Литературно-художественный журнал «Крещатик»

.

Перекрёсток – Балтия. ( № 72, 2016, Санкт-Петербург)

.

В мае этого года вышел в свет новый номер международного литературно-художественного  журнала «Крещатик», издатели которого так определяют свою редакционную политику: «Мы – в неустанном поиске новых имён, неизвестных авторов, где бы они ни жили – в Киеве, Петербурге, Иерусалиме, Нью-Йорке или Мюнхене, мы – перенесённый в ментальное пространство проспект, как бы он ни назывался в каждом городе, где когда-то завязывались великие дружбы, писались великие стихи, происходили знаменательные встречи…» На этот раз выпуск посвящён талантливым авторам, живущим в Латвии, Литве и Эстонии, отсюда и название этого перекрёстка – БАЛТИЯ.

.

Что весьма характерно для современного мира, границы которого заметно стёр интернет, – интернационален не только состав авторов издания, но и его создателей: члены редакционной коллегии живут в разных странах (от Германии до Украины), а издаётся оно в Санкт-Петербурге.

В журнале представлено творчество более 50-ти современных поэтов и прозаиков… И кроме традиционных рубрик (поэзия, проза, переводы) любители литературы найдут для себя интересные интервью и статьи из области эссеистики, критики, библиографии, объединённые разделом Контексты.

.

Именно в этом разделе Ольга Майер, редактор международного литературного журнала «Балтика», и Владимир Илляшевич, руководитель русской писательской организации в Таллине, ведут открытый диалог о судьбе русской литературы Эстонии сегодня, который с большой долей вероятности можно спроецировать и на литературу двух других стран Балтии.

«Двадцать лет назад, с распадом Советского Союза, подавляющее большинство профессиональных литераторов, писавших на русском языке, было тихо изгнано из Союза писателей Эстонии (бывшей Эстонской ССР). За редким исключением некоторых русскоязычных переводчиков эстонской литературы и тех, кто сумел убедить эстонских коллег в своей «нерусскости». Русские же писатели очутились на распутье. Да кому нужна сейчас литература вообще, говорили некоторые из них. Литературный процесс оказался нарушен. Предстояло его воссоздать, невзирая на трудности и лишения…»

.

Говоря конкретно о своей стране, О. Майер уточняет: «Благодаря усилиям тех, кому не безразлична судьба русской литературы в Прибалтике, за прошедшие 17 лет вышло более 150 книг, что стало главным итогом деятельности Русской писательской организации в Эстонии».

Думаю, этот журнал, вышедший в текущем году в числе других изданий, представляющих поэтов Балтии, яркое доказательство тому, что литературный процесс здесь был воссоздан, несмотря на все политические и материальные трудности. Так, стоит вспомнить, что в Латвии недавно вышли две антологии: «Русская поэзия Латгалии» и «Русская поэзия Латвии» (издатель – член Сейма Латвии Александр Якимов). В новом номере авторы трёх стран представлены почти в равных объёмах. И если эстонских авторов опубликовано немного меньше, то только из-за затрудненного контакта с литераторами Эстонии в процессе работы над изданием.

.

Приятно отметить, что критерием отбора произведений послужило только художественное качество материала, а не звания и регалии авторов. В итоге, наряду с почётным членом Академии наук Латвии, женой Народного поэта Латвии – Людмилой Азаровой Вациете; с членом СП России, дипломантом премий И. Северянина и Ф. Достоевского – Василием Сазоновым (Таллин);   а также с известным литовским поэтом, переводчиком, драматургом (в своё время заведующим литературной частью Русского драмтеатра Литвы) – Виталием Асовским в этом номере можно познакомиться и с интересной прозой (в т.ч. поэтической) совсем молодых авторов, недавних выпускников вильнюсской Русской гимназии  «Ювента».

Стоит отдельно упомянуть члена правления Балтийской гильдии поэтов, члена СП Латвии Юрия Касянича, который внёс огромный вклад в восстановление литературного процесса в странах Балтии. Он уже четыре года (2012-2016) является постоянным редактором-составителем ежегодного поэтического альманаха «Письмена», издаваемого специально к Дням русской культуры в Латвии. В своей статье «Потеснить сныть», опубликованной в литературном альманахе «Oceanus Sarmatiсus» (Рига, 2016), он пишет о целях созданной гильдии:

«Гильдия – это цех хранителей ремесла с общим видением роли и значения поэзии в нашем поспешном мире, который импульсивно меняется и не всегда в лучшую сторону. Гильдия – это способ и инструмент общения разных по стилю и жанру поэтов, которые служат русскому языку, продолжают русскую поэтическую традицию, исповедуют искренность и неравнодушие в обращении к современникам. Гильдия – это клуб единомышленников. Нас немного. Мы живем в разных странах. Всё, что мы делаем, – пишем стихи. Стихи – это всё, что мы можем сегодня сделать».

.

Есть в журнале и уникальная военная проза, как говорится, из первых уст, –  рассказ-воспоминание ветерана ВОВ Алексея Гречука, которому в ноябре исполняется 90 лет. Кстати, этот рассказ, продолжающий традиции великой русской литературы, которую во все века отличала наполненность гуманистическими смыслами, стал победителем в конкурсе к 70-летию Великой Победы, проводимом русским еженедельником Литвы «Литовский курьер». Даже в свои 90 Алексей сохраняет бодрость духа и является членом литературного объединения, где его очень уважают и ценят его живые воспоминания о страшных страницах нашей истории.

Можно много говорить о достоинствах нового номера журнала «Крещатик» –  перекрёсток «Балтия», но я полагаю, что лучшей иллюстрацией этого станет подборка произведений, вошедших в журнал.

.

Журнал распространяется в Санкт-Петербурге и Москве по адресам:

Москва:

Книжная лавка Литературного института

Тверской бульвар, 25 (вход с ул. Большая Бронная). М. Пушкинская, Чеховская, Тверская.

Арт-центр "Борей-Арт"

Литейный пр., 58. М. "Маяковская".

Клуб "Книги и кофе" при Центре современной литературы и книги Набережная Адм. Макарова, 10. М. "Василеостровская", "Спортивная".

.

ПОДБОРКА ПРОИЗВЕДЕНИЙ ИЗ ЖУРНАЛА «КРЕЩАТИК» –  ПЕРЕКРЁСТОК «БАЛТИЯ».

.

/ Рига /

.

.

Зелёный звукоряд, букварь листвы

раскрылись, как восторг, земными алтарями.

И новый дар благословят волхвы:

наш верный Царь грядёт и дышит за дверями.

.

Как в нетях не пропасть и Бога не прогневать?

Природа выше нас и глубже сна.

Мы – яблоко стыда, надкушенное Евой,

посланий грозовые письмена.

.

Мы прощены горением псалма.

Но если угодить предсказанному снами –

нас ветряки крестов сведут с ума.

Так ворон видит смерть, идущую за нами.

Мы – исцеление расслабленного света.

Но тот, кто будет признан чудаком,

добавит свету грань и буквицу Завета,

нам по волнам являясь босиком.

.

И нам всего на свете тяжелей

восстание огней Отеческого гнева.

Нам – веру напоить, как, влив елей,.

разжечь лампаду нерадивой девы.

.

Мы – древо партитур, наитий невесомых,

тягучего огня, чутьё летяг.

Мы – корневой побег в родильне чернозёма,

и осень – наш могучий, дымный стяг.

.

/ Рига /

.

.

Расползался над кладбищем липкий туман,

погребая под саваном солнечный свет –

может, души сочились из вырытых ям;

может, день испарялся за душами вслед.

Еле видный, украшенный звуками, храм

заглушал невеселые крики ворон;

и окрест раздавалось его «не отдам…»,

и взлетала надежда со дна похорон.

.

Небо, словно размокший от влаги плакат,

непрозрачной бумагой ложилось на крест.

Прежний текст исчезал, без вины виноват,

и читалось нечаянно слово «воскрес».

.

/ Рига /

.

.

Нарежем сыр. Нарежем просто сыр,

Слезящийся солоноватым соком

Из слойных недр, из самых сырных дыр.

Поробуем дырявый этот мир

В его предназначеньи невысоком,

.

В съестном, где голод зол, но утолим.

И жажда сушит губы, но не смертно –

Не так, как нам изображает мим,

Когда он гибнет, жаждою томим.

Тем паче, на столе вина – несметно.

.

Такой букет: сыр, пури и вино.

Рассядемся, но не чинясь, а просто

По старшинству, как тут заведено.

Попробуем роскошествовать, но

Безжествуя, не затевая тоста.

.

Тифлисских двориков домашний бог

Меня поймет и не осудит строго.

Теперь, переступаючи порог

Застольников, он смотрит вниз и вбок

И несколько потеряно для бога.

.

И русский гость, надламывая снедь,

Старается при нем не делать крошек.

Об общем прошлом лучше не шуметь.

А, перебравши, что-нибудь уметь

Про то, как много девушек хороших.

.

Грузинских вин большие имена

Теперь горчат неосторожной ссорой.

И если даже знаешь, чья вина,

То все равно, чем кончилась война:

Ты слышишь в музыке сирену скорой.

.

С кем, кто, когда, за что и кто герой –

Так горестно сидит в твоей подкорке,

Что в саклях, вознесенных над Курой,

Ты видишь не позднекартлийский крой,

А разве что террасные подпорки.

.

В одеждах женщин отмечаешь цвет.

Он черный сплошь, поскольку будни серы.

В том, что уже не отключают свет,

Ты ищешь наступление примет

Еще одной послевоенной эры.

.

Но в старом городе уже поют.

У ресторанов. Для гостей. И между

Руинами, погребшими уют.

И если гости певчим подают,

То подают, как подают надежду.

.

/ Вильнюс /

.

.

Как не пороть горячки, когда опять в сезон

Не наскрести заначки на пляжный пансион.

И бедность, как зараза, в Отечестве моём.

С тоскою краем глаза смотрю за окоём.

А там, за окоёмом, покоятся уже

Райкомы и парткомы в прозрачных неглиже.

И видится, как смело взъерошенный народ,

Спасая чьё-то дело, шагнул на эшафот.

Под злобный вой картечи покорнейше привык

К словам картавой речи трофейный броневик.

Там дяденька усатый тебя, он, как червя,

Давил коварной лапой, зашторив лагеря.

А ты в кусочек неба горланил в честь вождя:

«Даёшь отчизне хлеба!», «Даёшь стране угля!»

И ту Отчизну зэков за веру в коммунизм

Толкал на стройки века голодный альтруизм.

А рядом ждал, по пояс в гэбэшенской крови,

Тот легендарный поезд на запасном пути.

И зажимались пломбы на игрищах судьбы.

И наливались ромбы в петлицах, как клопы.

По штабелям всё выше взбирался Исполин,

А выжить, иль не выжить – решал адреналин.

Казалось, только в схватке вершились все дела.

Казалось, без оглядки в ней молодость жила.

Там, веря в призрак веры, на битву каждый шёл…

.

И… тянет в пионеры, и тянет в комсомол…

.

/ Таллин /

.

.

От голода городом снег уходил.

Питался он холодом. Спал у могил,

где смёрзлись бессмертник в сугробе с плитой,

боярышник цепкий с оградой витой.

Там кошка в сторожке впадает в окот,

там гробокопатель фунфырик сосёт.

.

Он надпись любую прочтёт (полиглот!):

кто жил, и почил, и куда попадёт,

когда потускнеют совсем фонари,

и фурии ночи избегнут зари,

и явится нечисть за мной да тобой,

мой ангел любимый, мой ангел земной.

.

Ты спишь, улыбаясь, не ведая зла.

Смотрю я во двор, где метель отмела

последние песни свои. А тепло

в наш дом надышало уже сквозь стекло.

Не верится мне (хотя тексты твердят…),

что нам за любовь причитается ад.

.

/ Вильнюс /

.

.

Невозможно смотреть черно-белые фильмы.

Покрываются нервы предутренним инеем.

Вспоминаешь не роли.

Вчерашние дни

оживляют герои

с чертами родни.

.

Ожидания прошлого мир бесполезный,

рецидивы мучительно-милой болезни.

Отзвук сладко-постылый

курантов стальных

словно стоны настырно

звенящей струны.

.

Леденеют фигуры. Приятно и муторно.

Просыпаюсь с надеждой на мудрое утро.

Но в цветистом рассвете,

недаром не молод я,

не выходит согреться,

по-прежнему холодно.

.

/ Вильнюс /

.

.

Зачем ты пришёл к нам?

Глупец, сам же знаешь – таких было много, ты вовсе не первый, твердящий о долге и чести. Но стае давно не нужны ни пророки, ни вера. Здесь счастливы, правда. Смешным и неловким считается нынче стремиться к Граалю.

Мы их научили писать под диктовку. И жить под неё же.

Нет, вовсе не сталью, на самом-то деле – ты что не подумай! Всё мирно, достойно, прилично, по чеку. Они почитают министров и Думы и верят в «закон» и «права человека». И даже не помнят, о том, что «свобода» имела когда-то другое значенье... не помню, подскажешь – какого там года?

Когда Вашингтон подписал назначенье?

А, впрочем, неважно. Кто помнит Сократа, Спинозу и Ницше, и Канта, и прочих? Таких отмечают персоной нон-грата и ставят на личности жирную точку. Забавно – что даже без нашей подсказки. Ведь Павлов не лгал, говоря о дрессуре...

Мы создали им настоящую сказку, почти-панацею и чудо-микстуру. Мы создали счастье на сотнях экранов, масс-медиа, прессу, картонную душу. Кто молится Библии, кто-то Корану.

Такую систему уже не разрушить.

Довольство и счастье у целых народов – зачем им твоя непонятная правда? Теперь зеркала уже вышли из моды – увы, зеркала отражают их взгляды. Увы, зеркала исказить чуть сложнее... хоть, знаешь, над этим работаем тоже. Уже есть рецепты успешной идеи, пусть даже и выйдет немного дороже.

Хотя, нам не к спеху. В свою амальгаму они же не смотрят... точнее, не видят – того, что поэты все пишут о драмах; того, что в рассказах творцы ненавидят; того, что искусство давно не смеётся, а только рисует мир грязью и кровью... Им легче, пойми, жить с придуманным солнцем, с придуманной нами «великой любовью».

Зачем ты пришёл? Мне тебя даже жалко. Ты мог стать полезным и нам, и системе. Ты с нами бы выбрался из этой свалки и понял, как чётко работает схема – мы всё рассчитали, людей и ресурсы.

Я сам был, как ты, – где-то в прошлом. И всё же...

Ты следуешь чётко проверенным курсом.

Они, несомненно, тебя уничтожат.

.

/ 1935–2012 /

.