Мариино стояние

1. В Печерске
.
Наш паломнический бусик остановился напротив закрытых ворот Псково-Печерского монастыря. Куранты на колоколенке показывают без пятнадцати десять. Дело к ночи, а солнце с фигурных золотых стрелок жжёт, как на молодой заре. Кто-то поясняет: «Русский север – не Украина; белые ночи».
В дороге устали, побыстрей бы определиться с ночлегом. Нас девять человек – четверо мужчин, пять женщин. В нашей группе старшие – молодой жизнерадостный священник о. Олег и организатор паломничества – Татьяна, женщина полноватая, болезненная, мать другого батюшки, который служит при тюрьме в нашем городе. Они в Печерске не первый раз, знают дорожки, уходят на поиски о. Максима, без благословения которого никакая гостиница нас не примет.
Они ушли, мы выбрались поразмяться. Площадь древняя, вымощена озёрным булыжником – как рябь на воде. Народу – никого, а где-то музыка, что-то разбитное, попсовое. Мы с товарищем отошли недалеко, разглядывая церкви, ближние дома, крепостные стены и башни. Вернулись. Прошли в другую сторону, мимо памятника преподобного Корнилия по спуску вниз, вдоль крепостной стены, куда ушли о. Олег с Татьяной. До нижних ворот не дошли, вернулись обратно. Около бусика, придерживая велосипед, стояла женщина, о чём-то разговаривала с нашими паломницами. Издали видно – православная: юбка длинная, руки закрыты, голова под платком. Вся одежда её – в летних зелёных тонах. Простое лицо, улыбчивое. Лет за тридцать, бесформенность лишь первым дыханием коснулось. А светлые глаза – молитвенницы. Спросила, откуда мы, не нужна ли будет экскурсия. Узнав, что старшие пошли искать о. Максима, сказала, что сейчас быстро его найдёт. И тут же укатила, гремя на велосипеде по булыжникам. Действительно, вскоре из главных ворот появился худощавый иеромонах – длинная чёрно-седоватая борода, деловитое лицо. По-вологодски окая, о. Максим гостеприимно произнёс фразу на украинском, написал на листке несколько слов и вручил листок нашей младшей паломнице – Алёне, матери троих детей. Можно бы ехать в гостиницу. Но нет старших. Нет как нет! Кто-то вновь отправился на поиски о. Олега и Татьяны, другие разбрелись по окрестным улочкам. Вновь сошлись. Вернулась и велосипедистка, сказала, что в монастыре пусто, пространство небольшое, посторонних нет никого. Женщины стали расспрашивали её о старцах. Узнал: звать Мария.
Кто-то сказал: «С отцом Олегом и Татьяной что-то случилось».
- Давайте молиться, - предложила Мария. - Читайте «Верую» и прибавляйте: «Пусть Господь направит сюда стопы…» Как их звать?
- Отец Олег и Татьяна, - подсказали ей.
- Да, давайте молиться, чтобы Господь привёл сюда батюшку Олега и матушку Татьяну.
Предложение наши паломники, уже забившись в бусик, встретили без энтузиазма; кто-то подремывать стал, кто-то читал, кто-то прикрылся наушниками.
Я смотрел на Марию сквозь окно. Светлые глаза, вымоленные… В том смысле вымоленные, в каком мы произносим «выплаканные», а о стёклах – «промытые»; такие глаза.
Мария, перекрестясь на купол, стала молиться. Когда она прочитала «Символ веры» два раза, произнося прошение, я выбрался к ней на помощь. Вместе прочитали «Верую», дошли до молитвенной просьбы. По привычке вместо имени о. Олега я назвал имя о. Вячеслава, своего духовника.
- Почему Вячеслава?! – живо заинтересовалась Мария. – Вы же говорили Олега.
Объяснил. Поняла, кивнула:
- А-аа!
В это время из-за угла Варваринского храма и пристроенной к ней церкви Сорока Севастийских мучеников вырулил размолоченный «жигулёнок» старинных советских времён, в окно было видно улыбчивое лицо немолодого священника с растрёпанной бородушкой. Он улыбался, глядя на обрадовавшуюся ему Марию.
- А вот и отец Вячеслав! – воскликнула она, радостно засмеявшись вдруг, раскланиваясь с водителем, который не сбавляя скорости и продолжая ласково улыбаться, свернул в переулок.
Снизу появилась, толкая рядом с собой тяжёлый велосипед Марии, наша Алёна.
- Нигде их нет, весь монастырь с о. Максимом обошли, - переведя дух, сообщила она. – Отец Максим новое дал благословение: идти своим ходом в гостиницу – поселяться, адрес: улица Юрьевская…
- Вы не найдёте, – сказала Мария. – Я вас провожу.
- Это далеко? – поинтересовался я.
- Не очень. Но на окраине города. Далековато.
И она повела нас. Шла, держала велосипед за руль.
Почему она взяла на себя этот труд? Кто-то решил – чтобы потом экскурсию провести, чуть подзаработать.
Поздний путь не был близок и лёгок – мимо Старой башни, по Юрьевской улице, мимо покосившихся и не покосившихся одноэтажных домиков, в выбитом окне одного из которых сидела рыже-белая кошка с очень синими глазами, которую я сфотографировал.
.
Гостиница, как оказалось, устроена была совсем недавно в казарме бывшей воинской части. Чуть ли ни за забором граница с натовской Эстонией.
Подведя к окошку регистратуры, Мария с нами распрощалась.
- Почему вы нас вели? Можно же было просто направление показать…
- Я бы не уснула, если бы так вас оставила…
Вот и секрет – сердце совестливое не пожелало и малого ущемления перенести.
.
Вскоре в холле появились несколько смущённые и раздосадованные о. Олег и Татьяна. Оказалось, когда они зашли в монастырь через нижние ворота и спросили, как найти о. Максима, привратник велел им подождать в какой-то комнатушке. По какой-то причине о них забыли, и они там два часа просидели смиренно.
.
2. В Четверок Великого канона
.
Любимая церковка. В этот день прочитывается житие Марии Египетской и весь покаянный канон преподобного Андрея Критского. Каждый стих заканчивается земным поклоном. Людей немного. Иначе б и на колени не встать. Время летит. Уже прочитано Житие Марии Магдалины. Батюшка у аналоя с книгой третий час. Третий час – поклон за поклоном. Для пробуждения души. Будем душу будить, говаривает отец Вячеслав.
.
Впереди, спиной ко мне приземистый пожиловатый мужчина. Голова небольшая, коротко стрижена, на макушке плешка. Время от времени он промокает взмокший затылок платком. От пота волосики игольчато слиплись. Он опускается на колени раньше меня, я – позже, чтобы не толкнуть молодую женщину, которая молится сзади меня, касаясь при поклонах лбом пола рядом с моими ботинками.
От канона постоянно что-то отвлекает, какие-то пустяки, житейские страстишки, неоконченные разговоры. Поймав себя на этом, худо-бедно можно сосредоточиться. «Душе моя, душе моя, востани! что спиши?!» И поклон за поклоном…
Неожиданное соображение, которое непросто выразить точно, возникает словно б из самого потока канона, от которого поначалу тоже хочется отмахнуться, как от предшествовавших. Глядя на жалкие игольчатые волоски вдруг: если бы это был мой младший сын, состарившийся, которому сейчас шесть лет, как бы я любовался им, этой плешивой макушечкой, этим усердием, этим мокрым клетчато-красным платочком. Таким сынок будет, даст Бог, через полвека… Готов был и поцеловать его. И как-то тихо и благодарно прочувствовалось: Господь подобно и смотрит на каждого, любя, как на ребёнка своего, как приоткрылось в час Марииного стояния.