История Жанны д’Арк

Дома её называли по-крестьянски — Жаннетой...

Зато у неё было сразу семеро крёстных — словно она была не крестьянкой, а дворянкой. Кроме того, при французском дворе был, по крайней мере, один знатный сеньор, носивший такую же фамилию, как у неё, и считавшийся её родственником. Однако она никогда своей фамилией не пользовалась. Она была просто — Дочь, «pucellе».

Итак, речь идёт о Жанне де Арк, загадочной личности, которую принято считать уроженкой верхнелотарингской деревни Домреми. В то время половина Домреми находилась во владении местных феодалов, а другая половина вместе с соседней деревней Грё считалась как бы другим государством, поскольку границ тогда почти не знали, зато прямо за околицей начинались владения местного епископа, а прямо за рекой Мёзой (она же Маас) располагались владения немецких рыцарей. С этого типичного для того времени обстоятельства и начинается наша с вами история. Так уж получилось, что Жанна, видевшая войну с самого детства, и сама вскоре стала воином, а вернее, девушкой-воительницей. Но человеком она была непростым и нетривиальным, так что религия с мистикой — как, впрочем, и стихосложение с рисованием — были ей не менее близки и понятны, чем кодекс чести рыцаря или правила тактического построения рыцарского «копья». Итак, приступим…

Дом-Ре-ми

Помните клип формации Era на песню «Амоне до ри ме»? — Кто забыл или не видел, тому советую посмотреть (выше, — ред.). Там как раз изображена наша героиня, притом такая, какой она была примерно в 12 лет, — симпатичная девочка с ручным соколом. В окрестностях её родной Домреми было множество пологих холмов, на которых стояли странные обелиски из серого камня — «мегалитические памятники», как бы их сейчас назвали, — а прямо на околице деревни росло древнее, как мир, «Дерево фей» или «Майское дерево» — огромный бук с невероятно широкой кроной. Он помнил ещё легионеров Цезаря, и на ветвях его ветвях висел один крайне занимательный предмет с латинским названием logis. Что это такое? 
У средневековых славян и финно-угров была традиция строить на околицах деревень этакие «домики для домового» — то есть маленькие избёнки, в которых есть маленькие столы и лавки, есть печка размером с пачку сигарет (да простит меня господь за такое сравнение) и всё прочее, что нужно господину домовому для достойной жизни в его полупотустроннем пространстве. А в роли домового нередко выступал кто-нибудь из давно умерших предков, — например, какой-нибудь дед Нафаня. У средневековых французов было почти такое же обыкновение. Словом logis, — а вы слово «логистика» когда-нибудь слышали? — они называли всякие кладовки, склады и сараи с инвентарём, а ещё так назывался лёгкий, плетёный из лозы и соломы домик, который обычно подвешивали или прикрепляли между ветвей дерева, и проживала в этом «логисе» лесная фея, которая считалась покровительницей местных феодалов — графов де Бурлемонов, происходивших из очень древнего дворянского Дома де Англюр. И, представьте себе, что добрая фея являла себя народу исключительно по понедельникам, — ну, то есть в день поминовения умерших. Вот вам и домовёнок Нафаня из Нижней Лотарингии! Кстати, тут надо бы вспомнить эту древнюю фамильную легенду, — конечно, куда более счастливую, чем легенда о собаке Баскервиллей, и тогда вы сразу поймёте, отчего крестьяне, а в особенности — молодые девушки, имели обыкновение плести венки, сидя на скамейках под «Деревом фей». 

Было это примерно так...

Один из графов де Бурлемонов, некто Пьер, будучи женатым господином, встретил под этим деревом прекрасную Даму, по виду знатную дворянку, в которую тут же влюбился без памяти. Прекрасная Дама проживала в самой гуще мистического леса Шенье. Туда вела единственная дорога, которой никто не пользовался, а вдоль дороги на деревьях сидели ужасные филины с горящими во тьме круглыми глазами. И с тех пор по понедельникам, под предлогом охоты, он тайно приходил под это дерево, чтобы встретиться с ней. 
Так продолжалось несколько лет (и они даже нажили за это время трёх дочерей), пока, наконец, законная его супруга не застукала их прямо на свидании. А они там как раз предавались всяким ахам и вздохам, а потом так и вовсе уснули, счастливые. И тогда злокозненная жена положила к их ногам свою украшенную золотыми нитями головную повязку, которую имели право носить лишь замужние женщины, а сама гордо удалилась. Проснувшись, прекрасная дама огорчилась и заплакала, а потом навсегда исчезла, оставив любовнику и трём своим дочерям некие предметы, весьма похожие на русскую скатерть-самобранку. Это были деревянная ложка, из которой сколько не ешь, а еды в ней меньше не станет, острый крестьянский серп, умножающий посевы, и самое простое медное обручальное колечко, которым каждый сеньор из рода графов де Бурлемонов обязан был одарить свою прекрасную даму. 
Теперь вам понятно, почему местные девушки гуляли под этим старым буком? Таким образом, они выражали почтение к сиятельным сеньорам, людям чаще всего добрым, а ещё просили прекрасную фею помочь с замужеством (или хотя бы с урожаем яблок). Ну, а все девочки в тех местах очень любили играть в «фей и волшебниц», притом мальчиков они в свои игры не приглашали. А мальчики часто на них обижались. Особенно — братья Симон и Феликс Мунье. 

Игрища

В материалах Руанского процесса есть описание этих игр. Надо сказать, что ничего в них особенного не было. В сущности, всем девочкам во все времена хочется быть феями или волшебницами, а, кроме того, к востоку от Домреми находился Дубовый Лес (или Лес Шенье), в котором водились огромные страшные волки, а среди волков обязательно есть оборотни — из-за этого все местные жители обязательно носили на поясе остро заточенные серпы, а то и вовсе специфические охотничьи ножы-скиннеры для снятия со зверя шкуры. А иногда так случалось, что кто-то находил такой нож воткнутым в пень или в мёртвое дерево. В этом случае местный староста по имени Филипп шёл, хмуря морду, по дворам, чтобы выяснить, не пропал ли кто из родственников и живы ли дети. А может, ночью волки приходили? Или было, к примеру, какое-либо колдовство на молоке... «Что вы, господин Филипп?! — искренно возмущались местные крестьяне. — Это всего лишь дети шутят!!!» — «Вот я им покажу, мерзавкам!!!» — огрызался староста и направлялся сначала к дому Симона Мунье, мальчика, несколькими годами младше нашей с вами героини (как правило, он выступал в роли доносчика), а потом к родителям местной хулиганки по имени Изабелла Деспиналь. С ней был разговор короткий — по пути дон Филипп срывал несколько хворостин похлеще да подлиннее. Ну, а что вы хотите? Всем должно быть известно, что нельзя играть в оборотничество — категорически нельзя! А то и впрямь волки придут и детей унесут! Близкие подруги Жанны, Манжетта Суайяр и Овьетта Судна тоже были не прочь поиграть «в фейек» и даже в «лесных чёртиков», поэтому следующим делом староста Филипп обязательно посещал их дворы. Кстати, найденный в лесу нож никто не трогал — это тоже нельзя! В позапрошлом году, вон, проезжий рыцарь в чёрном плаще выдернул такой нож из дерева, так тут же из леса раздался отчаянный вопль — не то человечий, не то звериный. И ясное дело: это кричал вервольф, которому теперь навеки вечные полагалось оставаться в страшном своём нечеловечьем обличие. А потом крестьянин Колен из Грё видел его своими глазами — это было человекоподобное чудище под два метра ростом, — всё с ног до головы заросшее медвежьей шерстью, а глаза у него — ярко-красные, как два уголька! Стра-ашно, аж жуть ...

Знатный рыцарь

И крестьянин ведь признал в вервольфе местного жителя, служившего прежде секретарём в суде в городе туле, — и вервольф тоже ведь его узнал. Больше Колен из Грё этой дорогой не ездил, а гостившему у графа чёрному рыцарю он прислал в подарок петуха с пышным хвостом, и через местного священника по фамилии де Брие, прежде служившего в Париже, в королевской капелле Сен-Шапель, попросил немедленно вернуть нож обратно. Кстати, граф сам это сделал — он съездил до поворота на лесной дороге и воткнул нож в сухое дерево, — а чёрному рыцарю даже интересно стало: это что за суеверные такие крестьяне живут в Домреми и почему они боятся ходить в лес?! А возвращаясь назад, он медленно проехал через всю деревню, молодой сеньор — красавец писаный на породистом вороном жеребце, в дорогущей сбруе с серебром и с тяжёлым седельным мечом-эстоком невероятной красоты и стоимости... Меч был определённо английский. Это все сразу заметили.

Имени своего знатный рыцарь так и не назвал, цель визита в деревню тоже осталась загадкой, зато он остановился перед домом Жана де Арка (а того как раз не было в деревне) и долго изучал это, в общем-то, довольно неуклюжее строение. Жанна, не лишённая привлекательности юная девушка, стояла, сложа руки, на другой стороне сельской улицы и долго смотрела на чёрного рыцаря, а он совершенно не видел её, — увы! Это потом они познакомятся и даже подружатся (и он попробует немного поухаживать за ней, хоть и «мимо»), но это будет «потом», спустя несколько лет. А пока вся деревня обсуждала его опрометчивый поступок — взял он, понимаешь ли, и выдернул нож из дерева! И теперь хоть вообще в лес не ходи — там вервольф орёт, как домовой в погребе. Вы когда-нибудь слышали, как орёт домовой в погребе? Ужасно орёт. 

Но бывали истории повеселее…

Едет, например, крестьянин на тяжело гружёной телеге — бочки с маслом везёт, едет медленно, тяжело и постоянно где-нибудь останавливается, — то из фляги отпить, то коням дать роздыху, то по делу сходить, то ещё что-нибудь. Известно ведь, что землевладелец спешит только тогда, когда урожай собирает, а другой причины спешить у него как будто и не бывает. Да и сиятельный граф де Бурлемон никуда не гонит... В общем, едет крестьянин по мистическому лесу Шенье, и вдруг кто-то начинает за ним «следить», быстро перебегая от дерева к дереву, и то и дело «случайно» попадаясь на глаза. Крестьянин — да каким бы растяпой он не был и сколько белого эльзасского вина или немецкого пива не оставалось в его фляге, — в какой-то момент начинал замечать, что вдоль дороги снуют туда-сюда какие-то смеющиеся существа в длинных одеждах и с распущенными волосами, в которые вплетены цветы и травы. Тогда крестьянин медленно останавливается и встаёт в полный рост, лениво подтягивая к себе толстый кнут с железным шипом: это кто там веселится с утра пораньше? — а звонко смеющиеся существа немедленно окружают телегу и требуют выкуп, словно разбойники на большой дороге:
— Дай нам хлеба, зеркального карпа, королевского вина и своё сердце во имя отца нашего Исуса!
Так это ж девчонки развлекаются!
— Вам зеркального карпа, да?..

Обычно выкуп требовала хулиганка Изабелла Деспиналь. Она же была самым страшным «лесным чёртиком» — волосы дыбом и лицо вымазано буквально до черноты! Ведьма!
— Может, обойдётесь форелькой из ручья? — смеялся крестьянин, житель соседней деревни. Кнут он заботливо убирал в сторону. — У меня тут есть кумжи полкорзины …
Девочки от радости запрыгали, неслышно хлопая в ладоши. А через некоторое время на ближайшем холме разгорался костёр, и начинался настоящий пир на весь мир, обязательным участником которого был домашний сокол. Жаль, что история не сохранила его имени, о его дальнейшей судьбе мы тоже ничего не знаем. Кстати, речная форель, мелкая, но съедобная, была в этой местности самым обычным продуктом питания. Её даже кошки ловили. И любой крестьянин, отправляясь в город или в соседнюю деревню, всегда брал с собой с десяток-другой свежей кумжи. А зеркальный карп — нет, это рыба благородная и очень костлявая, как старый рыцарь... Она водится только в глубоких господских прудах:

Есть в графском замке чёрный пруд
там лилии цветут...

Да, и зеркальные карпы плавают в коронах. Из протоколов допроса Жанны де Арк на Руанском процессе:

«Когда я еще жила с отцом и матерью, моя мать не раз говорила мне о том, что отцу снились сны, будто я, Жанетта, его дочь, уехала куда-то в сопровождении солдат, так он рассказывал об этом. Мои отец и мать делали все возможное, чтобы этого никогда не случилось, и буквально не спускали с меня глаз. Я повиновалась им во всем, кроме того момента, когда речь пошла о замужестве. Я слышала от матери, что отец говорил братьям: “Клянусь, я был готов, если бы мой сон, что я видел о дочери, действительно сбылся, приказать вам ее утопить в реке, а если бы вам не хватило духу — утопил бы ее собственными руками”. Он был вне себя из-за того, что я уехала тогда к сеньору де Бодрикуру в замок Вокулёр и осталась там на некоторое время».

Ей уже было 14 лет. На вопрос, было ли это до или после того, как Жанне явилось предполагаемое откровение, она ответила: «Да, это случилось через пару лет, после того, как я впервые услышала Голос свыше». — «Голос свыше» Изабелла Деспиналь тоже слышала, притом регулярно. А потом всё об этом рассказывала подругам.
— Пойдёшь со мной в солдаты! — как-то раз пошутила Жанна, на что Изабелла произнесла, убирая длинные волосы со лба:
— Чтоб выйти замуж за сеньора, это необязательно.
— Ну да, я понимаю! Святая Катерина, пошли мне дворянина... — пропела Жанна с насмешливым разочарованием. — У тебя одно на уме, Изабелла. Смотри! Найдёшь себе эльзасского оруженосца и будешь кормить собак с его псарни!
— И буду кормить, если надо, — отвечала Изабелла.
Ох, сельские девочки! Держаться им надо было подальше от этих рыцарей. Хотя... на всё воля божья, как говорили классики. У некоторых с этого вся настоящая жизнь начинается. 

Военная выучка

В то время в деревнях Грё и Домреми был сформирован отряд ополчения, и все желающие могли научиться простым приёмам ведения боя в пехотном порядке — по сути, от крестьян не требовалось ничего более, чем простое умение отбиваться от вооружённого мечом конника: строимся, значит, в плотную шеренгу или даже в две шеренги, копья — вперёд, и — начинаем дружно напирать, отгоняя всадника. Бьём коню в бок, в морду, и, конечно, пробуем достать всадника копьём. А если надо, то из шеренги перестраиваемся в каре и встаём в круговую оборону. Главное, не подпустить врага на расстояние удара мечом (примерно полтора метра), а иначе — смерть! Впрочем, основная хитрость заключалась в том, что рыцаря нельзя сбивать с коня. С ним проще бороться, пока он в седле, а став пехотинцем, он становится втройне страшнее, ясно? Тут уж обычный крестьянин с копьём ничего против него не сделает. Скорее — наоборот! Но в этот момент начинается более обстоятельная подготовка «личного состава». Старый графский сержант по кличке «Гриб-сыроежка» (Russul на французском — название Руссильон, по-вашему, от какого слова происходит?) собирал наиболее сильных крестьянских парней — учил их держать в руках меч. Он говорил: «Взяв в руки меч, вы становитесь дворянами!» А ещё он громко убеждал графа брать на службу немецких наёмников, но граф говорил, что это — воры и разбойники, поэтому к ним лучше не обращаться. Пробовали уже... Рэкет бить надо, а не кормить с ложечки.

Дети тоже учились держать в руках оружие, а Симон Мунье уже в тринадцать лет принёс присягу де Бурлемону и стал «военным слугой» — тоже этакий солдат-ученик. Граф де Бурлемон не был снобом и самолично учил своих крестьян «работать» мечом или обыкновенным бытовым топором, которым дрова рубят. В «умных» руках этот инвентарь становится серьёзным оружием. А потом всей деревней садились делать короткие копья-сулицы и боевые цепы, затачивать серпы, ножи и косы. Именно там, на дворе графского замка произошло знакомство Жанны с ещё одним сильным мира сего — с местным бальи (районным военным начальником) герцогом Робером де Бодрикуром. Он приехал к де Бурлемону в гости. В принципе, этот де Бодрикур не был сложной личностью, однако потом, когда отец семейства де Арков внезапно выразил намерение найти Жанне мужа, у герцога почему-то не было причин отказать девушке в защите от родительского решения. И вполне вероятно, что он примерно так и сказал своей просительнице:
— Не беспокойся. Ещё не было случая, чтоб кого-нибудь в этой местности отдали бы замуж, не спросив разрешения у меня или у де Бурлемона...

Самое интересное, что Жанне в тот момент пришлось предстать перед епископальным судом в Тулле и дать под присягой показания, согласно которым она никому не давала клятвы выйти за него замуж. Ни-ко-му! И никогда. Что может засвидетельствовать комендант крепости Вокулёр. Суд принял показания, после чего претензии некоего молодого человека были названы безосновательными. Вот так Робер де Бодрикур спас Жанну от погружения в рутину. Почему спас? Ну, здесь мы не станем фантазировать, однако судьи не захотели копаться в этой помойке... А чего там копаться? Дело, понимаешь ли, молодое, житейское. И вообще! Руссо туристо облико морале, ферштейн? 
На практике, у Жанны не было отношений с мужчинами. Зато де Бодрикура Жанна стала называть «мой Робер». Но герцог и правда очень неплохо к ней относился. Грубо, но с большой симпатией. Их частенько видели вместе и даже в чём-то подозревали. Кстати, до герцога обязанности местного бальи исполняли сразу двое бастардов, один из которых был граф Жан Дюнуа, совсем молодой человек, которому прочили огромное будущее, и, представьте, он и его матушка Иоланта де Кани сыграли в жизни Жанны де Арк не менее важную роль, чем этот герцог с его руганью и пьяной физиономией, однако... Хоть право первой ночи у французов в то время не практиковалось (зато этим правом увлекались в Англии), однако оно и отменено, по существу, не было тоже, поэтому феодалы всегда интересовались брачными отношениями на принадлежащих им территориях (так же, впрочем, как и красивыми крестьянскими девушками, гулявшими под «Деревом фей»). И кстати, у Жанны в тот момент действительно был ручной сокол, подаренный ей графом де Бурлемоном. В общем, всё, как в клипе группы Era.

Жизнь — прекрасна, правильно?

Соколиные бубенцы были изображены на графском гербе. Не могло ли это что-нибудь означать? Могло, но не в самом прямом смысле слова. Всё дело в том, что отец Жанны (Жан де Арк, родившийся в городе Арк-ан-Барруа, откуда, собственно, и происходит эта фамилия) мог принадлежать к людям, утратившим рыцарство, — такое бывало в средневековой Франции — поэтому местные господа относились к нему и к его семейству с определённой симпатией. Как де Арк мог утратить дворянство? Очень просто. Ведь государь давал земли за службу не только в допетровской России, но и в средневековой Франции, и не только в допетровской России помещика могли «разжаловать» за «худую службу» и сослать в стрельцы или ещё дальше — в мужики-однодворцы. И не только в России 18-го века крестьян-однодворцев как людей обеспеченных и лично свободных с удовольствием брали в компанейские роты, где те служили на равных с мелкими дворянами, или в «царёвы» эскадроны тяжёлой кавалерии, — но точно также это делали и на родине Франсуа Вийона. 
Вот и служил Жан де Арк в подчинении местного прево (судьи) господина Винсента Дерриена. Ну, а после кончины дона Филиппа (фамилию которого мы не знаем) он был назначен новым старостой Домреми и даже получил суверенное право собирать налоги в пользу сеньора-епископа. А поручение собирать налоги — это признак высокой благосклонности, вот именно так. А сеньор де Бурлемон подарил тем временем Жанне де Арк красивого ручного сокола. Это был как бы символ их благородной фамилии. А еще один сеньор, герцог де Бодрикур одним своим, возможно, не самым красивым решением устранил возможность бракосочетания девочки Жанны с каким-нибудь местным охлобыстом типа некоего Мишеля Лебрена из Грё, за которого почти волоком отдали замуж её младшую сестру Катрин (ух, была истерика на всю улицу!). 

Что ж, погуляла симпатичная девочка-подросток под старым буком графов де Бурлемонов, и — всё тут. Это имело «некоторое» значение в тогдашнем щепетильном мире. После «такого» ей суждено было или стать хорошо одетой и высокомерной служанкой в замке или в большом господском доме, или даже превратиться в городскую «даму», у которой есть отель, ресторан или своя торговля, однако стать крестьянской женой-католичкой она уже не могла. Да и семейство с улицы Базелик тоже как-то на «простых» не тянуло. Им было много ближе «туда», к герцогу де Бодрекуру, королевскому офицеру, или к сиятельным графам де Бурлемонам со всей их придворной родней и сворой мелких вассалов, чем сюда, в добрую крестьянскую общину с её правилами, демонстративной набожностью и суеверным страхом перед волками, мышами и вервольфами. 
Много позже Жан де Арк приобрёл у племянницы де Бурлемона госпожи де Жуанвиль (Мориса Дрюона читали?) в собственность древний замок, заплатив за него 16 турских ливров и пообещав кое-что там из своих будущих урожаев, и этим он окончательно выделился из категории крестьян в сословие мелких шевалье. Что это был за замок такой, мы точно не знаем. Зато известно, что дети облюбовали его нижние этажи ещё задолго до того, как он перешёл в собственность отца нашей героини, и первым делом они занялись, само собой, диггерством и, разумеется, кладоискательством. Ведь далеко не секрет, что феодалы времён Карла Великого строили многоэтажные погреба и глубокие подвалы с подземными залами и коридорами, в которых прятали несметные богатства. А все богатства рыцарей раньше принадлежали драконам, сами знаете... 

Драконовы залежи

Однако вместо богатств и таинственных кладов Жанна и её подруги находили только ржавые цепи и кучи человеческих костей, оставшихся в подземелье Иля с самых незапамятных времён. Приятная находочка, не так ли?.. Суровое напоминание. Тем не менее это был самый настоящий замок — старинное дворянское владение, почти времён Карловингов. Замок Иль-ан-Бра был частью местной оборонной системы из трёх похожих замков — Ротре, Монбра и замка Бриссе, он существовал уже в 12 веке и был самым древним в этой местности. Жан де Арк купил его ещё при жизни своей замечательной дочери (примерно в 1420 году). В то время господин де Арк (фамилия переводится как «лук» — оружие для стрельбы) владел уделом в масштабе богатого крестьянина — двадцатью гектарами земли, из которых 12 составляла пашня, четыре — луга, и еще четыре гектара леса Шенье — того самого, где волки бегают. Кроме того, он владел множеством лошадей и большими стадами овец и коров.
А ещё в разных городах графства Барруа, да и вообще по всему феоду Нефшатель проживало несколько семейств из категории богатых горожан, а также несколько священников, носивших ту же самую фамилию де Арк. Выяснить их степень родства с семейством Жана и Изабеллы возможным уже не представляется. А в 1429 году Жан де Арк получил-таки рыцарское достоинство и вместе с ним аристократическую фамилию де Люс-Руа (что переводится как «лилия короля»), однако вскоре скончался. Сказался нездоровый образ жизни, который он вёл последние годы, и, конечно, «трудный характер». Уж слишком часто «бесился» этот отец семейства. Его младший сын Жан наследовал за отцом всё имущество, включая старый дом в деревне. Дом неплохо сохранился и служит одной из двух всем известных «мемориальных квартир» Жанны де Арк. Изначально это полутораэтажное строение (сейчас это улица Базелик-2), принадлежал Изабелле, матери семейства. Нам известно, что в Домреми эту женщину звали Изабеллой Роме и, кроме дома в Домреми, ей принадлежали небольшие земельные владения буквально по всему Нефшателю. 

Кроме того, нам известно, что она происходила из города Вутон (или Бутон?), и выросла в довольно состоятельной семье, связанной родственными узами со многими другими состоятельными семействами, проживавшими в небольших и типично буржуазных городках Бово, Неттанкур и... Армулез. При чем здесь эти небольшие провинциальные города, которых нет на современной карте? А ведь именно оттуда и происходили все известные нам лже-Жанны, и совсем не исключено, что все они были её «родственницами» — по маминой линии, разумеется. Есть версия, что мамины родственники опекали Жанну с самого начала всей этой истории и до самого конца, и что Жанна де Арк никогда себя Жанной де Арк (по отцу) не называла, а называлась Жанной Роме, что в данном случае имеет кое-какое значение. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
 

​