Усмирение «скоропостижного» короля

Юрий ПОГОДА (Украина) 11 августа 2015 162

11 августа 1760 года была учреждена медаль «За победу над пруссаками»

«Осьмнадцатый век на Руси - бабий», - заметил в одном из своих произведений Валентин Саввич Пикуль. И то сказать: два года и четыре месяца правления Екатерины I, десять лет и восемь месяцев Анны Иоанновны, двадцать лет и один месяц Елизаветы Петровны, тридцать четыре года и четыре месяца Екатерины Алексеевны - всё вместе составляет 67 лет и 5 месяцев…, даже «с деньками». Время, когда скипетр и держава Государства Российского находились сугубо в женских руках.

Совершенно не то происходило в Европе. Можно сказать, что на тамошних престолах почти нераздельно царил мужской шовинизм. В Испании правили разные Карлы (эрцгерцог и ещё один, проходящий под номером три), потом Филипп V, в два захода; Луис I и Фердинанд за № VI. В Португалии - Афонсу VI, Педру II, Жуан V, Жозе I. У престола находилась, правда, и Мария I, но правила она совместно с консортом Педру III. Во Франции на троне пребывали исключительно Людовики: № XIV (знаменитый «Король Солнце»), № XV («Возлюбленный») и № XVI, которому прибавку к имени так и не придумали. Следующего своего Людовика (который имел взойти на престол под порядковым номером XVII), французы ребёнком уморили в Тампле, низведя его до положения «гражданина Капета» и пытаясь сделать из него сапожника. Но это несколько иная история.

«Всё могут короли», - поётся в известной песне. И это сущая неправда. Короли зачастую бывали неспособными не только «жениться по любви», но и воспроизвести на свет сына, тем самым обеспечив последовательную законность престолонаследования. Что, в свою очередь, и даже как правило, означало смуту междуцарствования, а то и войну.

Войны именно «за наследство» (австрийское, баварское, бретонское, галицко-волынское, гельдернское, испанское, кастильское, клевское, ландсхутское, люнебургское, польское, португальское и иное) чересполосицей тянутся вдоль и поперёк всей истории Европы. «Добрые соседи» государства, не могущего предъявить миру законного, по понятиям того времени, наследника, способного к тому же отстоять свои права вооружённой силой, были всегда готовы буквально порвать припольщика, откусив у него тёщин двор, дядину мельницу, братов канал или мост - всё, что могло приносить хоть какой-никакой доход.

В такой ситуации оказался, в частности, Карл VI, император Священной Римской империи и эрцгерцог Австрии («должности» как бы совмещались). «Смолоду был грозен он», - как говорится в популярной русской сказке, и сам выступал, отчасти небезуспешно, претендентом на оказавшееся как-то вакантным «испанское наследство». Однако в 1713-ом, 27 лет от роду, приуныл, видя свои неудачи на семейном поприще. Поэтому в том же году, 19 апреля, желая обмануть судьбу и сохранить нераздельно за своими наследниками «лоскутные» австрийские владения, Карл издал так называемую «прагматическую санкцию», которая при неимении мужского потомства отдавала всю монархию женской линии потомства Карла. Поступок его был весьма прозорлив: три года спустя у него, и его супруги Елизаветы Кристины Брауншвейг-Вольфенбюттельской появился сын, но вскоре умер, а затем рождались лишь дочери. Старшая из них, Мария Терезия Вальбурга Амалия Кристина, получившая чисто мужское воспитание, подготовившее её к управлению обширным государством, 23 лет от роду, после смерти отца, наступившей 20 октября 1740 года, и унаследовала трон. «Хозяйство», принятое ею, было огромным и весьма привлекательным с точки зрения алчных соседей: помимо упомянутых корон, Мария Терезия была ещё и королевой Венгрии, королевой Богемии, королевой Хорватии и Славонии, королевой Галиции и Лодомерии, а также герцогиней Милана и Люксембурга.

«Большинство государств сначала не расположено было высказаться в пользу прагматической санкции», - пишут историки. При этом «самым нерасположенным» оказался прусский король Фридрих II по прозвищу Старый Фриц (хотя он был всего лишь на четыре с половиной года старше Марии Терезии). Он мигом заявил свои «древние права» на силезские герцогства Лигниц, Волау, Бриг и Егерндорф, и уже в декабре 1740 года вступил в Силезию. Так разразилась т.н. Первая Силезская война (1740-1742 годов), за которой последовала Вторая (1744-1745, в ходе которой произошла битва при Гогенфридберге), а затем и Третья (1756-1763), иначе называемая Семилетней войной, а по версии сэра Уинстона Леонарда Спенсер-Черчилля - Первой Мировой, в огне которой пылала уже не одна Европа, но и заокеанские её территории (проще говоря - колонии).

В этой последней из перечисленных войн «мир», как водится, разделился. На стороне Австрии выступили Саксония, Россия, Франция и Швеция; заодно с Фридрихом II пошла всякая мелкота вроде княжества Ганновер, а также Гессен-Кассель, Брауншвейг-Вольфенбюттель, Саксен-Гота, Шаумбург-Липпе-Бюккебург; но за их спиной стояли английские субсидии, и это были очень большие деньги, на которые чужими руками Британия собиралась перебить все европейские горшки, и не только европейские. Австрия, понятно, была заинтересована в восстановлении Status Quo, как оно представлялось в 1740 году; в том же, в принципе, нуждалась и Саксония (плюс заманчивой выглядела, по её мнению, перспектива «приобретения» Магдебурга). Франция за свою помощь (деньгами и войсками) рассчитывала получить от Австрии часть Нидерландов в обмен на Парму, Пьяченцу, Гвасталлу, и свести границы с Пруссией до состояния на начало т.н. Тридцатилетней войны 1618-1648 годов; Швеция - заполучить Штеттин и Переднюю Померанию, а также пресечь английское каперство на море. Самые благородные устремления испытывала Россия - установить мир на своих границах, для чего требовалось унять милитаристские устремления «скоропостижного короля» (молодого, да раннего), как его называли в Санкт-Петербурге.

Втягивая Россию в этот конфликт (что вполне, впрочем, соответствовало настроениям императрицы Елизаветы Петровны относительно принуждения вовсю бушевавшего приснопоминаемого скоропостижного короля Фридриха II), австрийская дипломатия опиралась на успех прежнего похода 30-тысячного корпуса князя Василия Аникитича Репнина весной 1748 года из Лифляндии через Богемию и Баварию на Рейн для помощи союзнице Елизаветы австрийской императрице Марии-Терезии. Поход удался вполне, Пруссия склонилась к миру, при этом русской крови за чужие интересы вообще проливать не пришлось. «Своим видом, порядком, дисциплиной русские войска, подобно корпусу Ласси за 13 лет до того, и теперь вызвали удивление и зависть иностранцев, начиная с императрицы, смотревшей корпус в Кремзире... Императрица выразила сожаление, что не обратилась раньше за помощью к русским: “Тогда бы мы того не терпели, что ныне терпим”».

А «за 13 лет до того», то есть в 1735 году, 20-тысячный корпус под предводительством графа Петра Петровича Ласси на исходе войны за польское наследство 1733-1735 годов (sic!), 31 июля, перешёл границу, овладел Литвой и Курляндией и в двадцатых числах сентября подошёл к Висле. Следствием похода стало замирение очередной глупой польской вольницы: «никогда русский отряд в 300 человек не сворачивал с дороги для избежания 3000 поляков, потому что русские привыкли бить их при всех встречах…», - писал по этому поводу военный историк Антон Антонович Керсновский. Ласси занял тогда Прагу (предместье Варшавы), и саму Варшаву, провозгласил королём Августа III, взял Данциг (попытки поляков деблокировать Данциг окончились плачевно - 17 тысяч их было разбито в шесть раз слабейшим русским отрядом). Перед русскими сложил оружие французский десантный отряд в составе 4 полков общей численностью 5 тысяч человек, у Вейксельмюнде, впутавшийся по вине своего правительства явно не в своё дело.

Далее, 8 июля 1735 года, корпус Ласси, которому «делать в Польше было уже нечего», двинулся через Силезию и Богемию в Баварию, и 30 июля прибыл в Нюрнберг, а в сентябре - под Филипсбург на Рейне. «В здешних краях очень удивлены, что многочисленная армия содержится в столь добром порядке; из дальних мест многие приезжают смотреть наше войско», - доносил в Санкт-Петербург граф П.П. Ласси. Отец Фридриха II - король Пруссии Фридрих Вильгельм I, а также его союзники на тот момент, французы, меряться силами с русскими не рискнули. И в ноябре того же 1735 года русский корпус ушёл обратно в Россию - поскольку «в степях Украины начиналась новая война».

***

Новый этап военного противостояния, вылившийся в войну, именуемую Семилетней спровоцировали немцы в лице пресловутого Старого Фрица. Сам он в «Истории Семилетней войны» признает нападающей стороной своих противников, так как «своим заговором они… принудили его вооружиться и предупредить их». Но немцев надо понимать. «Германцы не изменились со времён Тацита. „Genus mendacio natum“ - племя, рождённое во лжи», - пишет по этому поводу А.А. Керсновский. Оперируя в доступном ему временном отрезке, Антон Антонович добавляет: «Фридрих II не был бы пруссаком и германцем, если бы действовал одними честными способами. Он заключил сделку с Ришелье, подобно тому, как Бисмарк провоцировал войну с Францией подделкой „Эмской депеши“ и как Вильгельм II, провоцировавший русскую мобилизацию, подложным декретом (эпизод с „Локаль Анцейгером“) послал затем в Россию Ленина».

Можем легко продолжить список этих провокаций: от надуманных causam belli, послуживших поводом для Второй мировой и Великой Отечественной - до нынешних «санкций» за якобы оказываемую Россией военную помощь ДНР и ЛНР. Ну что тут скажешь? Просто согласимся в очередной раз с Публием Корнелием Тацитом: «Genus mendacio natum». Этого не изменить вовеки. А пруссак же - «всем немцам немец»: поглядите на фреску Филиппа Фейта «Германия». Не кресты или геральдические львы отдельных земель, а именно прусский орёл (в данном случае сиротливо пристроившийся сбоку) стал символом современной ФРГ. Всё очень наглядно и понятно.

***

Но вернёмся к Семилетней войне. В июне 1756 года прусский посланник в Вене испросил аудиенцию у Марии-Терезии и от имени своего короля задал вопрос: движение войск в Богемии и Моравии делается с целью напасть на Пруссию или нет? Мария-Терезия отвечала: «Сомнительное положение европейских дел заставило меня принять меры для собственной безопасности и для защиты союзников; но эти меры не клонятся ни к чьему вреду. Так и скажите королю, вашему государю».

Фридрих II не удовлетворился данным ответом. Посланник испросил новой аудиенции, на которой изложил прусскую позицию. Нам, дескать, известно о существовании наступательного союза между Австрией и Россией. Надобно знать, в войне мы или мире. Если намерения императрицы чисты, то теперь самый удобный случай изложить их. Но если королю дадут ответ на языке оракула, ответ нерешительный, ответственность за последствия падут на императрицу.

Впору было опешить от подобной наглости. У прусского посланника потребовали письменного запроса, письменно же ему и отвечали: «Уже давно король прусский занимается военными приготовлениями в широких размерах, как вдруг ему показалось нужным потребовать у императрицы объяснения военных приготовлений, которые начались в ее владениях только вследствие прусских приготовлений. Привыкши сохранять уважение, которым государи обязаны друг к другу, с изумлением узнала она содержание записки, поданной прусским посланником. По содержанию и по форме она такова, что императрица была бы принуждена перейти границы умеренности, если бы стала отвечать на всё в ней содержащееся. Но она объявляет одно: что известия о наступательном союзе между нею и Россиею и условия этого союза ложны, выдуманы, что такого договора против Пруссии не существует и не существовало прежде».

Имея ложное представление об отношениях Австрии и России, основываясь на тенденциозных сообщениях своих шпионов, Фридрих II решил, что ответ Марии-Терезии неудовлетворителен, и начал войну. «…Понятно, почему в Петербурге называли Фридриха скоропостижным государем и считали самым опасным соседом, силы которого необходимо сократить», - писал по этому поводу русский историк XIX века Сергей Михайлович Соловьёв.

***

Впрочем, наипервейшим из событий Семилетней войны стало, 8 мая 1756 года (все даты по русскому календарю), сражение между английской и французской эскадрами у острова Менорка. Французы тогда как бы победили, хотя особого ущерба флоту бриттов не нанесли.

Справедливости ради отметим, что ещё до официального начала боевых действий английский флот стал пиратски охотиться на французские торговые корабли. Им в 1755 году было захвачено свыше 300 судов с более чем 8 тысячами человек экипажа. Франция заявила протест и потребовала наказания виновных. В ответ англичане 29 мая 1755 года атаковали у мыса Кейп (близ Ньюфаундленда в заливе Святого Лаврентия) и захватили два французских линейных фрегата.

Для полноты картины отметим, что в период с 1756 по 1762 год произошло, как считают историки, по крайней мере 15 морских сражений, которые более или менее повлияли на ход Семилетней войны, из которых 5 у берегов Индии. Но не только индийский субконтинент вызывал колониальные аппетиты англичан: под занавес этого масштабного конфликта, в сентябре 1762 года, в той же Юго-Восточной Азии они «отжали» у французов Филиппины, а в другом полушарии, в Карибском бассейне, захватили у тех же французов остров Мартинику (в феврале), а в июне высадились на Кубе и отобрали Гавану у испанцев.

Но вернёмся в «начальный» 1756 год, в месяц май. Ровно два месяца спустя после Менорки, день в день, англичане понесли ещё одно поражение, потеряв Калькутту - форт, из которого их вышибли войска наваба (правителя) Бенгалии Сирадж уд-Даула. Поводом стало то, что англичан, действующих в лице торговой Ост-Индской компании, уличили в беззастенчивом разграблении страны.

Маски были сброшены в конце того же 1756 года, когда британцам военной силой удалось отвоевать Калькутту. А точки над «i» окончательно поставила битва при Плесси (европеизированное от индийского Палаши). В этом сражении у берегов реки Бхагиратхи, состоявшимся 12 июня 1757 года, британский полковник Роберт Клайв, представлявший интересы Британской Ост-Индской компании, нанёс сокрушительное поражение войскам бенгальского наваба Сирадж уд-Даула, на стороне которого выступала Французская Ост-Индская компания. Между прочим, три года спустя разбогатевший (понятно, надеемся, каким способом?) Роберт Клайв вернулся в Англию, купил себе место в парламенте и «был с восторгом встречен в свете». Король Георг сделал его бароном Плесси.

Вообще-то «Ост-Индских компаний» существовало много больше (кроме упомянутых были учреждены, причём много раньше, ещё и Голландская, Датская, Португальская, Австрийская, Шведская «компании» именно под такими именами - чаю и пряностей хотелось всем европейцам), но именно битва при Плесси дала старт процессам, которые столетие спустя привели к образованию т.н. Британской Индии - теперь уже монопольного английского колониального владения в Южной Азии, установившегося, и де-юре, и де-факто на период с 1858 по 1947 годы, благодаря чему старушка Англия беззастенчиво, на протяжении 89 лет (а на деле - на целых сто лет больше!) выкачивала богатства из современных территорий Индии, Пакистана, Бангладеш и Бирмы.

Достаточно слабым ответом французов стало отбитие ими у англичан 29 июля Форта Уильяма Генри в Северной Америке и, далее, победа в битве при Карильоне 25-27 июня 1758 года (англичане взяли реванш год спустя, 2 сентября 1759 года, в битве при Квебеке, что привело тогда к установлению власти англичан на всей территории Канады).

Как видим, огонь Семилетней войны достаточно ярко полыхал на обоих полушариях планеты.

***

А на суше, притом в Европе, война разразилась 18 августа 1756 года, вероломным вторжением прусской армии в Саксонию. Спустя месяц, 20 сентября, состоялась первая её битва - у села Лобозица (ныне город Ловосице в Чехии) - между армией австрийского фельдмаршала Броуна, шедшей на выручку окружённой саксонской армии, и армией прусского короля Фридриха II. В итоге боевого столкновения австрийцы отступили. А саксонцы под командованием графа Рутовского капитулировали две недели спустя, 5 октября, в лагере под деревней Пирной, и были силой загнаны в прусскую службу.

Вторично австрийцы, под командованием принца Лотарингского, были разбиты через полгода, 25 апреля 1757 года, у Праги. Но взяли реванш в битве при Колине, 7 июня, чем смогли переломить ход событий и вынудить прусскую армию к отступлению из Богемии.

Следующее «по списку» сражение - 15 июля, при Хастенбеке (тогда деревня, ныне — район города Хамельн в Германии, в земле Нижняя Саксония) обеспечили своим присутствием 60 тысяч французов под командованием маршала д’Эстре, и 36 тысяч англичан герцога Кумберлендского. Оно стало едва ли не самым курьёзным в ходе Семилетней войны. Обе стороны посчитали себя проигравшими, и каждая получила от своего командования приказ к отступлению. Но французы первыми заметили, что и противник отходит, и сумели вовремя остановиться. Поле битвы осталось за ними, отчего, потеряв вдвое больше солдат, они формально и стали «победителями» в битве при Хастенбеке.

***

Прусская армия тем временем свободно и беспрепятственно разгуливала по «суверенной» Саксонии, захватывая замки, арсеналы, магазины, обезоруживая городовых солдат и расплачиваясь за всё одними квитанциями вместо наличных денег. Саксонцам не позволяли вносить подати в казну своего короля, и Август III оказался в весьма бедственном положении. На помощь пришла императрица Елизавета Петровна, повелев выдать Августу 100 тысяч рублей. Что, впрочем, положения дел не исправило - саксонская армия вскоре сдалась Фридриху II, а курфюрст (курфюрст Саксонии и король Польши - это одно лицо) покинул своё наследственное владение и выехал в Варшаву. Двор бедствовал, и наследная принцесса саксонская обратилась к Елизавете с просьбой купить несколько её бриллиантовых украшений. Русская императрица, как сказано в её указе Иностранной коллегии, «так чувствительно это приняла», что приказала доставить принцессе 20 тысяч рублей в знак дружбы и истинного участия в их жалостном положении.

Но главной помощью, конечно же, могла быть только военная. И 11 октября 1756 года в Санкт-Петербурге было обнародовано сообщение, что «…приготовления к отправлению многочисленной армии на помощь союзникам Её Императорского Величества с необыкновенной ревностью продолжаются… Главный командир сей армии его превосходительство генерал-фельдмаршал и кавалер Степан Федорович Апраксин к отъезду своему в Ригу находится совсем в готовности…». Императрица богато одарила главнокомандующего - он получил дорогой соболий мех с богатою парчою; потом послан был к нему серебряный сервиз в 18 пудов весом. 26 октября Апраксин «с фамилиею» обедал у императрицы, 28 - у Великого Князя; «вечером того же дня имел приватную аудиенцию у императрицы для принятия последних ее повелений».

В «Петербургских Ведомостях», начиная с последних номеров 1756 года, началось печатание «Писем от партикулярного человека к другу своему о нападении короля прусского на Саксонию», где говорилось: «Можете ль вы мне изо всей истории хотя один такой пример показать, чтобы самые горшие варвары таких людей до смерти били и землю их разоряли, которые им нимало не противятся?... Целый свет о делах его (прусского короля, - прим. автора) не по красным цветам тех слов, которыми он предприятия свои застилает, а по внутреннему качеству и доброте самых действий рассуждать станет; а может статься, что мы еще и такого времени доживем, когда все европейские державы устрашатся видеть такого принца, который под ложными виды и закрытыми намеряется вместо праведных законов такие от себя правила ввести, которые, кроме ненасытного желания и зависти или кроме ложного мнения о славе, другого основания себе не имеют. А сия страсть в таком монархе крайне опасна, который свою власть и силу на зло употребляет. Эта пагубная страсть со временем всеконечно к погибели его приведет». Автор статьи, что называется, «как в воду глядел», но до достижения такого положения дел должно было пройти семь лет времени и принесены значительные жертвы.

Русская армия выступала в поход не с лёгким сердцем. «Пруссаков у нас побаивались, - пишет А.А. Керсновский. - Со времён Петра I, и особенно Анны, немец являлся для нас существом заповедным - иного, высшего порядка, учителем и начальником. Пруссак был же прямо всем немцам немец. “ Фредерик, сказывают, самого французы бивал, а цезарцев и паче - где уж нам многогрешным против него устоять!”… Так рассуждали, меся своими башмаками литовскую грязь, будущие победители под Пальцигом и Кунерсдорфом. Скверная русская привычка всегда умалять себя в сравнении с иностранцем…». От которой мы, увы, не вполне избавились и теперь.

В первых стычках на границе прусские гусары поддержали сие ложное мнение, опрокинув было наши драгунские полки. «Превеликая робость, трусость и боязнь», по свидетельству очевидца, А.Т. Болотова, овладела армией (более, впрочем, в верхах, чем в низах). Фридрих II относился к русским пренебрежительно: «русские же варвары не заслуживают того, чтобы о них здесь упоминать», - заметил он как-то походя в одном из своих писем.

Ещё одним обстоятельством, отнюдь не способствовавшим активному началу боевых действий, была зависимость русского главнокомандующего от петербургской Конфедерации (иной раз пишут - Конференции) - временного органа, созданного для управления всей кампанией. «Он (главнокомандующий) не имел права распоряжаться войсками без формальной каждый раз “апробации” кабинета, не имел права проявлять инициативу в случае изменения обстановки и должен был сноситься по всяким мелочам с Петербургом».

Тем не менее 25 июня 1757-го (первого года нашего непосредственного участия в Семилетней войне) авангард армии под командованием генерал-аншефа Виллима Виллимовича Фермора взял Мемель (ныне Клайпеда) - историческое гнездо Тевтонского ордена, откуда неоднократно его рыцари выходили походами на Русь. Главнокомандующий генерал-фельдмаршал Степан Фёдорович Апраксин с основными силами шёл на Вержболово, Гумбинен и Истенбург, кои и были заняты русскими войсками в июле. Мелкие стычки не в счёт; но в августе противники в лице русских воинов под командованием С.Ф. Апраксина и пруссаков фельдмаршала Иоганна фон Левальда сошлись 19 августа у деревеньки Гросс-Егерсдорф (ныне не существует) в Восточной Пруссии (в 4 км к юго-западу от посёлка Междуречье Черняховского района Калининградской области). Участь боя решил генерал-майор П.А. Румянцев, «схвативший пехоту авангарда и прошедшей с ней через лес напролом в штыки». Пруссаки этого натиска не выдержали. Трофеями победы стали 600 пленных немцев и 29 орудий - а главное, то благотворное влияние, которое она оказала на войска, «показав им, что пруссак не хуже шведа и турка бежит от русского штыка». Кабинетные стратеги из Конференции потребовали (как того обещала союзникам дипломатия) немедленно перейти в дальнейшее наступление, Апраксин (зная положение дел на месте - недостаток снабжения и прочее) - отказался. Он отвёл войска за Неман, ближе к магазинам и другим базам снабжения. За что был отрешён от должности, подвергнут домашнему аресту и предан суду. Не дождавшись окончания судебного разбирательства, Степан Фёдорович 6 августа 1758 года умер от апоплексического удара. То есть инсульта, говоря современным языком.

На общем батальном полотне Семилетней войны эта незаслуженная смерть - пожалуй, единственное тёмное пятно. Никакой другой командующий не смог бы сделать в тех условиях больше, чем С.Ф. Апраксин (кстати, весть о победе под Гросс-Егерсдорфом была принята с восторгом в Петербурге, а Апраксин получил за неё в свой родовой герб две пушки, накрест положенные). Солнце Гросс-Егерсдорфа напрочь рассеяло туман мнимых страхов русских воинов относительно непобедимости пруссаков, и ярко осветило путь к их дальнейшим громким победам - при Цорндорфе и Пальциге, Кунерсдорфе, Кольберге и Берлине.

***

Новым главнокомандующим был назначен уже упоминавшийся нами ранее генерал-аншеф Виллим Виллимович Фермор. Учтя ошибки своего предшественника, он первым делом взялся за налаживание хозяйственной части и общего устройства русской армии. Под его водительством войска начали кампанию нового, 1758 года, ещё зимой - в первый же день января колонны генерал-аншефа Петра Семёновича Салтыкова и генерал-майора Петра Александровича Румянцева перешли границу Пруссии. 11 января нами был взят Кенигсберг, а вскоре оказалась занятой и вся Восточная Пруссия, обращённая в русское генерал-губернаторство. «Прусское население, приведенное к присяге на русское подданство ещё Апраксиным, не противилось нашим войскам», - пишет историк, добавляя при этом важное: «Местные власти были настроены благожелательно к России». Объясняется это, в частности, тем, что Русские войска не грабили занятых городов и посёлков, расплачиваясь за фуражировку исключительно звонкой монетой. Фридрих же, входя в области, по тем или иным причинам оставляемые Россией или её союзниками, нещадно грабил их, налагая непосильные контрибуции, и проводил беспощадные рекрутские наборы в свою то и дело редевшую в боях армию.

Фермор хотел было развить успех своего наступления, и двинуться дальше на Данциг, но был остановлен Конференцией, предписавшей ему обождать прибытия т.н. «Обсервационного корпуса». В итоге было напрасно потрачено в ожидании целых полгода; армия тронулась в путь лишь 2 июля. Шли на Франкфурт, Кюстрин (для связи с союзниками шведами) и Бранденбург.

Здесь Фридрих впервые, пожалуй, ощутил опасность от «этих русских», и поспешил к ним навстречу вниз по Одеру. Войска сошлись в битве при деревне Цорндорфе, близ города и крепости Кюстрин (ныне деревня Сарбиново в Любушском воеводстве, в западной части Польши) 14 августа 1758 года. Фридрих, тактик и вправду великий, сумел обойти русскую позицию с тыла и вынудил дать ему сражение перевернутым фронтом. Баталия получилась весьма кровопролитной (бить такого противника малой кровью ещё не научились) - наши потери составили 19 500 человек убитыми и ранеными, до 3 тысяч попало в плен. Но по целому ряду обстоятельств стала именно русской победой: поле битвы осталось за нами, пруссаки потеряли 10 тысяч убитыми и ранеными, 1500 пленными, трофеями стали 10 знамён и 26 орудий. Но главное - здесь «нашла коса на камень», обе армии «разбились одна о другую», а Фридрих испытал первое своё разочарование: мало того, что, изведав русского штыка, его гренадеры отказывались идти вторично в атаку. По свидетельству участника событий поручика А.Т. Болотова, «прусаки, начавшие было сперва отступать правильно, скоро побежали без всякого порядка». Сам Фридрих по данному поводу высказался ещё определённее: «…моё жалкое левое крыло бросило меня, бежало, как старые б…», - писал он в одном из своих писем. Ему пришлось спешно отступить в Силезию.

Вторично Фридрих потерпел поражение в этом же 1758 году от австрийцев под командованием фельдмаршала графа Леопольда Йозефа фон Дауна у селения Хохкирх, в Саксонии, в 6 км к востоку от Бауцена, в сражении, состоявшемся 3 октября 1758 года. Но австрийцы не развили и не использовали свой успех. Из-за чего битва при Хохкирхе осталась изолированным эпизодом, не имевшим существенных последствий для дальнейшего хода Семилетней войны в Европе.

***

Обе противоборствующие стороны в первой половине 1759 года перегруппировывали свои силы. Фридрих, скребя по сусекам, ставил под ружьё всех, кого только удавалось палками вогнать в строй.

России тоже трудно давалась эта война. Обещанное денежное обеспечение экспедиции от Австрии было рассчитано по известному принципу «на кота широко, на собаку узко». Поэтому кроме обычных собственных средств, издерживаемых на армию, приходилось изыскивать их путём ревизии всевозможных недоимок по налогам прежних лет и жёсткой экономии расходов на прочие траты бюджета. Но забота о войсках превалировала над всеми прочими хлопотами. «…Было наказано, чтоб армия всегда имела с собой продовольствия на месяц… Если б этого оказывалось недостаточно, то покупать в соседней Польше, давая сверх обыкновенной цены по рублю и до двух рублей, только бы продавцы сами доставляли хлеб». Непреклонность Императрицы Елизаветы в достижении поставленных целей принуждения Пруссии к миру прекрасно выражают её слова о том, что «будет упорно продолжать войну, если бы даже принуждена была продать половину своего платья и бриллиантов». Историк С.М. Соловьёв видит в этом выражении также «намёк на то, как терпели от войны финансы империи».

Но, так или иначе, а в новую кампанию русская армия выступила в конце мая маршем от Бромберга на Познань и, «двигаясь медленно, прибыла туда лишь в 20-х числах июня 1759 года. Здесь был получен рескрипт от Конференции, назначавший главнокомандующим графа Салтыкова (Фермор получал одну из 3-х дивизий)».

Все три бывших до сего времени главнокомандующих являли между собою разительный контраст. Степану Фёдоровичу Апраксину на момент принятия командования было 54 года. По описаниям современников он был высокий, чрезвычайно толстый, крепкий и выглядел как колосс. Большой любитель пышности. Одевался всегда богато и был «усыпан бриллиантами». Виллим Виллимович Фермор выглядел много скромнее. Вновь назначенный главнокомандующий граф Пётр Семёнович Салтыков был «старичок (а всего-то на два года старше Апраксина!) седенький, маленький, простенький, в белом ландмилицком кафтане, без всяких украшений и пышностей… Он казался нам сущею курочкою, и никто и мыслить того не отваживался, чтоб мог он учинить что-нибудь важное», - писал очевидец (Болотов). С ним, тем не менее, были связаны наиболее крупные успехи русской армии в Семилетней войне.

Прибыв в армию в Познань, Салтыков собрал военный совет, на котором было решено «искать неприятеля, выжить его из Польши и направляться к Одеру». Слишком долго «искать» не пришлось: уже 12 июля русская и прусская армии сошлись в сражении под местечком Пальцигом (ныне деревня Палэк в Польше). В жестоком сражении, состоявшемся здесь, потери сторон уже соотносились примерно как 1:5 - погибло 4269 пруссаков, наших пало 894 человека. Общий урон немцев был по крайней мере в три раза большим (раненые, пленные, ранее почти немыслимые дезертиры).

Тем не менее Фридриху удалось не только восстановить свою армию новыми рекрутскими наборами (перед началом сражения у Пальцига он имел 27 400 солдат при 56 орудиях, треть из которых потерял), но и увеличить её. Близ селения Кунерсдорф в Силезии (ныне Куновице на западе Польши), в 4 километрах на восток от города Франкфурт-на-Одере он сосредоточил 50 тысяч солдат при 172 орудиях. Ему противостояли здесь 58 тысяч русских солдат, с юга от Франкфурта, в 150 верстах - 65 тысяч австрийцев фельдмаршала Л. Й. фон Дауна, с запада, в 100 верстах - ещё 30 тысяч имперцев. «Фридрих решил выйти из этого несносного положения, атаковав всеми своими силами наиболее опасного врага, врага наиболее выдвинувшегося вперёд, наиболее храброго и искусного, притом не имевшего обычаем уклоняться от боя, короче говоря, русских».

Баталия была открыта Фридрихом в 9 часов утра 1 августа. Фридрих обрушился всеми силами на русские позиции, попытавшись обойти их с тыла (как при Цорндорфе). «Но Салтыков не был Фермором: он немедленно повернул фронт кругом».

Русская армия была глубоко эшелонирована, и Фридриху удалось сбить только первые две линии (захватив при этом 70 орудий и послав победную реляцию в Берлин, а с нею и 16 пушек). Но его атака вскоре захлебнулась. Прусская кавалерия, ведомая бароном Фридрихом Вильгельмом фон Зейдлицем, ринувшаяся на нерасстроенную русскую пехоту, разом полегла. Перейдя в сокрушительное контрнаступление, русские опрокинули армию Фридриха, а кавалерия Румянцева совершенно доконала пруссаков, «бежавших кто куда мог». Фридрих впал в отчаяние. В письме, написанном ним на следующий день к одному из друзей детства, он свидетельствует: «От армии в 48 000 у меня в эту минуту не остаётся и 3 000… Всё бежит, и у меня нет больше власти над войском…. Жестокое несчастье, и я его не переживу. Последствия битвы будут ещё хуже самой битвы: у меня нет больше никаких средств и, сказать правду, считаю всё потерянным. Я не переживу потери моего отечества. Прощай навсегда».

Некий ротмистр Притвиц с 40 гусарами вывез короля с поля сражения. Сказавшись тяжело больным, король сдал начальство над остатками своего войска генералу Финку с инструкцией: «так как несчастная армия не в состоянии биться с русскими, то пусть по крайней мере нападет на Лаудона, если тот пойдет на Берлин» (Эрнст Гидеон фон Лаудон - барон, генералиссимус, прославленный австрийский военачальник времён Семилетней войны, - прим. автора).

Историк пишет: «Елисавета, получивши в Петергофе известие о «преславной» победе, одержанной над самим прусским королем, поспешила в Петербург, где в церкви Зимнего дворца отправлен был молебен при пальбе изо всех пушек вкруг крепости и Адмиралтейства. Салтыков был произведен в фельдмаршалы; Фермору и Броуну даны земли в Лифляндии; князь Голицын произведен в полные генералы, Волконский — в генерал-поручики; другие генерал-поручики, в том числе и Румянцев, получили орден Александра Невского; Панину и Лаудону даны шпаги, украшенные бриллиантами.

Мария-Терезия прислала Салтыкову бриллиантовый перстень, табакерку, осыпанную бриллиантами, и 5000 червонных; Фермору - перстень и 4000 червонных; графу Румянцеву - 2000; Вильбуа - столько же; Панину - 1500; генерал-квартирмейстеру Штофелю - 1000. 5 августа русская армия перешла Одер по двум мостам, устроенным близ Франкфурта» (С.М. Соловьёв).

А ровно год спустя, 11 августа 1760 года, императрица Елизавета Петровна, поддерживая традицию своего отца по массовому награждению всех участников славных битв, повелела отчеканить в серебре медаль за Кунерсдорф. Основой для выполнения штемпелей послужили проектные рисунки младшего библиотекаря Академии Наук И. К. Тауберта. На лицевой стороне медали были помещены портрет и титул императрицы. На оборотной, на переднем плане - изображение воина в древнеримской одежде с русским знаменем в одной руке и копьем в другой. Он перешагивает через поверженный сосуд с вытекающей из него водой, на струе надпись: «р. Одер». На заднем плане вид Франкфурта, перед ним - поле сражения, где посреди убитых, брошенного оружия и знамен видны штандарты с монограммой Фридриха Великого. Надпись: вверху - «победителю», внизу - «над пруссаками авг. 1 1759».

Вначале было отчеканено не менее 31 тысячи таких медалей, в том числе 1000 без ушков, которыми, по-видимому, награждались воины, не принимавшие непосредственного участия в бою. Работа заняла без малого год: лишь в июле 1761-го награды были отправлены в «пяти тюках с пристойным конвоем» на позиции в Пруссию.

Там тем временем произошли следующие события. Салтыков в кампанию 1760 года планировал овладеть Данцигом (ныне польский Гданьск), Кольбергом (теперь Колобжег, Польша - крепость и порт на побережье Балтийского моря). Город был уже прежде, в 1758 году, безуспешно осаждаем. Забегая наперёд, отметим, что неудачно закончилась и его осада в 1760 году, совместно со шведами. Но Кольберг всё же был добыт 5 декабря 1761 года корпусом под командованием П. А. Румянцева в результате очередной, третьей по счёту, четырёхмесячной по продолжительности осады. В нём взяли 5 тысяч пленных, 20 знамён, 173 орудия. «…И это было последним подвигом русской армии в Семилетней войне»,- пишет А.А. Керсновский.

Зато, по его же выражению, «кампания 1760 года не принесла результатов». Действительно, для нас она не изобиловала перемещениями больших воинских контингентов, заметными сражениями и крупными успехами. Тому были свои причины. Так, в конце августа этого года опасно заболел главнокомандующий, Салтыков. Начальствование временно принял опять-таки Фермор. Лишь осенью в армию прибыл новый главнокомандующий генерал-фельдмаршал Александр Борисович Бутурлин, незадолго перед тем возведённый, с потомством, в графское Российской империи достоинство.

В наказе новому главнокомандующему, в частности, говорилось: «Порядок и строгая дисциплина есть душа и главная сила армии; но вам известно, что частью от продолжительной болезни графа Салтыкова, частью же от других обстоятельств много произошло здесь упущения и послабления, так что армия наша не получает никакого пропитания от плодоносной земли, которая совершенно разорена и жители разогнаны. Кроме того, мы с крайним огорчением слышим, будто армейские обозы умножены невероятным числом лошадей. Лошади эти, правда, взяты в неприятельской земле; но кроме того что у невинных жителей не следовало отнимать лошадей, лошади эти взяты не на армию, не для нашей службы, не для того, чтоб облегчать войско и возить за ним все нужное: оне возят только вещи частных людей в тягость армии, к затруднению ее движений, к лишнему расходу в людях, к их изнурению и, наконец, своим множеством оголаживают её. Повелеваем, сократив собственный ваш обоз, сколько можно, тотчас всех лошадей в армии переписать, у кого сколько, и, оставя каждому сколько решительно необходимо, всех остальных взять на нас; из них хорошими лошадьми снабдить казенные повозки и артиллерию, а слабых отослать на кормы в Пруссию, дабы хотя та польза была, чтоб для будущей кампании отсюда лошадей не гонять или в Польше на покупку их великих денег не тратить».

Замечание не лишнее: требование человеколюбивого отношения к населению, волей-неволей оказавшегося на театре боевых действий, всегда подчёркивалось и «на высшем уровне», и в приказах командиров. Вот, к примеру, строки из ордера П.А. Румянцева командиру бригады бригадиру А.-С. Гартвису о мероприятиях для обеспечения дисциплины и порядка в войсках на отдыхе и на походе, данном «1757 года, декабря 28 дня»: «…1. Военная дисциплина чтоб в самовышнем градусе содержана была, и люди команды вашей, а хотя б то и в земле неприятельской, где точно приказано не будет, отнюдь никакого не только насилия, ниже малейшего озлобления живущим обывателям по тракту не причиняли, с объявлением таковым, что всякий явившейся сего в непослушании, примерным и жестоким образом наказан будет».

Тем не менее, прусские «газетиры» правде вопреки на протяжении всей кампании писали «о людоедстве казаков и калмыков и всевозможных русских зверствах», настраивая общественное мнение против Русской армии (хотя побывавшие в зонах «русской оккупации» имели совершенно другое представление о том: деньги за фураж и продовольствие, платимые интендантами, часто являлись единственным источником средств для разоряемого войной и собственным королём населения).

«Журналистам» и издателям газет вскоре довелось, что называется, на собственной шкуре испытать цену этого вранья. Ещё до приезда нового главнокомандующего Фермор отправил корпус генерал-поручика графа Захария Григорьевича Чернышёва с кавалерией генерал-майора графа Готтлоба Курта Генриха фон Тотлебена (всего 23 тысячи человек, половина конницы) в набег на Берлин. Пятидневная осада столицы завершилась успешно, 28 сентября 1760 года Берлин сдался. Были разрушены арсеналы, оружейный и пушечный заводы, монетный двор, взята контрибуция. Но одним из самых памятных мероприятий, учинённых по приказу Чернышёва, стала надлежащая порка прусских «газетиров», писавших небылицы про Россию и Русскую армию. «Мероприятие это навряд ли их сделало особенными русофилами, но является одним из самых утешительных эпизодов нашей истории», - пишет А.А. Керсновский.

Да, вот ещё по теме (о наградах): для награждения полков, участвовавших во взятии Берлина в 1760 году, были изготовлены серебряные трубы с надписью: «Поспешностью и храбростью взятие города Берлина. Сентябрь 28 дня 1760 года».

В рескрипте в Иностранную коллегию, назначенном для сообщения иностранным министрам (то есть послам) императрица Елизавета, в частности, писала: «…Мы, естественно, удалены следовать дурным примерам и уже предали было забвению все суровости, оказанные королем прусским в Саксонии, Мекленбурге и других местах, но так как король прусский, вошедши теперь опять в Саксонию, тотчас объявил угрозы, что за сделанный ему в Берлине убыток должна заплатить Саксония и будет принуждена к тому огнем и мечом, то мы принуждены объявить, что с этих пор не будем равнодушно смотреть ни на какое новое нарушение военных прав и разорение невинных земель, и хотя мы далеки были следовать дурным примерам мщения и бесчеловечия, однако, если они не пресекутся, то, видя, что наша умеренность и сожаление о страждущих от войны областях приносит только противные плоды, велим во всех неприятельских землях, куда только достигнет наше оружие, последовать примерам короля прусского и если можно превзойти их. Не согласно с нашим достоинством оправдывать наше поведение, человеколюбивое среди самой свирепой войны; однако нельзя не упомянуть вкратце: Саксония прежде начала всякой войны захвачена вероломнейшим образом и была разоряема не как приобретенная оружием, но как жертва свирепого мщения; Пруссия, напротив того, по праву оружия нами занятая, получила подтверждение всех своих прав и узаконений и теперь ненарушимо ими пользуется и обогащается от пребывания наших войск и наличной за все платы. Из Саксонии взято насильно великое число рекрут и множество других жителей вывезено в бранденбургские земли; из Пруссии, напротив, не взят ни один человек, и жителям этого королевства из казны нашей раздаются деньги в вознаграждение за урон, претерпенный от скотского падежа, чтоб они могли продолжать хлебопашество. Король прусский бесчеловечными побоями и голодом принуждает всех пленников вступать к нему в службу; мы, напротив, освобождаем этих невольников и возвращаем законным их государям. Ожесточившее короля прусского взятие Берлина может показывать только наше милосердие и великодушие. Сделанным укреплением и обороною там, где, однако, наконец, сопротивляться нельзя было, этот город заслуживал наказания, однако пощажен, ни в один дом солдаты не поставлены на квартиры; Лейпциг никогда не сопротивлялся, однако такой пощады (от Фридриха, - прим. автора) не получил. Разорены в Берлине арсеналы, оружейный и пушечный заводы, но для этого и предпринята была экспедиция. Взята контрибуция; но этим как бы исполнено было общепринятое обыкновение, а иначе об этой контрибуции и упоминать нечего, после того что с Саксонии и с одного Лейпцига содрано».

***

Война, шедшая уже шестой год, определённо выдыхалась. В 1761 году русская армия была двинута в Силезию, от Торна и к Бреславлю, на соединение с армией австрийской. В ночь на 29 августа Бутурлин решил атаковать Фридриха под Госкирхеном (ныне округ Грискирхен, Австрия). Король пруссаков, не надеясь на свои силы, уклонился от боя. Соединение с союзниками всё же произошло. 21 сентября австрийский генералиссимус барон Эрнст Гидеон фон Лаудон штурмом взял Швейдниц (ныне город Свидница в Нижнесилезском воеводстве Польши). В деле особенно отличились русские, Бутырский полк. «…Русские 2 батальона первыми взошли на валы, открыли затем ворота австрийцам и стали в полном порядке с ружьём у ноги на валах, в то время как у их ног австрийцы предавались разгулу и грабежу. Спартанцы и илоты!»,- горестно восклицает по данному поводу А.А. Керсновский.

Австрийцы всё более непорядочно относились к своим союзникам, русским. Они всячески пытались подставить их под первый удар при боевых столкновениях (каковую тактику разгадал ещё Салтыков, и научился умело уклоняться от «инициатив» цесарцев), никогда не делились информацией о перемещениях Фридриха и своих собственных. За что достаточно часто были биты: «эгоизм Австрии был настолько велик, что шёл ей же во вред», - замечает историк.

Для нас последней яркой страницей Семилетней войны стало взятие крепости Кольбер 5 декабря 1761 года (о чём уже упоминалось). Учитывая относительно малую скорость движения курьеров, донесение об этом застало Императрицу Елизавету на смертном одре. Она скончалась 25 декабря 1761-го, прожив 52 года - как и её царственный отец. Вступивший на престол Император Пётр III, горячий поклонник Фридриха, немедленно прекратил военные действия и вернул ему все завоёванные земли - в том числе и Восточную Пруссию, уже четыре года как находившуюся в русском подданстве.

Такого подарка Судьбы прусский король вряд ли мог ожидать. «В 1762 году участь нашего врага была в наших руках. Одна Россия, без всякого участия союзников, могла добить погибавшую Пруссию. Наследство ордена Меченосцев - Кенигсберг и Мариенбург - было уже в наших руках. Но дочери Петра не суждено было завершить дела, начатого за пять столетий до того Александром Невским. Герцог голштинский (т.е. Пётр III) спас короля прусского - спас ценою жизни Императора Всероссийского», - пишет по этому поводу А. А. Керсновский.

В начале июля Чернышёв получил повеление вернуться в Россию. Хитрец Фридрих упросил графа задержаться ещё «денька на три» - он готовил, и дал 10 июля сражение австрийцам при Буркерсдорфе (ныне деревня Буркатув недалеко от Вроцлава в Польше), сосредоточив 55 тысяч своих солдат против 75-тысячной австрийской армии фельдмаршала Дауна. Австрийцы, не осведомлённые о положении дел (что в России произошла смена власти, и вместо Петра III две недели тому назад, 28 июня, воцарилась Екатерина II) были сильно напуганы присутствием возможного союзника пруссаков - и сражение проиграли, не глядя на значительное, в 20 тысяч, численное превосходство.

«Первые же распоряжения Екатерины отменяли постылые “голштинские” порядки… Голштинцы водворены к себе на родину, поход на Данию (природную союзницу России на Балтике, объявленный Петром III) отменён, но и война с Пруссией не возобновлена», - говорит историк. В отличие от своего предшественника, ощущавшего себя в первую очередь герцогом Голштинским, а уж потом российским правителем, великая императрица чувствовала себя в первую голову самодержицею Всероссийскою, и в самую последнюю - бывшей Ангальт-Цербстской принцессою. Хотя по факту была дочкой прусского генерал-фельдмаршала, между прочим.

Дистанцию, существовавшую теперь между ними, и его, Фридриха, место, Екатерина II показала уже в 1762 году, повелев отчеканить золотые медали диаметром 65 миллиметров, и в канун своего коронования 22 сентября наградила этими «особливыми знаками для ношения на шее на голубой ленте» девять полковников Войска Донского - участников знаменитой «Франкфуртской баталии». Эта медаль была выполнена без развёрнутой композиции сражения на реверсе, но с крупной, во всю медаль, всё той же трёхстрочной надписью: «Победителю - надъ прусаками — авг. 1. д. 1759». Эти слова обрамлялись орнаментом из знамён, копий и прочей воинской атрибутики. Вверху, над лавровым венком, помещалась голова бога войны Марса в боевом шлеме. «На лицевой стороне, в память о своих милостях, новая царица велела поместить вместо елизаветинского портрета свой лик».

Годом позже, в 1763-ем, елизаветинскими штемпелями отчеканили ещё 500 серебряных медалей, но и этого оказалось не достаточно. По указу от 19 февраля 1766 года «на дачу бывшим в Пруссии… старшинам и казакам (Войска Донского)… серебряных медалей трёхтысячное число… в коим весом четыре пуда двадцать девять фунтов сорок золотников на Московском монетном дворе сделаны».

Помимо того, что Императрица Екатерина II действительно пыталась наградить всех без исключения участников Семилетней войны за их подвиги, этим осуществлялись своего рода «боевые действия» бескровной войны со «скоропостижным королём». Дело в том, что медаль «Победителю над пруссаками» была «бельмом на глазу» у Фридриха, возомнившего себя «Великим». Уже с января 1762 года, под видом миссионеров, из Пруссии в Россию стали посылаться торгаши, скупщики, и начинается открытая целенаправленная «охота за медалями со злополучной надписью».

В то же время чеканкой всё новых тиражей медалей подчёркивалось значение для России её участия в Семилетней войне.

Она, эта война, завершилась в начале 1763 года, в результате полного истощения воюющих сторон. По Парижскому мирному договору от 10 февраля (по современному календарю), заключённому между Великобританией и Францией, последняя уступала Англии Канаду, Восточную Луизиану, некоторые острова Карибского моря, а также основную часть своих колоний в Индии. То есть Франция теряла почти все свои колониальные владения, а Великобритания приобрела статус доминирующей колониальной державы мира. Испания уступила Англии Флориду (которая позже была потеряна в результате войны за независимость США). Пруссия, по Губертусбургскому мирному договору от 15 февраля 1763 года, получала права на Силезию и графство Глац (ныне город Клодзко в Польше).

За всё это было заплачено жизнями 650 тысяч солдат и 860 тысячами жизней мирных людей (в основном австрийцев). Хотя многие историки, немецкие и австрийские в частности, считают, что общие потери в войне составили более 2 миллионов человек.

Русских солдат и офицеров полегло в Семилетней войне на полях Померании, Силезии и Саксонии свыше 138 тысяч человек.

Что мы получили взамен? В материальном смысле - ничего. «Да и участие России в Семилетней воине объясняли личным раздражением Елисаветы против Фридриха II, который позволил себе насмешки над нею!» - писал об этом историк XIX века Сергей Михайлович Соловьёв. «Но мы не имеем нужды прибегать к таким, только, по-видимому, легким объяснениям. Мы знаем, как просты были основания тогдашней внешней политики: они состояли в сохранении политического равновесия Европы, особенно если это равновесие нарушалось вблизи своего государства. В начале и средине XVIII века и в начале XIX Европа вела самые кровавые войны для поддержания этого начала политического равновесия: войною за Испанское наследство она сдержала Людовика XIV, Семилетнею войною сдержала Фридриха II, точно так, как в начале нынешнего века поборола стремления Наполеона I; в двух последних борьбах Россия принимала самое сильное участие и с одинаковым правом, хотя и во время наполеоновских войн были в России люди, которые толковали: «Зачем нам биться с Франциею? она так далеко от нас!» Пожар Москвы доказал этим господам, как далеко была Франция от России. Вероятно, и во время Семилетней войны были люди, которые толковали: зачем это Россия вмешалась в такую долгую и разорительную войну из-за Австрии и Саксонии? Но не так думала дочь Петра Великого, для которой скоропостижный прусский король, не разбиравший средств для своего усиления, был самым опасным врагом России. Елисавета относительно востока не могла успокоиться до тех пор, пока не были сожжены корабли, построенные англичанами на Каспийском море для Персии; точно так же относительно запада она не могла успокоиться до тех пор, пока не были сокращены силы прусского короля, который нападением своим на Саксонию вполне оправдал взгляд на него русского двора. Силы прусского короля были сокращены благодаря твердости и энергии Елисаветы, и если не были так сокращены, как бы она того желала, то достаточно были сокращены для того, чтоб впоследствии Екатерина II не встретила в них препятствия для достижения своих целей; кроме этого важного значения Семилетней войны для России она была школою, из которой вышли русские полководцы, сделавшие царствование Екатерины II столь блестящим в военном отношении. Таким образом, воздавая должное Екатерине II, не забудем, как много внутри и вне было приготовлено для нее Елисаветою».

Кто были эти полководцы? Граф Захар Григорьевич Чернышёв, в 1763-1774 годах возглавлявший затем военное ведомство. Граф Пётр Александрович Румянцев-Задунайский, под знаком военных реформ которого прошла вся первая половина блестящего царствования Екатерины Великой («благословен до поздних веков да будет друг сей человеков», - писал про него Гавриил Романович Державин). Генералиссимус, граф Рымникский, князь Италийский Александр Васильевич Суворов (в сражении под Кунерсдорфом - секунд-майор, что примерно соответствует скромному положению второго заместителя командира полка). И многие другие - победители под Лянцкороной и Столовичах, Туртукаем и Козлуджи, Фокшанами и Измаилом, Ларгой и Кагулом…

«Великая армия великого века!», - как сказал о том прославленный военный историк Антон Антонович Керсновский.