Красноярск, Саранск… Литературные достоинства работ Лизюкова были под стать их практической полезности. Через три года после Победы, в 1948 году, на страницах «Комсомольской правды» секретарь Новосибирского обкома ВКП (б) М. Кулагин в статье «Большое, важное дело» будет говорить о значении охоты для укрепления обороноспособности страны и ссылаться при этом на товарища Ворошилова и на генерала Лизюкова, который «учил своих разведчиков действовать в лесу против врага так, как действуют охотники в борьбе с хищным и опасным зверем». 


 Резолюция Сталина на книге А.Лизюкова. РГАСПИ, фонд Сталина

4 января 1942 года брошюра Лизюкова «Что надо знать воину Красной Армии о боевых приёмах немцев: из опыта фронтовика» была подарена автором Сталину с очень короткой дарственной надписью: «Родному Сталину, Лизюков». Книга до Сталина дошла. Вождь знал Лизюкова, был наслышан о нём. В архивах сохранились фронтовые документы, которые включают приказания Сталина, переданные от его имени лично Лизюкову. Первая встреча Сталина и Лизюкова состоялась, по-видимому, 1 января 1942 года на даче вождя, куда Лизюков был приглашён, чтобы из уст Верховного Главнокомандующего узнать о своём новом назначении: командиром 2-го гвардейского стрелкового корпуса, в состав которого была включена и Панфиловская дивизия, позднее удостоенная под началом Лизюкова ордена Ленина.
Впоследствии встречи Лизюкова со Сталиным будут неоднократными. В «Журнале посещений Сталина» зафиксированы четыре совещания в Кремле с участием Лизюкова: 9, 19, 20 апреля и 23 мая 1942 года. Причём это будут не краткосрочные встречи, а полноценные, многочасовые кремлёвские ночные совещания с участием высшего политического и военного руководства страны: Сталина, Берии, Молотова, Маленкова, Шапошникова, Василевского, командующего ВВС Новикова, других военачальников, в том числе в ранге командующего фронтом. Заметим, что Александр Ильич был тогда командиром танкового корпуса (даже не армии). Впрочем, по воспоминаниям соратников Лизюкова, Сталин наделил его всеми полномочиями, чтобы командир формировал свой корпус так, как сочтёт нужным сам.

 
А.И.Лизюков на совещании у Сталина. 9 апреля 1942 г. РГАСПИ, фонд Сталина.
А.И.Лизюков на совещании у Сталина. 19 апреля 1942 г. РГАСПИ, фонд Сталина.
 
А.И.Лизюков на совещании у Сталина. 20 апреля 1942 г. РГАСПИ, фонд Сталина.
А.И.Лизюков на совещании у Сталина. 23 мая 1942 г. РГАСПИ, фонд Сталина.

В январе 1942 года Сталин книгу Лизюкова прочитал. И сделал это как опытный читатель и взыскательный редактор. Вождь дотошно исправил все типографские опечатки, пустив в ход разноцветные карандаши. Например, Сталин синим карандашом исправляет явную техническую опечатку: вместо неверно набранного слова «участие» вписывает «участки», используя синюю стрелку-выноску, которая указывает на замену ошибочной части слова. Редакторская работа Сталина тоже поучительна. К примеру, он сокращает небольшой фрагмент брошюры, в котором говорится о немецких автоматических пушках, пробивающих наши лёгкие танки и даже Т-34, а также английские Виккерсы. «Штурмовую» немецкую авиацию в тексте Сталин заменяет на «бомбардировочную». Более того: полагает нужным и важным расшифровать для читателя аббревиатуры. Слово «ПТО» зачеркнуто красным карандашом и рядом рукой Сталина дописано: «противотанковое орудие». Слово «НП» зачеркнуто красным карандашом и рукой Сталина сделана выноска на чистое верхнее поле страницы: «наблюдательного поста».
Щепетильность Сталина-читателя очевидно превосходит самые смелые предположения комбата Ширяева и его бойцов. Римские цифры, открывающие в тексте строки с названиями новых разделов, зачеркнуты, и рукой Сталина синим карандашом вписаны по центру страницы над названиями самих разделов. Более того. Верховный Главнокомандующий, у которого ещё вчера на волоске висела судьба столицы и Отечества, берёт на себя стилистическое редактирование текста. У Лизюкова читаем: «Разведать противника наблюдением, организовать наскок на противника небольшими силами, быстро отскочить и подвести под удар ядра разведывательного органа, находящегося в засаде…». — После слова «подвести» Сталин красным карандашом вставляет слово «врага», используя знак вставки и располагая новое слово на чистом верхнем поле страницы. Фраза получается выразительно-акцентированной: «Подвести врага под удар». Один фрагмент книги особенно примечателен человеческим участием в нём Сталина. Речь идёт об уничтожении вражеских танков нашими бойцами-истребителями: 

«Если танк продолжает движение, — читаем у Лизюкова, — истребители несколько секунд выжидают, пока танк выйдет на линию лунки. Гул мотора и звенящее шлёпанье гусениц подсказывают, что танк уже на линии лунки.
— КС! — командует второй истребитель. [Коктейль Сталина, — И.А.] 
Опять ловкий взмах руки, звон разбитого стекла, жидкость коктейля Сталина обтекает танк, вспыхивает, и танк горит. Горящая жидкость проникает в щели. Экипаж танка открывает люки, чтобы выскочить из танка.
— Огонь! — командует первый истребитель.
Боевые друзья берут винтовки, и каждый вылезающий из танка немец расстреливается. Так как истребительные группы располагаются по всей глубине боевого порядка, то каждый танк противника на своем пути будет встречать эти истребительные группы, будет уничтожаться ими».

Картина уничтожения вражеского экипажа, который пытается покинуть горящую машину, несёт печать яркой эмоциональной реакции Сталина, синий карандаш которого вгрызается в левое поле страницы, оставляя на бумаге несколько широких борозд, сделанных непроизвольными, энергичными движениями руки, по внешнему впечатлению — с таким нажимом, что его не выдерживает заточенный грифель. Знаменитый пастернаковский образ вождя («не человек — деянье, поступок ростом с шар земной») — определённо не для этого случая. Жирной карандашной штриховкой на полях текста об истреблении вражеских танкистов Сталин ставит себя вровень именно с человеческой эмоцией, не будучи в силах сопротивляться ей. Это в своём роде уникальное свидетельство чувств, возобладавших над вождём, который охвачен желанием выместить на поверженном неприятеле своё собственное бессилие и унижение первых месяцев войны. Вместе с истребителями танков огонь по врагу ведет читатель Сталин…
Итак, книга прочитана. Перевёрнута последняя страница. Однако эмоциональный порыв читателя Сталина надолго, навсегда соединит его с автором, судьба которого в январе 1942-го ещё не ведома ни тому, ни другому. Но уже скреплена с волей вождя его размашистой резолюцией по всей обложке брошюры, зелёным карандашом: «Прочесть». 

История жестока, потому что бесчувственна? Или суровость ей придаёт именно избыток чувств? После того как командование Брянского фронта вопреки воле Александра Лизюкова — одного из первых и лучших танкистов страны — отправит его в последний бой, не позволив дождаться подхода резервов, и произойдёт трагедия, в летопись Великой Войны даже не украдкой, а нагло, по-свойски заявится ложь о последних минутах жизни выдающегося советского полководца. Она известит комиссию, расследующую обстоятельства трагедии, — о том, что генерал Лизюков в состоянии эмоционального срыва не стал дожидаться подхода резервов и по собственной инициативе выдвинулся в боевые порядки, где и был убит. 
Лизюкову посмертно припишут всё то, что командование Брянского фронта само дважды приказало ему исполнить. Именно такая картина события будет преподнесена и Сталину. Не в силах понять подобных действий опытного фронтовика, он определит их смысл сугубо эмоционально. Человеческая сопричастность судьбе Лизюкова сначала соединит вождя и полководца, — верного вождю и Отечеству, — а затем восставшим, протестующим против такого поступка чувством, казалось, окончательно их разведёт. Сталин, отягощённый изменой Власова, будет подозревать Лизюкова в намерении перебежать к немцам… Сей факт, увы, породит и собственную литературную традицию советской военной публицистики.

Когда же над Воронежем развеется дым сражения и станут ясными правота и честность Лизюкова, эмоция вновь привлечёт к Сталину память об Александре Ильиче. И вряд ли возможно будет скрыть, что неправедно оклеветан и оболган был тогда воин, который осознанно и жертвенно всходил на свою Голгофу, что уготовила ему вечный покой не в Новодевичьем некрополе, полагавшемся по чину, а в глубинах воронежского чернозёма. На долгие 66 лет…
В январе 1943 года заместитель Командующего Бронетанковыми и Механизированными войсками Красной Армии генерал-лейтенант танковых войск Коробков и член Военного совета генерал-лейтенант танковых войск Бирюков обратились к Председателю Совета Народных Комиссаров Союза ССР товарищу Сталину с ходатайством о назначении жене тов. Лизюкова — Лизюковой Анастасии Кузьминичне — персональной пенсии в сумме 500 рублей. Сталин поддержал предложение, причем сделал это демонстративно. Сначала Верховный добавил в проект документа пункт о выдаче А. К. Лизюковой единовременного денежного пособия и указание на то, что персональная пенсия в сумме 500 рублей назначается Анастасии Кузьминичне «пожизненно». А затем в согласованном и представленном для подписания тексте Постановления увеличил сумму единовременной выплаты вдвое (с 10-ти тысяч до 20-ти тысяч рублей). Сталин от руки, карандашом, исправил цифру в правительственном документе и 23 января 1943 года подписал Постановление Совета Народных Комиссаров Союза ССР № 86 «О начислении персональной пенсии жене Героя Советского Союза генерал-майора Лизюкова А. И.». Без опубликования в печати. 
А 2 июля 1943 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «О присвоении имени Героя Советского Союза генерал-майора А.И. Лизюкова 1-му Саратовскому Краснознаменному ордена Красной Звезды танковому училищу». — Если я не ошибаюсь, это был всего второй случай, когда в разгар войны государственным решением имя советского военачальника присваивалось военному учебному заведению. Годом раньше Высшим Краснознамённым курсам усовершенствования командиров пехоты «Выстрел» было присвоено имя Маршала Советского Союза Б. М. Шапошникова. Имя Александра Лизюкова — в этом же славном ряду.

 


 Указ Президиума Верховного Совета СССР
о присвоении имени Героя Советского Союза ген.-майора Лизюкова
1-му Саратовскому Краснознаменному ордена Красной Звезды
танковому училищу от 2 июля 1943 г. Газета «Красная звезда», 3 июля 1943 г.

В послевоенное время Саратовское училище претерпело несколько реорганизаций. Из танкового оно стало артиллерийским, затем — ракетным, но никогда не теряло имени Героя Советского Союза Александра Лизюкова. В Саратове народ так и называл это училище: «Лизюковское». В 2003 году училище было расформировано.
6 июля 2024 года Председатель Правительства Российской Федерации М. В. Мишустин подписал распоряжение № 1787-р о создании «Федерального государственного казённого военного образовательного учреждения высшего образования “Саратовское высшее артиллерийское командное училище” Министерства обороны Российской Федерации». Состоялась торжественная церемония вручения Знамени. В сентябре 2024 года курсанты сели за парты Саратовского… безымянного училища. Имя Героя Советского Союза генерал-майора Александра Лизюкова, которым Саратовское училище было наречено в годину самых суровых испытаний, оказалось утраченным. Новое учебное заведение распахнуло свои врата учёности, лишённое традиции и — истории. В ответ на взволнованное обращение — я был извещён Министерством обороны Российской Федерации о том, что:

«В представлении к присвоению почётного наименования приводится описание успехов личного состава организации Вооружённых Сил Российской Федерации в полевой, воздушной, морской (специальной) выучке и иных выдающихся заслуг за последние три года, которые подтверждены актами проверок. Учитывая, что Саратовское ВАКУ создано распоряжением Правительства Российской Федерации в июле 2024 года, представление к присвоению ему почётного наименования “имени Героя Советского Союза генерал-майора А. И. Лизюкова” полагается преждевременным». — Понятные слова… Услышал бы их комбат Ширяев в окопах Сталинграда? Бог весть… И всё же: как много этих слов — в сравнении с одним-единственным: «Прочесть»… 


Мемориальная доска в Воронеже на Московском проспекте, 97

Фото обложки: А.И.Лизюков в своём кабинете, 1934 г.

Средняя оценка: 3.66667
Проголосовало: 3