Виноградные косточки

1

Первым писателем в нашем роду был, несомненно, дед Артем, брат моей бабушки по материнской линии. После войны жизненные ветры занесли его в Грозный, и оттуда он посылал объемистые, в добрую бандероль, письма. Конверты клеил сам - стандартные не вмещали и четвертушки его разовых сочинений.

Время после войны было сталинское, бдительное. Почтальонка на первых порах, выдавая увесистые заказные пакеты, поджимала губы. Потом насмелилась и спросила у бабушки:

- Мы вот на почте рассуждаем, не из-за границы ли вам пишут? Может, какое шпионство?

Узнав про расспросы, суровый, немногословный дед Иван вспылил:

- На черта оно нужно, такие письма!

Добрая бабушка заступалась за брата. Читать она не умела совсем, просить рассерженного мужа не смела, да и много бы понял дед Иван, исписывавший в свое время фронтовые треугольники печатными буквами, в размашистых многостраничных каракулях?! Бабушка ждала, когда приедет с учебы Наташка - моя мама, или Ленка - уже замужняя - прибежит проведать родителей из другого села. Тут-то и начиналась читка.

Надо сказать, что писал дед Артем крайне безграмотно орфографические и пунктуационно, поскольку трудные времена позволили ему закончить лишь один класс сельской школы. Но в обстоятельности и последовательности изложения отказать ему было нельзя. Любое мало-мальски важное событие, как-то: получение двухкомнатной квартиры (дед Артем работал на стройке), встреча с проживающей в том же Грозном сестрой Ириной, приезд из Ташкента сына и даже коллективный поход в кино по профсоюзной линии описывался развернуто, тщательно и многословно. Повествование часто прерывалось пословицами, присказками и прибаутками, не имеющими никакого отношения к разворачиваемой теме. Так, живописуя свой скорый приезд к бабушке и подробно рассказывая о сопутствующей подготовке, он вдруг вставлял: “Эх, гуляй, курка, по борщу, я другую притащу!”

- Так и написано? - недоверчиво переспрашивал дед Иван у очередного читальщика (когда подросли внуки, расшифровка “Артемовых летописей” перешла в число их непосредственных обязанностей).

- Да.

- Тьфу, черт! - плевался дед Иван.

Бабушка жалела брата. Говорят, они с дедом Артемом были внешне очень похожи: оба статные, сухощавые, чернобровые, с внимательными, глубокими глазами. Род Блощицыных старинный, многолюдный, трудовой, богобоязненный. В старину (а где она, старина? бабушкино детство) по 18 человек за стол садилось, жили плотно, как картошки в чугунке. Бабы хлеб пекли каждый день, ведра борща на обед не хватало, версты холстин на рубахи изводили. Родился дед Артем в 1917-м, на трудную жизнь.

Ну вот. А бабушка просит дед Ивана ответить брату:

- Дида, ну напиши хоть трошки, шо мы живы, здоровы...

Дед Иван долго собирался с силами. А тем временем дед Артем, обеспокоенный молчанием, строчил очередное, теперь уже укороченное письмо, в котором волновался, куда подевалась его предыдущее послание. Телеграфным стилем он сообщил, что долгое ожидание не дало результата, что теперь он отправляется на аэродром и передает письмо самолетом, и что в случае невосполнимой утраты “пакета” он знает, что делать - обращаться в суд, поскольку владеет “хвитанец” (квитанцией).

Многие недоразумения разрешались, когда дед Артем приезжал в отпуск. Уважительный, он обходил всю родню, но чаще всего гостил у моей бабушки, Ольги Сергеевны. Здесь был большой фруктовый сад, беспорядочный и тенистый. В августе созревали сочные, редкие в наших краях баргамоты, крупный, похожий на синий виноград терен. Старые яблони усыпали покорную, малосильную траву пахучими яблоками. Их я особенно помню: казалось, что плоды светились изнутри золотым соком. Медовые на вид, нежные, с зардевшейся щечкой яблоки-обманки были кислючими на вкус и очень твердыми. Деревянную твердь не могли взять даже черви, и крутобокие красавицы благополучно перекочевывали в старые ведерки и ветхие, с торчащими прутьями корзины. Яблоки изводили на сушку, повидло, мочили несчетно в зиму. В узорчатые морозы, глядя на сморщенные, потемневшие шарики, облипшие капустой, доживающие последние минуты в щербатой глиняной чашке, как не вспомнить и на затосковать о голоногом лете, как не поверить вновь во вкусную, сочную и сахарную юность золотых яблочек?! То – было...

Жил дед Артем в Грозном без семьи. Знакомая женщина - Дуся - работала в колбасном цехе, соблазняла выгодного жениха субпродуктами, но тот так и не решился на брак. Дед Артем, приезжая в гости, любил одаривать родственников гостинцами. Деду Ивану каждый год степенно преподносился неизменный подарок - брюки, стоившие тогда страшно дорого – 25 рублей. Иван Иванович разворачивал товар сдержанно; насколько позволял характер, хвалил фактуру и фасон. Брюки бережно складывались по заглаженным фабричным швам, а потом попадали под замок, в кованный по углам дубовый сундук. Наряжаться в деревне было некуда да и к чему – у молодого парня есть желание пофорсить, а до того ли было деду Ивану?! Спасибо, что с войны живой пришел. Четверо детей облизывали ложки за широким столом, быки бодали базы, падающую на улицу загородку подпирали сборщики налогов, а колхозный трудодень длился дольше жизни. Так что, когда дед Артем начинал собираться домой, в Грозный, сестра втихаря подсовывала ему в фанерный чемодан брюки - первой давности. Свежие лежали в бабушкином сундуке, ждали своего часа.

2

Братьев у бабушки было пятеро. Михайло парнем славился удалью, бесшабашностью. Высокий, тонкий в талии, непьющий, ухватистый – не одна девка по нем сохла-вяла, вышивая наволочки в приданое.

- Михайло, - говорил отец, - пора жениться, работать некому.

Невест выбирали на рынке - в большой базар съезжались на проверенных телегах крестьяне из окрестных сел, привозили “по делам” молодежь. Единственная на весь район церковь тоже не пустовала – в престольный праздник принаряженные ребята смирно держали свечки, потели в кадильном чаду и все косили по сторонам, выглядывая красоток и механически крестясь в положенных по службе местах.

- Батя, - признавался Михайло, - невеста есть, и гарна. Не знаю, тока, как вам и сказать... Имя поганое. Вы так ругаетесь.

Звали невесту Акулиной. Батя матерщины не признавал, а на раздражительные

случи жизни была у него присказка: “Э, чертова Кулина!” - неумеха, недотепа, неудача.

- Ладно, - ободрял Михайлу отец, - треба сначала подывиться. Як же ее побачиты?

- Та на базар же поедемо, я к ней пидойду, а вы недалече прогуливайтеся. Ото вы и побачите.

В осенний, урожайный, золотоснопный базар смотрины состоялись. Потрясенный батя рассказывал потом домашним:

- Та она там така хороша, рази можно ее нашу работу заставлять делаты? Та она там як картынка, тока сидеть и дывыться. Далеко нашей Дашке (старшая сноха-красавица). Там она, - батя жевал губами в поисках определения, - як цветок лазоревый!

Сватов - осанистых, в новых картузах - заслали. Акулина жеманиться не стала, выйти не возражала, но с условиями: детей не водить, со старыми не жить, работой себя не губить. Батя крякнул, ухнул по столу державной ладонью и согласился. Прекрасное он ценил не меньше, чем необходимое. Весной молодые обосновались в новой саманной хате, крытой кугой. В ней-то их и застала война.

Бить немца пошли все братья, и все - уникальный случай - вернулись с войны. Михайло перенес тяжелое ранение в голову, Акулина, хоть и претерпела в разлуку, цвела. Задумали строиться, и домик - гераневый, игрушечный, в две комнатки - вскоре вырос на солнечном пригорке. Похозяевать в нем мастеровому Михайле не пришлось – вскоре умер.

А Акулина не терялась. Приехал дед Артем из Грозного, тогда, конечно, никакой не дед, а городской ухоженный житель, не старый еще мужчина, при деньгах. Акулина и подъехала:

- Давай, Артем, сходиться. Михайла не вернешь, детей нет. От тебя жена ушла в Ташкента, тоже один. Порознь и птички не поют. Жить нам есть где, сами мы еще хоть куда, - и повели плечами, красиво-лазоревая, почти не постаревшая с замужества, лишь чуть раздавшаяся статью женщина-королева.

Артем сходиться не захотел. “Как это? С братовой женой жить? Нет, не могу...”

3

Блощицынский род разметало по свету еще до войны - по голову 30-х годов кинулись люди кто куда, прыснули, как воробьи, искать хлебные, спасительные места. Парнишкой еще бежал Артем в Ташкент, пообтерся там среди пришлого и местного народца, скопил деньжат, женился, стал звать к себе племянниц, родню. На посулы польстилась тетя Лена, поехала она девчонкой на грязном, вороватом поезде в Ташкент, устраиваться в ФЗУ.

Жена Артема, беглая сибирячка, вроде бы и приветливо встретила, но грустила часто без повода, отвечала невпопад. Работала на хлопковой фабрике, одевалась по-своему, не признавая узбекских обычаев. А гостью водила на базар, где привычно покупала виноград. Все-таки ташкентский виноград - это не наш воронежский терен: только увидишь, пьяным становишься, каждая градинка слаще любви. Брали по килограмму, когда больше - какая гроздь попадется. Придут, мутной водой ополоснут - и сразу за дело. Племянница ест деликатно, экономно, с оглядкой. Говорит:

- Надо бы дядькови оставить...

Жена машет:

- А, вот ему! - и накроет пустой чашкой голую кисть и горку виноградных косточек.

Придет Артем со смены, жена хвалится:

- А мы виноград покупали!

- Ну, и где же он?

- А вот, - поднимет перевернутую чашку и рассмеется звонко, радостно.

Артем покачает головой и ничего не скажет...

...Сколько времени прошло с тех пор? Деда Артема я никогда не видела, даже на фотографии, - то ли я поздно родилась, то ли он поторопился. Письма его - смешные, чудаковатые - ни одно не сохранилось. И бабушки нет, а еще до нее ушел суровый дед Иван. Даже Грозного - прежнего - уже нет. Что же осталось яснее всего в памяти от живой жизни? Неужели только горстка обглоданных виноградных косточек и грустно-понимающий взгляд деда Артема?!

________________

Сычева Лидия Андреевна родилась в 1966 году в с. Скрипниково Калачеевского района Воронежской области. После окончания школы училась на историческом факультете Воронежского пединститута. Работала преподавателем, журналистом. В 1995 году поступила на заочное отделение Литературного института. В 1998 году дебютировала с рассказами в «Новом мире».

Лидия Сычева – автор нескольких книг прозы и публицистики.  Главный редактор интернет-журнала «МОЛОКО» («Молодое око»). Живет в Москве.