«На холмах Грузии лежит ночная мгла…»

Давно уже зрело желание рассказать о счастливых годах, оставивших в моём сердце неизгладимый след. Хотелось поведать о благословенной грузинской земле, являющейся, по древнему преданию, избранным уделом Божьей Матери. По этой земле посчастливилось мне ступать в юном возрасте.

Касаясь впечатлений ранних лет, которые колоритными мазками легли в мою неоперившуюся душу, словно по ней прошлась кисть самобытного грузинского художника Нико Пиросмани, не хотелось бы давать каких-либо политических оценок того далёкого времени. Что мог понимать во взрослой жизни парнишка, живший в мире своих ребяческих интересов и дум? Но, окунувшись уже зрелым человеком в чистый и светлый мир своего прекрасного далёка, невозможно удержаться от некоторых суждений, связанных с моим личным восприятием людей и событий, упомянутых здесь.

Отец мой был военным, и нашей семье много пришлось поколесить по необъятным просторам Союза. С Крайнего Севера, где я появился на свет, но которого совсем не помню, отца перебросили в тёплые края. С чувством радостного восторга замирает сердце, когда вспоминаю благодатный грузинский край! Ведь именно в Грузии — а грузины с любовью называют свою страну Сакартвело, проснулась моя душа, и ко мне пришло понимание ценности собственной и окружающей меня жизни. На грузинской земле я открывал для себя сложный мир человеческих взаимоотношений. Здесь пришло ко мне разумение, что мир населён людьми разными, что все они имеют свои взгляды, могут говорить на разных языках, имеют свои традиции и обычаи, свою культуру и историю, часто героическую и трагическую одновременно.

Я смотрю в окно и вдруг вижу идущего по дороге отца. «Мама, вот папа идёт!» — кричу в восторге. «Да где же он? Что-то не вижу», — отвечает мать. «Да как ты его не видишь, вот он, посмотри!». И тогда она вглядывается в окошко. «И правда, отец наш идёт! Ишь, какой глазастый, усмотрел», — хвалит она меня.

Так в грузинском городе Самтредиа я впервые осознал себя в этом мире.

А потом были Телави, Сартачалы, Вазиани, Тбилиси. В Сартачалах, на высоком каменистом плато колоритно шумел базар, а внизу, за стеною густых зарослей камыша протекала река Риони. Помню красочную весеннюю картину, когда курды гнали отары овец в горы. В клубах поднявшейся пыли поскрипывали крытые высокие повозки, а рядом бежали рослые, с ошейниками на шее, собаки, которых мы, дети, с уважением и опаской называли волкодавами. Как теперь понимается, это была местная порода собак, непревзойдённых помощников пастухов в горах, где отарам овец постоянно угрожали волки.

В Сартачалах когда-то жили немецкие поселенцы, а после их выселения сюда приехали грузинские новосёлы (это я знаю со слов матери). Вот и большой дом с террасой, в котором наша семья снимала комнату, достался пожилой грузинской чете от прежних владельцев.

С этим домом связана мистическая история в моей жизни. О мистике я в те годы совсем не имел понятия, да и теперь отношусь к ней скептически. Но что было, то было, как говорится, «слов из песни не выкинешь». Как-то ночью мне показалось, что меня кто-то тянет за волосы. В испуге я закричал… На следующий день этот случай мать рассказала нашей хозяйке, и вот тогда выяснилась, что несколько лет назад в нашей комнате произошло убийство. Квартиру после этого пришлось поменять.

Помню, как гостеприимные хозяева угощали нас сочными виноградными гроздьями со своего виноградника, их сладкий вкус ощущаю во рту до сих пор. А рядом с нами проживал персиянин (так он себя величал), бескорыстный и доброжелательный человек, он нередко приглашал нашу семью попариться в своей баньке.

Вот передо мною лежит «Свидетельство о поведении и успехах», выданное Министерством просвещения Грузинской ССР ученику первого класса 103-й школы города Тбилиси. Потемневший от времени фиолетового цвета листок с четвертными и годовыми оценками, и отчётливой подписью моей первой классной руководительницы. На обратной его стороне напечатаны правила для учащихся. Между прочим, среди этих правил записано: «Быть правдивым, искренним, и скромным; быть вежливым в семье, на улице и в общественных местах»; «Не употреблять бранных и грубых выражений, не курить, не играть на деньги и вещи». Сейчас, когда курить и материться в молодёжной среде стало нормой, «Кодекс чести» советского школьника выглядят просто анахронизмом!

В большой многоэтажной школе на окраине Тбилиси несколько классов было русских. Но мы, и грузины, и русские, общались на переменах живо и весело, безо всякой неприязни и заносчивости с чьей-либо стороны, вместе стояли в буфете за пирожками и лимонадом. А какие мы устраивали свалки на переменах! Вскочив на спину товарищу, подняв руку, словно саблю, мы рьяно, класс на класс, бросались в рукопашные схватки. Школьный коридор превращался в настоящее поле битвы, за что нам крепко перепадало от наших учителей. Но никогда наши игры не переходили в противостояние по национальному признаку. Мы никогда не ощущали враждебного отношения к себе со стороны наших грузинских ровесников.

С первого класса, записавшись в танцевальный кружок, (специально для него мать мне пошила чёрные наколенники), я стал учиться жизнерадостным грузинским танцам. В памяти моей запечатлелась яркая картинка: сыплет быстрая барабанная дробь, я мелко и быстро перебираю ногами и в паре с девочкой плыву в зажигательном танце. Левая рука у меня прижата к груди, а правая вытянута в сторону.

Уже с первого класса нас водили в Тбилисский театр оперы и балета им. Захария Палиашвили. И в театральный бинокль, который родители купили мне по такому случаю, я с интересом смотрел балет П.И.Чайковского «Лебединое озеро». Многого, правда, из того, что на сцене происходило, не понимая. Тогда меня больше занимала праздничная, оживлённая атмосфера вокруг, интересен был сам интерьер театра, но музыка и танцы, как красочное действие, завораживали. Тогда впервые я услышал о Вахтанге Чабукиани, выдающемся артисте грузинского балета, народном артисте СССР. К великому своему стыду, должен признаться, что больше таких регулярных посещений театра, как в Тбилиси, в жизни моей не случалось.

А ещё были музеи и детская железная дорога, построенная в Тбилиси одной их первых в Советском Союзе, ещё до Великой Отечественной войны. В одном из музеев я открыл для себя большой и безумно интересный мир животных и птиц, с увлечением рассматривая на стендах красочные коллекции птичьих яиц, собранных со всех концов света.

А как-то, гуляя с матерью по городу, зашли мы в кинотеатр. Полупустой зал покатывался от смеха, наблюдая необычные приключения неуклюжего маленького человечка в цилиндре и чёрном фраке. С грустным выражением на лице он постоянно попадал в смешные ситуации, но всегда выходил из них с честью, посрамив своих недоброжелателей. Так в мою жизнь впервые вошло творчество великого Чарли Чаплина.

И, если уж зашёл разговор о кино, как тут не вспомнить грузинский фильм «Мамлюки»! На примере трагической судьбы двух грузинских мальчиков, которых похитили и продали в рабство, рассказана печальная история грузинского народа, много в своей истории претерпевшего от врагов. Не буду пересказывать картину, её стоит посмотреть, но прекрасная игра актёров заставляла сопереживать вместе с ними за судьбу главных героев. Особенно эмоциональной была сцена в конце фильма, когда мамлюк в поединке ранит французского офицера, а тот, падая на песок, громко, по-грузински, зовёт свою мать. И мамлюк (бывший грузинский мальчик, воспитанный на чужбине в духе янычар) узнаёт в нём друга своего далёкого детства. Зов родной крови призывает его к мщению...

А всего разного цвета «Свидетельств о поведении и успехах» у меня три. Но в третьем классе довелось проучиться только четверть, так как отца в очередной раз перевели на другое место службы. Так и не пришлось мне освоить грузинский язык, загадочный мир которого постигать только начал. Но одно грузинское слово со школьной скамьи прочно вошло в мою память. Видимо, как будущему заядлому рыбаку. Это слово «тевзи» — «рыба». Вот написал «рыба», и сразу же вспомнилось, как мы с родителями ходили в Тбилиси в серные бани. Целый банный район был расположен за рекой Курой, и мы переходили её по мосту. Далеко внизу пенились быстрые воды, а бесстрашные молодые грузины, встав на перила моста, ныряли в Куру. А рядом стояли рыбаки и, держа под жабры огромных сомов, предлагали рыбин прохожим. А на отвесном скалистом берегу, о который упрямо бились речные струи своенравной реки, на самой его вершине стояло мрачное здание. Рассказывали, что из этого замка-тюрьмы бежал в своё время легендарный армянский революционер-большевик Камо.

В бане всегда было людно, и банщик, пожилой грузин, сноровисто и звучно бил рёбрами ладоней по спинам лежащих на мраморном лежаке людей, энергично их мял и массажировал. Вволю помывшись, поплавав в бассейне, мы с отцом, утомлённые и раскрасневшиеся от банного духа, дожидались мать и сестру, а потом с наслаждением пили купленный отцом лимонад. И уже на обратном пути заходили на проспекте Шота Руставели в уютный магазинчик, где всегда жарко и душисто пахло лавашем. Его пекли тут же, в небольших круглых печах, поднимающих свой дышащий жаром зев прямо из земли, ловко раскатывая тесто на горячих стенах печи. Отец покупал у приветливого торговца большую горячую лепёшку, и мы с сестрою с аппетитом ели душистый грузинский хлеб. Нередко к этому угощению прибавлялся кусок солёного сыра. Прошло уже много лет, а мне до сих пор кажется, что ничего вкуснее в своей жизни я не едал!

Жили мы на окраине Тбилиси, в посёлке под весьма прозаическим названием «Метрострой». Наш двухэтажный дом находился на самом краю большого оврага, по которому протекал ручей. На его скалистых склонах мы охотились на варанов и ящериц, нередко оставлявших нам на память свои хвосты. Варанов на свой детской лад мы называли кошкодавами, искренне веря, что они задирают кошек. А среди густых зарослей сорняков на дне оврага росли «бешеные огурцы». Любимой нашей забавой было дотронуться до них руками, тогда созревшие продолговатые плоды, имеющие отдалённое сходство с маленькими огурцами, взрывались с шумным хлопком.

А на другой стороне оврага стояла воинская часть, за её оградой находился тир, где военные, оттачивая своё мастерство, стреляли по воздушным целям, выпускаемым из двух высоких будок, стоящих на значительном расстоянии одна от другой. Часто стрелки мазали, и тогда мы, грузинские и русские мальчишки, тесной гурьбой стоящие на склонах оврага, ловили «чашечки» на исходе своего лёта в фуражки и кепки. Эти «чашечки», с выпуклым дном, окрашенным в жёлтый цвет, были гордостью каждого мальчишки. На них можно было выменять фантики (обёртки от конфет), или наклейки от спичечных коробков, и даже «кочи». Игра в «кочи» — кости, была распространена среди грузинских мальчишек, и захватила нас, русскую детвору. Хорошая бита из кости, нередко для тяжести залитая свинцом, высоко ценилась среди знатоков этой древней игры.

Осталась в памяти красочная картинка, когда два грузина настойчиво уговаривали возвращавшегося из части молодого военного разделить с ними какое-то радостное событие. Он долго отнекивался, но их настойчивость была убедительна! Тогда, бросив на землю бурку, они быстро накрыли импровизированный стол и, наполнив из бурдюка рог, преподнесли его русскому офицеру. Завязалась дружеская застольная беседа, а потом гостеприимные хозяева затянули гортанными голосами песню.

Собравшись писать эти воспоминания, я нашёл старую тетрадь, в ней бережно хранятся этикетки от спичечных коробков, собранные в ту давнюю пору. И с лёгким налётом грусти стал их рассматривать. Теперь я знаю, что существует целая отрасль коллекционирования, которая называется филуменией. Когда специально для любителей такого увлечения выпускаются спичечные этикетки. Чистые и нарядные, они бережно разложены у коллекционеров в альбомах. А тогда мы азартно охотились на улице за брошенными спичечными коробками и аккуратно, старательно снимали с них наклейки, конечно, не все они потом выглядели первоклассно. Много их у меня сохранилось до сих пор, но одна особенно мне дорога. Не буду подробно её описывать, только скажу, что на синем фоне этикетки изображена река, а гранитную набережную на первом плане венчает каменный столб с белыми фонарями. Вверху надпись на грузинском языке, а внизу светлые цифры — 1500. Наклейка была выпущена к памятной дате, когда Тбилиси шумно праздновал своё 1500-летие.

В эту памятную ночь наша семья долго гуляла по праздничному Тбилиси. Несмотря на позднее время, в городе было людно и весело, всюду горела иллюминация и работали магазины, мы с сестрой в эту ночь всласть наелись мороженого. Со временем многие подробности этого праздника забылись, но навсегда запомнилась щемящая душу, песня о Тбилиси, которую впервые пришлось услышать в эти дни. Помню уже в русском переводе такие слова: «Расцветай под солнцем, Грузия моя…».

И памятен моему сердцу случай, который ярко высветил характеры людей в критической ситуации. Опишу его подробнее.

После грозового, но кратковременного ненастья, мигом превратившего дороги в несусветную грязь, мы, мальчишки из соседних домов, радостно высыпали на улицу, бодро шлёпая босиком по лужам, обдавая друг друга мутными брызгами. А Вовка, младший из нас, вдруг захотел домой. Нам было весело и про него мы быстро забыли. А когда уже возвращались во двор, увидели его… Он лежал под столбом, на котором были оборваны электрические провода, за своим домом. Мы испуганно притихли, ничего толком не понимая, и тогда к нему подошёл сосед и стал звать, мол, чего тут лежишь, притворяешься, а сам ненароком прислонился к столбу. И вдруг с криком и плачем побежал прочь. Это уже потом мы узнали, что его ударило током, ведь столб-то был мокрый! А перед домом, мирно беседуя с соседями, сидели родители Вовки. Крик тогда поднялся страшный. Все побежали за дом и вдруг в растерянности остановились, не зная, что делать. И только не растерялась молодая девушка, как потом говорили, она была студенткой. Она подбежала к лежащему под столбом без признаков жизни мальчишке и резко ударила его ногой по руке, в которой был зажат оборванный провод. Три раза она пыталась выбить провод! И три раза катилась кубарем по земле, поражённая током. Но всё же провод выбила. На крики прибежали с лопатами в руках жившие рядом грузины. А тогда существовало поверье, что поражённого током человека следует закапывать в землю. Но, на счастье, среди сбежавшихся людей оказался врач, он стал делать парню искусственное дыхание. Потом мы приходили к Вовке домой, видели его покрывшиеся чёрными волдырями от ожогов электрическим током руки.

И, уже заканчивая свои краткие воспоминания, не могу обойти молчанием экскурсию на фуникулёре на самую высокую гору в Тбилиси, где расположен Пантеон выдающихся деятелей Грузии. Мы долго бродили среди памятников, но мне почему-то запомнилась могила матери Сталина. А на обратном пути мы спускались с горы по ступенькам мимо могилы русского поэта и дипломата А.С. Грибоедова. Похоронили его в небольшой нише, выбитой в скалистой горе. Простые, глубоко трогающее сердце слова на памятнике, сказанные молодой вдовой Ниной Чавчавадзе, гласили (привожу их по памяти): «Горе моё безмерно, но зачем же тебя пережила любовь моя?».

***

Да, много воды с тех пор унесла Кура в Каспийское море.

И вот теперь, пристально вглядываясь с высоты прожитых лет в то далёкое время, хочется сказать, что никто из жителей Грузии не считал нас, русских, чужеземцами, которых нужно бояться и сторониться. Об этом свидетельствуют мои юные годы, счастливо прожитые на грузинской земле. А детская душа чувствительна, как предсказывающий погоду барометр, и зорко замечает всё хорошее и плохое, что случается во взаимоотношениях между людьми. И если в них появляется фальшь, она её тонко чувствует.

Но этой неискренности по отношению к нам, русским, я не заметил. Может быть, потому, что все мы являлись гражданами одной большой страны. И как бы теперь, стараясь «идти в ногу со временем», некоторые учёные мужи ни тужились, утверждая, что не существовало в советское время такой общности, как «единый советский народ», а это всего лишь красивый трюк советской пропаганды, хочется им возразить. И со всей серьёзностью заявить, что такая общность была. Иначе как тогда объяснить поступок грузин, прибежавших с лопатами, чтобы оказать посильную помощь русскому мальчику? Ведь чужую беду они восприняли как свою.

И если бы кто-нибудь тогда сказал мне, что между двумя народами ещё при нашей памяти развяжется кровопролитная война, я бы со всем кавказским темпераментом плюнул такому человеку в лицо!

А когда пришлось прочитать, что в Тбилиси открылся музей, экспонаты которого рассказывают об оккупационном периоде истории Грузии, которую якобы оккупировали советские войска, стало больно на сердце.

Но думается, что это только миг, горький миг политического недоброжелательства, омрачившего — искренне хочется верить, что ненадолго! — добрососедские отношения двух великих православных народов.

Как тот грозовой летний ливень, стремительно налетевший на тбилисский наш двор и оставивший по себе недобрую память. Но гроза прошла, а русский мальчик, поражённый электрическим током, выздоровел. Так обязательно выздоровеют, войдут в нормальное цивилизованное русло отношения между Россией и Грузией!

А народы — русский, и грузинский — всегда питали друг к другу тёплые чувства. Как пелось в жизнерадостной песне о футболистах, которую мне пришлось услышать и распевать со сверстниками в Тбилиси: «Залетают прямо в сетку меткие мячи, и тбилисское «Динамо» любят москвичи…».