Моя земля

БЕСПЕЧНОСТЬ

Стал знаменит — «ура» кричали,
Как падал вниз — не замечали.
И я внизу один остался.
Все покореньем занялись
Той высоты, с которой вниз,
Увы, не только я сорвался.
И там обрыв, и тут обрыв,
Тропа узка и не надежна.
Ну, ничего, я терпелив,
Я подожду вас у подножья.

* * *

Горит свеча в родном краю,
Одета в дым верхушка света.
Свеча сжигает жизнь свою —
Не удивительно ли это?

Загадка сердца и ума,
Какая в ней сокрыта тайна?
Вокруг светло, а ниже тьма,
О, это, право, не случайно!

Прохладно тело у свечи,
Но манит свет её от века
Не только бабочек в ночи,
Но и вниманье человека.

Она горит в ночном краю,
Она слабеет, оплывая.
Она жалеет жизнь свою,
Густые слёзы проливая.

Прекрасна жизнь, когда горит,
Когда саму себя сжигает
И с сердцем мира говорит,
И лица ближних озаряет.

Она прекрасна!
Потому Нет выше счастья для поэта,
Когда народу своему
Он светит сердцем, полным света.

Пусть ты останешься один, —
Гори, покинутый друзьями,
Гори, глотая горький дым,
И утоляй себя слезами.

Перевод Юрия КУЗНЕЦОВА

БЕРКУТ

Широки небесные просторы,
В ясном свете солнца звезды меркнут.
Высоко уходят в небо горы,
Выше гор уходит в небо беркут.

В том краю, где только синь застыла,
Он парит, счастливый, без усилья.
Но не вечны молодость и сила,
Глохнет сердце, тяжелеют крылья.

И, оставшись, старый, без добычи,
Вниз летит он из холодной сини.
Различает взгляд погасший птичий —
Чей-то труп виднеется в долине.

Что ж, и это, верно, бы сгодилось.
Подкрепись — и сил в крыле прибудет.
Но коль птица беркутом родилась,
Никогда, вовек того не будет.

С жутким криком ввысь уходит птица.
Горы скрылись, только синь над нею.
Там, в долине, с жизнью распростится.
Не простится — с гордостью своею.

Перевод Василия КАЗАНЦЕВА

* * *

Зарею ранней, мирские дни забыв,
Закинув удочку в тихий морской залив,
Опять на камне знакомый старик сидит,
Крепкий табак терпения раскурив.

Надежды старые в море забросил он,
И сам уходит с грузом надежд на дно…
Он зеркало моря оправил в туманный сон,
А в зеркале том — былое отражено.

Оставьте сушу: ищите его не тут!
Сейчас и в нем, и над ним, и за ним — волна…
А мимо рыбки, посмеиваясь, плывут: —
Сидишь? Не наскучило так сидеть, старина?

…А море все то же…
И лодки летят понять
Все то же море, бешеное искони…
Не смейтесь, рыбки! — не вас он хочет поймать;
Поймать, он хочет — вернуть — молодые дни…

Перевод Новеллы МАТВЕЕВОЙ

* * *

Он все собрал.
Он на охоту вышел.
Он от желаний дерзких изнемог…
Казалось, что ружьё — живое — дышит,
Что сам собой готов упасть курок.

Вокруг лежал весенний мир зеленый.
Охотник шел, устав не от жары,
Не от холодной тяжести патронов, —
От смерти, что дремала до поры.

И пело сердце парусом в полете.
Взлетела птица — близкая, ничья…
Весь мир его замкнулся на охоте
И сузился до выстрела ружья.

И слышал: стонут под ногами травы,
И падают смиренно небеса…
Он сам себе: «Убей!» — присвоил право,
Весь превратившись в зрение. В глаза.

И, мир живой охватывая взором,
Он мимо шел поверженных веков.
И за спиною оставались горы
И зыбкое дыхание песков.

Он шел, как зверь,
Желанием томимый,
Он мимо человечности прошел.
И мимо человечества, и мимо
Зверей, чьи кости Рок перемолол.

Следы зверей, как времена, распались…
Он понял на охотничьей тропе:
Живые люди без души остались
И вырастили хищника в себе.

Он как-то странно с кручи в бездну глянул…
Добычи нет. Есть только мрак. И синь.
И есть мечта — убить… И выстрел грянул —
Он в зверя выстрелил. В себя. Аминь.

* * *

От чабана ушел он ночью тихо —
Пес обманулся запахом чужим.
И в нем самца услышала волчиха
И шла в пески, заигрывая с ним.

И пес забыл о чабане, кто кормит
Его годами, — обо всем забыл.
И, зову крови древнему покорный,
На пир любви, на вечный пир спешил.

Чабан грустил и звал его без толку,
Ведь он себя — Шуми, шальная кровь! —
Почувствовал себя впервые волком
И волком стал — Один из тысяч псов.

И что ему разбредшееся стадо,
Далёкое, забытое в пыли,
Когда его волчихи близкой взгляды,
Как углы раскаленные, прожгли.

И он бежит, и кровь его играет…
Погоня опрокидывает страх.
И не от пса волчиха убегает —
Он волк теперь. Он вечно был в бегах,

И пес совсем забыл, что он собака,
Что в нем живет иное естество, —
И — что есть силы — гнал ее, однако,
Волчиха убегала от него.

И сердца пса во веки так не билось…
И тут — когда совсем он изнемог —
Меж ними расстоянье сократилось —
Пес на нее набросился как волк.

Игра любви не кончилась покоем:
Уставший пес среди немых песков
Услышал зубы с болью и тоскою —
И липкая пошла из горла кровь.

…И пес лежал. Ему тоскливо было.
И все смотрел, как — недовольна им —
Волчиха от собаки уходила
К естественным сородичам своим.

И думал пес о смерти неминучей
И боль и унижение терпел,
И жить пытался на песках сыпучих —
Уже не пес, но и не волк теперь…

Перевод Ивана САВЕЛЬЕВА

* * *

Давайте говорить потише,
Как говорят с водой луга:
Нам голос друга будет слышен
И осторожный шаг врага.

Урюк, смоковница, айва
Бутоны молча раскрывает.
И символ вечности — трава
Холмы неслышно одевает.

Негромок голос колыбельной,
Внимаем пенью соловья,
Пред этой тайной беспредельной
Свое дыханье затая.

Замедлит конь железный топот,
Прильнет к степному ковылю,
Когда ночной услышит шепот
В огромном мире: «Я люблю…»

Давайте говорить потише,
Давайте слушать и других —
От этого не станем ниже…
Иль вам не слышно слов моих?

Перевод Надежды ЧЕРНОВОЙ

ДРУГ

Я словом «друг» в беседах не транжирю.
У слова «друг» удельный вес большой!
Когда б построить чувства по ранжиру,
Равнялся бы на дружбу этот строй.

Злосчастен тот, кто выбирает друга
В расчете: из котенка выйдет тигр.
Жизнь не простит ему такого трюка,
Ведь юность — поле боя, а не тир.
Друзья мои, не будем клясться в дружбе,
Предавшись любованию собой!
Осечка ждет отменнейшие ружья,
Когда патрон подмочен похвальбой.

И, как бы ни бывало в жизни туго,
Какие б ветры ни сбивали с ног,
Пока я жив, я верю в сердце друга,
Пока я верю, я не одинок!

* * *

Чувства нежности и радости храни!
Никогда не повторяются они.

Нет начала у любви и нет конца,
Как у обручального кольца.

Образ девушки в душе своей ношу.
За любовь любви не попрошу.

Жил один, как тополь на лугу.
Шел один. А дальше — не могу…

Перевод Александра ЩУПЛОВА

МОЯ ЗЕМЛЯ

Когда повыцветшее небо седые волосы размечет,
когда подобно черным турам на гребне гор столкнутся тучи,
тогда в душе моей проснется и свистнет радость,
словно кречет, затем, что нет родней и лучше тебя, туркменская земля!

Когда весенний дождь омоет веселый пух барашков ивы,
когда зальет твои барханы золотопенным морем маков,
тогда пойму сыновьим сердцем, что мы с тобой опять счастливы,
что этим счастьем одинаков с тобой, туркменская земля!

Немало я следов оставил в далеких странствиях по свету,
и хлеб разламывал с друзьями и пил живительную воду,
и за любовь платил любовью, но, верный ласке и привету,
такой не видывал я сроду, как ты, туркменская земля!

Пусть за спиною полдороги,
пусть давит прошлое на плечи,
пусть, раздираема страстями,
душа порою не на месте, я знаю,
в ней живет покуда отважный молодости кречет,
и, значит, ты со мною вместе, моя туркменская земля!

ГОРЫ

Знаю, мне никогда не удастся покорить высоту этих гор.
Но зато мне дано восхищаться, наблюдая их снежный убор.

Но зато я могу насладиться красотой, что моя и ничья,
и живою водою напиться из летящего сверху ручья.

Рвать цветы, что и ночью не меркнут,
и настойчивой моде в укор, быть высоким и гордым,
как беркут, не нарушив величия гор.

ЖАРА

У солнца — ни света, ни цвета… Да будет ли зною конец?!
Мне кажется, наша планета расплавлена, словно свинец.

Ни крика, ни писка, ни квака — немое томленье кругом.
И пробует градус собака линялым своим языком.

Поблекли, подвянув, посадки, и стая скворцов не кружит.
И пугало вовсе не грядки, а сторожа здесь сторожит.

Заглохли и слово, и дело, башка, как колодец, пуста.
Пусть черным становится тело — осталась бы совесть чиста!
А зной, что печет нас и душит, и мучит тоскою немой,
еще нам когда-то послужит, еще пригодится зимой…

ЗВЁЗДЫ

Засыпают усталые коши…
А над ними в разлуке нетленной
зажигаются звёзды,
как броши на вечернем наряде вселенной.

Но, мигнув и вершинам, и долу,
Вдруг сорвется звезда и без крика,
будто змейка, скользнет по подолу
и погаснет в глубинах арыка.

Что толкнуло ее? Может, дело?
Или жажда успехов и чести?
Или сиднем сидеть надоело
На указанном промыслом месте?

Без конца совершается треба,
канут жертвы — кто в небыль, кто в были…
Если б звезды не падали с неба,
Мы б, наверно, о них позабыли.

* * *

Давайте говорить чуть-чуть потише,
и будет слышно, как шуршит шуга,
и голос жаворонка будет слышен,
и скрип телеги, и шаги врага.

Пускай живут на свете полутоны.
Пускай звучат весомые слова,
как тихо раскрываются бутоны,
как тихо всходит первая трава.

Научимся придерживать дыханье,
внимая на рассвете соловью,
как раньше научились пониманью
промолвленного шепотом «люблю».

Давайте говорить немного тише,
давайте молча слушать и других.
Тогда и будет кем-нибудь услышан
Резонный смысл вот этих слов моих…

* * *

Когда неясная тревога
Изжигает изнутри,
Приводит трудная дорога
Меня к твоей двери.

Шальная радость
бестолково привалится к плечу —
и постучать немедля снова
я в дверь твою хочу.

О том, чего не будет, грежу,
я, сам себя казня…
Прости! Прости меня, невежу,
я знаю: так нельзя…

Нельзя, нельзя, как в ступе воду,
беду свою толочь.
И нет к тебе мне больше ходу,
и повернуть — невмочь.

Перевод Ивана САВЕЛЬЕВА

Аннаев Оразгулы родился в 1946 году в Туркменистане в селе Гадыряп, на древней земле старого Мерва. Окончил Туркменский государственный университет, Ташкентскую Высшую партийную школу. Занимал ряд административных должностей. Автор ряда поэтических книг. Лауреат Всесоюзных литературных премий имени М. Горького и Н. Островского. Также является победителем многих республиканских литературных конкурсов.