Посланник императора

Леонид ЧИГРИН (Таджикистан) 12 февраля 2016 176

Леонид Чигрин

ПОСЛАННИК ИМПЕРАТОРА

Историческая миниатюра

Не всем дано блистать яркой полночной звездой на темном бархате небосвода и тем самым войти в историю со всеми подробностями своей биографии и перечнем деяний на благо человечества. Иным суждено было прорезать мрак ночи лишь огненным росчерком, подобно падающему метеориту. Но эта вспышка еще долго стоит в глазах тех, кто ее видел, поскольку представляет собой удивительное явление и, образно говоря, проливает свет на одну из тайн мироздания. И кто знает, что лучше: блистать ли долго или воплотиться в один яркий, но такой привлекательный миг?

Это рассуждение возникло спонтанно, когда довелось познакомиться с материалами, рассказывающими об удивительной судьбе и дипломатическом подвиге итальянца Флорио Беневени, жившего в восемнадцатом веке и восемнадцать лет находившегося на российской государственной службе. Он заложил основы российской восточной дипломатии, он описал мир, который до него представлялся в России лишь по фантастическим сведениям, мало соответствующим действительности. Кроме того, Беневени открыл Востоку саму Россию, о мощи и громадных возможностях которой там тоже имели смутные представления. Уже одного этого вполне достаточно, чтобы отдать должное умному, предприимчивому и ловкому итальянцу. Но сведений о нем сохранилось мало и в этом тоже один из парадоксов истории, прихотливой по своей сути, у которой кто-то довольствуется ролью пасынка.

Флорио Беневени приехал в Россию в 1714 году и был принят на службу переводчиком в Ориентальную экспедицию в Коллегии иностранных дел. Он превосходно знал персидский, турецкий, итальянский и русский языки и, кроме того, владел некоторыми тюркскими наречиями. Вполне понятно, что такой человек пришелся ко двору в Ориентальной экспедиции, занимавшейся изучением восточных стран и искавшей с ними пути сближения.

В России охотно брали на службу иностранцев. Страна нуждалась в опытных «современных» моряках, инженерах, военных и прочих служивых людях. «Милости и щедрости его… ежедневно распространяются на великое множество людей, которые из чужих стран поступают к нему на службу», - писал современник-иностранец о Петре I.

Но приезд Беневени в Россию вовсе не означал начала его государственной деятельности в этой стране. Это была всего лишь еще одна страница в его российской службе, началась которая в 1708 году в Константинополе.

Поразительно, но факт: о человеке, который сделал многое для российской ориенталистики, можно судить лишь по обрывочным сведениям. Он жил в Константинополе, где архиереем служил его дед. Можно предположить, что Беневени приехал в Турцию из Италии еще подростком и, находясь в этом многоязычном, распахнутом всему миру городе, сумел овладеть восточными языками. Неизвестны ни год его рождения, ни дата смерти, ни подробности дальнейшей биографии, когда он вернулся из России на родину.

Водивший дружбу с архиереем, российский посол в Константинополе граф Петр Андреевич Толстой обратил внимание на его внука, способного молодого человека, и нанял Флорио переводчиком в посольство. Толстой неплохо разбирался в людях и оценил деловые качества Беневени: исполнительность, инициативность и предельную добросовестность. Флорио Беневени был прямодушен и открыт, умел находить общий язык с самыми разными людьми, вникал в тонкости турецкой политики, и российский посол видел в нем в будущем стоящего дипломата. Молодой итальянец разбирался в живописи, любил музыку, не чурался литературных занятий и это тоже определяло его незаурядность.

Но, как известно, человек до конца раскрывается, претерпевая серьезные испытания. В пору благополучия мы все неплохи и приятны.

Два года служил переводчиком в российском посольстве в Константинополе Флорио Беневени и, наверное, так и продолжалась бы его успешная деятельность и дальше, но отношения России с Турцией серьезно осложнились.

В 1710 году царь Петр предпринял турецкий поход и султанское правительство объявило войну России. Весь состав российского посольства был арестован, в том числе и переводчик Беневени, и заключен в тюрьму. Арестованные содержались в семибашенном замке Константинополя. Условия, в которых находились узники, были ужасными. Тесные, грязные помещения с крысами и тараканами, затхлый воздух, скудное питание. Граф Толстой, хотя все имущество и средства посольства были разграблены, все же сумел сохранить какие-то деньги. Он подкупал тюремных стражей и пользовался послаблениями в заключении. Остальные сотрудники посольства были лишены такой возможности, и тяготы тюремного быта выпадали на их долю в полной мере. Позднее они вспоминали, что Флорио Беневени не только не пал духом, но, зная турецкий язык, сумел подружиться с охраной и добился небольших льгот для своих сокамерников.

Два года просидели в турецкой тюрьме сотрудники российского посольства. Освободили их в апреле 1712 года. Другой на месте итальянского переводчика закончил бы на этом свою службу и не стал бы дальше искушать судьбу, а вернулся бы в свой родной город Рагузу. Но Беневени отнесся к тюремной эпопее, как к приключению, пусть тяжелому и безрадостному, но все же приключению и продолжал выполнять свои обязанности в посольстве.

Судьба словно задалась целью испытать молодого итальянца на прочность, определяя ему блистательную и нелегкую судьбу, в которой будут необходимы стойкость, терпение и умение находить выходы из, казалось бы, безвыходных положений.

На воле российское посольство находилось недолго. Россия подписала с Турцией мирный договор, и сотрудники посольской миссии снова были заключены в тюрьму, теперь уже как заложники выполнения Россией условий договора.

Снова потянулись дни тягостного пребывания узников в смрадных казематах. На этот раз сотрудники посольства покинули негостеприимный семибашенный замок через полгода. Граф Толстой счел, что с него достаточно тюремного опыта и стал ходатайствовать перед российской коллегией иностранных дел о возвращении на родину. Это ему было разрешено, и он вернулся в Петербург, захватив с собой посольского переводчика Флорио Беневени, в преданности которого, стойкости и умении приспосабливаться к разнородным обстоятельствам убедился на деле.

В 1714 году Флорио Беневени зачислили переводчиком в Ориентальную экспедицию в коллегии иностранных дел.

Блестящую характеристику дал молодому итальянцу граф Толстой и указом его императорского величества Флорио был переведен переводчиком в посольскую концелярию, что являлось существенным повышением. Круг его обязанностей значительно расширился. Теперь вместе с графом Толстым Беневени часто выезжал за границу, где выполнял вместе с послом поручения Петра I.

Прошло около двух с половиной лет спокойной службы в посольской канцелярии. Флорио надеялся, что так будет и дальше, но жизнь сулила иное. Императору нужны были не только деловые и предприимчивые люди, но и такие, которые могли бы выполнять секретные поручения и вместе с тем держать язык за зубами. Граф Толстой с полным основанием относился к таким людям. Он был не только известным дипломатом, но и тонким хитрецом, рассудительным, без особых принципов, поскольку в профессии дипломата они просто излишни.

Царь Петр затребовал Толстого к себе. «У меня будет к тебе деликатное поручение, - сказал царь без околичностей. – Речь идет о жизни и смерти весьма значительного лица. Сумеешь выполнить, озолочу». Граф склонил голову в знак понимания. «Но одному исполнить это дело будет весьма затруднительно, - продолжал император, - есть ли у тебя человек, которому ты доверяешь, как самому себе?». «Есть, государь, - отозвался Толстой. – Это итальянец Флорио Беневени. Весьма знающий и добросовестный. Гибкий политик. Вместе сидели в тюрьме, и я ни разу не слышал от него ни одного слова жалобы». «Завтра в полдень приди с ним ко мне», - распорядился царь.

Флорио Беневени впервые предстал перед императором, о решительности и жестокости которого ходило столько толков. Петр I поразил его своей необычностью: высокого роста, худощавый, с круглым лицом и короткими усиками, похожими на птичьи перышки, приклеенные к верхней губе. Но всего примечательнее были глаза, большие, навыкате. Царь глядел в упор, почти не моргая, и итальянец ощутил, как мороз пошел по коже. В свою очередь император видел перед собой еще молодого человека, в отличие от грузного и медлительного графа, стройного, выше среднего роста, с удлиненным смуглым лицом. Беневени держался спокойно, не обнаруживая робости, отвечал коротко и по существу, и это понравилось венценосному правителю. Царь Петр не терпел раболепия и показного подобострастия.

«Дело вот какое, - отрывисто проговорил царь. – Как вы знаете, мой сын, царевич Алексей бежал из Петербурга в Вену, ко двору Карла VI. Он – противник моей политики и сторонник бояр. Они сидят и видят, чтобы убрать меня какими угодно способами и посадить на трон Алексея, чтобы восстановить в России прежний жизненный уклад. Угоден царевич и западным монархам, им тоже не по нутру крепнущая Россия, и они держат его на манер козырной карты в шулерской игре. Этому нужно положить конец».

Граф Толстой и Флорио Беневени слушали царя внимательно, ожидая сути деликатного поручения. И император пояснил ее. «Нами были организованы поиски царевича Алексея. Наш резидент в Вене Веселовский и капитан гвардии Румянцев напали на след беглеца. Вам надлежит отправиться в Вену, любыми путями добиться встречи с царевичем и убедить его вернуться в Россию. Можете сулить ему что угодно, не жалеть денег на подкуп его окружения, но привезите его в Россию. Хоть и сын он мой по крови, но первейший враг в государственных делах и его надлежит устранить как можно скорее. Сумеете ли сделать это?».

Граф Толстой пожал плечами. «Государь, ваше повеление для нас закон. Не скрою, поручение крайне трудное, но живота не пожалеем для его выполнения. А ежели не удастся уломать царевича? Может статься, тогда с ним в Вене случится какое несчастье, и он перестанет беспокоить ваше императорское величество?». Петр I поразмыслил. «Это на крайний случай. Пойдут разные толки, что может повредить нам в дальнейших зарубежных делах. Лучше, если Алексей устранится из жизни в России. Тому можно будет сыскать весьма удобное объяснение».

Флорио Беневени слушал разговор царя Петра с графом Толстым, внутренне содрогаясь. Только теперь он осознал во всей полноте – насколько беспощаден царь в достижении своих целей. Говоря о царевиче Алексее, император отмел в сторону всякие родственные и этические соображения. Сын стал его врагом и подлежал скорейшему уничтожению.

В 1717 году граф Толстой и Флорио Беневени приехали в Вену. Однако царевича Алексея в ней уже не было, он перебрался в Неаполь. Особые посланники царя прибыли в этот город. Прежде чем добиться свидания с ним, Толстой в беседах с представителями аристократических кругов и знакомыми дипломатами вроде бы проговорился, что царь Петр серьезно болен, но скрывает это. Потому намеревается уйти от государственных дел, власть передать своему сыну, а самому по возможности быть его наставником с тем, чтобы преображение России шло в прежнем русле. Эта весть с быстротой молнии разнеслась по Неаполю и достигла окружения царевича. Его поздравляли со скорым восшествием на престол, и каждый строил планы карьерного роста и обогащения. Именно поэтому граф Толстой и Беневени удостоились скорой аудиенции с царевичем.

Флорио Беневени внимательно всматривался в царевича Алексея. Царевич смотрелся необычно: он был высокого роста, но тощий, неправильного сложения, узкоплечий, с несоразмерно длинными руками. Его бледное лицо было удлиненным, лоб сильно выступал, отчего блеклые глаза казались утопленными в глазницах. Редкие сальные волосы открывали лысеющий череп. Тонкие бесцветные губы то сжимались в ниточку, а то кривились в усмешке.

Царевич был на редкость несимпатичным, в его внешности не было ни одной привлекательной черты, и Флорио мысленно подивился – как у царя Петра и его красивой жены мог родиться такой несуразный сын.

Царевич Алексей отличался упрямством, но наряду с этим легко поддавался внушению, и граф Толстой учел это.

Граф Петр Андреевич был хмур и казался расстроенным. «Ваше величество, не скрою, ваш батюшка серьезно приболел, но не велел говорить вам об этом. Он приказал передать, чтобы вы возвращались в Россию для семейного примирения. На самом деле речь идет о вашей преемственности на троне».

Однако царевич все еще был настроен недоверчиво. Он опасался мести отца за связи с его недоброжелателями и хотел убедиться, что за этим приглашением не таится никакой хитрости.

«Но я вижу, вы чем-то опечалены», - заметил Алексей графу Толстому. Тот вздохнул и развел руки в сторону. «Вы верно уловили мое настроение, ваше величество, - со вздохом проговорил граф. – Мне скоро семьдесят лет, но на покой уходить не хочется. Царю Петру я был нужен, но пригожусь ли в такой же мере и вам? У вас свое окружение, значит мой удел: коротать оставшиеся годы в удалении от государственных дел. Это-то и печалит меня. Я выполняю повеление императора и предвижу конец своей дипломатической службы».

Лицо царевича просветлело. Явные переживания графа Толстого убедили его, что в зове отца вернуться в Россию не таится никакого подвоха. И все же он хотел убедиться окончательно в искренности намерений Петра I.

«Я обещаю вам свою милость, - сказал он графу Толстому. – Мне будут нужны опытные и деловые люди. Возраст тут не помеха. Но я хочу поговорить наедине с вашим помощником». И Алексей жестом руки указал на молчаливого Беневени, с виду казавшегося бесстрастным.

Петр Андреевич покорно склонил голову и вышел из комнаты, где принимал их царевич.

«Вы иностранец? – спросил Алексей Беневини.

«Да, ваше величество. Я итальянец. Девять лет нахожусь на службе в России», - ответил Беневини.

«Довольны ли вы своей службой?». «И да, и нет, ваше величество. Я начал переводчиком и в этой же должности пребываю до сего времени. Обидно видеть, те, кто моложе меня, уже поднялись выше по карьерной лестнице».

Царевич склонился ближе к Флорио Беневени, чтобы придать большую доверительность их беседе. «Я обещаю вам должность дипломата, посла по особым поручениям при своей особе, но скажите правду. Все ли верно в том, что говорил граф Толстой?».

Откуда было знать царевичу Алексею, что он имеет дело с неменьшим актером, чем сам граф Толстой. В лице итальянца явственно читались искренность и волнение. Голос его подрагивал и прерывался. «Ваше величество, я чужой в вашей стране и мне нет дела до ее государственного устройства. Не скрою, моя цель – разбогатеть. Я не высокого происхождения и буду преданно служить тому, кто будет оказывать мне покровительство. Царю Петру ближе голландцы и немцы, итальянцы у него не в чести. Вы – молоды и в милости у европейских правителей, стало быть, будет правильным делать ставку на вас. Приказывайте и вы увидите, что в моем лице обрели преданного слугу».

«Все ли верно в том, что говорил граф Толстой?» - снова спросил царевич. «Все до последнего слова, - твердо ответил Флорио Беневени. – Более того, граф скрыл от вас одно существенное обстоятельство. В связи с болезнью государя его иностранное окружение отдалилось от него, а влияние бояр на народ усилилось».

Это было именно то, что хотел услышать наследник царского престола. Он поверил итальянцу, и остатки сомнения в его душе рассеялись. Был доволен и Беневени. Он сумел выполнить свою миссию, а, значит, не будет обойден милостью императора Петра. В натуре итальянца были как положительные, так и теневые стороны. Не было лишь предательства и, взявшись служить Петру I, он сохранял ему верность до конца.

После этого посланники императора еще несколько раз встречались с царевичем Алексеем. Они пустили в ход весь свой дипломатический дар и гибкость. Действовали уговорами, угрозами и лестью, обещали Алексею абсолютную власть, говорили, что народ ждет его, ибо правление Петра I народу тягостно и ненавистно.

Царевич Алексей дал согласие вернуться в Россию. 14 октября 1717 года он в сопровождении графа Толстого и Флорио Беневени выехал из Неаполя. Три с половиной месяца они следовали через Рим, Венецию, Берлин и Ригу, и все это время спутники царевича не спускали с него глаз и оберегали от нежелательных встреч, в ходе которых могло бы выясниться, что император здоров и полон сил. В конце января 1718 года они въехали в Москву. За то, что граф Толстой привез царевича и весьма активно участвовал в следствии по его делу, он получил большие награды и почести, а так же поместья близ Переяславля. Император не обошел вниманием и итальянца. «За оную мою службу, - писал Флорио Беневени, - пожалован я тогда секретарем Ориентальной экспедиции». Это было серьезное повышение, но, самое интересное, ему не успели положить новое, более высокое жалованье. С этого момента стали стремительно раскручиваться витки его биографии.

Дальнейшая судьба царевича Алексея общеизвестна. Петр I пытался беседовать с ним по душам, уговаривал, убеждал не противодействовать ему в проводимых реформах, затем допрашивал и даже подверг пыткам, но общего языка они так и не нашли. Тогда по приказанию императора царевича заключили в темницу, где он в скором времени и был отравлен.

Оценивая государственную деятельность Петра I, исследователи того времени пишут, что он «прорубил окно в Европу». Но историк С.М.Соловьев определял эпоху Петра I значительно шире. «Петр, стремясь к достижению своей «великой цели» - получению Россией выхода к Балтийскому морю, не спускал глаз с Востока, зная хорошо его значение для России, зная, что материальное благосостояние России поднимется, когда она станет посредницей в торговом отношении между Европой и Азией… Страны Востока, от Китая до Турции, одинаково обращали на себя внимание Петра».

Ведя войны за расширение территории государства и с целью добиться независимости от соседних стран, а также обезопасить свои границы, царь Петр понимал, что война не лучший способ обогащения страны. Война требует больших затрат и оборачивается большими людскими потерями. Только добрососедство и взаимовыгодная торговля способны поднять Россию на ноги. Те редкие восточные товары, которые иногда доставлялись в Россию, раскупались моментально, хотя и продавались втридорога, и приносили хорошую прибыль. Значит, в этом направлении и нужно было действовать.

Перелистывая хроники тех лет, наглядно видим, как осуществлялась восточная политика российских государей.

Россия еще в XVI веке, после завоевания Казанского и Астраханского ханств, получила возможность прямого общения с Турцией. Через Иран и Закавказье пролегал «шелковый путь» с Востока в Европу. Из Персии, Средней Азии шли новые для России, не изведанные пока торговые пути в другие дальние «страны чудес». Но то, что было сделано для их поиска, а также для укрепления и развития уже налаженных связей в первой четверти XVIII столетия, далеко превзошло все начинания предшествующих времен. Решение политических и коммерческих задач, унаследованных от предшествующих веков, в Петровское правление было поставлено с большой определенностью и размахом. Кроме того, с именем Петра I связаны первые в России научные работы, посвященные изучению стран Востока.

Уже в 1695 году, когда Петру I было только двадцать три года, он посылает купца гостиной сотни Семена Маленького в Персию и Индию. Тот везет царские грамоты к шаху и Великому Моголу. Его снабжают деньгами и товарами, ему приказывают описать местонахождение земель, рек, населенных пунктов – весь путь, которым он будет следовать. Семен Маленький доплыл до Персии, побывал в ее больших городах, имел несколько аудиенций у шаха. Затем московский купец добрался до Индии, получил от Великого Могола – в знак доброго расположения – для себя и для передачи царю – слона. К несчастью, на обратном пути, уже в Астрахани, после пятилетнего путешествия, Семен Маленький умер, не успев описать и никому не рассказав никаких подробностей своего путешествия.

Это была первая во времена Петра I миссия на Восток. И сразу – в Индию! Таковы были масштабы «предполагаемой карты» будущего российского императора.

Через четыре года датчанину Шельтрону, бывшему на русской службе, было приказано описать берега Каспийского моря. Он тоже погиб в пути.

Судьба словно задалась целью воспрепятствовать проникновению России в восточные страны и сказочную Индию. Но царь Петр был не из тех людей, которые пасуют перед трудностями. Они только разжигали его упорство. Его внимание привлекала возможность расширения торговли через Среднюю Азию.

Петр I собирал сведения о Средней Азии и осмысливал их. До него дошли слухи, что река Амударья имеет два русла. По прежнему она доходила до Каспийского моря и впадала в него. Но жители тех мест устроили плотину и направили реку по другому руслу, и теперь она пополняет Аральское море. Иные утверждали, что Амударья имела два устья и питала сразу два моря, но русло, ведущее к Каспию, хивинцы засыпали.

Эти толки заинтересовали Петра I. Ведь, если удалось бы разрушить плотину и восстановить прежнее течение судоходной реки, тогда можно было бы из Волги через Каспий попасть в Амударью и по ней плыть дальше, к Индии. Выгоды это предприятие сулило безмерные. Русские и европейские купцы могли бы возить беспрепятственно туда свои товары, а с Востока двинулись бы «индиянские» пряные зелья, шелк, хлопчатая бумага с изготовленными из нее полотнами, разные металлы, алмазы, драгоценное каменье, ароматное дерево с другими из Индии, а особливо из Китая и из Японии выходящими вещами»… И все это через Россию.

Слухи о старом и новом русле надо было проверить.

Кроме того, к царю поступали сведения о том, что реки Средней Азии богаты песчаным золотом. Своего золота, своих приисков у России тогда еще не было. Невиданные по размаху начинания, предпринятые Петром I в России, требовали огромных затрат. И азиатское золото способствовало бы их осуществлению.

Петр I направил в Среднюю Азию отряд численностью в полторы тысячи солдат с приказом разведать устье Амударьи и захватить золотоносные места. Это предприятие сразу же было обречено на неудачу. Неверными были сведения о протяженности азиатских территорий и климатических особенностях тех мест. Солдаты страдали от зноя, холода, голода. Их косили эпидемии. Из полутора тысяч солдат в живых осталась треть. С большими трудностями они возвращались в Россию, так и не выполнив приказа.

Петр I искал выход из создавшейся неопределенности. Ему сообщили, что Бухарское и Хивинское ханства ведут ожесточенную борьбу за первенство в Средней Азии с узбекской родовой аристократией. Можно было воспользоваться этими междоусобицами, слабостью ханств и поставить их в зависимость от России, оказав им военную помощь. С этой целью из Астрахани через Каспийское море к Амударье был отправлен капитан-поручик гвардии князь А.Бекович-Черкасский с отрядом в шесть тысяч человек. Ему было приказано разрушить плотину, отделяющую Амударью от Каспийского моря, найти золотоносные прииски и склонить хивинского хана к российскому подданству.

За полгода, к весне 1717, была построена крепость у Красноводского залива, а затем отряд Бековича-Черкасского начал поход к Хиве. Солдаты страдали от палящего солнца и жажды. Отряд достиг Хивы, но хивинский хан, опасавшийся, что русские захватят ханство, обманул Бековича-Черкасского. Он сказал, что шеститысячный русский отряд невозможно прокормить в одном месте и предложил распределить его в пяти городах. Отряд был разделен, после чего хивинцы предательски напали на русских солдат и учинили резню. Погиб и сам Бекович-Черкасский.

Очередная неудача огорчила Петра I, но не отвратила его от намерения укрепиться в Средней Азии и отыскать ближний водный путь в Индию.

«Предание гласит, - писал А.С.Пушкин, - что Петр на смертном одре жалел о двух вещах: что не отомстил Турции за прутскую неудачу, а Хиве за убиение Бековича».

Время шло, но никаких практических результатов получено не было. Водный путь в Индию по реке Амударье не найден. Золотые россыпи в Средней Азии не обнаружены.

Но недаром говорят: кто ищет, тот найдет. Рассвет в непроглядном мраке неопределенности забрезжил с прибытием в Россию бухарского посла Хан-Кули-бека. Надо сказать, что азиатские посольства в России не были редкостью. Они приезжали просто так, без всякого повода, чтобы «передать привет соседу». В ханских грамотах не проглядывало ничего конкретного: содержались поздравления по поводу вступления на царство или по случаю рождения наследника, или содержались уверения в желании наладить взаимовыгодную торговлю, обещалось покровительство купцам и т.д. За всем этим стоял корыстный интерес. Посольства щедро одаривали, они подолгу жили в Москве на всем готовом и не спешили домой. Дело доходило до смешного: ханы прямо писали царям, что бы они хотели получить. Они уже не довольствовались соболями, чернобурками, сукнами, а просили что-то диковинное, вроде охотничьих соколов, очень ценившихся на Востоке, огнестрельное оружие и прочее, причем намеревались получить все это безвозмездно. Просимое им давали, но интерес к таким посольствам год от года уменьшался.

Посол Кули-бек приехал не только с большой свитой, но и со всей семьей – матерью, женами, детьми. Из Астрахани в Москву он ехал на ста двадцати подводах, на которых должны были уместиться щедрые подношения бухарскому хану и самому послу с его родственниками. В подарок царю Петру были посланы шелк, парча, лошади, две обезьяны и два барса. Животные в пути пали и в Москву привезли их чучела. В свою очередь бухарский хан Абул-Фейз просил себе соколов, часы, ружья и, что совсем уж было необычно, девять шведок. Петр I только что одержал победу над Швецией и хан хотел приобщиться к этому великому событию.

Присланные подарки не заинтересовали Петра, а на просьбу хана об оружии и шведках он только поморщился. Но в письме содержалась одна фраза, которая сразу же привлекла внимание императора. Абул-Фейз изъявил желание видеть у себя в Бухаре русского посла, «разумного и знающего человека». Такая просьба была высказана впервые, появилась возможность уже не силой оружия, а дипломатическим путем прояснить обстановку в Средней Азии, попытаться заключить с Бухарой союз и разведать, как можно расширить коммерцию через бухарские земли со странами Востока.

Петр I загорелся, нетерпение обуревало его, тем более, что Абул-Фейз писал: «Бухарское ханство не поддерживало действия хивинцев по отношению к русским и, более того, осуждает их».

Император заторопился. Послать ответное посольство? Но на его подготовку уйдет много времени и потребуются значительные средства, а Петр I не был расточительным правителем. И у него возникла мысль – отправить одного человека. Но кого? Подходящим был граф Толстой, испытанный, хитрый и ловкий дипломат. Но он был уже стар и, кроме того, не знал восточных языков, стало быть, опять требовалась свита. И тут царю Петру вспомнился итальянец Флорио Беневени. Этот человек соответствовал замыслу императора во всех отношениях. Во-первых, он изучил много языков и уже владел необходимыми дипломатическими навыками. Во-вторых, показал себя преданным человеком. И, в-третьих, что немаловажно, был итальянцем, следовательно, неприязнь к русским, которую испытывали восточные правители, на него бы не распространялась. Ну а если убьют итальянца, опять-таки потеря невелика, всего лишь секретарь Ориентальной экспедиции, это не отряд в шесть тысяч солдат.

Петр I объявил о своем решении Флорио Беневени. На лице того не дрогнула ни одна черточка. Он почтительно поклонился и поблагодарил за великую милость, сам же после аудиенции поспешил к графу Толстому. Тот выслушал своего подопечного, поразмыслил. «Императору, конечно, не откажешь, - проговорил Толстой. – Можно и без головы остаться. Но и в Бухаре тебе грозит то же самое. Но, с другой стороны, в Москве ты ее можешь потерять сейчас, а в Бухаре позднее, а то и, даст бог, еще поживешь. Поезжай, во всяком случае дело интересное».

«Неверность тогдашних географических сведений была главной причиной гибели Бековича», - писал Пушкин. Это было точное замечание. Азиатские просторы мерили сотнями верст, а они простирались на многие тысячи.

Посольство Кули-хана уже двинулось в обратный путь. Флорио Беневени догнал его в Астрахани и присоединился к нему. Он получил небольшие деньги на представительские расходы и содержание самого себя, но понимал, что тех средств явно недостаточно и потому прихватил с собой кое-какие товары. Рассчитывал продать их в Бухаре и тем самым обеспечить себе более или менее сносное существование.

Посланнику был вручен важный, секретный документ, программа его деятельности в Бухаре. Ему предписывалось – разведать пути на Восток, водные и по суше, попытаться расширить русскую торговлю и склонить среднеазиатского хана к военному союзу с Россией, предложив ему русских солдат в гвардию и, кроме того, узнать о золоте – где его можно добывать и сколько.

Задачи были сложными и, объективно говоря, вряд ли под силу одному человеку. Но Петр I все брал по максимуму и упускать благоприятную возможность не собирался.

Флорио Беневени понимал, что такую программу вряд ли выполнишь за несколько месяцев или даже за год. Значит, в Средней Азии ему придется пробыть долго. Но при всем осторожном раскладе он даже не предполагал – сколь долгой окажется его поездка. Знал он и о трагической судьбе Бековича-Черкасского и потому особых иллюзий не строил относительно своего положения на Востоке. Итальянец был фаталистом по своему характеру и во всем положился на судьбу.

Во время поездки и в годы пребывания в Бухаре он вел «Краткий журнал посланника Флорио Беневени, в Бухарах бывшего», в который заносил сведения о внутреннем положении среднеазиатских ханств, политической борьбе, международных отношениях, нравах при дворах. Есть и такая запись: «какие товары бухарские в своих областях имеют и куды оными торгуют, он, посланник, усмотрел и разведал, о чем особливую имеет роспись».

Ехали долго. До Бухары добирались целых два года. Тому причиной были трудности пути и всякие препятствия, которые чинили путникам местные правители по ходу движения.

Флорио Беневени воочию убедился, сколь велика Средняя Азия и сколь неверны представления о ней в России. Пересекали сухие бесплодные земли, солончаки и такыры, глинистые площади, потрескавшиеся от зноя. Тянулись и по каменистым предгорьям, где приживалась только верблюжья колючка. Но всего мучительнее были сыпучие пески. Ноги в них погружались по щиколотку, каждый шаг давался с большим трудом. Лошади страдали от бескормицы и жажды, размеренно шагавшие верблюды замедляли продвижение, но без них было не обойтись, на горбах этих «кораблей пустыни» высились объемные тюки с товарами.

Но всего мучительней была жара. Нестерпимый зной струило солнце, белесым шаром зависшее над головой. Песок обжигал ноги даже через сапоги, окрестности заволакивала сиреневая дымка, искажавшая перспективу. Глаза покраснели и воспалились, от прикосновения к металлическим предметам на руках вспухали ожоги. Нестерпимо хотелось пить, губы потрескались от сухости, распухший язык не помещался во рту, но воду берегли, ее выдавали по глоткам. Часто впереди появлялись миражи, и не верилось, что фантастические пейзажи, зависшие в стеклистом воздухе, всего лишь видение. Даже верблюды ускоряли ход, стремясь к озерам и рекам, которые проступали так явственно, но проходили мгновения, миражи рассеивались и опять повсюду высились только барханы, раскаленные груды песка.

Флорио Беневени казалось, что мозг в голове растаял от нестерпимой жары, мысли текли вяло, нить соображения то и дело обрывалась. Он начинал понимать – почему представления об аде сопряжены именно с жарой. Мучительнее её не было ничего на свете.

Работая переводчиком в Ориентальной комиссии, Флорио Беневени часто имел дело с различными посольствами. Он пришел к выводу, что неудачи в дипломатических взаимоотношениях случаются подчас не только из-за несовпадающих интересов правителей государств, но и из-за амбиций и непомерного самомнения самих дипломатических чиновников. В азиатах, в частности, видели людей, стоявших на значительно низших ступенях, чем российские придворные, и потому вели себя с ними надменно, не скрывая своего пренебрежения. Потому и ответная реакция была такой же. Беневени учел эту ошибку. «Будь прост и доступен, держись со всеми дружески и, коли к кому испытываешь неприязнь, то не выказывай этого, и тогда к тебе самому будут сходное отношение».

В пути Флорио Беневени сдружился с Кули-ханом. На стоянках они подолгу беседовали по душам, и у них появилась взаимная симпатия. Посол бухарского хана откровенничал с итальянцем, и тот из этих бесед извлек для себя много полезного. Не сторонился Беневени и свиты Кули-хана и даже простых караванщиков, расспрашивал их о дорогах Средней Азии, реках и водоемах, где, какие горы и пустыни и как их преодолевать, и географические особенности громадного пространства приобретали ясные контуры.

25 сентября 1721 года путники въехали в пределы Бухарского ханства – в пограничный город Чарджоу. Флорио Беневени записывал: «И понеже оной посланник не с большой свитой отважность свою показал и без конвою приехал в самые опасные времена, того для хану бухарскому и всем узбекам весьма удивительно было, и все генерально русский кураж и смелость похваляли…» И еще через пять недель «оной посланник имел свой въезд в город Бухару».

C первых же дней пути Беневени начал выполнять те поручения, которые были определены ему в инструкции. Он заносил в свой «Краткий журнал посланника» сведения о тех местах, по которым проезжали, какие расстояния от владения до владения, чтобы потом вычертить карту Средней Азии. Делал он памятные записи и на итальянском языке, но, к сожалению, они не дошли до нашего времени. Но очень много любопытных подробностей Беневени сообщал в своих донесениях, которые по ходу путешествия отправлял в Коллегию иностранных дел со всеми возможными оказиями.

Посланнику не запрещалось ездить по Бухаре, и он тщательно изучал ее. Он видел, что Бухара слаба в военном отношении, солдаты плохо обучены, а их вооружение устаревшее, а то и просто негодное. Из всей артиллерии было несколько полковых пушек и две больших, осадных, но они валялись на земле без лафетов. Кроме того, в городе не было опытных пушкарей.

Хан был молод, слабо разбирался в государственных делах и больше играл в значительного правителя, чем был им на самом деле. Он был безволен и целиком находился под влиянием бухарской знати, враждебно настроенной к России. Внешность говорила о его характере: одутловатый, с широким лицом, украшенным тщательно подстриженными усами и бородой, узкими глазами, в которых трудно было уловить какое-либо выражение. Хан все время возлежал на узорчатых подушках или ездил по Бухаре в окружении многочисленной свиты, блистающий множеством драгоценных камней. При его появлении приближенные падали ниц, он же сонно глядел поверх их голов, никого не удостаивая вниманием. Флорио Беневени сравнивал бухарского хана с Петром I, деятельным, энергичным, сутками занимающимся делами, и невольно качал головой, сам понимая неуместность такого сравнения.

За все время своего пребывания в Бухаре посланник так и не встретился с Абул-Фейзом с глазу на глаз, наедине, без свидетелей, чтобы убедить его в преимуществах союза с Россией. Их все время окружали бухарские аристократы, ловившие каждое слово императорского посланника. И потому разговор состоял лишь из обмена любезностями и уверений в безграничном почтении.

Придворные бесконечно интриговали, натравливали хана то на одного, то на другого аристократа, уверяя, что они хотят захватить верховную власть. Казни осуществлялись часто, но все равно власть Абул-Фейза была непрочной, трон под ним шатался. Беневени понимал, что иноземная гвардия была бы бухарскому хану кстати и оберегала бы его от дворцовых переворотов, но заговорить об этом не удавалось. У посланника появилось немало недругов, опасавшихся его возможного влияния на Абул-Фейза, и они нашептывали хану, что посланник на самом деле английский шпион и хорошо бы было укоротить его на целую голову. Возможная гибель, как дамоклов меч, постоянно нависала над Флорио Беневени, и осознание этого лишало его душевного равновесия. Посланник пришел к выводу о невозможности союза с Бухарой, кроме частных случаев торговых или судоходных отношений. Он писал: «Народ тут весьма непостоянный и обманливый и что в первом часу говорит, на другой час от того запирается».

Но Флорио Беневени прошел у графа Толстого хорошую школу и стал тонким дипломатом. С таким «непостоянным и обманливым народом», то есть с ханом и бухарской знатью, он действовал, сообразуясь с обстоятельствами. Изучив ханских ближайших помощников, придворных, познакомившись с их родственниками, он с кем-то завел дружбу, кого-то подкупил и при случае пользовался их услугами, тем самым упрочив свое положение. Приятельские отношения сложились у Флорио Беневени с фаворитом хана евнухом Ходжой-Улфетом, человеком грамотным и рассудительным, лишенным националистических предрассудков. Безбородое, налитое желтым жиром лицо евнуха не внушало особой симпатии, но женоподобная внешность скрывала гибкий ум, и Беневени оценил его по достоинству. Ходжа-Улфет защищал посланника от клеветнических доносов и тем самым сохранял ему жизнь. Флорио Беневени платил ему за это искренностью и признательностью. Они часто встречались, говорили откровенно обо всем и Ходжа-Улфет, как лоцман, проводил посланника по быстрине политических хитросплетений в Бухаре, оберегая от рифов заблуждений и мелей предательства. Самое поразительное для Беневени было то, что Ходжа-Улфет гордился своим положением при хане и считал это великой честью, поскольку охранял главное достояние бухарского правителя – его гарем. Что касается самого Беневени, то он предпочел бы самое что ни на есть нищенское существование, только не такое сомнительное возвышение. Но, как говорится, каждому свое: иная страна, иной жизненный уклад и иные духовные и материальные ценности.

Посланнику было опасно выезжать за пределы города, поскольку все государство было охвачено смутой, и он не рисковал. Сведения о Средней Азии он собирал из разговоров с купцами и горожанами и потому его сообщения, в частности, об истоках Амударьи и возможности добраться по ней до Индии, были ошибочны. Пытался он узнать и о местах, содержащих богатые запасы золота и серебра; ему сильно хотелось получить достоверные сведения о богатых россыпях, чтобы «порадовать» того, кто его послал. Но устные сведения тоже были далеки от истины и больше основывались на легендах и слухах. Так Беневени писал, что «от Бухары в трех днях в полях находят всегда летним временем манну, наподобие сахару – леденцу малыми кусками, которая идет в лекарство в оптеки и оного тамо зело много, что употребляют вместо сахару и конфеты и вместо меду в иствы кладут и пьют с чаем». Конечно, это легенда, сказка. И манна всего лишь какая-нибудь восточная сладость, диковинная для европейца. Но следует принять во внимание то время, в которое писались эти строки. Восток всегда считался сказочным уголком света, и даже сейчас, в наш рационалистический век, и то мы охотно верим во всякие фантастические измышления, хотя наш скептический разум твердит обратное.

Но не следует думать, что Флорио Беневени сообщал лишь преувеличенные сведения. Его донесения, касающиеся политических хитросплетений в Бухаре, ханских чиновников и аристократов, с которыми можно иметь дело при проникновении в Среднюю Азию, всегда точны и объективны.

Свои реляции Беневени отправлял в Россию с гонцами, в числе которых были переводчик грек Иван Дементьев, башкир Максюта Юнусов, итальянец Николо Минер. Непросто им было добраться до Петербурга при подозрительности и явной недоброжелательности к пришельцам бухарцев, хивинцев, казахов, калмыков, туркмен, притом что «дороги весьма опасные и непроходимые» были и гонец «неоднократно смертно угрожен был».

Так Иван Дементьев под видом купца через Хиву повез в Россию донесение. Хивинскому хану стало известно, что Дементьев не «торговый» человек, а гонец русского посланника в Бухаре. Неделю его и спутников продержали в крепости, угрожая пытками, и один раз даже повели на казнь. Однако ему удалось скрыть бумаги, которые он вез. Выбравшись из Хивы, он по дороге был ограблен каракалпаками и чудом избежал гибели, но письма все-таки сохранил. Дементьев добрался до Астрахани и передал бумаги находившемуся там царю Петру.

Таковы были реалии того времени.

Некоторые донесения Беневени писал тайнописью - цифрами и они расшифровывались в Коллегии иностранных дел. К сожалению, не все документы сохранились. Как писал сам посланник: «Неоднократно в Бухарах при некоторых случаях со страху принужден был многие записки и реляции, касающиеся до тамошнего состояния, которые были на русском языке, жечь, дабы не сыскались».

Но те письма, журналы, реляции Флорио Беневени, которые дошли до нашего времени, являются ценнейшими документами XVIII века. Они дают представление о тех усилиях, с которыми осуществлялась восточная политика России, с каким упорством и дальновидностью Петр I «прорубал окно» в Среднюю Азию, желая расширить влияние России и усилить ее могущество во всех направлениях. И в них предстает перед нами личность самого посланника императора, человека незаурядного и мужественного, который, будучи иноземцем, тем не менее, верно служил России и руководствовался высоким пониманием долга.

В Бухаре Флорио Беневени познакомился с хивинским ханом Ширгазы, тем самым, по приказу которого был уничтожен отряд капитана-поручика гвардии князя Бековича-Черкасского. Дородный, осанистый хан Ширгазы, возраст которого уже перешагнул за вторую половину, сожалел о разгроме экспедиции и говорил, что поддался влиянию некоторых азиатских правителей. С российским посланником он держался просто, без ханской надменности и уверял, что желал бы установить добрые отношения с Россией. Беневени не без основания полагал, что Ширгазы стремился всячески загладить свою вину перед Россией, боясь мщения за Бековича-Черкасского и желал угодить, чем мог, доверенному лицу императора. Беневени понимал, в чем суть любезности хивинского хана по отношению к нему, но свои догадки вслух не высказывал, был так же обходителен с Ширгазы и потом поддерживал с ним переписку.

В марте 1723 года Флорио Беневени в своем письме просил у Коллегии иностранных дел разрешения покинуть Бухару. Он считал свою миссию выполненной и, действительно, в его положении единоличного посланника сделать большего он просто не мог.

Его письмо шло полгода. Ответ он получил только в 1725 году. В нем говорилось: «Повелеваем, чтоб тебе ехать из Бухары ко двору нашему немедленно, которым путем безопаснее и способнее ты усмотришь».

Позже из Москвы было послано еще одно письмо, в котором повторялось, что Беневени должен выехать из Бухары и проследовать к местоположению русских войск, находящихся в Персии, чтобы обеспечить себе сохранность.

Но выбраться из Бухары было практически невозможно.

Флорио Беневени в своем «Кратком журнале посланника» писал: «К тому же тамошние узбеки за причину князя Черкасского имели его, посланника, в великом подозрении… Самому хану внушали, чтоб приказал его ограбить и убить али де в полон взять». Вполне понятны поэтому слова Беневени: «…чего ради я вне угла моего обретаюсь, не знаю, страх, везде смерть признаваю». Он не мог выехать из Бухары, и, хотя имел прощальную аудиенцию у хана и получил от него грамоту к русскому царю, его «отпустили только на словах». Не дали никакого конвоя, а в одиночку ехать было невозможно, и не определили срок отъезда. У хана не было настоящей власти, и его «управительство», писал Беневени, «без основания… ибо все хана… больше для фигуры токмо и слушаются». Хан, как мы уже знаем, зависел от бухарской знати, а она не желала сближения с Россией. И потому было решено не отпускать российского посланника и на всякий случай превратить его в заложника.

Обстоятельства этого превращения из посланника в пленника подробно описаны в журнале Беневени. Оставалось последнее – побег. И он решился тайком выехать с двумя спутниками из Бухары в Персию. Но вдогонку ему был послан отряд туркмен, которые настигли беглеца и едва не убили его. Избитого и в пыли его вернули обратно в Бухару.

Потянулись долгие, тягостные дни, похожие друг на друга как близнецы. Теперь Флорио Беневени уже не ездил на лошади по Бухаре, ему не разрешали и этого. Он жил в хозяйственных пристройках за дворцом, там, где ютились повара, конюшенные, ханская обслуга. Днем он бесцельно ходил по саду. Стояла середина весны, цвели деревья, устилая дорожки розовыми и белыми лепестками, гудели пчелы, собирая сладкий сок. И от того, что вокруг царило такое великолепие, на душе лежала тяжесть. Посланник понимал, что его заключение рано или поздно завершится смертью. Но он не знал – насколько она близка. Однажды, когда он дошел до дворцовой ограды и уже собирался повернуть назад, из-за стены вылетело копье и вонзилось в ствол яблони, всего лишь на четверть от его груди. Копье было брошено с большой силой, его наконечник глубоко вошел в дерево, а конец копья едва заметно трепетал, словно хранил еще в себе мощь пославшей его руки.

Посланник поспешил к своему жилищу и с того дня прекратил прогулки по саду. Неопределенность положения угнетала его, ночи не приносили отдыха. Он подолгу лежал с открытыми глазами, всматриваясь в темноту и слушая, как шумят в саду деревья.

Флорио Беневени получал письма от хивинского хана. Тот знал, в каком положении оказался посланник и звал его к себе. Обещал укрытие и уверял, что обеспечит проезд в Россию. Нужно только тайком и спешно добраться до Хивы. Беневени не верил хану Ширгазы, в Бухаре его жизнь висела на волоске, а в Хиве этот волосок может оборваться еще скорее. Но и жить в такой неопределенности тоже уже не было сил. Беневени решил посоветоваться с евнухом Ходжой-Улфетом, с которым сохранялись приятельские отношения.

Ходжа-Улфет внимательно выслушал посланника, снял чалму и почесал редковолосый затылок.

- Ширгазы – злодей и обманщик, - сказал он. – Но сейчас ему можно верить. Русские войска в Персии, ничто не мешает им вторгнуться в Среднюю Азию, царь Петр давно замышляет это, и тогда хивинский хан ответит за гибель экспедиции Бековича-Черкасского. Посодействовав твоему побегу, он тем самым частично оправдается перед императором. Случай удобный, я советую тебе бежать в Хиву.

- Один раз я уже попытался сделать это, - горько усмехнулся Флорио Беневени, - и туркмены притащили меня в Бухару на волосяном аркане. Во второй раз они сочтут, что везти меня целиком утомительно и доставят Абул-Фейзу только мою голову.

- И так может случиться, - согласился евнух. – Но все дело в том, что ты пытался бежать сам по себе, а теперь я помогу тебе.

-Но меня не выпускают из ханского двора, - возразил посланник.

- Тем лучше, - последовал ответ.

К вечеру Ходжа-Улфет на своей карете выехал за пределы Бухары. Большая часть гарема располагалась в загородной резиденции хана, и евнух часто навещал ее. Флорио Беневени лежал на полу кареты, заваленный узлами с женскими нарядами. Впрочем, стража не досматривала карету евнуха, в ней могла быть одна из наложниц, а смотреть на них не дозволялось никому, кроме хана. Евнух в счет не шел.

От Бухары отъехали довольно далеко. Сгущались сиреневые сумерки, светляки звезд замерцали на выцветающем небе, в садах выли и лаяли одичавшие собаки.

Карета остановилась. Кучер выпряг одну из лошадей, быстро оседлал ее. Беневени выбрался из-под узлов, облегченно вздохнул.

- Тебе сюда, - Ходжа-Улфет указал на белесую ленту дороги, уходящую вправо. – Она ведет в Хиву. В переметных сумах седла еда и запас воды. Нигде не останавливайся. Ночуй только в безлюдных местах. Вот тебе сабля и письмо к евнуху хана Ширгазы – Мирзо Амриддину. Он – мой друг, будет и твоим. Можешь ему доверять. Да будет твой путь быстрым и безопасным, и да хранит тебя всемогущий Аллах.

Они обнялись, Флорио Беневени вскочил на лошадь и погнал ее крупной рысью.

Через три дня он был в Хиве. Хан Ширгазы встретил его приветливо, укрыл во внутренних покоях дворца. Рассказал, что хан Абдул-Фейз пришел в неистовство, разослал разъезды по всем дорогам, чтобы поймали и доставили к нему беглеца, живого или мертвого. Лучше живого. И тогда палач в присутствии самого хана сдерет с него кожу и посыплет раны крупной солью. Сделано это будет на самом солнцепеке, чтобы Беневени основательно помучался.

Нельзя сказать, чтобы посланника развеселило это сообщение, но побег удался, а там будь что будет.

Хан Ширгазы одаривал Беневени своим расположением. Его гостеприимство было выше всяких похвал. Пиры следовали за пирами, звучали восточные мелодии, рабыни тешили властителя и его гостя плавными танцами.

Трудно было желать большего, но Флорио Беневени был так же далек от свободы, как и в Бухаре. Он останавливал вопросительные взгляды на хане Ширгазы, а тот только качал головой.

- Нужно выждать, еще не время.

Только дней через десять посланнику удалось познакомиться с евнухом Мирзо Амриддином и передать ему письмо от Ходжи-Улфета.

Мирзо Амриддин был маленького роста, толстый, с выступающим животом, от чего походил на бурдюк. Его лицо было сморщенным, точно печеное яблоко, на верхней губе и подбородке росли несколько длинных волосков. Но глаза светились умом, он был сметлив и быстр на решения.

- Хан прав, - согласился Мирзо Амриддин, - нужно немного обождать. Но он что-то задумал, еще и потому удерживает тебя. Будь осмотрителен, не торопись со словами. Сообщай мне о своих разговорах с ним.

О том, что задумал хан Ширгазы, Флорио Беневени узнал вскоре.

Вечером, после очередного пира, хивинский хан небрежным жестом руки услал из зала всех приближенных, слуг и наложниц, и Беневени и Ширгазы остались одни. Они возлежали на груде мягких одеял и обменивались взглядами. Посланник понял – пришло время серьезного разговора.

- Я делаю все, чтобы развеселить тебя, - начал хан, - а с лица твоего не сходит облако озабоченности.

Ширгазы был знатоком восточной поэзии и любил выражаться цветисто.

- Светлейший хан проницателен, он разглядел то, что томит мою душу, - отозвался Беневени. – Меня беспокоит соображение: ведь рано или поздно бухарский повелитель узнает, что ты укрыл меня, достойнейший Ширгазы, не осложнит ли это твоих отношений с Абул-Фейзом?

Ширгазы зевнул.

- Они и без того сложны, уважаемый посланник. Пусть тебя не беспокоят такие мелочи. Что может сделать Абул-Фейз? В военном отношении он слаб, а Хива, как крепость, непреступна. Ни в чем я не завишу от Бухары. Не скрою от тебя, Флорио-джан, с твоей помощью я хочу снискать расположение российского императора и получить его прощение за былые ошибки. Я могу быть очень полезным царю Петру, открою ему двери в глубь Средней Азии. Без моего содействия это ему не скоро удастся. Если мы станем союзниками, отблеск его военной мощи ляжет и на меня и что мне тогда азиатские ханы?!

Помолчали. Ширгазы отхлебнул из пиалы темно-красного вина, почмокал губами, жестом предложил Беневени угощаться и заговорил снова.

- Ты верно служишь своему императору, дорогой посланник. Но согласись, за эти годы ты узнал немногое. Не твоя вина в том, сидя за стенами Бухары многое ли увидишь? А ты можешь оказать царю большую услугу…

- Каким образом? – полюбопытствовал Беневени.

- Я скажу, - Ширгазы окинул его внимательным взглядом. – Не скрою, ты мне очень понравился, и я не хотел бы, чтобы наше знакомство было кратковременным. Зачем тебе возвращаться в Россию? Что ждет тебя там? Снова должность переводчика в иностранной Коллегии? Но много ли ты там заработаешь денег? Я думаю, ты не очень богат, иначе не стал бы довольствоваться скромной должностью. У тебя нет сильных покровителей, ты не шагаешь по ступеням карьеры вверх… Или я ошибаюсь? – неожиданно осведомился хивинский хан.

Флорио Беневени вынужден был признать, что все обстоит именно так, как говорил Ширгазы.

- Я же хочу предложить тебе все разом: богатство, карьеру, расположение твоего царя, знатность…

Беневени заерзал на месте, разговор становился определенным и заинтересовал его.

- Но что я должен сделать?

- Стать моим зятем, - послышалось неожиданное.

- Кем? – Беневени показалось, что он ослышался.

- Стать моим зятем, - еще раз повторил Ширгазы. – Я богат, и ты, участвуя в моих торговых делах, тоже скопишь себе состояние. Став моим родственником, ты обретешь знатность, тебя будут почитать и бояться, а на Востоке это немало. Ты будешь находиться в Хиве и станешь полномочным представителем российского императора на Востоке, проводником его политики на огромных просторах, куда еще не ступала нога русских. Ты откроешь России путь в Индию, ты станешь посредником в торговле России с восточными странами, а что это такое, думаю, тебе объяснять не нужно…

Флорио Беневени задумался. Предложение хана Ширгазы было лестным, оно действительно открывало такие перспективы, что голова шла кругом. Возраст Беневени клонился к сорока годам, а у него не было ни состояния, ни положения, ни семьи, а, главное, никакой надежды на то, что что-то из перечисленного появится. Карьера и знатность не складываются сами по себе, они или определяются родословной, или обретаются удачной женитьбой. Что, если и впрямь стать зятем хана Ширгазы? На Востоке он – фигура немалая, а, как говорят азиаты, большое дерево дает большую тень. Это помимо плодов… Что ждет Флорио в России, то же самое бесцветное прозябание. А в Италии? Родители небогаты и скудное наследство будет поделено между четырьмя братьями. Доводов «за» было больше, чем «против», но Беневени вспомнил совет евнуха Мирзо Амриддина не торопиться. В самом деле, на том же Востоке говорят: спешащий рискует побить ноги и остановиться на середине пути, лишь тот, кто шествует степенно, достигнет желанной цели.

- Я должен подумать, - сказал он хану Ширгазы.

- Подумай, - согласился тот. – Хорошо подумай. Но помни, второго такого случая у тебя не будет.

В ту ночь Флорио Беневени не мог заснуть. То ему казалось жесткой постель, он поднимался с нее и бродил по комнате, то было душно, и тогда он распахивал створки стрельчатого окна и подолгу стоял возле него, вдыхая ночную прохладу, напитанную ароматами цветов. И только под утро пришел к окончательному решению. «Женюсь, глупо терять такой шанс. Но сперва…»

За обедом, уловив вопросительный взгляд хивинского хана, Флорио проговорил:

- Светлейший хан, твоя милость безгранична и только слепец может не заметить это. Но у нас в Италии не принято жениться, не повидав невесту.

- Только-то, - усмехнулся Ширгазы. – Пойдем и ты ее увидишь.

Они прошли в оконечность дворца и остановились у окна, завешанного плотной тканью. Хан осторожно отогнул угол занавески и пальцем поманил Флорио к себе. Тот посмотрел наружу. Увидел большой фонтан. Серебристые струи вздымались вверх и падали в бассейн. День был жаркий и в фонтане купались девушки. Одеты они были в прозрачные розовые шаровары и голубоватые кофточки, прошитые золотыми нитями. Легкая, влажная одежда облегала их тела, подчеркивая стройность и очарование молодости. Их было четверо. На лужайке за бассейном были расстелены покрывала, уставленные кувшинами с прохладительными напитками и блюдами с фруктами. Возле них находились служанки, ожидая зова своих повелительниц.

- Вон та, крайняя справа, и есть Зулайхо, твоя будущая супруга, - прошептал хан Ширгазы.

Флорио всмотрелся в девушку. Она была красивее своих сестер. Густые черные волосы ниспадали на плечи, матовое лицо словно светилось изнутри, а большие глаза, слегка удлиненные к вискам, лишь подчеркивали ее прелесть.

Посланник залюбовался девушкой. Она была превыше всяческих похвал. О лучшей нечего было и мечтать.

«Светлейший хан, я принимаю твое предложение», - хотел сказать Беневени, но сдержался. Оставалось последнее.

Вечером, когда все, проживавшие во дворце, возвращались с молитвы, Флорио, стоявший у окна в своей комнате, пальцем поманил к себе евнуха Мирзо Амриддина. Тот едва заметно кивнул и позднее, в сумерках, появился в покоях посланника. Беневени рассказал ему о предложении хана и о том, что видел девушку, и она ему очень понравилась.

Мирзо Амриддин потеребил волоски на подбородке, означающие бороду, и еле слышно засмеялся.

- Любезный посланник, ты столько лет прожил на Востоке, а не утратил главного человеческого порока – легковерия. Дочери хана одна другой несимпатичнее. Те девушки, которых ты видел, ханские наложницы, и их купание было организовано специально для тебя. Третья дочь хана, ее зовут действительно Зулайхо, горбатая, отличается злобным нравом, с детства страдает припадками. Именно ее хан и предназначает тебе в жены.

Флорио Беневени оторопел от услышанного.

- Но как это будет… Ведь я же увижу…

- Ничего ты не увидишь, - оборвал его евнух. – Никто никогда не женится на горбатой и сварливой Зулайхо, о ней знают все ханы. Остается только поймать в сети простака. Именно тебя и избрал Ширгазы для этой роли. Ты видел красавицу и очарован ею. Хан заставит тебя принять исламскую веру, а потом обручит со своей дочерью. Она будет стоять под пологом, закутанная с головы до ног в белое одеяние. Муллы совершат брачный обряд, а потом, когда ты увидишь свою настоящую супругу, назад тебе хода не будет. Сбежать ты не сможешь и отказаться от Зулайхо тоже, тогда ты нанесешь хану смертельную обиду, а он мстить умеет. Ну а в остальном, все верно, ты будешь помогать Ширгазы, разбогатеешь, возвысишься, но много ли толку птице, которая сидит в золотой клетке? Помимо того, будешь служить посмешищем для всех азиатских ханов.

Ширгазы запретил говорить тебе правду о его дочери. Тот, кто нарушит его запрет, заплатит за это жизнью.

- Но ты не побоялся запрета хана?

Мирзо Амриддин задумчиво покачал головой.

- Меня уже нельзя наказать больше того, что со мной сделали. Смерть будет для меня лишь отдохновением от страданий. Кроме того, ты друг Ходжи-Улфета, а его друзья и мои тоже.

- Боже мой, - пробормотал потрясенный Беневени. – А я-то думал… Что же мне делать…

- Я тебя научу, - евнух склонился к нему и зашептал в самое ухо. - …Понял теперь?

Флорио Беневени вздохнул облегченно.

На следующий день Ширгазы призвал его к себе для окончательного разговора.

- Великий хан, - заговорил Беневени, не дожидаясь вопроса Ширгазы. – Я без ума от твоей дочери, а твое предложение преисполнило меня радостью, о подобном я не мог даже мечтать.

Лицо Ширгазы расплылось в улыбке, он откинулся на узорчатые подушки и разгладил окладистую бороду.

- Ты показал себя разумным человеком, посланник, - важно заметил он, - и я рад, что мы нашли общий язык.

- Это так, - согласился Беневени. – Но я не хочу входить в твою семью нищим и безродным зятем. Потому предлагаю следующее. Я поеду в Москву и отчитаюсь там о своей деятельности. За те годы, которые я провел в Средней Азии, мне полагается плата, кроме того, царь Петр выдаст мне наградные. Все это составит солидную сумму золотом. На эти деньги я закуплю товары, какие мы обсудим с тобой, и привезу их сюда. Продадим их и удвоим, а то и утроим мое состояние. Тогда и сыграем свадьбу. Думаю, полгода – не очень большой срок для такого важного мероприятия.

Расчет был на жадность Ширгазы и он оправдался полностью.

- Хорошая мысль, - глаза хивинского хана заблестели. – Но отпустит ли тебя император?

- Тут и сомневаться нечего. Царю удобно будет иметь своего человека посредником в восточной политике.

На том и порешили. Через две недели Флорио Беневени выехал из Хивы. Хан Ширгазы дал Беневени богатые подарки для царя и вместе с ним отправил своего посла для примирения с Петром I. Кроме того, посланник вез с собой свыше девятисот русских пленных, которых хивинский хан отпустил на свободу.

Как ни торопились, а скорой езды не получилось. Когда в сентябре 1725 года Беневени добрался до Астрахани, Петра I уже не было в живых восемь месяцев.

Флорио Беневени послал письмо императрице, в котором сообщал о своем прибытии, и через три месяца, получив разрешение, прибыл в Москву.

Ему определили квартиру и никуда его не вызывали. Восточная политика не занимала императрицу, и посланник Петра I был ей без надобности.

Бесцельно коротал свои дни в Москве Беневени. После напряженной жизни в Средней Азии, он томился от безделья и не знал чем себя занять. Он подсчитал, что все годы, которые он находился на русской службе, включая пребывание в Стамбуле, Петербурге, поездки в Вену и Неаполь, миссию в Среднюю Азию, составили восемнадцать лет. Из них семь лет и три месяца он провел в Бухаре, ежечасно подвергаясь смертельной опасности. Итог получился неутешительный: прошла значительная часть жизни, а ничего стоящего не достигнуто. Богатства не скопил, высокой должности не занял, и теперь вообще оказался не у дел.

И тогда он подал в иностранную Коллегию прошение о предоставлении ему полугодового отпуска, для того, чтобы съездить на родину. За эти годы произошли большие изменения: умер дед, бывший некогда архиереем в Стамбуле, ушли из жизни отец и мать. Флорио Беневени писал: «И понеже из фамилии имеюся старшим наследником я, нижеименованный … и братья мои и прочие родственники наши после смерти родителей наших в несоюзе обретаются и дом и прочее разоряется. И оные братья мои требуют моего присутства на время, чтоб наш дом осмотреть и их вспомнить, а при том бы мне приуспеть в завладении хотя и небольшого наследства, которое имеется после деда моего смерти».

Сколько событий произошло без него за почти два десятилетия в «милой сердцу» Рагузе!

Однако прежде чем уехать на родину, Беневени просит из казны денег для покрытия долгов и «на оплату заслуженного служителям – гонцам, при нем и состоявшим». Требует и «причитающихся денег за прошлые годы», напоминая, что порученную ему «комиссию нужнейшую по возможности исправил», но «возвратился в крайней скудности». Следует долгая переписка с Коллегией иностранных дел, связанная с денежными расчетами. Коллегия ходатайствовала перед Верховным тайным советом. Далее прошения обращены к Екатерине, Петру II. Поступают неопределенные ответы. Все считают, пересчитывают, месяцы идут за месяцами.

Флорио Беневени с горечью убеждается, что Россия уже не та, что при Петре I. Тогда все жили, как говорится, вскачь, все дела решались моментально, иного положения дел император просто не допускал. Теперь же никто никуда не спешил, никто не хотел брать на себя ответственность за что-либо. Главным было – угодить царице и ежедневно появляться при дворе, демонстрируя преданность и готовность услужить. Судьба бывшего посланника никого больше не заботила, а Восток стал ненужным. К чему, и так у России земель столько, что за год не объедешь.

Первоначально Беневени просил выплатить ему две тысячи шестьсот шестьдесят рублей. Но Верховный тайный совет отвечает, что «ему, секретарю Флорию, за долговременное тамо житие дать в награждение две тысячи рублев, а за сею выдачею секретарского окладу выдавать ему уже не надлежит, понеже в сей сумме заключен и оклад. И тамо он от ханов кормовых и подарков и от купцов под образом займу получил великое число…»

Флорио Беневени объясняет, что одолжил очень много денег у разных купцов в разных городах, но оплату этого долга он относит на счет казны, так как занимал на нужды посольства, т.е. на казенные нужды. Правительство соглашается заплатить все долги, но в то же время напоминает Беневени, что от поездки он имел и личную выгоду: сумел продать свои товары на большую сумму, кроме того, лично ему были сделаны подарки от бухарского и хивинского ханов. Снова следуют подсчеты. В них фигурируют такие удивительные цифры, как, например, десять тысяч один рубль. В итоге посланник соглашается принять две тысячи, которые ему предлагали сначала. Но от Верховного тайного совета приходит указ выдать только одну тысячу рублей. Дело передается на рассмотрение императору Петру II. Даже граф Толстой, инициатор создания Верховного тайного совета и один из шести его членов, ничего не мог сделать для своего давнего сотрудника.

Все же первоначальные две тысячи рублей Флорио Беневени были выплачены, и все, кто помогал ему в поездке, были вознаграждены сполна.

Это тянулось два года.

Казалось бы, сумма была получена немалая, но за два года жизни в Москве Беневени, не получая никаких денег, снова влез в долги и теперь, расплатившись с заимодавцами, остался, как говорится, на бобах. Оставшихся денег едва хватило на поездку в Италию.

За это время Беневени получил несколько писем от хивинского хана. Ширгазы сообщал, что невеста скучает по своему итальянскому жениху и тому пора бы уже было возвращаться. Беневени хотел ответить, что вернется непременно, как только у невесты исчезнет горб, но, поразмыслив, отказался от намерения посмеяться над ханом. Кто знает, как повернется жизнь? Может еще и доведется вернуться на Восток. Судьба может так прижать его, что и женитьба на горбатой покажется благом. И потому Беневени послал хивинскому хану уклончивое письмо, что, дескать, не оставил мысли стать его зятем, но обстоятельства требуют поездки в Италию. Потому пусть Зулайхо непременно дождется его и никому не отдает ни руки, ни сердца.

Наконец, 18 декабря 1727 года был дан указ: «Секретарь Флори Беневени отпущен во отечество, и ему дан пашпорт», а также «подводы по его рангу» и поверстные деньги.

Не известна точная дата отъезда Флорио Беневени на родину, как неизвестно и то, возвратился ли он потом снова в Россию, ведь он просился в Рагузу только на полгода. Его следы теряются в декабре 1727 года. Прояснена история лишь тех почти двадцати лет его жизни, которые были связаны со службой в России.

Наверное, будь жив Петр I, судьба его посланника сложилась бы по иному. Император ценил людей, которые преданно и бескорыстно служили ему, и отдавал им должное, двигая по карьерным ступеням. А так человек, заложивший основы восточной дипломатии России, открывший Востоку саму Россию, канул в безвестность и при упоминании его имени даже образованные люди ныне лишь пожимают плечами.

Помимо того, читая письма, реляции и журналы императорского посланника, видишь, что и в дипломатической переписке того времени он произвел подлинную революцию.

Он отказался от выспоренного и тяжелого слога, который использовался дипломатами того времени, его сообщения написаны ясным и четким языком, конкретны и образны. Это скорее репортажи с места события и, таким образом, Флорио Беневени можно назвать и основоположником российской восточной журналистики.

Материалы, которые Беневени посылал из Бухары, дают ясное представление о жизни и политике среднеазиатских ханств того времени. Это тем более ценно, что после его отъезда Средняя Азия закрылась для европейцев почти на сто лет, и только в 1864 году венгерский ученый Арминий Вамбери проник в Бухару под видом дервиша.

Причина такой изоляции объяснима. Петр I умер, российские войска были выведены из Персии, бояться больше было некого. Европейское свободомыслие могло расшатать феодальные основы среднеазиатских ханств и от него следовало понадежнее отгородиться, что и было сделано.

Конечно, не все было объективным в сообщениях Флорио Беневени в Россию. Общался он преимущественно с ограниченным кругом придворных и представителей местной знати, где царил – и это свойственно не только Востоку – дух интриг, зависти, обмана, лжи и подкупа. Атмосфера торгашества и наживы была характерна и для среды купцов, менял и ростовщиков, с которыми императорскому посланнику тоже приходилось сталкиваться. Отсюда, к сожалению, явно неверные выводы и неправильные характеристики народов, населяющих ханства. Но мы должны делать поправки на те условия, в которых находился Флорио Беневени, и уметь отделять зерно истины от шелухи субъективности.

И как бы противореча самому себе, Беневени отзывается о бухарских таджиках как об умелых ремесленниках, «людях открытых и приветливых, любящих музыку и сведущих в изящных искусствах».

В заключение хочется еще раз повторить: не всем дано блистать полночной звездой на темном бархате небосвода и тем самым войти в Историю со всеми подробностями своей биографии и перечнем деяний на благо человечества. Иным было суждено прорезать мрак ночи лишь огненным росчерком, подобно падающему метеориту. Флорио Беневени относится ко второй категории выдающихся людей, но это нисколько не уменьшает значимости того, что ему удалось совершить и незаурядности его личности.