Царствие Достоевского

Царствие Достоевского

Царствие Достоевского в серо-чёрных тонах даётся…

.

Царствие Достоевского слишком мрачно – что в нём современному человеку?

.

Штампы окружают нас, порой действуя прессами, придавливая, если не расплющивая вовсе.

.

Достоевский закручивает лабиринты – не только сюжетов; он проходит лабиринтами психики, и все уродливые гнойники внутри них, открыты его провидчески-пристрастному оку, - он брызгает на них целительных светом, и выжигает таким образом, если и не меняя нас к лучшему, то призывая меняться… А если литература хотя бы не призывает изменить свою породу – то грош ей цена.

.

Царствие Достоевского пылает стигматами состраданья, а что, сквозь огнь словесный, кровоточат они – так на то и сострадание, чтобы быть не уютным, бередить, вздёргивать, и, в конечном итоге, выводить к свету.

.

Читатели Библии обычно проскакивают мимо информации о создании света ранее светил – а ведь речь об ином, не доступном глазу свете, свете, и рождающем эти светила, свете, в конце концов, рождающем всё.

.

Так и в Пятикнижии Достоевского сначала рождается свет, а потом возникают его носители – Алёша ли Карамазов, князь Мышкин; и, хотя любой человек, в сущности, вариант винегрета качеств, даже и в Свидригайлове мука сильнее кривых страстей. А это и означает, что свет побеждает, давая сложные результаты – но такова уж человеческая порода.

.

«…до тех пор, пока человек не изменится физически…»

.

Ведал это всеобщий брат – Достоевский, ведал, хотя и не знал, поскольку не положено, сроков; а, ведая, выводил все свои сложнейшие построения к световым вспышкам: будь то речь на могиле Илюшеньки в финале Карамазовых, или мука Раскольникова, ошибшегося  с идеей и признавшегося в убийстве…

.

Царство Достоевского от света есть – и светло оно.

.

Этим и нужно оно и важно современному, погрязшему в прагматизме человеку, в том сила его – и сила сия соль свою не утратит.

.

ВСЕЛЕННАЯ ПАНТЕИЗМА

.

Тютчев писал жёсткими формулировками, точно созидал математически выверенные золотые формулы пантеизма вселенства, блещущего драгоценными многокрасочными каменьями.

.

Охватив весь круг природы – с подкругом человеческого бытия – он прояснил человеку нечто столь важное, что мысль стала работать чётче, а стигматы сострадания на сердце – для тех, для кого они возможны – зажглись ярче.

.

«Чему бы жизнь нас не учила…» - скорбной верностью своей соотносится с прозрениями суфиев, перекидывая не зримый златой мосток между Востоком и Западом.

.

«Молчи, скрывайся и таи…» - серебряная формула одарённого одиночки, но и – голос каждого сердца, ибо люди подобны айсбергам: очевидность видимого и сокрытые в недрах бытия, как под водою, глыбы.

.

Чувствуя дыхания трав и удлинение дождевой капли, Тютчев обладал мощным мозгом натуралиста – с мыслью всегда великолепно оперенной рифмой.

.

Стихи о поздней любви столь же физиологичны, сколь и лиричны – и лирика здесь вовсе не унижена физиологией, наоборот: подчёркнута ею.

.

Извилины нашего лабиринта круты, и блажен тот, кому вручили факел, являющийся источником сета для других.

.

ВЕРУЮЩИЙ БОГОБОРЕЦ

.

Для мощи громогласного, тяжелостопного ниспроверженья нужен могучий объект – и кто тут подойдёт лучше Бога.

.

Маяковский атеист?

.

По внешним признакам да.

.

Но если спускаться в глубину его словесных лестниц, богоборчество меняет знаки, оборачиваясь своеобразной верой.

.

Ибо пролетарское всё в нём – наносное: ибо очень влекла сеть успеха, а тогда ничто иное, кроме летающего пролетария её не сулило.

.

Но – там, внутри, где жжёт, болит, режет?

.

Но – в самом сердце сердца?

.

А там – нежный дедуля Бог, совсем не страшный, вовсе не Бог Ветхого завета, ревнивый и мстительный, а некто домашний, привычный в жёсткой мякоти диалога, и диалог этот вечен…

.

Ниспровергать можно того, кого любишь: парадокс; но и сущность жизни парадоксальна, как парадоксальна, к примеру, физиология: желудок должен был бы переварить сам себе, но не переваривает, давая нам телесную крепость.

.

Или немощь.

.

Немощь тоже может быть громогласной: Помогите! Услышьте!

.

Богоборчество и всегда, по сути, изнанка веры – нельзя же ниспровергать ничто.

.

И вот могучие вирши Маяковского во многих своих периодах своеобразные литания Богу – какого ниспровергая, любит, и любя, ненавидит.

.

А так может писать только верующий.

.

Верующий богоборец.

.

ЛИТЕРАТУРА И ИНТЕРНЕТ

.

Для литературы гибельно отсутствие фильтров, исключение редактуры, убеждённость, что всё равно всему, и поделка мало чем отличается от шедевра.

.

Для литературы смертельно опасна возможность, предоставляемая любому графоману, несколькими нажатьями кнопок размещать новые и новые тексты-уродцы, уместные в кунсткамере, но не допустимые в литературном пространстве.

.

Для литературы вряд ли полезно огромное количество изданий, объединяющих людей, чей талант слишком сомнителен, чтобы тратить время на попытки отделить зёрна от плевел.

.

Поэтому, интернет – столь ценный, как глобальная библиотека, столь удобный, как самый быстрый способ связи и инструмент получения самой разной информации – для современной, буйно растущей, литературы крайне опасен: избыточной кривизной.

.

Издания множатся, новые рати пишущих людей, возомнивших себя писателями и поэтами, наступают, и, кажется, мир треснет от кособоких стихов и коряво-пустой прозы, и – треснул бы, когда б литература играла значительную роль в умах сограждан…

.

Но тут круг замыкается: коли литература не особенно нужна ныне живущим людям, то и не всё ли равно, как существует она в интернете?

.

Однако, хотелось бы надеяться на гамбургский счёт – отдалённый, как всякая справедливость.

.

УТОПИЯ ЛЕОНИДА ЛЕОНОВА

.

Спуск по крутым, кое-где замшелым ступеням, и вот мы внутри Леоновской страницы. Жизнь тут густа, как плазма, и словесно оформлена, как сказ.

.

Что за панорама открывается? А это старое Зарядье, гулкое от железа, с воздухом, реющим голубями, со скособоченными, но крепкими домами, где в тараканьих щелях набито всякого люда. Щи густы, как вещество самой жизни – мещанской тут, косной, своей, родной; а домовитость богатых квартир перевита ощущением близкого краха. Ибо грядёт…

.

Грядёт год огня, страсти, дыма; год хвостатой кометы, сносящей и быт, и жизни, ибо грядёт, грядёт…

.

Тугие гроздья Леоновских фраз то мерцают уральскими самоцветами, то отливают самородным золотом…

.

И вновь бессчётные ступени ведут вверх и вниз, проводят по сложным, изгибистым лабиринтам сюжета, иногда скрипят замшело, но не обвалятся, нет-нет…

.

Леса встают – объёмом превосходящие десяток Трой, и творится в лесах жизнь многих связей, самовитая, волшебная; и ткётся сказ, играющий смыслами – богатыми, как календарь…

.

И дорога на Океан загорается утопией всеобщего счастья, - дорога, которой пойдут и бывший вор – неистовый, как ересиарх, и потерявший всё купец – седобородый, согбенный, и многознатец-писатель в клетчатом демисезоне и огромных очках, и все-все-все – разные, непредставимые, пускай не верящие в утопию…

Царствие Достоевского в серо-чёрных тонах даётся…

.

Царствие Достоевского слишком мрачно – что в нём современному человеку?

.

Штампы окружают нас, порой действуя прессами, придавливая, если не расплющивая вовсе.

.

Достоевский закручивает лабиринты – не только сюжетов; он проходит лабиринтами психики, и все уродливые гнойники внутри них, открыты его провидчески-пристрастному оку, - он брызгает на них целительных светом, и выжигает таким образом, если и не меняя нас к лучшему, то призывая меняться… А если литература хотя бы не призывает изменить свою породу – то грош ей цена.

.

Царствие Достоевского пылает стигматами состраданья, а что, сквозь огнь словесный, кровоточат они – так на то и сострадание, чтобы быть не уютным, бередить, вздёргивать, и, в конечном итоге, выводить к свету.

.

Читатели Библии обычно проскакивают мимо информации о создании света ранее светил – а ведь речь об ином, не доступном глазу свете, свете, и рождающем эти светила, свете, в конце концов, рождающем всё.

.

Так и в Пятикнижии Достоевского сначала рождается свет, а потом возникают его носители – Алёша ли Карамазов, князь Мышкин; и, хотя любой человек, в сущности, вариант винегрета качеств, даже и в Свидригайлове мука сильнее кривых страстей. А это и означает, что свет побеждает, давая сложные результаты – но такова уж человеческая порода.

.

«…до тех пор, пока человек не изменится физически…»

.

Ведал это всеобщий брат – Достоевский, ведал, хотя и не знал, поскольку не положено, сроков; а, ведая, выводил все свои сложнейшие построения к световым вспышкам: будь то речь на могиле Илюшеньки в финале Карамазовых, или мука Раскольникова, ошибшегося  с идеей и признавшегося в убийстве…

.

Царство Достоевского от света есть – и светло оно.

.

Этим и нужно оно и важно современному, погрязшему в прагматизме человеку, в том сила его – и сила сия соль свою не утратит.

.

ВСЕЛЕННАЯ ПАНТЕИЗМА

.

Тютчев писал жёсткими формулировками, точно созидал математически выверенные золотые формулы пантеизма вселенства, блещущего драгоценными многокрасочными каменьями.

.

Охватив весь круг природы – с подкругом человеческого бытия – он прояснил человеку нечто столь важное, что мысль стала работать чётче, а стигматы сострадания на сердце – для тех, для кого они возможны – зажглись ярче.

.

«Чему бы жизнь нас не учила…» - скорбной верностью своей соотносится с прозрениями суфиев, перекидывая не зримый златой мосток между Востоком и Западом.

.

«Молчи, скрывайся и таи…» - серебряная формула одарённого одиночки, но и – голос каждого сердца, ибо люди подобны айсбергам: очевидность видимого и сокрытые в недрах бытия, как под водою, глыбы.

.

Чувствуя дыхания трав и удлинение дождевой капли, Тютчев обладал мощным мозгом натуралиста – с мыслью всегда великолепно оперенной рифмой.

.

Стихи о поздней любви столь же физиологичны, сколь и лиричны – и лирика здесь вовсе не унижена физиологией, наоборот: подчёркнута ею.

.

Извилины нашего лабиринта круты, и блажен тот, кому вручили факел, являющийся источником сета для других.

.

ВЕРУЮЩИЙ БОГОБОРЕЦ

.

Для мощи громогласного, тяжелостопного ниспроверженья нужен могучий объект – и кто тут подойдёт лучше Бога.

.

Маяковский атеист?

.

По внешним признакам да.

.

Но если спускаться в глубину его словесных лестниц, богоборчество меняет знаки, оборачиваясь своеобразной верой.

.

Ибо пролетарское всё в нём – наносное: ибо очень влекла сеть успеха, а тогда ничто иное, кроме летающего пролетария её не сулило.

.

Но – там, внутри, где жжёт, болит, режет?

.

Но – в самом сердце сердца?

.

А там – нежный дедуля Бог, совсем не страшный, вовсе не Бог Ветхого завета, ревнивый и мстительный, а некто домашний, привычный в жёсткой мякоти диалога, и диалог этот вечен…

.

Ниспровергать можно того, кого любишь: парадокс; но и сущность жизни парадоксальна, как парадоксальна, к примеру, физиология: желудок должен был бы переварить сам себе, но не переваривает, давая нам телесную крепость.

.

Или немощь.

.

Немощь тоже может быть громогласной: Помогите! Услышьте!

.

Богоборчество и всегда, по сути, изнанка веры – нельзя же ниспровергать ничто.

.

И вот могучие вирши Маяковского во многих своих периодах своеобразные литания Богу – какого ниспровергая, любит, и любя, ненавидит.

.

А так может писать только верующий.

.

Верующий богоборец.

.

ЛИТЕРАТУРА И ИНТЕРНЕТ

.

Для литературы гибельно отсутствие фильтров, исключение редактуры, убеждённость, что всё равно всему, и поделка мало чем отличается от шедевра.

.

Для литературы смертельно опасна возможность, предоставляемая любому графоману, несколькими нажатьями кнопок размещать новые и новые тексты-уродцы, уместные в кунсткамере, но не допустимые в литературном пространстве.

.

Для литературы вряд ли полезно огромное количество изданий, объединяющих людей, чей талант слишком сомнителен, чтобы тратить время на попытки отделить зёрна от плевел.

.

Поэтому, интернет – столь ценный, как глобальная библиотека, столь удобный, как самый быстрый способ связи и инструмент получения самой разной информации – для современной, буйно растущей, литературы крайне опасен: избыточной кривизной.

.

Издания множатся, новые рати пишущих людей, возомнивших себя писателями и поэтами, наступают, и, кажется, мир треснет от кособоких стихов и коряво-пустой прозы, и – треснул бы, когда б литература играла значительную роль в умах сограждан…

.

Но тут круг замыкается: коли литература не особенно нужна ныне живущим людям, то и не всё ли равно, как существует она в интернете?

.

Однако, хотелось бы надеяться на гамбургский счёт – отдалённый, как всякая справедливость.

.

УТОПИЯ ЛЕОНИДА ЛЕОНОВА

.

Спуск по крутым, кое-где замшелым ступеням, и вот мы внутри Леоновской страницы. Жизнь тут густа, как плазма, и словесно оформлена, как сказ.

.

Что за панорама открывается? А это старое Зарядье, гулкое от железа, с воздухом, реющим голубями, со скособоченными, но крепкими домами, где в тараканьих щелях набито всякого люда. Щи густы, как вещество самой жизни – мещанской тут, косной, своей, родной; а домовитость богатых квартир перевита ощущением близкого краха. Ибо грядёт…

.

Грядёт год огня, страсти, дыма; год хвостатой кометы, сносящей и быт, и жизни, ибо грядёт, грядёт…

.

Тугие гроздья Леоновских фраз то мерцают уральскими самоцветами, то отливают самородным золотом…

.

И вновь бессчётные ступени ведут вверх и вниз, проводят по сложным, изгибистым лабиринтам сюжета, иногда скрипят замшело, но не обвалятся, нет-нет…

.

Леса встают – объёмом превосходящие десяток Трой, и творится в лесах жизнь многих связей, самовитая, волшебная; и ткётся сказ, играющий смыслами – богатыми, как календарь…

.

И дорога на Океан загорается утопией всеобщего счастья, - дорога, которой пойдут и бывший вор – неистовый, как ересиарх, и потерявший всё купец – седобородый, согбенный, и многознатец-писатель в клетчатом демисезоне и огромных очках, и все-все-все – разные, непредставимые, пускай не верящие в утопию…