13 апреля 2016 319
Набрать в окне: картины эдмонда каландадзе, там будет указано – где его картины, в большом собрании – первые 20 его.
Ода Эдмонда Каландадзе
Он прожил 90 + 1 год. Девяносто – в творческом горении, в неизбывной череде взлётов и смятений духа, в поиске новых оттенков и ощущений. А последний год – под гнётом усталости от жизни. Что ж, поживём – увидим, так ли это бывает на самом деле.
Я пришёл в уютную галерею «Сфумато», в тихом саду за проспектом Руставели, на эту первую, спустя неполных два года после кончины выдающегося живописца Эдмонда Каландадзе выставку, не только как журналист. Но и как сотрудник Эдмонда Габриэла, из числа избранных им самим. Было так: я ходил без работы в те страшные 1990-е, пробивался случайными заказами от на глазах нищавших периодических изданий (мало что изменилось в дышащих на ладан редакциях с тех пор, но сейчас не об этом). И судьба завела меня в дом Эдмонда Габриэла, где, устремив взгляд на рабочий стол художника, я не удержался от довольно рискованной реплики: «О, вы читаете Бахтина?  А вы знакомы с отзывом Пинского об этой его книге о Рабле?». Спохватившись, я прикусил язык – с чего бы это лауреату главной для деятелей искусств Грузии, Государственной премии имени Шота Руставели, профессору тбилисской Академии художеств, чьи работы украшают не только лучшие грузинские музеи, но и московскую Третьяковку, и Национальный Музей искусств Буэнос-Айреса, и стамбульский Музей искусств, и десятки других известных музеев и частных коллекций, не интересоваться литературоведением и эссеистикой?  Но, признаться, с художниками со столь разносторонними интересами я до того дня лично знаком не был.
На мой вопрос последовала пауза. «Нехорошо получается», - подумал я, как чиновник в «Золотом телёнке» с Сергеем Юрским в роли Остапа Бендера.
- Вы журналист? – спросил Эдмонд Габриэл, которого в Тбилиси называли «Монте».
- Я, - выдохнулось в ответ, а «виноват» совсем не получилось (теперь уж по Булгакову).
- Скоро семьдесят стукнет, а в первый раз вижу корреспондента городской газеты, который ныряет в эти сферы. Вы мне нужны! – неожиданно звонким и радостным голосом провозгласил хозяин дома, неделей ранее (как оказалось) назначенный тогдашними властями министром культуры Грузии, но ещё не вступивший в должность. – У меня не было кандидатуры на место руководителя пресс-центра. Теперь всё в порядке.
Работа в Министерстве культуры оказалась весёлой – Грузия пребывала в эйфории обретения самостийности. Пару раз я проявил прыть, отняв шампанское у одного из заместителей, собравшегося открыть его в честь приезда делегации из Исламской Республики Иран, а также разгадав коварный замысел и оттеснив от «царских врат» каких-то канадских жуликов, решивших впарить нашему министерству билеты, как они уверяли, «беспроигрышной лотереи», потому что она «канадская», а не «какая-нибудь там».
Но более всего запомнились вечера, где Эдмонд Габриэл по вторникам, после рабочего дня, собирал сотрудников для бесед об искусстве – только желающих и только понимающих, зачем пришли.
Это были чудесные беседы, своего рода устные эссе и импровизации на свободные темы, причём хозяин кабинета вовсе не навязывал собственные взглядвы и предпочтения, хотя как колорист мог бы соревноваться с самим Архипом Куинджи, различавшим, если не ошибаюсь, 60 оттенков одного только красного цвета.
Говорили мы об эстетике Джузеппе Лампедузы, о соцреалистической мертвечине, о религии – Эдмонд Габриэл был лётчиком, прошёл всю войну и долго не верил в Бога, потому что остановился прикурить, а друг шагнул дальше и был убит наповал снайперской пулей. Но ко времени нашей встречи не отпускавший его десятилетиями шок уже как будто стал терять свою железную «командорскую» хватку.
«Вот я сейчас пишу картину... Знаете, как выглядит цвет сексуальной мощи? Я нашёл его. Я сейчас пишу задницу цвета мегрельского ореха... там она, эта мощь спрятана, неутомимость ласк любовных», - балагурил министр, не потерявший интерес к прекрасному полу и вкусной еде, знатоком которой был отменным. Угощал нас крестьянским овечьим сыром «с запахом в двести лошадиных сил» (а это уже по Джерому) и не бранился, если мы с его помощником появлялись на беседах об искусстве в добром подпитии. Только спрашивал – что пили? Если вино – всё в порядке, а «водка – это от холода и плохого настроения помогает. На философский лад настраивает только вино», - наставлял нас мудрый Эдмонд Габриэл.
Об Эдмонде Каландадзе снят небольшой документальный фильм, где он рассуждает о мегрельской ореховой эротике. Но первоисточник всё-таки коренится в тех вечерних беседах с нами. Эдмонд Габриэл так смеялся, когда я зачитывал на одном из вечеров коллекцию подредактированных музыкантских и дирижёрских перлов (лично услышанных, вычитанных, подслушанных и рассказанных), что слёзы текли градом, а валерьянка – чуть ли не струёй из-под крана. По этой причине зачитывать эмоциональные оценки футбольных комментаторов я поостерёгся.
Вот она, «Репетиция оркестра»:
«Вы здесь, и я здесь, но где же Бетховен?! Флейты, я благодарю вас за энтузиазм, но в нотах прописано piano... А вы, вы не терзайте же арфу, это вам не пьяный муж!».
«После смерти я вернусь обратно на землю – швейцаром в борделе – и накого вас туда не пущу! Мне не место с вами в одной музыке!».
«Ну что же тут сложного, на восемь – тот же темп, только в два раза быстрее! И сколько раз вам объяснять – играйте не то, что я требую, а то, что написано в нотах! А там чёрт знает что написано! Переписчик – страшное говно человек. А где партитура? Спёрли. Ну вот, ещё есть хуже. Чего вылупились? В приличных оркестрах на дирижёра не пялятся!».
«Смотрите одним глазом в партию, а двумя на меня! Женский хор! Спойте вместе со своими мозгами! И почему вы так настойчиво пытаетесь петь, как только я начинаю дирижировать?!».
«У труб что, непроходимость? Срочно обращайтесь к гинекологу! А вы поправьте платье, сядьте как полагается! Вы что, кроме виолончели, ничего в жизни между ног не видели? А вы передайте мои соболезнования вашей жене. Как можно спать с таким неритмичным человеком?!».
Приятно вспомнить смешливую молодость. Но потом началась короткая, но жестокая война между сторонниками и противниками первого президента Грузии Звиада Гамсахурдиа, в самом центре Тбилиси пролилась кровь – брат пошёл на брата, и Эдмонд Габриэл больше не улыбался, а беседы об искусстве сошли на нет. Не было ни настроения, ни электричества по вечерам. Но на службу министр приходил. Как и мы, короткими перебежками, по изрешечённому пулями и истерзанному снарядами проспекту Руставели.
Прошли годы. Не стало Эдмонда Габриэла Каландадзе. Он ушёл с чувством выполненного долга. Память о нём бережно хранят близкие, а история грузинского искусства стала верным стражем творчеству замечательного живописца, в холстах которого меня прежде всего впечатляла – до мурашек по коже – насыщенность цветовой энергетикой, «вещность», выпуклость мясистого мазка.
Главным жанром изобразительного искусства Эдмонд Каландадзе избрал для себя пейзаж, хотя был мастером и портрета, и натюрморта. Его любимая Гурия – край песен и неисчерпаемого юмора, предстаёт на полотнах, дышащих сыновней любовью. В его оды (так гурийцы, жители Западной Грузии, называют свои сельские домики) так и хочется «заглянуть на огонёк, послушать рассказы о житье-бытье на лоне природы и, возможно, продолжить беседы об искусстве. Как знать, быть может, когда-нибудь...
50 полотен отобрано было дочерью художника, Цирой Каландадзе, для этой выставки. Её название «Чувство, интуиция и цветовое видение» - может быть, и не броско, но зато точно и ёмко отображает суть дарования художника. Один из основных мотивов цветовой симфонии Эдмонда Габриэла – преходящесть подлунного мира. При этом живописец не следует никаким новомодным веяниям, не внемлет никаким узаконенным догматам, и, не чураясь выходов из классической системы пропорций, сохраняет своеобразие манеры.
Внимательно и непраздно знакомились с полотнами, выставленными на вернисаже, тбилисские любители изобразительного искусства, среди которых были замечены не только известные художники, но и литераторы, и музыканты.
- Я не знаю другого живописца, умеющего столь разнообразно отображать состояние души в пейзаже, - поделился со мной замечательный художник Нугзар Мгалоблишвили, скромно аттестовавшийся «искусствоневедом».
- Его холсты оживают на расстоянии, вблизи они словно замирают, - озвучила свои наблюдения мастерица прикладного искусства Ольга Киричкова.
Эдмонд Каландадзе был художником, сотворившим собственную модель мира, отобразившим своё видение этой модели и её составляющих. Он сумел ясно донести до нас и до будущих поколений тенденции культуры эпохи, современником которой он был. При этом Эдмонд Каландадзе пользовался собственным методом, субстанцией подвижной, а не застывшей, как думали схоласты. Его методика была эволюционна по сути и характеру.
Владимир Саришвили
Он прожил 90 + 1 год. Девяносто – в творческом горении, в неизбывной череде взлётов и смятений духа, в поиске новых оттенков и ощущений. А последний год – под гнётом усталости от жизни. Что ж, поживём – увидим, так ли это бывает на самом деле.
Я пришёл в уютную галерею «Сфумато», в тихом саду за проспектом Руставели, на эту первую, спустя неполных два года после кончины выдающегося живописца Эдмонда Каландадзе выставку, не только как журналист. Но и как сотрудник Эдмонда Габриэла, из числа избранных им самим. Было так: я ходил без работы в те страшные 1990-е, пробивался случайными заказами от на глазах нищавших периодических изданий (мало что изменилось в дышащих на ладан редакциях с тех пор, но сейчас не об этом). И судьба завела меня в дом Эдмонда Габриэла, где, устремив взгляд на рабочий стол художника, я не удержался от довольно рискованной реплики: «О, вы читаете Бахтина?  А вы знакомы с отзывом Пинского об этой его книге о Рабле?». Спохватившись, я прикусил язык – с чего бы это лауреату главной для деятелей искусств Грузии, Государственной премии имени Шота Руставели, профессору тбилисской Академии художеств, чьи работы украшают не только лучшие грузинские музеи, но и московскую Третьяковку, и Национальный Музей искусств Буэнос-Айреса, и стамбульский Музей искусств, и десятки других известных музеев и частных коллекций, не интересоваться литературоведением и эссеистикой?  Но, признаться, с художниками со столь разносторонними интересами я до того дня лично знаком не был.
На мой вопрос последовала пауза. «Нехорошо получается», - подумал я, как чиновник в «Золотом телёнке» с Сергеем Юрским в роли Остапа Бендера.
- Вы журналист? – спросил Эдмонд Габриэл, которого в Тбилиси называли «Монте».
- Я, - выдохнулось в ответ, а «виноват» совсем не получилось (теперь уж по Булгакову).
- Скоро семьдесят стукнет, а в первый раз вижу корреспондента городской газеты, который ныряет в эти сферы. Вы мне нужны! – неожиданно звонким и радостным голосом провозгласил хозяин дома, неделей ранее (как оказалось) назначенный тогдашними властями министром культуры Грузии, но ещё не вступивший в должность. – У меня не было кандидатуры на место руководителя пресс-центра. Теперь всё в порядке.
Работа в Министерстве культуры оказалась весёлой – Грузия пребывала в эйфории обретения самостийности. Пару раз я проявил прыть, отняв шампанское у одного из заместителей, собравшегося открыть его в честь приезда делегации из Исламской Республики Иран, а также разгадав коварный замысел и оттеснив от «царских врат» каких-то канадских жуликов, решивших впарить нашему министерству билеты, как они уверяли, «беспроигрышной лотереи», потому что она «канадская», а не «какая-нибудь там».
Но более всего запомнились вечера, где Эдмонд Габриэл по вторникам, после рабочего дня, собирал сотрудников для бесед об искусстве – только желающих и только понимающих, зачем пришли.
Это были чудесные беседы, своего рода устные эссе и импровизации на свободные темы, причём хозяин кабинета вовсе не навязывал собственные взглядвы и предпочтения, хотя как колорист мог бы соревноваться с самим Архипом Куинджи, различавшим, если не ошибаюсь, 60 оттенков одного только красного цвета.
Говорили мы об эстетике Джузеппе Лампедузы, о соцреалистической мертвечине, о религии – Эдмонд Габриэл был лётчиком, прошёл всю войну и долго не верил в Бога, потому что остановился прикурить, а друг шагнул дальше и был убит наповал снайперской пулей. Но ко времени нашей встречи не отпускавший его десятилетиями шок уже как будто стал терять свою железную «командорскую» хватку.
«Вот я сейчас пишу картину... Знаете, как выглядит цвет сексуальной мощи? Я нашёл его. Я сейчас пишу задницу цвета мегрельского ореха... там она, эта мощь спрятана, неутомимость ласк любовных», - балагурил министр, не потерявший интерес к прекрасному полу и вкусной еде, знатоком которой был отменным. Угощал нас крестьянским овечьим сыром «с запахом в двести лошадиных сил» (а это уже по Джерому) и не бранился, если мы с его помощником появлялись на беседах об искусстве в добром подпитии. Только спрашивал – что пили? Если вино – всё в порядке, а «водка – это от холода и плохого настроения помогает. На философский лад настраивает только вино», - наставлял нас мудрый Эдмонд Габриэл.
Об Эдмонде Каландадзе снят небольшой документальный фильм, где он рассуждает о мегрельской ореховой эротике. Но первоисточник всё-таки коренится в тех вечерних беседах с нами. Эдмонд Габриэл так смеялся, когда я зачитывал на одном из вечеров коллекцию подредактированных музыкантских и дирижёрских перлов (лично услышанных, вычитанных, подслушанных и рассказанных), что слёзы текли градом, а валерьянка – чуть ли не струёй из-под крана. По этой причине зачитывать эмоциональные оценки футбольных комментаторов я поостерёгся.
Вот она, «Репетиция оркестра»:
«Вы здесь, и я здесь, но где же Бетховен?! Флейты, я благодарю вас за энтузиазм, но в нотах прописано piano... А вы, вы не терзайте же арфу, это вам не пьяный муж!».
«После смерти я вернусь обратно на землю – швейцаром в борделе – и накого вас туда не пущу! Мне не место с вами в одной музыке!».
«Ну что же тут сложного, на восемь – тот же темп, только в два раза быстрее! И сколько раз вам объяснять – играйте не то, что я требую, а то, что написано в нотах! А там чёрт знает что написано! Переписчик – страшное говно человек. А где партитура? Спёрли. Ну вот, ещё есть хуже. Чего вылупились? В приличных оркестрах на дирижёра не пялятся!».
«Смотрите одним глазом в партию, а двумя на меня! Женский хор! Спойте вместе со своими мозгами! И почему вы так настойчиво пытаетесь петь, как только я начинаю дирижировать?!».
«У труб что, непроходимость? Срочно обращайтесь к гинекологу! А вы поправьте платье, сядьте как полагается! Вы что, кроме виолончели, ничего в жизни между ног не видели? А вы передайте мои соболезнования вашей жене. Как можно спать с таким неритмичным человеком?!».
Приятно вспомнить смешливую молодость. Но потом началась короткая, но жестокая война между сторонниками и противниками первого президента Грузии Звиада Гамсахурдиа, в самом центре Тбилиси пролилась кровь – брат пошёл на брата, и Эдмонд Габриэл больше не улыбался, а беседы об искусстве сошли на нет. Не было ни настроения, ни электричества по вечерам. Но на службу министр приходил. Как и мы, короткими перебежками, по изрешечённому пулями и истерзанному снарядами проспекту Руставели.
Прошли годы. Не стало Эдмонда Габриэла Каландадзе. Он ушёл с чувством выполненного долга. Память о нём бережно хранят близкие, а история грузинского искусства стала верным стражем творчеству замечательного живописца, в холстах которого меня прежде всего впечатляла – до мурашек по коже – насыщенность цветовой энергетикой, «вещность», выпуклость мясистого мазка.
Главным жанром изобразительного искусства Эдмонд Каландадзе избрал для себя пейзаж, хотя был мастером и портрета, и натюрморта. Его любимая Гурия – край песен и неисчерпаемого юмора, предстаёт на полотнах, дышащих сыновней любовью. В его оды (так гурийцы, жители Западной Грузии, называют свои сельские домики) так и хочется «заглянуть на огонёк, послушать рассказы о житье-бытье на лоне природы и, возможно, продолжить беседы об искусстве. Как знать, быть может, когда-нибудь...
50 полотен отобрано было дочерью художника, Цирой Каландадзе, для этой выставки. Её название «Чувство, интуиция и цветовое видение» - может быть, и не броско, но зато точно и ёмко отображает суть дарования художника. Один из основных мотивов цветовой симфонии Эдмонда Габриэла – преходящесть подлунного мира. При этом живописец не следует никаким новомодным веяниям, не внемлет никаким узаконенным догматам, и, не чураясь выходов из классической системы пропорций, сохраняет своеобразие манеры.
Внимательно и непраздно знакомились с полотнами, выставленными на вернисаже, тбилисские любители изобразительного искусства, среди которых были замечены не только известные художники, но и литераторы, и музыканты.
- Я не знаю другого живописца, умеющего столь разнообразно отображать состояние души в пейзаже, - поделился со мной замечательный художник Нугзар Мгалоблишвили, скромно аттестовавшийся «искусствоневедом».
- Его холсты оживают на расстоянии, вблизи они словно замирают, - озвучила свои наблюдения мастерица прикладного искусства Ольга Киричкова.
Эдмонд Каландадзе был художником, сотворившим собственную модель мира, отобразившим своё видение этой модели и её составляющих. Он сумел ясно донести до нас и до будущих поколений тенденции культуры эпохи, современником которой он был. При этом Эдмонд Каландадзе пользовался собственным методом, субстанцией подвижной, а не застывшей, как думали схоласты. Его методика была эволюционна по сути и характеру.
Средняя оценка: 2.79661
Проголосовало: 295