Город

Этот  город, загадкой маминой, взял меня ещё в детстве в полон.
Где ж на свете ещё найдёшь ты название из мужского и ста женских имён?
И под рострами, с чужими богами печальными, огибая сизый Исакия цоколь,
Как бы, виделось, в сумрачном небе Питера имя странное Сева100Поль…
.

Но припасть к тебе всё мешали мне, то Сибири моей снега, то твои притихшие базы,
То полночных больниц рассказы, Петербурга ночей миазмы и московских рассветов слюда.
И над картою успокоившись, позабыв набить чемодан,
Херсонес я путал с хересом,  с мускателем – Батилиман…
.

Сопки вкруг него все изрезаны там траншеями да куртинами,
И ползу по паркету в гостиной я -  с Госпитальной до Карантинной.
Вот встречают героев Малахова, сплошь израненных, но в цветах,
Лихо скачут ковбои по прериям, там в Мекензиевых, меловых горах…
.

* * *
.

Но вот и состав мой, в скалы вклеиваясь, стоккатою «ку-клукс-клан», вносит меня,
На стрелках стыки расстреливая, в рассвете пламенном, в Божественный Инкерман!
И с беальбекских его громадин, под сенью крыльев седых орлов,
Глядит на меня, с высот этих каменных, Русская Слава былых веков…
.

И офицеры, в мундиры затянутые, застыли навытяжку в моих коридорах,
Заслышав над бухтами распевки горнов, поднимающих в кубриках своих комендоров.
И заласкали Солнца лучи, породу сиятельней королей и принцев –
Серой обводкой блистают в строю, русские фрегаты, крейсера и эсминцы…
.

И в этой симфонии утренних сфер, на всех кораблях, батареях и сопках,
Взлетает священный Андреевский стяг к брату-Солнцу на всех флагштоках.
В монастырских бойницах блики свеч – истерзанные в изматывающих духовных битвах,
В тесных каменных кельях-гробах, древние старцы встают на молитву…
.

Но лишь до Башни Ветров дошёл гул колокола, сзывающего на молебен,
Вздрогнул  я – чуть повернул, бронзовый лик свой великий Тотлебен.
Но вижу, как где-то, в платанов глуши, самой укромной своею дорожкою,
Скорым шагом тихо прошли  Даша с матросом Петром Кошкою…
.

И как в казематах Сапун-горы, над месивом из своих и врагов,
Поднял ланцет и устало застыл, бледный, как день, Пирогов…
.

***
.
Но и в этом, белом перекрестье  улиц, нервном от нарядной людской толпы,
Знаю я – по ночам  всплывают русские затопленные корабли…
Они не подвластны ни тлену, ни тлению, до той лишь поры, пока,
Истово ночью в России молится за них хоть одна душа.
.

Я знаю, что этими ночами чёрными, когда в тёмных бухтах спят,
Быстро и точно в Корабельную, входит царский «Штандарт».
Вахты и склянки на нём не бьются, габариты притушены в цвет портвейна,
Только над клотиком ярко светится корона огнями святого Эльма.
.

Мостки с него к Графской Пристани брошены, но их не видит локатор,
Когда по ним торопливо сходит в шинели своей Император.
Он смотрит устало на город любимый, уставший от праздничных толп,
И из небес над ним сходит и светится, белый, сияющий столп…
.

Видит – не Яйла над Ялтой дымится, сгоняя строй облаков в туч стада,
Это вернулась, разверзлась и вспыхнула, ушедшая, было, в прошлое,
Севастопольская Страда!..
.

*  *  *
.

Фашины вновь с батарей размётаны, пушки заклёпывают  бомбардиры,
С лицами чёрными, от крови красными, засыпали бастионы вражеские мундиры.
Небо над Югом железом изранено, груды трупов покрыты славой,
Картечью сияет вся русская степь меж Яссами и Балаклавой…
.

Люди-герои  друг-друга бьют, втаптывая в грязь жизни и аксельбанты,
На коленях молят Корнилова отойти на мертвецов похожие, его адъютанты.
И, разрывают  пространств материю, бомбы, картечь, шрапнель и петарды –
Туркам об Аде песни поют громадные нахимовские бомбарды...
.

Насмерть русских стоят полки – рижские, кексгольмские, черниговские и псковские,
Ангелы на небесах уже, души не успевают там, принимать людские…
Вот,  словно горохом чугунным ударило по утлым ладьям лихих гондольеров,
Это тульской шрапнелью ошпарило  ряды итальянские берсальеров.
.

И дикое лошадиное ржание заполнило под Альмою овраги все и балки,
Трудно врастают в землю заживо отборные британские конные полки.
И долго потом ещё жители местные, в поисках крабов, рапанов и губок,
Будут  годами  из моря выуживать куски чёрно-красных  шотландских юбок.
.

*   *   *
.

Так тут и камни в два цвета окрашены -  отныне уже и на веки веков:
В красный - от крови защитников русских, и в чёрный – от крови врагов.
И, словно анютиных глазок «триколоры», акаций среди и агав мексиканских,
Здесь попадаются кладбища русские, французских среди, британских и итальянских…
.

Вижу гигантский мраморный  крест  –  приникли  герои  к  Славе в истоме.
Сдвинув плиты могил своих, спят здесь Корнилов, Лазарев, Нахимов и Истомин.
.

Здесь человек не услышит всхлипа – птица и та здесь молчит.
Божия тварь понимает, здесь – под плитами этими, вечная, непобедимая,
Русская Слава военная, праведной кровью добытая, праведной кровью омытая,
Праведным сном своих воинов, праведным сном своим спит…
.

*  *  *
.
И, брызгами шампанского, до небес сияющего, лазером зажегши света снопы,
Вспыхнула над русским флотом радуга, от Наварина и до Синопа…
И не грохот это бутафорских ружей, не чечётка каблуками по столу,
То открыл порты  орудий своих, фрегат «Двенадцать Апостолов»…
.

И не грома небесного рокоты раскатились над тенью притихших станиц,
Это огрызнулась одним своим бортом серая туша линкора «Новороссийск».
И не тайфун пролетел над Америкой, не над Сахарой смерч,
Это шепнули своим страшным шёпотом башенные орудия лидера «Керчь».
.

И, над перелиною русских жерл, молча, с достоинством, внемлющих миру,
С нежностью на младшего брата глядит, любящая его, Северная Пальмира…
И, переливаясь светофорами, взросший фортами из топи блат,
Укрытый капонирами каменными, приветливо сигналит брату Кронштадт.
.

И заулыбались у мыса Путятина, улыбками Джоконды, а может и нерпы,
Ракеты дальние свои прихорашивая, дальневосточные ядерные канонерки.
И тут же, услышав перекличку братскую, словно повинуясь паролю «сим-сим»,
Всплывает на полюсе, льды ломая, субмарина, с игрушками каждая в 1000 хиросим.
.

Пристально сверху на шарик глядит, атомов эра в свои перископы,
Знает  мощь-силу свою она, в шахтах стреножив железных  циклопов.
Блекнут экраны локаторов вражьих, в ярости выгорая до цоколя,
Знают, всадниками Апокалипсиса спустятся с небес к ним эти «Тополя»…
.

И, как одинокий путник, торопящийся к ночлегу до вечера,
Тихо над миром прошел наш спутник, практически ни кем не замеченный…
.

* * *
.

Не только лишь с греческого  на русский, «приводит он нас в изумление»,
На языках и планеты всей, всегда был «достойным он восхищения».
Стоит, защищённый мощами праведников, Русской Славы Акрополь.
Сияет в струях ангельских труб, город мой – Севастополь!..