Там, на другом берегу

Нас разделяют полсотни метров, не более. Так близок и так ужасно далек сейчас левый берег Атриса, коварной реки, из-за которой нам не стать частью Конкордийской Конфедерации. Конкордия, воплощение всех земных грёз, оказалась отрезана после слишком сильного паводка, при котором Атрис изменил своё русло. Тут-то и проявился педантизм чужих. Потому что все соглашения - сначала торговые, а после – политические, регламентирующие полный список территорий, ставших вассальными Конкордии, изменить уже было нельзя. И обширный участок суши в широкой излучине реки, на котором вскорости возник Посёлок Изгоев, оказался вне всяких географических карт, составлявшихся на момент принятия этих самых соглашений.

 

Здесь водятся драконы! Так, кажется, обозначали древние мореплаватели и первооткрыватели Терру Инкогнито – белые пятна посреди четких линий меридианов и параллелей.

 

Конечно же, всё было не так просто, но доказывать что-либо стало уже бессмысленно. Как бессмысленным было то, чем занималось в настоящий момент всё население Посёлка. И ещё… Здесь нет никаких драконов, кроме одного…

 

- Яков! Сейчас плохое время для размышлений! – отвлёк меня голос старосты посёлка.

 

Голос, уже потерявший властность и напор. Теперь это были хрипы и усталое сипение. Но я всё равно согласился. Действительно – не то время, совсем не то… Все мы выбрали неудачное время: ещё когда первый плуг коснулся жирной, богатой природных удобрений почвы, образованной речными наносами. А ведь поначалу всё казалось возрождением Новой Месопотамии. Нашего междуречья! Новая, так сказать, цивилизация, незамутненная никакими клятвами перед всемогущей иной расой, принесшей в наш мир покой и благоденствие. Не то время…

 

Пламя уже не просто плясало бликами на взмокших лицах, оно ревело, металось огненными смерчами вдоль опустевших улиц, жарко целуя стены деревянных построек и упиваясь собственной неукротимой мощью. Вот он! Вот тот самый единственный дракон, что вырвался на свободу! А рядом, прямо под ногами, лениво плескалась темная речная прохлада. И только лиловые сполохи, зеркально отражавшиеся в этой воде, могли рассказать сейчас, как мы нуждаемся в помощи. Но только всё – напрасно. Уже легли в сторонке пятеро угоревших, и вовсе не факт, что всем пятерым доведётся увидеть рассвет. Не спасало ничего: ни вымоченные в бочке ватники, ни марлевые повязки на лицах. Люди трудились молча, с остервенением обреченных. И пусть в глазах уже не осталось той решимости, что присутствовала всего несколько часов назад, пусть в руках нет прежней силы, а спина сгибается едва ли не до самой земли под тяжестью полных вёдер, переданных с берега, но никто не ушёл! Никто не ступил на мрамор арочного мостика, связующей нитью перекинувшегося на ту сторону реки. Возможно, нам было просто стыдно. Не перед Конфедерацией, о нет! О них-то, как раз думалось сейчас меньше всего. Стыдно друг перед другом.

 

Ведь не сдались же мы, когда наступил Вифлиемский сезон, и эпидемия гриппа выкосила почти всех младенцев в Посёлке. Не отступили и не запросили помощи когда наводнение уничтожило все запасы семян, заготовленных для посева… Если сделать это сейчас, если сдаться, то едва ли мы сможем после обмениваться взглядами так, как обменивались каждое утро, на каждом празднике, с того момента, как приняли решение остаться здесь, на ничейной земле, в Посёлке Изгоев. Вне власти Конкордии.

 

Плач детей стал совсем неслышен за звериным рыком пламени. Хотя мы и понимали, что детям уже ничего не угрожает, всё равно это было кстати. Теперь не приходилось оглядываться каждый раз, когда они начинали визжать как резанные, стоило обрушиться какой-нибудь очередной постройке. А нервы и так у всех натянуты как струны. И звенят болью и страхом. Но мы глушим боль. Мы забываем про страх. Мы видим только пламя.

 

Женщины, те из них, кто не опекал сейчас малышей, старались не отставать от мужчин. И если во всём, что касалось применения силы, им было явно тяжело, то вот в выносливости, к удивлению мужской половины посёлка, они, пожалуй, могли бы дать фору.

 

Окраина уже давно превратилась в головешки. Там, где находились амбары и конюшни, схватка с огнём тоже была проиграна, хотя нам и удалось спасти тягловых лошадей и большую часть овечьей отары. Теперь всё действие переместилось в центр, потому что если допустить распространение пламени за утрамбованную площадку перед деревянным храмом, то можно было не сомневаться – огонь уже не сдержать. И он пойдёт гулять по другой стороне посёлка, сотворив то, что уже проделал с южной окраиной. Попросту сожрёт, превратив дома в чёрные обугленные скелеты, с торчащими из-под золы и пепла кирпичными печами, в которых пекли вкусный ржаной хлеб, и которые хранили долгими зимними ночами совсем другое пламя – ласковое, доброе, дарующее радость…

 

У стихий - как у людей. Есть родители, а бывают и мачехи с отчимами. Ну, не могло, никак не могло пламя, съедающее сейчас весь посёлок, быть родственным тому огню, что играет в тёплых печах! Или мерцающему огоньку костра, возле которого кружат хороводы, и в котором можно напечь хрустящей картошки с корочкой, перебрасывая её потом из ладони в ладонь.

 

Не мог. В это нельзя было сейчас поверить. В это и не верилось.

 

Мысли, плавящиеся в черепной коробке от близости нестерпимого жара, путались и спотыкались. Но вряд ли они вообще были уместны здесь и сейчас. Может быть когда-нибудь потом, когда всё закончится… Главное было – не думать. А хватать, оттаскивать самодельными крюками, бежать, плескать из вёдер. Плескать – словно мелко плевать в рожу огненному сумасшедшему ублюдку, продолжавшему и продолжавшему ухмыляться, пряча где-то там, в слепящее - оранжевом нутре лик смерти и готовясь в любой момент явить его кому-нибудь из зазевавшихся. Искры вездесущим роем носились в горячем воздухе, а лёгкие распирал надрывный кашель, в то время как кожа рук покрывалась всё новыми и новыми волдырями. И так продолжалось до тех пор, пока, – даже не заметив как! – я не очутился лежащим на земле.

 

- Спокойно, Яков, спокойно! – кто-то по приказу старосты уже обмахивал меня мокрым полотенцем, а сам староста стоял чуть поодаль, сложив руки козырьком над седыми бровями, внимательно осматривая происходящее. Как капитан морского судна в шторм.

 

- Всё… всё в порядке, - хотел сказать громко, но отчего-то лишь прошептал я в ответ. – Помогите встать.

 

Староста на секунду отвлекся, бросив на меня удивленный взгляд.

 

- Ты думаешь?

 

- Да… Уверен, что всё… О, Господи! – в следующую секунду, едва попытавшись подняться, я рухнул словно подкошенный, под ноги подростку, который не смог меня удержать.

 

- Ну, вот что… Отнеси его к воде, и пусть он полежит там немножко, а потом посмотрим.

 

Подросток, повинуясь приказу старосты, тут же подхватил меня и поволок прочь от бушующего огня и едкого дыма. Я пытался сопротивляться, но у меня ничего не вышло, потому что голову туманило, подступающая тошнота не позволяла ни на чём сосредоточиться, даже на тупом перебирании ногами. Это всё равно, что после рождественского застолья вскочить на коня и мчать во весь опор от одного рукава реки до другого – верных двадцать километров.

 

Юноша - кажется, это был сын нашего кузнеца - оставил меня у самой речной кромки, заботливо подложив под голову перевязанную в узел рубаху. И только после его ухода, вдоволь наплевавшись едкой слюной в пробегавшие мимо лица волны, я вновь обрёл способность размышлять. Теперь можно было и чуть приподняться, чтобы взглянуть по сторонам.

 

Вряд ли стоило сейчас думать, о том, что послужило причиной пожара. После. Всё – после… Если, конечно же, это «после» настанет.

 

Только что, буквально касаясь распахнутым ртом воды, я смог ощутить всю усталость, скопившуюся за несколько часов борьбы с огнём. Поэтому вид умирающего в огненных корчах посёлка ещё не достучался, видимо, до сознания, и всё воспринималось как-то отвлеченно, будто со стороны. Но стоило повернуть голову, как взгляд утыкался совсем в другую картину. В другой мир, в другую, лёгкую, - жизнь.

 

Прямо за рекой, близко, что даже не стоило особо стараться, чтобы переплыть, плавными линиями к реке спускался светлый, искрящийся совсем другими огнями город Конфедерации. По его подсвеченным снизу анфиладам гуляли такие же, как мы, люди. А вдоль набережной, сплошь усаженной диковинными растениями, сновали быстрые автомобили. К моему изумлению, там мало кто останавливался, на той стороне, чтоб посмотреть – что же творится на другом берегу? Нарядные прохожие, лица которых было легко рассмотреть, проходили мимо, словно не замечая, что совсем рядом, прямо под боком, к кому-то пришла большая беда. Пусть даже мы обитаем в Поселке Изгоев.

 

Словно в издевку, полыхали ярко-красным огромные клумбы просторной площади, на которой располагался невысокий аккуратный памятник, установленный в честь вечной дружбы с Конкордией. А у самой площади красовалось новенькое, из бетона и пластика, здание пожарной команды.

 

Сквозь прозрачные плексигласовые ворота угадывались очертания огромных красных машин. Эти машины скорее являлись данью традиции, чем необходимостью. По-видимому, где-то рядом находился один из химических заводов Конкордии. Из тех самых, «безопасных». Шампунь и мыло, дорогая парфюмерия, вкусные напитки и красиво упакованная еда, - всё вместе производилось на этих заводах.

 

То, что их дети едва ли не через одного имели генные дефекты, а взрослые с каждым потребленным деликатесом отгребали охапку диоксинов и невыводимых из организма синтетических добавок, - никак не находилось в равновесии с производимыми в огромных количествах лекарствами. К тому же, уменьшало срок жизни обывателя на верную дюжину лет. Но это почему-то считалось разумной платой за удобства и комфорт, что принесли звездные коммивояжеры, добравшиеся, наконец-то, до старушки- Земли. Так считали там, на другом берегу, раз уж согласились на эрзац-рай, завёрнутый в броскую дешевую обёртку.

 

В принципе, мы и сами к этому шли (или всё же – катились?), разве что сохраняли ценой стараний обособленных групп наше искусство, извечную жажду познаний, фантазии и стремление к чему-то большему.

 

В мире, что на том берегу, стремиться уже некуда. Земля превратилась в огромный Конкордийский супермаркет, где не было места ничему, что являлось когда-то мерилом ценности человеческого бытия.

 

Музыка? Живопись? – Сплошь унифицированный набор программ для второклассного арт-синтезатора… Любовь? – Тщательно продуманный перечень вопросов, разрешаемых при составлении брачного контракта, прейскурант на все её виды с точным указанием времени и продолжительности. Романтические отношения? – Пикап и набор психологических установок от профессиональных обольстителей. Контролируемый и полностью изученный благодаря Конкордийским технологиям биохимический процесс в коре головного мозга.

 

«Наслаждение жизнью - есть высшая цель любой нации, любой расы, любого индивидуума…»

 

Именно так гласит теперь один из принципов, принятых в качестве новой конституции Конфедерации. А дорога к звёздам оказалась закрытой. Навсегда.

 

Резонный вопрос – а зачем? Ведь у нас появилось всё, о чём можно было раньше только мечтать. Сколько нужно времени, чтоб из дикого зверя сделать полностью одомашненного, ручного зверька? С коровами, лошадьми и собаками человеку удалось управиться за сотни тысячелетий. Конкордийцы изменили всё лишь за два поколения.

 

Вам нужны новые сонаты Бетховена? Прелюдии Вагнера и скрипичные увертюры Вивальди, чтоб слушать их лунными ночами? Пожалуйста! Вот – новый ремикс, удивительное качество звучания, куда там древним музыкантам! А вот вам и новая Луна, сверкающая ёлочной гирляндой, она из пластика, её орбита существенно ниже, а размеры меньше, потому что старую Луну Конкордийцы уволокли на переплавку. Ну, что-то там полезное для них обнаружилось. Зато – навсегда полнолуние. Вы ведь не против? Ах, да! Всякие там приливы-отливы… Ну, а зачем они, собственно? – А действительно, собственно – зачем?..

 

Киты – непозволительная роскошь. Корсеты давно не делают из китового уса, это, во-первых, немодно, во-вторых – непрактично. Ну, а третьих – сдохли все киты. Нет их больше. Не выдержали их дыхала нового топлива, на котором ходят толпами по океанам грузовозы с тысячами тонн дешевого барахла и бесконечные вереницы круизных лайнеров с гогочущей публикой в смокингах и коктейльных платьях. Нет китов, дельфинов, и вообще ничего. А всякие благовония – вот, пожалуйста, набор стандартных ингредиентов. Химический конструктор «Коко Шанель. Сделай сам». Или лаванда – горная, изготовленная из каких-то там бензонатных колец. Вырастает прямо в ретортах. Я не говорю уже о натуральных компотах из серии «Домик за городом» самонадевающемся белье, саможующихся пряниках и прочем. А впрочем… Кто знает, кто прав? Зачем нам космос? Может быть, мы рождены для того, чтобы быть не первооткрывателями, а вечными потребителями и гедонистами. И пусть весь мир станет террой инкогнитой, но своего шанса набить карманы всем и сразу мы не упустим!

 

Из-за моей спины всё так же швырялось бликами по водной поверхности пламя. Поредевшая изломанная цепочка чумазых от гари и копоти людей продолжала бороться за существование посёлка. Может, это и есть последний шанс целой цивилизации? Шанс, уместившийся на крошечном клочке случайно возникшей суши? И вот он сгорает без остатка. Скоро не останется иного выхода, кроме как перебраться через нарочно построенный мост на другой берег.

 

Эх, не успели мы! Сюда хотя бы одну пожарную машину с того берега! Всего одну – пятнадцатиминутный залп мощного водомёта превратил бы всё происходящее просто в дурной сон, а то, что сгорело, мы отстроим заново. И вновь будем перебирать и взращивать злаки, собирать по утрам молоко в подойники, петь свои бесхитростные песни: очень хочется надеяться, что не сгорела старая, с потрескавшимися деками, гитара старосты.

 

Я понимаю, что это не выход. Но и на том берегу всё не так. Что-то должно быть посредине, а что? – мы ещё не знаем. И вряд ли успеем узнать, потому что нет у нас большой красной машины с мощным насосом, а старый пикап Карла вот уже третий год ржавеет ненужным хламом в затхлом гараже. Значит – не будет никакого водомётного залпа. Ни на пятнадцать минут, ни на любую другую величину.

 

Как странно. Мы, изгои, думали сохранить человечность, всего лишь попытались не позволить раствориться ей до вседоступности, которую предлагала Конфедерация. А вышло так, что опускались всё ниже и ниже на какое-то вязкое, патриархально-пасторальное дно, окруженные со всех сторон презрением. Мы уходили из своего настоящего в прошлое…

 

- Ну, что? Приятно смотреть? – крикнул я, обращаясь к шестерым пожарным на другом берегу, которые, пожалуй, были единственными сторонними зрителями.

 

Естественно, мне никто не ответил. Естественно, я и не ожидал ответа. Для конфедератов мы – не более, чем бельмо на глазу. Этакие уродцы, мазохисты, занимающиеся самобичеванием, самолично наложившие на себя суровую епитимью. Постоянный упрёк перед лицом Большого Звёздного Брата, дарившего самые яркие игрушки. Не исключено ещё, что нас просто не захотели больше терпеть, а потому – пожар. Вот как я думаю.

 

- Интересно, смогут они с того берега достать из брандспойтов? – раздалось над самым ухом.

 

Я обернулся. Пожал плечами. Всего-то ещё один пострадавший, пришедший к реке.

 

- Эти, что ли? Даже запросто. Но кто же им позволит? Пожарными автомобилями наверняка распоряжается какой-нибудь хлыщ, который и пальцем не шевельнёт, чтоб нам помочь. А без машин… Даже если сильно захотеть…

 

- Интересно, почему? – в голосе говорившего не было ни особого любопытства, ни желания знать правду. Только усталость и обреченность.

 

- Потому что тот, кто окажет помощь Посёлку Изгоев, сам станет изгоем. Назад дороги ему не будет. Если и примут, то – как изгоя… Неужели не понятно? Вот, смотри, стоит нам обратиться к этим самодовольным молодцам, как они тут же начинают отворачиваться, – пояснил тем не менее я, помахав руками над головой.

 

И, точно, - все шестеро пожарных, словно по команде, тут же отвернулись в сторону, рассматривая теперь с жутким любопытством пролетавший вдали вертолёт для увеселительных прогулок.

 

- Сволочи, – с проснувшейся убежденностью проговорил собеседник и смачно сплюнул сквозь потрескавшиеся губы.

 

Длинная капля слюны осталась висеть у него на подбородке, но он этого не заметил.

 

- Да брось ты. Правила игры известны всем, чего уж теперь…

 

- Сволочи! – ещё раз повторил он, теперь обтираясь кровящей ладонью.

 

Сзади раздался сильнейший треск, а за ним – леденящий душу даже среди сплошного жара крик. Женский. Обреченный. Страшный!

 

Ого! А ведь там стряслось что-то серьёзное!

 

Не сговариваясь, мы вдвоём кинулись к сгорающему посёлку.

 

Ну, так и оказалось! Огненным вихрем подхватило какую-то балку, и она рухнула прямо на поселкового Библиотекаря. Теперь его дальнейшая судьба зависела от Доктора. Но тот стоял рядом, беспомощно отводя взгляд.

 

Ещё одна жертва. Ещё одна невосполнимая в будущем потеря.

 

Эвелина, жена погибшего, казалось, сошла с ума.

 

- Это всё ты! Ты его убил! – кричала она, размахивая руками на старосту, – Ты и твой поганый посёлок! Если бы… Если бы вы все тут не были такими упрямыми, ничего бы не случилось!

 

Все молчали, работа остановилась.

 

- Эвелина. Ты права, – совсем неожиданно для всех ответил староста.

 

Среди толпы ветерком пронёсся ропот. А староста продолжал говорить.

 

- Слушайте! На этот раз нам не выстоять. Нам просто не хватит сил. Поэтому пусть те, кто считает всё это, - он сделал широкий жест рукой, - напрасным, перебирается через мост на другой берег.

 

Ответом ему было молчание. Кто-то посчитал Старосту правым, другие даже боялись принять сказанное к размышлениям. А жена Библиотекаря опустилась на колени, напоминая в мельтешении теней обелиск своей же потере. И только тогда некоторые взгляды обратились к мосту. Пока ещё коротко, будто оценивающе. Но продлись ещё немного, ещё чуть-чуть это тягостное молчание, и взглядов станет больше. И будут они совсем другими…

 

Но такая минута не наступила. Кто-то, более решительный, схватил ведро и плеснул далеко вперёд себя. Этот жест подхватили и повторили остальные. Вскоре вновь образовалась цепочка, по которой побежали вёдра и лейки, бидоны и чайники. К нам вернулась Надежда. А после произошло и вовсе невероятное…

 

- Смотрите! – воскликнул кто-то, и все обернулись. И застыли.

 

С другого берега, по мосту, шло несколько человек, одетых в чёрную униформу пожарных Конфедерации. Не все шестеро, что смотрели с той стороны, нет. Трое. Остальные трое остались.

 

Им не было дороги назад. Знали ли они? Думали об этом? – Тогда было не понять. Но в их сверкающих касках уже отразились огненные сполохи.

 

Потом один из пожарных снял свой шлем с головы, нагнулся, зачерпнул им речную волну и протянул дальше, чтоб передали по цепочке…

 

Дмитрий ГРАДИНАР Родился 24 июля 1971 года в Харькове. По образованию юрист. Проживает в Кишиневе. С 2005 года профессионально занимается писательской деятельностью. Автор издательства «Лениздат»(г.Санкт-Петербург). Работает в жанре научной фантастики. Опубликовано четыре романа ( «Расправляя крылья», «Серый прилив», «Чужое оружие», «Звездный патент») опубликованы рассказы в журналах «Если», «Моби», «Реальный мир», «Чаша Грааля», в альманахе «Безымянная звезда»(все – г.Москва), в журнале «Реальность фантастики» (г.Киев), а также рассказы в тематических сборниках: "Право на пиво" (АСТ, Москва) "Закон Дальнего Космоса" (ЭКСМО Москва) "2034:Войны на костях" (ЯУЗА-ЭКСМО Москва) Роман "Расправляя крылья" отмечен дипломом Европейского Совета по фантастической литературе "за лучший дебют в фантастике-2006). Кроме того, творчество автора отмечено специальной премией и призом «Восходящая звезда» клуба «Искатель» г.Харькова. По сюжету романа «Расправляя крылья» создана компьютерная игра «Мир приливов». Также имеются другие награды и поощрения за некоторые успехи в этой области.