Царствие Достоевского
Царствие Достоевского
09 июля 2016
2016-07-09
2017-04-20
65
Царствие Достоевского
Царствие Достоевского в серо-чёрных тонах даётся…
.
Царствие Достоевского слишком мрачно – что в нём современному человеку?
.
Штампы окружают нас, порой действуя прессами, придавливая, если не расплющивая вовсе.
.
Достоевский закручивает лабиринты – не только сюжетов; он проходит лабиринтами психики, и все уродливые гнойники внутри них, открыты его провидчески-пристрастному оку, - он брызгает на них целительных светом, и выжигает таким образом, если и не меняя нас к лучшему, то призывая меняться… А если литература хотя бы не призывает изменить свою породу – то грош ей цена.
.
Царствие Достоевского пылает стигматами состраданья, а что, сквозь огнь словесный, кровоточат они – так на то и сострадание, чтобы быть не уютным, бередить, вздёргивать, и, в конечном итоге, выводить к свету.
.
Читатели Библии обычно проскакивают мимо информации о создании света ранее светил – а ведь речь об ином, не доступном глазу свете, свете, и рождающем эти светила, свете, в конце концов, рождающем всё.
.
Так и в Пятикнижии Достоевского сначала рождается свет, а потом возникают его носители – Алёша ли Карамазов, князь Мышкин; и, хотя любой человек, в сущности, вариант винегрета качеств, даже и в Свидригайлове мука сильнее кривых страстей. А это и означает, что свет побеждает, давая сложные результаты – но такова уж человеческая порода.
.
«…до тех пор, пока человек не изменится физически…»
.
Ведал это всеобщий брат – Достоевский, ведал, хотя и не знал, поскольку не положено, сроков; а, ведая, выводил все свои сложнейшие построения к световым вспышкам: будь то речь на могиле Илюшеньки в финале Карамазовых, или мука Раскольникова, ошибшегося с идеей и признавшегося в убийстве…
.
Царство Достоевского от света есть – и светло оно.
.
Этим и нужно оно и важно современному, погрязшему в прагматизме человеку, в том сила его – и сила сия соль свою не утратит.
.
ВСЕЛЕННАЯ ПАНТЕИЗМА
.
Тютчев писал жёсткими формулировками, точно созидал математически выверенные золотые формулы пантеизма вселенства, блещущего драгоценными многокрасочными каменьями.
.
Охватив весь круг природы – с подкругом человеческого бытия – он прояснил человеку нечто столь важное, что мысль стала работать чётче, а стигматы сострадания на сердце – для тех, для кого они возможны – зажглись ярче.
.
«Чему бы жизнь нас не учила…» - скорбной верностью своей соотносится с прозрениями суфиев, перекидывая не зримый златой мосток между Востоком и Западом.
.
«Молчи, скрывайся и таи…» - серебряная формула одарённого одиночки, но и – голос каждого сердца, ибо люди подобны айсбергам: очевидность видимого и сокрытые в недрах бытия, как под водою, глыбы.
.
Чувствуя дыхания трав и удлинение дождевой капли, Тютчев обладал мощным мозгом натуралиста – с мыслью всегда великолепно оперенной рифмой.
.
Стихи о поздней любви столь же физиологичны, сколь и лиричны – и лирика здесь вовсе не унижена физиологией, наоборот: подчёркнута ею.
.
Извилины нашего лабиринта круты, и блажен тот, кому вручили факел, являющийся источником сета для других.
.
ВЕРУЮЩИЙ БОГОБОРЕЦ
.
Для мощи громогласного, тяжелостопного ниспроверженья нужен могучий объект – и кто тут подойдёт лучше Бога.
.
Маяковский атеист?
.
По внешним признакам да.
.
Но если спускаться в глубину его словесных лестниц, богоборчество меняет знаки, оборачиваясь своеобразной верой.
.
Ибо пролетарское всё в нём – наносное: ибо очень влекла сеть успеха, а тогда ничто иное, кроме летающего пролетария её не сулило.
.
Но – там, внутри, где жжёт, болит, режет?
.
Но – в самом сердце сердца?
.
А там – нежный дедуля Бог, совсем не страшный, вовсе не Бог Ветхого завета, ревнивый и мстительный, а некто домашний, привычный в жёсткой мякоти диалога, и диалог этот вечен…
.
Ниспровергать можно того, кого любишь: парадокс; но и сущность жизни парадоксальна, как парадоксальна, к примеру, физиология: желудок должен был бы переварить сам себе, но не переваривает, давая нам телесную крепость.
.
Или немощь.
.
Немощь тоже может быть громогласной: Помогите! Услышьте!
.
Богоборчество и всегда, по сути, изнанка веры – нельзя же ниспровергать ничто.
.
И вот могучие вирши Маяковского во многих своих периодах своеобразные литания Богу – какого ниспровергая, любит, и любя, ненавидит.
.
А так может писать только верующий.
.
Верующий богоборец.
.
ЛИТЕРАТУРА И ИНТЕРНЕТ
.
Для литературы гибельно отсутствие фильтров, исключение редактуры, убеждённость, что всё равно всему, и поделка мало чем отличается от шедевра.
.
Для литературы смертельно опасна возможность, предоставляемая любому графоману, несколькими нажатьями кнопок размещать новые и новые тексты-уродцы, уместные в кунсткамере, но не допустимые в литературном пространстве.
.
Для литературы вряд ли полезно огромное количество изданий, объединяющих людей, чей талант слишком сомнителен, чтобы тратить время на попытки отделить зёрна от плевел.
.
Поэтому, интернет – столь ценный, как глобальная библиотека, столь удобный, как самый быстрый способ связи и инструмент получения самой разной информации – для современной, буйно растущей, литературы крайне опасен: избыточной кривизной.
.
Издания множатся, новые рати пишущих людей, возомнивших себя писателями и поэтами, наступают, и, кажется, мир треснет от кособоких стихов и коряво-пустой прозы, и – треснул бы, когда б литература играла значительную роль в умах сограждан…
.
Но тут круг замыкается: коли литература не особенно нужна ныне живущим людям, то и не всё ли равно, как существует она в интернете?
.
Однако, хотелось бы надеяться на гамбургский счёт – отдалённый, как всякая справедливость.
.
УТОПИЯ ЛЕОНИДА ЛЕОНОВА
.
Спуск по крутым, кое-где замшелым ступеням, и вот мы внутри Леоновской страницы. Жизнь тут густа, как плазма, и словесно оформлена, как сказ.
.
Что за панорама открывается? А это старое Зарядье, гулкое от железа, с воздухом, реющим голубями, со скособоченными, но крепкими домами, где в тараканьих щелях набито всякого люда. Щи густы, как вещество самой жизни – мещанской тут, косной, своей, родной; а домовитость богатых квартир перевита ощущением близкого краха. Ибо грядёт…
.
Грядёт год огня, страсти, дыма; год хвостатой кометы, сносящей и быт, и жизни, ибо грядёт, грядёт…
.
Тугие гроздья Леоновских фраз то мерцают уральскими самоцветами, то отливают самородным золотом…
.
И вновь бессчётные ступени ведут вверх и вниз, проводят по сложным, изгибистым лабиринтам сюжета, иногда скрипят замшело, но не обвалятся, нет-нет…
.
Леса встают – объёмом превосходящие десяток Трой, и творится в лесах жизнь многих связей, самовитая, волшебная; и ткётся сказ, играющий смыслами – богатыми, как календарь…
.
И дорога на Океан загорается утопией всеобщего счастья, - дорога, которой пойдут и бывший вор – неистовый, как ересиарх, и потерявший всё купец – седобородый, согбенный, и многознатец-писатель в клетчатом демисезоне и огромных очках, и все-все-все – разные, непредставимые, пускай не верящие в утопию…
Царствие Достоевского в серо-чёрных тонах даётся…
.
Царствие Достоевского слишком мрачно – что в нём современному человеку?
.
Штампы окружают нас, порой действуя прессами, придавливая, если не расплющивая вовсе.
.
Достоевский закручивает лабиринты – не только сюжетов; он проходит лабиринтами психики, и все уродливые гнойники внутри них, открыты его провидчески-пристрастному оку, - он брызгает на них целительных светом, и выжигает таким образом, если и не меняя нас к лучшему, то призывая меняться… А если литература хотя бы не призывает изменить свою породу – то грош ей цена.
.
Царствие Достоевского пылает стигматами состраданья, а что, сквозь огнь словесный, кровоточат они – так на то и сострадание, чтобы быть не уютным, бередить, вздёргивать, и, в конечном итоге, выводить к свету.
.
Читатели Библии обычно проскакивают мимо информации о создании света ранее светил – а ведь речь об ином, не доступном глазу свете, свете, и рождающем эти светила, свете, в конце концов, рождающем всё.
.
Так и в Пятикнижии Достоевского сначала рождается свет, а потом возникают его носители – Алёша ли Карамазов, князь Мышкин; и, хотя любой человек, в сущности, вариант винегрета качеств, даже и в Свидригайлове мука сильнее кривых страстей. А это и означает, что свет побеждает, давая сложные результаты – но такова уж человеческая порода.
.
«…до тех пор, пока человек не изменится физически…»
.
Ведал это всеобщий брат – Достоевский, ведал, хотя и не знал, поскольку не положено, сроков; а, ведая, выводил все свои сложнейшие построения к световым вспышкам: будь то речь на могиле Илюшеньки в финале Карамазовых, или мука Раскольникова, ошибшегося с идеей и признавшегося в убийстве…
.
Царство Достоевского от света есть – и светло оно.
.
Этим и нужно оно и важно современному, погрязшему в прагматизме человеку, в том сила его – и сила сия соль свою не утратит.
.
ВСЕЛЕННАЯ ПАНТЕИЗМА
.
Тютчев писал жёсткими формулировками, точно созидал математически выверенные золотые формулы пантеизма вселенства, блещущего драгоценными многокрасочными каменьями.
.
Охватив весь круг природы – с подкругом человеческого бытия – он прояснил человеку нечто столь важное, что мысль стала работать чётче, а стигматы сострадания на сердце – для тех, для кого они возможны – зажглись ярче.
.
«Чему бы жизнь нас не учила…» - скорбной верностью своей соотносится с прозрениями суфиев, перекидывая не зримый златой мосток между Востоком и Западом.
.
«Молчи, скрывайся и таи…» - серебряная формула одарённого одиночки, но и – голос каждого сердца, ибо люди подобны айсбергам: очевидность видимого и сокрытые в недрах бытия, как под водою, глыбы.
.
Чувствуя дыхания трав и удлинение дождевой капли, Тютчев обладал мощным мозгом натуралиста – с мыслью всегда великолепно оперенной рифмой.
.
Стихи о поздней любви столь же физиологичны, сколь и лиричны – и лирика здесь вовсе не унижена физиологией, наоборот: подчёркнута ею.
.
Извилины нашего лабиринта круты, и блажен тот, кому вручили факел, являющийся источником сета для других.
.
ВЕРУЮЩИЙ БОГОБОРЕЦ
.
Для мощи громогласного, тяжелостопного ниспроверженья нужен могучий объект – и кто тут подойдёт лучше Бога.
.
Маяковский атеист?
.
По внешним признакам да.
.
Но если спускаться в глубину его словесных лестниц, богоборчество меняет знаки, оборачиваясь своеобразной верой.
.
Ибо пролетарское всё в нём – наносное: ибо очень влекла сеть успеха, а тогда ничто иное, кроме летающего пролетария её не сулило.
.
Но – там, внутри, где жжёт, болит, режет?
.
Но – в самом сердце сердца?
.
А там – нежный дедуля Бог, совсем не страшный, вовсе не Бог Ветхого завета, ревнивый и мстительный, а некто домашний, привычный в жёсткой мякоти диалога, и диалог этот вечен…
.
Ниспровергать можно того, кого любишь: парадокс; но и сущность жизни парадоксальна, как парадоксальна, к примеру, физиология: желудок должен был бы переварить сам себе, но не переваривает, давая нам телесную крепость.
.
Или немощь.
.
Немощь тоже может быть громогласной: Помогите! Услышьте!
.
Богоборчество и всегда, по сути, изнанка веры – нельзя же ниспровергать ничто.
.
И вот могучие вирши Маяковского во многих своих периодах своеобразные литания Богу – какого ниспровергая, любит, и любя, ненавидит.
.
А так может писать только верующий.
.
Верующий богоборец.
.
ЛИТЕРАТУРА И ИНТЕРНЕТ
.
Для литературы гибельно отсутствие фильтров, исключение редактуры, убеждённость, что всё равно всему, и поделка мало чем отличается от шедевра.
.
Для литературы смертельно опасна возможность, предоставляемая любому графоману, несколькими нажатьями кнопок размещать новые и новые тексты-уродцы, уместные в кунсткамере, но не допустимые в литературном пространстве.
.
Для литературы вряд ли полезно огромное количество изданий, объединяющих людей, чей талант слишком сомнителен, чтобы тратить время на попытки отделить зёрна от плевел.
.
Поэтому, интернет – столь ценный, как глобальная библиотека, столь удобный, как самый быстрый способ связи и инструмент получения самой разной информации – для современной, буйно растущей, литературы крайне опасен: избыточной кривизной.
.
Издания множатся, новые рати пишущих людей, возомнивших себя писателями и поэтами, наступают, и, кажется, мир треснет от кособоких стихов и коряво-пустой прозы, и – треснул бы, когда б литература играла значительную роль в умах сограждан…
.
Но тут круг замыкается: коли литература не особенно нужна ныне живущим людям, то и не всё ли равно, как существует она в интернете?
.
Однако, хотелось бы надеяться на гамбургский счёт – отдалённый, как всякая справедливость.
.
УТОПИЯ ЛЕОНИДА ЛЕОНОВА
.
Спуск по крутым, кое-где замшелым ступеням, и вот мы внутри Леоновской страницы. Жизнь тут густа, как плазма, и словесно оформлена, как сказ.
.
Что за панорама открывается? А это старое Зарядье, гулкое от железа, с воздухом, реющим голубями, со скособоченными, но крепкими домами, где в тараканьих щелях набито всякого люда. Щи густы, как вещество самой жизни – мещанской тут, косной, своей, родной; а домовитость богатых квартир перевита ощущением близкого краха. Ибо грядёт…
.
Грядёт год огня, страсти, дыма; год хвостатой кометы, сносящей и быт, и жизни, ибо грядёт, грядёт…
.
Тугие гроздья Леоновских фраз то мерцают уральскими самоцветами, то отливают самородным золотом…
.
И вновь бессчётные ступени ведут вверх и вниз, проводят по сложным, изгибистым лабиринтам сюжета, иногда скрипят замшело, но не обвалятся, нет-нет…
.
Леса встают – объёмом превосходящие десяток Трой, и творится в лесах жизнь многих связей, самовитая, волшебная; и ткётся сказ, играющий смыслами – богатыми, как календарь…
.
И дорога на Океан загорается утопией всеобщего счастья, - дорога, которой пойдут и бывший вор – неистовый, как ересиарх, и потерявший всё купец – седобородый, согбенный, и многознатец-писатель в клетчатом демисезоне и огромных очках, и все-все-все – разные, непредставимые, пускай не верящие в утопию…