"Дымилась империя в чёрных глазницах углей..."

Серафим · Я шёл по Руси. Берегами, вдоль рек и полей, Вдоль тракта, считая дорожные вёрсты упорно. В горячей ладони сжимал уцелевшие зёрна И ел, окунаясь в дрожащий рассветный поток. Дымилась империя в чёрных глазницах углей. Я шёл молчаливо летящему ветру навстречу, И пил из ручьёв и озёр, оживлённых под вечер, А утром с надеждой стремился уже на восток. Дымились угли на кострищах древнейших номад, Дрожали ресницы берёз над водой, чистый иней, Глухие равнины… И, словно безбрежной пустыней, Откуда-то слышался тихий неявный раскат. Извилистой змейкой блестела на солнце река, Стрелой пролетел у лица дикий беркут внезапно. И я возвращался с трепещущим сердцем на запад, В далёком, но всё же отчётливом, гуле армад… А крылья уже волочились. Во мгле под луной, С рождения помня прекрасное вечное имя, Под дикой скалою, в светящемся огненном дыме, Я свой человеческий облик стирал, словно грим. В пространстве моей бесконечной вселенной родной Зелёные звёзды горели, вздыхая тревожно. Я долго молился на мёртвой земле безнадёжно. И, Божий Посланник, рыдал как изгой-пилигрим… * * * Гляди, идут шеренгою блестящие мундиры! На лацканах красуются как звёзды ордена. Они сюда проникли сквозь космические дыры, Когда в полночной тьме блудила по небу луна. Да-да, не удивляйся! А не мы ль зерно бросаем На борозды в раскинувшихся дивных миражах, И с грустью молчаливой отрешённо созерцаем, Как ястребы кружат над ними в странных виражах? Поэтому шеренгою блестящие мундиры Чеканят шаг, и трубы золотые их ревут. Они сюда проникли сквозь космические дыры. А в сумерках распахнутую землю разорвут… Такое наследство Здесь кружили метели, Улыбалась весна, И, волнуясь, летели Журавли дотемна В марсианское поле – На белы берега, В голубое раздолье, Заливные луга. А могучие клёны Шелестели окрест, Колокольные звоны Доносились с небес. И кружила Позёмка И в ненастье, и зной, И себя втихомолку Представляла Весной. И звенела прохлада, И сияла звезда, И студёная влага Поливала стада. А над ними гудели Как шмели провода, Незаметно летели Над землёю года По неведомым тропам И в обманчивом сне, Мимо красного гроба По зелёной весне. Вдоль цветущего лета И крутых берегов Проносили кареты Время звона оков, Времена обелисков И пожара войны, И упавшего низко Духа нищей страны, Где листочек зелёный Подпевал тенорам, А  цветные знамёна – На угоду ветрам. И дрожала берёза, И роняла листву На хрустальные росы И столицу – Москву. Ей под солнцем являлась Голубая мечта, И тогда ей казалось: Мир спасёт красота. И берёза светила Голубой берестой, А видение было Лишь картинкой простой. Проходили столетья, И плыла тишина, И не ведали дети: Их наследство – вина – За рассвет над рекою, Пыль немых городов, Где дымятся в покое – Очертанья следов Обезличенных предков В неизведанный край, Где жар-птицы на ветках И обещанный рай… Где средь клёнов и башен Напевают дрозды, И со взором угасшим – Лик безмолвной звезды… * * * «Есть женщины в русских селеньях». Да где ж они, Боже? Где «конь», что скакал сквозь пучины ушедших веков? Я вижу лишь тени от них, хоть и лишнее прожил, На тропах, затерянных средь почерневших стогов, Да след от копыт пробежавших в степи рысаков. «Есть женщины в русских селеньях». О гений Некрасов! Тебе посчастливилось видеть их звёзды в глазах – Красивых крестьянок сквозь окна твоих тарантасов, Иль в свете лампады под ликами иконостасов, Когда над тобою твой ангел летал в небесах. «Есть женщины в русских селеньях». Селенья-то где же? Столица Москва, вся в приплясах цветного огня? Увы, – и не женщин! – мужчин! – ты увидишь всё реже, Что «в избы горящие» вдруг, среди белого дня, Войдут, оставляя судьбе голубого коня… * * * Качнётся лодка там, на переправе, Сверкнёт волна в серебряной оправе, Бросая блик на камень верстовой. Как в зеркале, в воде – седая ива, Поодаль две берёзки молчаливо Простятся с улетающей листвой. Мелькнёт в глазах далёкое горнило Мерцающих огней в окошке милом В объятьях безупречной тишины. И звон апреля вдруг услышит осень… Качнётся лодка. Но уже без вёсел. И свет, как обезумевшей, луны…