Ровесников в детстве напрасно искала

Ровесников в детстве напрасно искала

(заметки о творческом пути петербургского прозаика и поэта Игоря Куберского)

Есть много неназванных сообществ: люди, носящие одно имя, земляки – выходцы из одних мест, даже толстые люди и худые – это разные сообщества. Из книги  «Безымянные сообщества»( 2012) Елены Петровской: -- «Сегодня на первый план выходит все больше проблема осмысления новых человеческих общностей, которые не только возникают в невиданных прежде масштабах, но и отрицают своим существованием границы национальных государств…иные формы, легко опознаваемые социологическими средствами. Мы имеем в виду образования, идентичность которых ещё не успела состояться».

То, что прежде называлось литературным потоком, давно растеклось разнообразными ручейками, между ними сплошная заболоченность. На фоне глубинного разочарования современной прозой, мне попалась в руки и была с неослабевающим интересом прочитана книга ленинградского прозаика Игоря Куберского; к этому располагал непривычно добротный, внятный язык, а также умение удерживать внимание,  вести вполне современную интригу. Однако мой друг, бывший однокурсник по Литературному институту и тоже ленинградский писатель, когда я попросила узнать телефон Куберского, сказал: -- «Зачем тебе его телефон? Он же старый!» Это  окончательно завело: было известно из интернета, что заинтересовавшей меня писатель точно мой ровесник, со второго года войны. Не сильно моложе его был и мой друг-однокурсник, но всё-таки рожденный во второй половине сороковых. Эти годы дали не так уж мало писателей, достаточно давно известных. А вот в тот военный год,  не то что писателей, а и вообще-то мало детей родилось и уж тем более выжило.

Меня давно тревожило, что нас, детей второго военного года, как бы и не было: вот мы подошли практически к последней черте и что-то успели сделать. Но никто не написал пока о нас, о том, что мы были вообще на этой земле - так будут ли о нас вообще знать те, которые придут после?

И удалось выписать сразу все книги этого автора, которые были в продаже; когда все шесть оказались у меня, то читать начала с одной из ранних (естественно, по дате издания). Кроме того, мне (или автору интересующей меня книги?) повезло: купила билет в Минск и взяла эту книгу, а лучшего времени для неотрывного чтения, чем в дневном поезде, просто трудно вообразить. Открытая мною книга прозы, изданная «Молодой Гвардией» в 1987году, состоит из трех повестей и нескольких рассказов; первую из которых, названную «Отблески», проглотила до Смоленска. Очень близко к моей жизни оказалось то, о чём она написана: взрослый сын навещает в больнице умирающего отца. Был и в моей жизни такой месяц, когда я каждый день бывала у папы в палате перед его операцией, которая окончилась трагедией. Наверно, в определённом возрасте каждый оказывался в этой ситуации… Очень тонкие оттенки чувств между близкими, самыми близкими людьми исследуются автором; как вся жизнь умещается в эти короткие встречи, регламентированные больничными правилами, допускающие посетителей к тяжелым больным.

Наши отцы – вот где решающую роль играет принадлежность к одному поколению – обладали в семье непререкаемым авторитетом: за плечами у них была трудно доставшаяся победа и весьма непростые послевоенные годы. Но вот когда настигли их болезни и слабости, нам, их детям, предстояло проявить главные человеческие качества – мужество, стойкость, терпение и доброту. Видеть слабым прежде несгибаемого близкого человека трудно и больно, и поддержку надо суметь оказать тактично, не задевая самолюбия самого близкого человека…

В повести Игоря Куберского будни больницы перемежаются воспоминаниями его отца о прошедшей войне, причем сразу понятно: это не имитация, а подлинные воспоминания фронтового офицера, участника многих решающих боёв. Позднее мне посчастливилось познакомиться с фронтовыми воспоминаниями Юрия Куберского, изданными отдельной книгой. В «Отблесках» эти записки используются уместно и в небольших дозах, привнося необходимый контрапункт к основному тексту повести. Но особенно близким оказался душевный склад автора, понятно и близко его отношение к происходящему (именно этого больше всего не хватает мне при чтении современной прозы). Чтобы не быть голословной, приведу короткую цитату: «С годами Сергей открыл, что, оказывается, не все можно разрешить миром между двумя людьми, даже при самом искреннем их намерении. Натура уступала добру не до конца, упираясь в свою собственную косность как в спасение. Может, тут и обнаруживается биологический закон самозащиты? Но что следовало, а что не следовало защищать?» Прямо ощущение, что мы с автором думаем в унисон – он отвечает на мои сегодняшние вопросы. И кроме отличного, легко читаемого текста каждая почти сценка жизни содержит отдельную мысль, останавливающая внимание важной и неочевидной сентенцией.

Михаил Дудин во вступлении к этой книге Куберского пишет: «Человек своего поколения, он прошел прекрасную школу ответственности перед обществом, школу благодарной любви, терпения и мужества». Совсем забытые сейчас определения – и про ответственность, и про благодарную любовь – очевидные для людей нашего поколения. Сам прекрасный поэт, Дудин приводит в начале вступления стихи автора книги:

Я, крещенный войною,

На войне не убит.

За отцовской спиною

Мое детство стоит.

Кратко и точно автор выразил в этом четверостишье ощущение тех, кто родился в  один год с ним. Две другие повести этой книги тоже интересны и ни одна из них не повторяет открытия предыдущих (среди авторов популярных произведений современной жизни встречается повсеместно то, что Ю.Поляков называет Писательскими Проектами). А вот Куберский пишет каждую свою вещь заново, за каждой из них ощущается подлинной кусок прожитой жизни. Так прописаны обстановка редакции городской газеты, атмосфера работы тех, кто «делает новости», а также сложные взаимоотношения между сотрудниками, портреты которых отделаны с подлинным психологическим мастерством. И понятно одновременно, что не проработай автор какое-то время в аналогичном учреждении, он бы никогда не смог добиться подобной убедительности.

Следующей книгой Игоря Куберского, на которой мне бы хотелось остановиться подробнее, стал сборник рассказов «Игры с ветром»(ББК. Санкт-Петербург, 2010 г.) Конечно, за двадцать три года, которые разделяют эти две книги, автор много издавался, в том числе выходили и переводы, и оригинальные произведения. Книга стихов «Праздник свиданий» вышла в 2000 году; появление её предсказывал Дудин во вступлении к первой книге автора, однако  наверняка думал, что это произойдет раньше чем через 13 лет.

Но мне хочется остановиться сейчас именно на «Играх с ветром». Возможно потому, что вообще предпочитаю, так сказать, «малоформатную прозу». Книга имеет несколько разделов, каждый из которых заслуживает внимания. Первый называется «Жизнь без прикрас» (дневник блоггера), она составлена из многочисленных заметок о незначительных событиях ежедневно меняющейся жизни. Речь идёт, разумеется, о 90-х годах, впечатления ровесника не могут не заинтересовать. Оценки в основном совпадают, каждый отрывочек сверкает языковыми находками, разумеется, тексты эти весьма различаются по ценности, есть и незначительные, проходные. Отдельно стоит рассказ «Игры с ветром», давшей название книге – это подробное описание, временами напоминающее инструкцию: как научиться владеть виндсерфингом, а потом овладеть искусством катания на лыжах под парусом. И это совсем уже в зрелом возрасте; как ровесница, я понимаю, каково было автору вздрючивать себя, напрягая все силы, чтобы и этому научиться, преодолеть слабость и лень.

Интересно, что начинаются эти заметки с образа паруса – парус был почему-то универсальный, самый манящий образ нашего детства. Но в отличие от меня,  автор этого рассказа действительно научился управлять парусом и на воде и на снегу - не могу не восхищаться, даже если местами читать это скучновато, как любую инструкцию, если читаешь её праздно, без конкретной цели. Автору важно показать, как нелегко дается любой навык, в том числе и писательства, потому что это тоже требует мужества, преодоления своих страхов и упорства.

Невозможно обойти вниманием повествование под названием «Рифменное ожидание», одно из тех, которые не вошли ни в один раздел. Вообще можно уже сейчас сказать, что плюс ко всему сказанному Игорь Куберский непревзойденный мастер заглавий (хотела сказать об этом ближе к концу своих рассуждений, да боюсь забыть). В «Рифменном ожидании» подробно описывается, как автор впервые приносит в издательство книгу своих стихотворений; сочинителю в это время уже 37 – не восторженный юноша, которому не терпится выпустить свои первые опусы в мир, а  вполне сложившийся литератор, зрелый и потому критически воспринимающий себя и свои произведения. Стихи данного автора к этому времени уже регулярно печатаются в коллективных «Днях поэзии», что вроде бы должно облегчать прохождение издательских коридоров, ведущих к собственной книге. Однако это совсем напрасные ожидания, и путь автора к книге сравним по безнадежности только с трудом Сизифа – только кажется, что близок к завершению, но уходит сотрудник, написавший положительную рецензию, меняется начальство или концепция издательства – и начинай всё с нуля. Это абсолютно близкий мне сюжет, поскольку с автором этих заметок нас связывает не только год рождения, но и принадлежность к литературному цеху.  Приблизительно в те же годы я впервые решилась принести в Минское издательство «Мастацкая литаратура» рукопись стихов, уже одобренных в Литературном институте на защите диплома, публиковавшихся в журнале «Неман» и некоторых других. Описанная Куберским тягомотина совпадает с моими воспоминаниями почти дословно, хотя имена редакторов и рецензентов, предусмотрительно зашифрованные, у меня, конечно же, были бы обозначены совсем другими буквами.

В оправдание (или в утешение?) подобной редакторской строгости могу сказать одно: когда многострадальная книжечка, моя «Улица детства» в 80-ом году всё-таки вышла в свет, я получила гонорар (при расценке рубль за строчку), в эквиваленте равный первому взносу за однокомнатную кооперативную квартиру! Пусть те юные поэты, которых отделяет от первой книжечки только отсутствие денег на издание, подумают, что у всего есть оборотная сторона; нет цензуры, издавай что угодно, но за собственные денежки. Кстати, цензура в те годы, когда проходила через эти узкие коридоры моя книженция, совсем не лютовала, чем приятно отличалась от коллег-литераторов.

Но подлинным шедевром хочется назвать следующий за «Ожиданием», рассказ «В сумеречном лесу», написанный с чисто Бунинской лаконичностью и мастерством.  Главное, в чем состоит загадка последействия текста – это присущая большой прозе алогичность, не тайна, которой удерживает внимание читателя писатель-детективщик, тайна, которая с неизбежностью наступления зимы после осени, будет разгадана в конце. А в рассказе Куберского, уже скрытой цитатой названия намекающей на нечто мистическое, присутствует «надтекст», который ощутим за самыми реальными бытовыми подробностями.  Например, за походом  с дочерью в лес по грибы и последующем вполне натуралистичном описании последствий отравления ребенка. Лишь в самом конце прозвучит не просто тревожная, а прямо-таки экзистенциально трагическая нота неизбежности расставания любимых.

Привлекательны рассказы о животных, в которых, кроме внимательного, доброго взгляда присутствуют тонкие психологические нюансы, с неизбежностью ведущие читателя к осознанию единства всего живого, без снисходительного взгляда на мир домашних любимцев сверху вниз, с уважением к ним и пониманием. Каждый из рассказов добавляет новые черточки к характеристике автора, и если бы целью этих писаний было исследование мастерства Куберского - рассказчика, можно было бы продолжить пристальное чтение этой книги. Но автору известно, что одними рассказами трудно заявить о себе в современной литературе, и школа писания романа становится его насущной задачей.

Распределю романы интересующего меня автора по годам издания; самым ранним оказался текст « Ночь в Мадриде», издательство «Геликон», С-П., 1997 год, то есть ровно через десять лет после книги повестей «Отблески». Прошедшие годы ощущаются сразу, как только берешь книгу в руки: глянцевая обложка с красивой картинкой на обложке, в отличие от безрадостного цвета и качества обложки второй книжки, скупо оформленной в духе лет её выхода. «Ночь в Мадриде» с первых страниц настраивает на приключения – сразу понятно, что жизнь автора, как и у большинства его сограждан, значительно изменилась, и в основном к лучшему. Главное же завоевание прошедших при новом устройстве страны лет – это возможность её граждан беспрепятственно ездить по миру, были бы деньги. Открытие Испании для Куберского настоящий праздник, которым он щедро делится с читающими: это и прекрасные пейзажи, то, что прежде называлось «описания природы» и которые при изучении литературы в школе не вызывали ничего кроме скуки, это и меню обедов и завтраков, описанные тактично, не вызывая отторжения и зависти.

Подлинным шедевром оказались сцены корриды, и это после Хэмингуэя и других известных писателей мира! Но сцены корриды в «Ночи в Мадриде» полны такого глубинного, экзистенциального взгляда на эту публичную схватку человека с быком, причем симпатия распределяется между ними обратно пропорционально победе противников. Тот самый экзистенциальный, трагический  взгляд на жизнь и смерть, объединяющий людей и животных, эта тема становится одной из доминирующих у автора.

Однако перейдем к главному - сюжетная линия романа держится, конечно, на любви; это традиционно для всей мировой литературы со времен её возникновения, собственно на это и намекает темноволосая красавица с розой в прическе на глянцевой обложке книги. Герой романа Игнатий приезжает в Испанию к сестре, вышедшей замуж за испанца, который ребенком был интернирован в СССР в числе детей, которых взрослые спасали от фашистов. Но в Петербурге осталась любимая девушка с ласковым прозвищем Улитка, описания отношений с которой чередуется c путешествиями героя романа по Испании. Вспоминая подробно историю любви к несравненной Улиткой вдали от неё, Игнатий подробно анализирует мало ему понятную женскую психологию, среди чувств преобладает ревность. В этих томительных, тщательно фиксированных встречах--расставаниях возлюбленных прослеживается определённая рифма с романом Андрэ Моруа «Превратности любви», в годы нашей молодости очень даже читаемого иностранного автора. В его романе автор-мужчина тоже никак не может понять мотива поведения любимой женщины, пока в повторном браке он не оказывается мужем очень ревнивой женщины, и тогда начинает понимать свою прежнюю пассию и даже сочувствует ей. Повествование, написанное русским современным автором, не менее убедительно, чем у именитого француза. Конечно, не только А. Моруа описал анатомию мужской ревности, сходный мотив водил и пером автором  знаменитой «Манон Леско», а также их многочисленными подражателями.

Чем бесспорно отличается роман Куберского от ранее читаных авторов, так это пилотным описанием сексуальных сцен. Со свойственным ему бесстрашием, о котором дал понять автор «Игры с ветром», он на протяжении этого и во всех последующих романах осваивает доселе почти неведомые русской беллетристике навыки: находит слова, достаточно откровенные, но и не режущие слух, тем не менее шокируя читателя прежнего воспитания, к каковым я себя отношу, уже самим обращением к описанию интимных сцен. И это действительно один из пропущенных навыков отечественной литературы, пробел, который Игорь Куберский восполняет старательно и увлеченно.

Беспристрастно говоря, описание интимной жизни человека так долго не поощрялось, что не было у пишущих навыка обращаться к опыту предшественников.

Скажу откровенно – косность восприятия мешало мне читать описание сцен, которые в мои школьные годы считались «неприличными», но понимаю одновременно, что это следующий шаг в освоении реальности художественной литературой. При этом хочу отдать должное -- именно из книг интересующего меня автора стал гораздо понятнее мужской взгляд на женщину в интимных ситуациях, жаль только, что знание это значительно запоздало. Думаю, продолжая читать Куберского, к его умению ( и желанию!) описывать сцены секса, придется так или иначе вернуться, а пока хочется остановиться на насыщенности романа «Ночь в Мадриде» отдельными интересными мыслями. Вот, навскидку, некоторые из них:

-- «Принёс ли я кому-нибудь крупицу счастья?» Старомодный, не правда ли, вопрос?

О ровесниках: «Это было ещё поколение, отождествляющее себя с поэзией».

«Неудачу я выбрал сам. Оставаться со своими ценностями для меня было важнее, чем сделать карьеру».

«Клич Тарзана – клич моего послевоенного бедного детства».

«Когда то, что ты делаешь, совпадает с тем, что ты хочешь делать – это и есть счастье.»

«Новые духовные ценности создаёт только личность, не коллектив.»

«Жить в другом народе, в другой судьбе – это жить на иждивении – ничего этого ты не заслужил».

Писатель осмысливает по ходу событий всё происходящее, и этот умственный зуд, наряду с добротностью насыщенных реминисценциями описаний испанских городов и пейзажей, а также некоторых петербургских мест, знакомых и незнакомых, не даёт оторваться от  чтения до последней страницы романа. Что не случалось с автором этих заметок очень даже давно.

С трудом прекращаю цитировать «Ночь в Мадриде» (где нас с автором объединяет ещё школьная, общая любовь к Испании) и перехожу к следующему роману «Египет, 69»

Как и книга рассказов «Игры с ветром», роман вышел в удачном для автора 2010 году, в том самом Санкт-петербургском в издании «Геликон Плюс». По жанру это роман –воспоминание о далёком шестьдесят девятом году ( дата происходящего настолько важна для автора, что вынесена в заглавие, по аналогии с названием фильма «Тегеран-43»). Это год, когда автор, он же герой-рассказчик, после окончания филфака ЛГУ был отправлен переводчиком при военных советниках, присланных из СССР по просьбе тогдашнего президента Египта Насера для поднятия боеспособности армии после позорного поражения в молниеносной войне.

В воспоминания двадцатисемилетнего молодого человека прорываются мысли и рассуждения того, кем он стал за прошедшие годы, но этот человек только сохранил и укрепил в себе  выработанные ещё с юности основополагающие представления: - « Я живу в соответствии со своими представлениями о добре и зле, о том, что хорошо и что плохо. Я по возможности преодолеваю свой эгоизм, отталкивающий меня от людей, и стараюсь быть милосердным. Жаль, что у меня нет веры, что я воспитан атеистом…Но какой-никакой бог у меня все же есть. Я верю в карму, в наказание за плохие мысли и дела, и я верю в любовь.»

Прерываю цитату, чтобы продолжить её несколько позже из-за появившегося понятия «любовь» - когда в самом начале семидесятых  я уже не только писала стихи, но стала пытаться их напечатать, все поэтические опусы были о любви, и не только у меня. «Где ваша гражданская лирика?» - прищурив глаз, спрашивали редакторы.

А вот в начале нулевых – в конце девяностых ситуация вдруг изменилась на противоположную: меня как прорвало стихами о происходящем вокруг, то есть той самой пресловутой гражданской лирикой, однако редакторы, округлив глаза, вопрошали: «А где же стихи о любви? Ведь вы так проникновенно о ней писали!»

И действительно, о любви последние двадцать пять лет практически не пишут – приляпают какую-никакую любовную интрижку в текст романа, но сразу понятно – автору не до странностей любви. То запутанные события чеченской войны на первом месте, то интриги внутри корпорации вокруг денег, которые в особо крупных размерах втихую вращаются внутри фирмы – какая же тут любовь, сплошной секс! А вот писатель нашего поколения, вполне вписавшийся в новый образ жизни страны, не страшится писать о любви. Уже автор, а не двадцатисемилетний герой исповедуется: -- «Аналогичные мысли я встречал у весьма уважаемых мною философов. Но к этим мыслям я пришел сам, без философов, до них, пусть они и жили прежде меня на этой земле…Надо прожить жизнь интересно, не обязательно радостно… но, скажем, с удовлетворением, с миром в душе.»

Постоянная игра между героем и автором заставляет читателя глубже вникать в сюжет, чтобы различить их голоса: герою двадцать семь лет, он ещё надеется осуществить свою судьбу, но автор романа уже сделал многое и знает дальнейшую судьбу молодого человека, который пока служит в Египте и не изменяет своей религии любви. В настоящее время он хочет понять, почему его, очень немолодого уже человека,  тянет в Египет, в те времена, когда он ждал сразу нескольких вещей, прежде всего –любви и славы…

Вспоминая поэтапно свой путь в литературу, логично всплывает тема художественного перевода. Мысли автора об этой проблеме не могут не заинтересовать читателя, если он хотя бы раз пытался этим заняться: «проза у меня не переводилась – я не слышал ни музыки, ни ритма, то есть я это начисто терял в попытках передать её по-русски. Я был ещё не готов переводить прозу, не имел ключа к ней, не владел кладовой слов. А гораздо позднее сделал ещё одно удручающее открытие: переводы поэзии – это обман, подделка и фикция, вроде изготовления фальшивых купюр. Поэзия непереводима, поскольку обслуживается непереводимыми ресурсами языка, его музыкой, его ритмом, рождённых где-то в далеко укрытых недрах родового самосознания, в культурных слоях минувшего, в каждом звуке, в каждой морфеме и фонеме, в каждой конструкции словесных связей, запечатлевших национальное прошлое, неповторимый опыт, генетику уникальной истории». Это исследование возможностей стихотворного перевода, а вернее – его невозможности, обоснованно и аргументировано даёт представление о том, что мне, практикующему стихотворному переводчику, было ясно давно, но не хватало умения сформулировать так, прочитала об этом в романе Игоря Куберского.

Но «Египет-69» прежде всего роман воспитания: молодой ленинградский студент, впервые проскочив за железный занавес, проходит искушения соблазнами Запада, но не только – его обязанности по работе переводчика, поневоле включенного в игру сложных политических недомолвок, поневоле заставляют быстрее взрослеть. Он сталкивается с необходимостью быстро принимать решения, от которых зависит не только его жизнь, но и честь страны. Не так уж и безопасна в тех нечетко прописанных условиях была работа переводчика. Но зато какие возможности для наблюдения характеров давала она; вот хотя бы яркий портрет генерала Гавашелия  - интересны его рассуждения о самоощущения принадлежности к знатному роду (или богатому, когда речь идет об египтянах.)

И всё же опять любовь – главное, что его спасает и выносит из почти безвыходных положений. Правда, этой настоящей большой любви предшествует вполне объяснимая любовная интрига с симпатичной женой отечественного специалиста, но воспринимает он её так, что ясно: герой-рассказчик  готов именно к настоящему глубинному чувству.

Снова цитата: «Мы порой и не подозреваем, что рифма «кровь-любовь» рождает в нашем подсознании устойчивый образ любви как страдания, а то и смерти. То есть в русской ментальности любовь – состояние экстремальное, ведущее то ли к гибели, то ли к обновлению… Так слова формируют отношение к жизни.»  И у героя романа случилась совершенно невозможная любовь с местной девушкой, хотя и получившей европейское образование, но не может нарушить правила поведения восточной женщины на своей земле; не смотря на вполне взаимные нежные чувства, влюбленные расстаются. И тут хочется отдать должное композиционному мастерству автора романа: на последних страницах вернувшийся в Хургаду через 30 лет автор  слышит в кафе голос, напоминающий его прежнюю возлюбленную, и хочет увидеть лицо немолодой естественно женщины, идет к её столику… на этом повествование обрывается.

Роман «Египет-69» возможно самое значительное произведение Куберского-прозаика, потому что о событиях на ближнем востоке в те годы не оставлено почти никаких общедоступных свидетельств, не говоря уже о художественной прозе, и поэтому роман уникален. А еще увлекательно написан, мастерство писателя явно идет по возрастающей. Не случайно именно роман о Египте удостоен премии лучшей книги года в журнале «Нева» в год публикации. И опять, как и с «Ночью в Мадриде – жаль расставаться.

Настало время познакомиться подробнее с Куберским – поэтом: книга его стихов «Праздники свиданий» вышла из печати в том самом, счастливом для автора 2010 году. Это уже маститый, признанный прозаик позволяет себе роскошь опубликовать ещё и стихи.  Про себя могу заметить, что к стихам отношусь гораздо строже, а вернее – ревнивее, потому что приписана к этому ведомству. Книга имеет подзаголовок: избранные стихотворения и монологи; стихотворения датированы с 1968 по 2000 годами, на мой субъективный взгляд лучшие выпадают приблизительно на середину между крайними датами. Вот подлинный шедевр 1982:

Эта жизнь так давно миновала,

Что сегодня расслышишь едва ль,

Как пластинка на даче играла,

Как позванивал тонко хрусталь.

Где же гомон тот послевоенный,

Позабытых гостей голоса?

И поди разыщи во вселенной

Их теперешние адреса.

Иль ещё не умолкло веселье?

Раздается родительский смех

И с какой-то неясною целью

Приглашает на празднество всех…

Будто нет в этой жизни урона.

И с бессмертьем повенчан любой

Под стальною иглой патефона

Разрывающей сердце иглой.

Возможно именно потому, что послевоенное время, воспоминания о детстве и молодых родителях самое важное, самое дорогое и для меня воспоминание. Стихотворение, отрывок из которого цитирует Михаил Дудин в предисловии к первой прозаической книги писателя помечено 84 –ым годом, 83-им годом – стихотворение «Апаллон и Дафна», в котором автор сумел опоэтизировать секс в стихотворении, прежде чем успешно научился писать об этом в прозе. Не могу удержаться, чтобы не упомянуть ещё несколько очень чутких, тонко отделанных стихотворений 84-85 года, в стихах снова возникает образ, нет, вернее – тень отца и любовь, конечно же, любовь как состояние, и одно из стихотворений оканчивается резюмирующим четверостишьем:

А любовь, чем безнадежней,

Тем, конечно, долговечней,

На ветру, в простой одежде,

С немигающею свечкой.

Вторую часть книги «Праздники свиданий» (стоило бы об этой книге написать отдельную рецензию!) составляют так называемые «Монологи»: это стихотворные повествования от 3-х до пяти страниц, скорее рассказы от первого лица. Это любовные истории, ( исключение составляет удивительно проникновенный монолог «Сергей Рахманинов»)  отдельные сюжетные линии которых входят в другие прозаические произведения автора. Написаны эти монологи прекрасным стихом, они разнообразны по ритму, но вполне сходными композиционно. Главное в этих монологах даже не художественность формы, а особый душевный строй автора, созвучный, по моему мнению, многим ровесникам автора. Странное ощущение давнего знакомства с тем, кто написал эти строчки, возникает при чтении стихов и особенно монологов, хотя вообще-то рифмованные рассказы совсем не востребованный нашим временем жанр.

Уже упоминалось, что многие сюжеты монологов вошли в прозу Куберского: так ситуация одного из монологов («Вечный жених») более подробно разворачивается в романе «Репетиция прощания»(2010г). Это прекрасно написанный зрелый роман, где автор демонстрирует все наработанные прежде приёмы; в нем не так явно проглядывают элементы биографии, но интереснее построена интрига с едва ощутимым ароматом мистики – сюжетно это самый интересный и цельный роман, читая который испытываешь эстетическое удовольствия и ностальгическую грусть.

Отдельно о авторе – как подлинно свободный человек он не сводит счеты с прошлым как это сейчас принято в среде определённой части творческой интеллигенции, а отдельные пассажи о прошлом, в частности в романе «Египет-69» выражают вполне взвешенное отношение к годам юности тех, кто родился в СССР в 1942 году.

Так возникла настойчивая потребность поделиться этим субъективным, но очень ярком впечатлении от прежде неизвестного мне автора. а ведь последние 14 лет выписываю и читаю регулярно Литературную газету, относясь к ней как к навигатору в море современной литературы (если уже исчерпано само понятие «литературный процесс»).

А вот теперь хочется вернуться к самой первой книге прозы Игоря Куберского, (издательство «Ленинград», 1979 г.), которую прочитала ранее прочих; она называется «Свет на сцену». Три повести и пять рассказов -- как же узнаваемы ситуации этих повестей, особенно в первой, «Мальчику вслед» - послевоенный сибирский поселок, отношения мальчишки со взрослой соседской парой, с наивной хитростью и наивным  чувством справедливости; школа, первая хрупкая любовь, рушащаяся от недоразумения – надеюсь, не только те, кто жил тогда, захочет переживать всё это вместе с героем.

Но самым неожиданным для меня самой был тот интерес, с которым прочитала на одном дыхании, не прерываясь,  повесть «Давай начнём всё сначала». Переживания молодого человека, получившего повестку, поезд в Карелию к месту службы, куда везут юного призывника – как мастерски описывает автор неприветливую неприхотливую природу Севера, что ни на секунду нельзя оторвать глаз от страницы! Как неожиданно и современно: - «Влажно и неподвижно – все эти прутики берез, гладкие стволы осин с плавным, скользящим ритмом ветвей». Впереди всерьёз нелёгкая служба, однако без дедовщины, более поздней язвы армии –  как интересно про это читать! И как точно выражено отчуждение приехавшего в отпуск солдата от родных и близких – ведь ему предстоит возвращение в часть.

Почему так дороги сердцу эти скромные приметы прошлой жизни? Время -- вот подлинный герой ранней прозы Игоря Куберского, и оно зафиксировано в произведениях Игоря Куберского исключительно бережно, талантливо и правдиво.

Книги нашего автора аннотированы точно и щедро, но первое слово в них всегда «петербургский писатель», то есть как бы региональный. Однако в них содержится и много других характеристик: из них самое точная такая: «естественность тона, отсутствие натяжек и фальши, при обилии внутреннего чувства и мысли, делают эту книгу простой и изящной». Полностью присоединяюсь к этим словам из «Комсомольской правды, вынесенных на титульный лист романа «Египет-69». Мне теперь спокойнее, чем прежде: наше пребывание на этой земле зафиксировано – мы были и пока ещё есть.

А ещё горжусь исключительной работоспособностью писателя, его способностью развивать свой талант, бесспорный с первой же книги, вполне в духе времени: среди оценочных суждений есть и «писатель европейского уровня», с чем полностью согласна, хотя и не считаю бесспорным комплиментом. Опять же в этом демонстрация – и так мы можем! Это о том, как в рассказе «Наш Генри Миллер» ещё на рубеже веков автор пишет с долей самоиронии о данном ему почётном титуле (?)

Широкая известность писателя Игоря Куберского, одного из самых значительных писателей современности, надеюсь, не за горами, и потому эти скромные заметки, отнюдь не претендующие на полноту раскрытия темы «Творческий путь Игоря Куберского» не прощание, а только репетиция прощания, и праздник свиданий будет иметь продолжение.

Заметки о творческом пути петербургского прозаика и поэта Игоря Куберского

.

Есть много неназванных сообществ: люди, носящие одно имя, земляки – выходцы из одних мест, даже толстые люди и худые – это разные сообщества. Из книги «Безымянные сообщества»( 2012) Елены Петровской: -- «Сегодня на первый план выходит все больше проблема осмысления новых человеческих общностей, которые не только возникают в невиданных прежде масштабах, но и отрицают своим существованием границы национальных государств…иные формы, легко опознаваемые социологическими средствами. Мы имеем в виду образования, идентичность которых ещё не успела состояться».

То, что прежде называлось литературным потоком, давно растеклось разнообразными ручейками, между ними сплошная заболоченность. На фоне глубинного разочарования современной прозой, мне попалась в руки и была с неослабевающим интересом прочитана книга ленинградского прозаика Игоря Куберского; к этому располагал непривычно добротный, внятный язык, а также умение удерживать внимание,  вести вполне современную интригу. Однако мой друг, бывший однокурсник по Литературному институту и тоже ленинградский писатель, когда я попросила узнать телефон Куберского, сказал: -- «Зачем тебе его телефон? Он же старый!» Это окончательно завело: было известно из интернета, что заинтересовавшей меня писатель точно мой ровесник, со второго года войны. Не сильно моложе его был и мой друг-однокурсник, но всё-таки рожденный во второй половине сороковых. Эти годы дали не так уж мало писателей, достаточно давно известных. А вот в тот военный год, не то что писателей, а и вообще-то мало детей родилось и уж тем более выжило.

Меня давно тревожило, что нас, детей второго военного года, как бы и не было: вот мы подошли практически к последней черте и что-то успели сделать. Но никто не написал пока о нас, о том, что мы были вообще на этой земле - так будут ли о нас вообще знать те, которые придут после?

И удалось выписать сразу все книги этого автора, которые были в продаже; когда все шесть оказались у меня, то читать начала с одной из ранних (естественно, по дате издания). Кроме того, мне (или автору интересующей меня книги?) повезло: купила билет в Минск и взяла эту книгу, а лучшего времени для неотрывного чтения, чем в дневном поезде, просто трудно вообразить. Открытая мною книга прозы, изданная «Молодой Гвардией» в 1987году, состоит из трех повестей и нескольких рассказов; первую из которых, названную «Отблески», проглотила до Смоленска. Очень близко к моей жизни оказалось то, о чём она написана: взрослый сын навещает в больнице умирающего отца. Был и в моей жизни такой месяц, когда я каждый день бывала у папы в палате перед его операцией, которая окончилась трагедией. Наверно, в определённом возрасте каждый оказывался в этой ситуации… Очень тонкие оттенки чувств между близкими, самыми близкими людьми исследуются автором; как вся жизнь умещается в эти короткие встречи, регламентированные больничными правилами, допускающие посетителей к тяжелым больным.

Наши отцы – вот где решающую роль играет принадлежность к одному поколению – обладали в семье непререкаемым авторитетом: за плечами у них была трудно доставшаяся победа и весьма непростые послевоенные годы. Но вот когда настигли их болезни и слабости, нам, их детям, предстояло проявить главные человеческие качества – мужество, стойкость, терпение и доброту. Видеть слабым прежде несгибаемого близкого человека трудно и больно, и поддержку надо суметь оказать тактично, не задевая самолюбия самого близкого человека…

В повести Игоря Куберского будни больницы перемежаются воспоминаниями его отца о прошедшей войне, причем сразу понятно: это не имитация, а подлинные воспоминания фронтового офицера, участника многих решающих боёв. Позднее мне посчастливилось познакомиться с фронтовыми воспоминаниями Юрия Куберского, изданными отдельной книгой. В «Отблесках» эти записки используются уместно и в небольших дозах, привнося необходимый контрапункт к основному тексту повести. Но особенно близким оказался душевный склад автора, понятно и близко его отношение к происходящему (именно этого больше всего не хватает мне при чтении современной прозы). Чтобы не быть голословной, приведу короткую цитату: «С годами Сергей открыл, что, оказывается, не все можно разрешить миром между двумя людьми, даже при самом искреннем их намерении. Натура уступала добру не до конца, упираясь в свою собственную косность как в спасение. Может, тут и обнаруживается биологический закон самозащиты? Но что следовало, а что не следовало защищать?» Прямо ощущение, что мы с автором думаем в унисон – он отвечает на мои сегодняшние вопросы. И кроме отличного, легко читаемого текста каждая почти сценка жизни содержит отдельную мысль, останавливающая внимание важной и неочевидной сентенцией.

.

Михаил Дудин во вступлении к этой книге Куберского пишет: «Человек своего поколения, он прошел прекрасную школу ответственности перед обществом, школу благодарной любви, терпения и мужества». Совсем забытые сейчас определения – и про ответственность, и про благодарную любовь – очевидные для людей нашего поколения. Сам прекрасный поэт, Дудин приводит в начале вступления стихи автора книги:

.

Я, крещенный войною,

На войне не убит.

За отцовской спиною

Мое детство стоит.

.

Кратко и точно автор выразил в этом четверостишье ощущение тех, кто родился в  один год с ним. Две другие повести этой книги тоже интересны и ни одна из них не повторяет открытия предыдущих (среди авторов популярных произведений современной жизни встречается повсеместно то, что Ю.Поляков называет Писательскими Проектами). А вот Куберский пишет каждую свою вещь заново, за каждой из них ощущается подлинной кусок прожитой жизни. Так прописаны обстановка редакции городской газеты, атмосфера работы тех, кто «делает новости», а также сложные взаимоотношения между сотрудниками, портреты которых отделаны с подлинным психологическим мастерством. И понятно одновременно, что не проработай автор какое-то время в аналогичном учреждении, он бы никогда не смог добиться подобной убедительности.

.

Следующей книгой Игоря Куберского, на которой мне бы хотелось остановиться подробнее, стал сборник рассказов «Игры с ветром»(ББК. Санкт-Петербург, 2010 г.) Конечно, за двадцать три года, которые разделяют эти две книги, автор много издавался, в том числе выходили и переводы, и оригинальные произведения. Книга стихов «Праздник свиданий» вышла в 2000 году; появление её предсказывал Дудин во вступлении к первой книге автора, однако  наверняка думал, что это произойдет раньше чем через 13 лет.

Но мне хочется остановиться сейчас именно на «Играх с ветром». Возможно потому, что вообще предпочитаю, так сказать, «малоформатную прозу». Книга имеет несколько разделов, каждый из которых заслуживает внимания. Первый называется «Жизнь без прикрас» (дневник блоггера), она составлена из многочисленных заметок о незначительных событиях ежедневно меняющейся жизни. Речь идёт, разумеется, о 90-х годах, впечатления ровесника не могут не заинтересовать. Оценки в основном совпадают, каждый отрывочек сверкает языковыми находками, разумеется, тексты эти весьма различаются по ценности, есть и незначительные, проходные. Отдельно стоит рассказ «Игры с ветром», давшей название книге – это подробное описание, временами напоминающее инструкцию: как научиться владеть виндсерфингом, а потом овладеть искусством катания на лыжах под парусом. И это совсем уже в зрелом возрасте; как ровесница, я понимаю, каково было автору вздрючивать себя, напрягая все силы, чтобы и этому научиться, преодолеть слабость и лень.

.

Интересно, что начинаются эти заметки с образа паруса – парус был почему-то универсальный, самый манящий образ нашего детства. Но в отличие от меня,  автор этого рассказа действительно научился управлять парусом и на воде и на снегу - не могу не восхищаться, даже если местами читать это скучновато, как любую инструкцию, если читаешь её праздно, без конкретной цели. Автору важно показать, как нелегко дается любой навык, в том числе и писательства, потому что это тоже требует мужества, преодоления своих страхов и упорства.

Невозможно обойти вниманием повествование под названием «Рифменное ожидание», одно из тех, которые не вошли ни в один раздел. Вообще можно уже сейчас сказать, что плюс ко всему сказанному Игорь Куберский непревзойденный мастер заглавий (хотела сказать об этом ближе к концу своих рассуждений, да боюсь забыть). В «Рифменном ожидании» подробно описывается, как автор впервые приносит в издательство книгу своих стихотворений; сочинителю в это время уже 37 – не восторженный юноша, которому не терпится выпустить свои первые опусы в мир, а  вполне сложившийся литератор, зрелый и потому критически воспринимающий себя и свои произведения. Стихи данного автора к этому времени уже регулярно печатаются в коллективных «Днях поэзии», что вроде бы должно облегчать прохождение издательских коридоров, ведущих к собственной книге. Однако это совсем напрасные ожидания, и путь автора к книге сравним по безнадежности только с трудом Сизифа – только кажется, что близок к завершению, но уходит сотрудник, написавший положительную рецензию, меняется начальство или концепция издательства – и начинай всё с нуля. Это абсолютно близкий мне сюжет, поскольку с автором этих заметок нас связывает не только год рождения, но и принадлежность к литературному цеху. .

.

Приблизительно в те же годы я впервые решилась принести в Минское издательство «Мастацкая литаратура» рукопись стихов, уже одобренных в Литературном институте на защите диплома, публиковавшихся в журнале «Неман» и некоторых других. Описанная Куберским тягомотина совпадает с моими воспоминаниями почти дословно, хотя имена редакторов и рецензентов, предусмотрительно зашифрованные, у меня, конечно же, были бы обозначены совсем другими буквами.

В оправдание (или в утешение?) подобной редакторской строгости могу сказать одно: когда многострадальная книжечка, моя «Улица детства» в 80-ом году всё-таки вышла в свет, я получила гонорар (при расценке рубль за строчку), в эквиваленте равный первому взносу за однокомнатную кооперативную квартиру! Пусть те юные поэты, которых отделяет от первой книжечки только отсутствие денег на издание, подумают, что у всего есть оборотная сторона; нет цензуры, издавай что угодно, но за собственные денежки. Кстати, цензура в те годы, когда проходила через эти узкие коридоры моя книженция, совсем не лютовала, чем приятно отличалась от коллег-литераторов.

Но подлинным шедевром хочется назвать следующий за «Ожиданием», рассказ «В сумеречном лесу», написанный с чисто Бунинской лаконичностью и мастерством.  Главное, в чем состоит загадка последействия текста – это присущая большой прозе алогичность, не тайна, которой удерживает внимание читателя писатель-детективщик, тайна, которая с неизбежностью наступления зимы после осени, будет разгадана в конце. А в рассказе Куберского, уже скрытой цитатой названия намекающей на нечто мистическое, присутствует «надтекст», который ощутим за самыми реальными бытовыми подробностями.  Например, за походом  с дочерью в лес по грибы и последующем вполне натуралистичном описании последствий отравления ребенка. Лишь в самом конце прозвучит не просто тревожная, а прямо-таки экзистенциально трагическая нота неизбежности расставания любимых.

.

Привлекательны рассказы о животных, в которых, кроме внимательного, доброго взгляда присутствуют тонкие психологические нюансы, с неизбежностью ведущие читателя к осознанию единства всего живого, без снисходительного взгляда на мир домашних любимцев сверху вниз, с уважением к ним и пониманием. Каждый из рассказов добавляет новые черточки к характеристике автора, и если бы целью этих писаний было исследование мастерства Куберского - рассказчика, можно было бы продолжить пристальное чтение этой книги. Но автору известно, что одними рассказами трудно заявить о себе в современной литературе, и школа писания романа становится его насущной задачей.

Распределю романы интересующего меня автора по годам издания; самым ранним оказался текст « Ночь в Мадриде», издательство «Геликон», С-П., 1997 год, то есть ровно через десять лет после книги повестей «Отблески». Прошедшие годы ощущаются сразу, как только берешь книгу в руки: глянцевая обложка с красивой картинкой на обложке, в отличие от безрадостного цвета и качества обложки второй книжки, скупо оформленной в духе лет её выхода. «Ночь в Мадриде» с первых страниц настраивает на приключения – сразу понятно, что жизнь автора, как и у большинства его сограждан, значительно изменилась, и в основном к лучшему. Главное же завоевание прошедших при новом устройстве страны лет – это возможность её граждан беспрепятственно ездить по миру, были бы деньги. Открытие Испании для Куберского настоящий праздник, которым он щедро делится с читающими: это и прекрасные пейзажи, то, что прежде называлось «описания природы» и которые при изучении литературы в школе не вызывали ничего кроме скуки, это и меню обедов и завтраков, описанные тактично, не вызывая отторжения и зависти.

Подлинным шедевром оказались сцены корриды, и это после Хэмингуэя и других известных писателей мира! Но сцены корриды в «Ночи в Мадриде» полны такого глубинного, экзистенциального взгляда на эту публичную схватку человека с быком, причем симпатия распределяется между ними обратно пропорционально победе противников. Тот самый экзистенциальный, трагический  взгляд на жизнь и смерть, объединяющий людей и животных, эта тема становится одной из доминирующих у автора.

.

Однако перейдем к главному - сюжетная линия романа держится, конечно, на любви; это традиционно для всей мировой литературы со времен её возникновения, собственно на это и намекает темноволосая красавица с розой в прическе на глянцевой обложке книги. Герой романа Игнатий приезжает в Испанию к сестре, вышедшей замуж за испанца, который ребенком был интернирован в СССР в числе детей, которых взрослые спасали от фашистов. Но в Петербурге осталась любимая девушка с ласковым прозвищем Улитка, описания отношений с которой чередуется c путешествиями героя романа по Испании. Вспоминая подробно историю любви к несравненной Улиткой вдали от неё, Игнатий подробно анализирует мало ему понятную женскую психологию, среди чувств преобладает ревность. В этих томительных, тщательно фиксированных встречах--расставаниях возлюбленных прослеживается определённая рифма с романом Андрэ Моруа «Превратности любви», в годы нашей молодости очень даже читаемого иностранного автора. В его романе автор-мужчина тоже никак не может понять мотива поведения любимой женщины, пока в повторном браке он не оказывается мужем очень ревнивой женщины, и тогда начинает понимать свою прежнюю пассию и даже сочувствует ей. Повествование, написанное русским современным автором, не менее убедительно, чем у именитого француза. Конечно, не только А. Моруа описал анатомию мужской ревности, сходный мотив водил и пером автором  знаменитой «Манон Леско», а также их многочисленными подражателями.

Чем бесспорно отличается роман Куберского от ранее читаных авторов, так это пилотным описанием сексуальных сцен. Со свойственным ему бесстрашием, о котором дал понять автор «Игры с ветром», он на протяжении этого и во всех последующих романах осваивает доселе почти неведомые русской беллетристике навыки: находит слова, достаточно откровенные, но и не режущие слух, тем не менее шокируя читателя прежнего воспитания, к каковым я себя отношу, уже самим обращением к описанию интимных сцен. И это действительно один из пропущенных навыков отечественной литературы, пробел, который Игорь Куберский восполняет старательно и увлеченно.

.

Беспристрастно говоря, описание интимной жизни человека так долго не поощрялось, что не было у пишущих навыка обращаться к опыту предшественников.

Скажу откровенно – косность восприятия мешало мне читать описание сцен, которые в мои школьные годы считались «неприличными», но понимаю одновременно, что это следующий шаг в освоении реальности художественной литературой. При этом хочу отдать должное -- именно из книг интересующего меня автора стал гораздо понятнее мужской взгляд на женщину в интимных ситуациях, жаль только, что знание это значительно запоздало. Думаю, продолжая читать Куберского, к его умению ( и желанию!) описывать сцены секса, придется так или иначе вернуться, а пока хочется остановиться на насыщенности романа «Ночь в Мадриде» отдельными интересными мыслями. Вот, навскидку, некоторые из них:

- «Принёс ли я кому-нибудь крупицу счастья?» Старомодный, не правда ли, вопрос?

О ровесниках: «Это было ещё поколение, отождествляющее себя с поэзией».

«Неудачу я выбрал сам. Оставаться со своими ценностями для меня было важнее, чем сделать карьеру».

«Клич Тарзана – клич моего послевоенного бедного детства».

«Когда то, что ты делаешь, совпадает с тем, что ты хочешь делать – это и есть счастье.»

«Новые духовные ценности создаёт только личность, не коллектив.»

«Жить в другом народе, в другой судьбе – это жить на иждивении – ничего этого ты не заслужил».

Писатель осмысливает по ходу событий всё происходящее, и этот умственный зуд, наряду с добротностью насыщенных реминисценциями описаний испанских городов и пейзажей, а также некоторых петербургских мест, знакомых и незнакомых, не даёт оторваться от  чтения до последней страницы романа. Что не случалось с автором этих заметок очень даже давно.

С трудом прекращаю цитировать «Ночь в Мадриде» (где нас с автором объединяет ещё школьная, общая любовь к Испании) и перехожу к следующему роману «Египет, 69»

.

Как и книга рассказов «Игры с ветром», роман вышел в удачном для автора 2010 году, в том самом Санкт-петербургском в издании «Геликон Плюс». По жанру это роман – воспоминание о далёком шестьдесят девятом году ( дата происходящего настолько важна для автора, что вынесена в заглавие, по аналогии с названием фильма «Тегеран-43»). Это год, когда автор, он же герой-рассказчик, после окончания филфака ЛГУ был отправлен переводчиком при военных советниках, присланных из СССР по просьбе тогдашнего президента Египта Насера для поднятия боеспособности армии после позорного поражения в молниеносной войне.

В воспоминания двадцатисемилетнего молодого человека прорываются мысли и рассуждения того, кем он стал за прошедшие годы, но этот человек только сохранил и укрепил в себе  выработанные ещё с юности основополагающие представления: - « Я живу в соответствии со своими представлениями о добре и зле, о том, что хорошо и что плохо. Я по возможности преодолеваю свой эгоизм, отталкивающий меня от людей, и стараюсь быть милосердным. Жаль, что у меня нет веры, что я воспитан атеистом…Но какой-никакой бог у меня все же есть. Я верю в карму, в наказание за плохие мысли и дела, и я верю в любовь.»

Прерываю цитату, чтобы продолжить её несколько позже из-за появившегося понятия «любовь» - когда в самом начале семидесятых  я уже не только писала стихи, но стала пытаться их напечатать, все поэтические опусы были о любви, и не только у меня. «Где ваша гражданская лирика?» - прищурив глаз, спрашивали редакторы.

А вот в начале нулевых – в конце девяностых ситуация вдруг изменилась на противоположную: меня как прорвало стихами о происходящем вокруг, то есть той самой пресловутой гражданской лирикой, однако редакторы, округлив глаза, вопрошали: «А где же стихи о любви? Ведь вы так проникновенно о ней писали!»

И действительно, о любви последние двадцать пять лет практически не пишут – приляпают какую-никакую любовную интрижку в текст романа, но сразу понятно – автору не до странностей любви. То запутанные события чеченской войны на первом месте, то интриги внутри корпорации вокруг денег, которые в особо крупных размерах втихую вращаются внутри фирмы – какая же тут любовь, сплошной секс! А вот писатель нашего поколения, вполне вписавшийся в новый образ жизни страны, не страшится писать о любви. Уже автор, а не двадцатисемилетний герой исповедуется: -- «Аналогичные мысли я встречал у весьма уважаемых мною философов. Но к этим мыслям я пришел сам, без философов, до них, пусть они и жили прежде меня на этой земле…Надо прожить жизнь интересно, не обязательно радостно… но, скажем, с удовлетворением, с миром в душе.»

.

Постоянная игра между героем и автором заставляет читателя глубже вникать в сюжет, чтобы различить их голоса: герою двадцать семь лет, он ещё надеется осуществить свою судьбу, но автор романа уже сделал многое и знает дальнейшую судьбу молодого человека, который пока служит в Египте и не изменяет своей религии любви. В настоящее время он хочет понять, почему его, очень немолодого уже человека,  тянет в Египет, в те времена, когда он ждал сразу нескольких вещей, прежде всего –любви и славы…

.

Вспоминая поэтапно свой путь в литературу, логично всплывает тема художественного перевода. Мысли автора об этой проблеме не могут не заинтересовать читателя, если он хотя бы раз пытался этим заняться: «проза у меня не переводилась – я не слышал ни музыки, ни ритма, то есть я это начисто терял в попытках передать её по-русски. Я был ещё не готов переводить прозу, не имел ключа к ней, не владел кладовой слов. А гораздо позднее сделал ещё одно удручающее открытие: переводы поэзии – это обман, подделка и фикция, вроде изготовления фальшивых купюр. Поэзия непереводима, поскольку обслуживается непереводимыми ресурсами языка, его музыкой, его ритмом, рождённых где-то в далеко укрытых недрах родового самосознания, в культурных слоях минувшего, в каждом звуке, в каждой морфеме и фонеме, в каждой конструкции словесных связей, запечатлевших национальное прошлое, неповторимый опыт, генетику уникальной истории». Это исследование возможностей стихотворного перевода, а вернее – его невозможности, обоснованно и аргументировано даёт представление о том, что мне, практикующему стихотворному переводчику, было ясно давно, но не хватало умения сформулировать так, прочитала об этом в романе Игоря Куберского.

Но «Египет-69» прежде всего роман воспитания: молодой ленинградский студент, впервые проскочив за железный занавес, проходит искушения соблазнами Запада, но не только – его обязанности по работе переводчика, поневоле включенного в игру сложных политических недомолвок, поневоле заставляют быстрее взрослеть. Он сталкивается с необходимостью быстро принимать решения, от которых зависит не только его жизнь, но и честь страны. Не так уж и безопасна в тех нечетко прописанных условиях была работа переводчика. Но зато какие возможности для наблюдения характеров давала она; вот хотя бы яркий портрет генерала Гавашелия  - интересны его рассуждения о самоощущения принадлежности к знатному роду (или богатому, когда речь идет об египтянах.)

.

И всё же опять любовь – главное, что его спасает и выносит из почти безвыходных положений. Правда, этой настоящей большой любви предшествует вполне объяснимая любовная интрига с симпатичной женой отечественного специалиста, но воспринимает он её так, что ясно: герой-рассказчик  готов именно к настоящему глубинному чувству.

Снова цитата: «Мы порой и не подозреваем, что рифма «кровь-любовь» рождает в нашем подсознании устойчивый образ любви как страдания, а то и смерти. То есть в русской ментальности любовь – состояние экстремальное, ведущее то ли к гибели, то ли к обновлению… Так слова формируют отношение к жизни.»  И у героя романа случилась совершенно невозможная любовь с местной девушкой, хотя и получившей европейское образование, но не может нарушить правила поведения восточной женщины на своей земле; не смотря на вполне взаимные нежные чувства, влюбленные расстаются. И тут хочется отдать должное композиционному мастерству автора романа: на последних страницах вернувшийся в Хургаду через 30 лет автор  слышит в кафе голос, напоминающий его прежнюю возлюбленную, и хочет увидеть лицо немолодой естественно женщины, идет к её столику… на этом повествование обрывается.

.

Роман «Египет-69» возможно самое значительное произведение Куберского-прозаика, потому что о событиях на ближнем востоке в те годы не оставлено почти никаких общедоступных свидетельств, не говоря уже о художественной прозе, и поэтому роман уникален. А еще увлекательно написан, мастерство писателя явно идет по возрастающей. Не случайно именно роман о Египте удостоен премии лучшей книги года в журнале «Нева» в год публикации. И опять, как и с «Ночью в Мадриде – жаль расставаться.

Настало время познакомиться подробнее с Куберским – поэтом: книга его стихов «Праздники свиданий» вышла из печати в том самом, счастливом для автора 2010 году. Это уже маститый, признанный прозаик позволяет себе роскошь опубликовать ещё и стихи.  Про себя могу заметить, что к стихам отношусь гораздо строже, а вернее – ревнивее, потому что приписана к этому ведомству. Книга имеет подзаголовок: избранные стихотворения и монологи; стихотворения датированы с 1968 по 2000 годами, на мой субъективный взгляд лучшие выпадают приблизительно на середину между крайними датами. Вот подлинный шедевр 1982:

.

Эта жизнь так давно миновала,

Что сегодня расслышишь едва ль,

Как пластинка на даче играла,

Как позванивал тонко хрусталь.

Где же гомон тот послевоенный,

Позабытых гостей голоса?

И поди разыщи во вселенной

Их теперешние адреса.

Иль ещё не умолкло веселье?

Раздается родительский смех

И с какой-то неясною целью

Приглашает на празднество всех…

Будто нет в этой жизни урона.

И с бессмертьем повенчан любой

Под стальною иглой патефона

Разрывающей сердце иглой.

.

Возможно именно потому, что послевоенное время, воспоминания о детстве и молодых родителях самое важное, самое дорогое и для меня воспоминание. Стихотворение, отрывок из которого цитирует Михаил Дудин в предисловии к первой прозаической книги писателя помечено 84 –ым годом, 83-им годом – стихотворение «Апаллон и Дафна», в котором автор сумел опоэтизировать секс в стихотворении, прежде чем успешно научился писать об этом в прозе. Не могу удержаться, чтобы не упомянуть ещё несколько очень чутких, тонко отделанных стихотворений 84-85 года, в стихах снова возникает образ, нет, вернее – тень отца и любовь, конечно же, любовь как состояние, и одно из стихотворений оканчивается резюмирующим четверостишьем:

.

А любовь, чем безнадежней,

Тем, конечно, долговечней,

На ветру, в простой одежде,

С немигающею свечкой.

.

Вторую часть книги «Праздники свиданий» (стоило бы об этой книге написать отдельную рецензию!) составляют так называемые «Монологи»: это стихотворные повествования от 3-х до пяти страниц, скорее рассказы от первого лица. Это любовные истории, ( исключение составляет удивительно проникновенный монолог «Сергей Рахманинов»)  отдельные сюжетные линии которых входят в другие прозаические произведения автора. Написаны эти монологи прекрасным стихом, они разнообразны по ритму, но вполне сходными композиционно. Главное в этих монологах даже не художественность формы, а особый душевный строй автора, созвучный, по моему мнению, многим ровесникам автора. Странное ощущение давнего знакомства с тем, кто написал эти строчки, возникает при чтении стихов и особенно монологов, хотя вообще-то рифмованные рассказы совсем не востребованный нашим временем жанр.

Уже упоминалось, что многие сюжеты монологов вошли в прозу Куберского: так ситуация одного из монологов («Вечный жених») более подробно разворачивается в романе «Репетиция прощания»(2010г). Это прекрасно написанный зрелый роман, где автор демонстрирует все наработанные прежде приёмы; в нем не так явно проглядывают элементы биографии, но интереснее построена интрига с едва ощутимым ароматом мистики – сюжетно это самый интересный и цельный роман, читая который испытываешь эстетическое удовольствия и ностальгическую грусть.

.

Отдельно о авторе – как подлинно свободный человек он не сводит счеты с прошлым как это сейчас принято в среде определённой части творческой интеллигенции, а отдельные пассажи о прошлом, в частности в романе «Египет-69» выражают вполне взвешенное отношение к годам юности тех, кто родился в СССР в 1942 году.

Так возникла настойчивая потребность поделиться этим субъективным, но очень ярком впечатлении от прежде неизвестного мне автора. а ведь последние 14 лет выписываю и читаю регулярно Литературную газету, относясь к ней как к навигатору в море современной литературы (если уже исчерпано само понятие «литературный процесс»).

А вот теперь хочется вернуться к самой первой книге прозы Игоря Куберского, (издательство «Ленинград», 1979 г.), которую прочитала ранее прочих; она называется «Свет на сцену». Три повести и пять рассказов -- как же узнаваемы ситуации этих повестей, особенно в первой, «Мальчику вслед» - послевоенный сибирский поселок, отношения мальчишки со взрослой соседской парой, с наивной хитростью и наивным  чувством справедливости; школа, первая хрупкая любовь, рушащаяся от недоразумения – надеюсь, не только те, кто жил тогда, захочет переживать всё это вместе с героем.

.

Но самым неожиданным для меня самой был тот интерес, с которым прочитала на одном дыхании, не прерываясь,  повесть «Давай начнём всё сначала». Переживания молодого человека, получившего повестку, поезд в Карелию к месту службы, куда везут юного призывника – как мастерски описывает автор неприветливую неприхотливую природу Севера, что ни на секунду нельзя оторвать глаз от страницы! Как неожиданно и современно: - «Влажно и неподвижно – все эти прутики берез, гладкие стволы осин с плавным, скользящим ритмом ветвей». Впереди всерьёз нелёгкая служба, однако без дедовщины, более поздней язвы армии –  как интересно про это читать! И как точно выражено отчуждение приехавшего в отпуск солдата от родных и близких – ведь ему предстоит возвращение в часть.

Почему так дороги сердцу эти скромные приметы прошлой жизни? Время -- вот подлинный герой ранней прозы Игоря Куберского, и оно зафиксировано в произведениях Игоря Куберского исключительно бережно, талантливо и правдиво.

Книги нашего автора аннотированы точно и щедро, но первое слово в них всегда «петербургский писатель», то есть как бы региональный. Однако в них содержится и много других характеристик: из них самое точная такая: «естественность тона, отсутствие натяжек и фальши, при обилии внутреннего чувства и мысли, делают эту книгу простой и изящной». Полностью присоединяюсь к этим словам из «Комсомольской правды, вынесенных на титульный лист романа «Египет-69». Мне теперь спокойнее, чем прежде: наше пребывание на этой земле зафиксировано – мы были и пока ещё есть.

.

А ещё горжусь исключительной работоспособностью писателя, его способностью развивать свой талант, бесспорный с первой же книги, вполне в духе времени: среди оценочных суждений есть и «писатель европейского уровня», с чем полностью согласна, хотя и не считаю бесспорным комплиментом. Опять же в этом демонстрация – и так мы можем! Это о том, как в рассказе «Наш Генри Миллер» ещё на рубеже веков автор пишет с долей самоиронии о данном ему почётном титуле (?)

Широкая известность писателя Игоря Куберского, одного из самых значительных писателей современности, надеюсь, не за горами, и потому эти скромные заметки, отнюдь не претендующие на полноту раскрытия темы «Творческий путь Игоря Куберского» не прощание, а только репетиция прощания, и праздник свиданий будет иметь продолжение.