Машина времени на хуторе Sapnis

Машина времени на хуторе Sapnis

Александр ЧЕРЕВЧЕНКО

Боже, дух замирает, когда об этом подумаешь! Сто лет назад Крейг Беннет Стайлс помахал рукой, вошел в Исполинские Часы, как он назвал свою машину времени,

и исчез из настоящего. Он был и пока остался единственным в истории Земли

человеком, путешествовавшим во времени. А единственным репортером,

которого по прошествии стольких лет Крейг Беннет Стайлс

пригласил на чай, оказался Шамуэй. Что его там ожидает?

Рэй Брэдбери

.

Сюрприз

.

С моим старым приятелем Тимохой судьба сыграла злую шутку. Будучи убежденным холостяком, он, когда ему уже перевалило за «полтинник», вдруг взял, да и втрескался по уши в 25-летнюю красотку-парикмахершу. Не будучи дурой, та как бы ответила ему взаимностью. Человек солидный и отнюдь не бедный (собственная фирма, 300-й «мерин», дача на Видземском взморье и пр.), Тимофей Чаусов совершенно потерял голову и, как говорится, пустился во все тяжкие: купил ей однокомнатную квартиру и машину, таскал по заграничным курортам, завалил дорогими подарками.

.

Друзья лишь руками разводили, дескать, совсем крыша у мужика поехала. Да и я не раз пытался убедить его в том, что ничем хорошим это не кончится. Надеялся – прислушается, ведь мы с ним были отнюдь не чужие люди, в молодости полтора десятка лет вместе мотались по Северам, не один пуд соли съели. Все бестолку. Как справедливо заметила однажды мудрая мисс Марпл, «в определенном возрасте мужчины очень плохо переносят влюбленность, которая перерастает у них в своего рода манию».

.

Кончился этот странный роман действительно плачевно, хотя и весьма банально. Однажды Тимоха отправился по делам фирмы в зарубежную командировку, но рейс по какой-то причине отменили, и он прямиком поспешил в объятия своей юной возлюбленной. Естественно, ключи от ее квартиры у него были, он решил преподнести красотке сюрприз.

.

Но Чаусова самого ждал там такой сюрприз, которого он не мог представить себе даже в страшном сне: любимая женщина извивалась и стонала от страсти в объятиях другого. Как оказалось – одного из негоциантов «кавказской национальности» с Центрального рижского рынка. Вскоре выяснилось, что подобных любовников у нее было великое множество – девица была, как говорится, слаба на передок.

.

Меня, к сожалению, в то время в Латвии не было, а когда, вернувшись из отпуска, я узнал о случившемся, Тимохи Чаусова уже и след простыл. Продал свою квартиру в центре столицы, машину, дачу, фирму и буквально испарился, исчез в неизвестном направлении.

.

Я ничего не слыхал о своем друге несколько лет, хотя сердцем чувствовал, что он жив-здоров. «Скорее всего опять махнул на Чукотку – сам ведь не раз говорил, что время и расстояние лучше всего лечат душу», — думал я, вспоминая о Тимохе. В действительности же все оказалось куда проще. Впрочем, насчет Чукотки я почти угадал.

.

Звонок из прошлого

.

Тимофей позвонил мне, как ни в чем не бывало, накануне Нового года. Говорил так, будто мы расстались с ним вчера или позавчера, и я понял, что с моим другом все в порядке. Это было в его характере еще со времен нашей молодости.

.

— Может, заглянешь ко мне на пару деньков? Встретим Новый год по-чукотски, заодно и рэныйтрав* отметим.

— А ты где — в Нунямо, Ванкареме или на Рыркайпии?**

— Нет, немного ближе, хутор называется Сапнис, это в... – и он назвал волость в одном из районов Латгалии, где я не раз бывал за последние годы. – Но адрес этот только для тебя, ни одна живая душа не должна знать, где я теперь обретаюсь.

— Само собой... А вильмулимуль, кыкватоль*** будет?

— А то! Все как положено.

— В таком случае — жди. Номер твой у меня высветился, позвоню, когда выеду, встретишь в поселке...

.

Усадьба моего друга под весьма высокопарным названием Sapnis, то есть «сны», «мечты» или даже «грезы», располагалась километрах в десяти от волостного центра на широкой безлесой равнине. В сыром зимнем сумраке по грунтовой дороге, да при нынешней распутице – расстояние приличное, но старенький тимохин УАЗик, судя по всему, армейского происхождения, преодолел его без особого труда.

.

Кстати, эти ульяновские вездеходы в свое время прекрасно зарекомендовали себя и в колымско-чукотском снежном бездорожье. Хотел бы я посмотреть, как бы выглядели, скажем, на Иультинской**** трассе «навороченные» американские или японские джипы. Впрочем, это к делу не относится.

.

Освещенные окна тимохиного жилища были единственным маяком в нашем недолгом путешествии. Вокруг ни единого огонька.

.

— Тундра голая, неогороженная! — будто прочитав мои мысли, сказал Тимофей.

— Ну это ты загнул! Тундрой тут и не пахнет, — возразил я.

— Поживем — увидим, — загадочно усмехнувшись, парировал отшельник.

.

Дом моего друга оказался просторной избой, срубленной по старинной новгородской технологии, «в обло». На просторном подворье смутно виднелись хозпостройки, банька и какое-то странное сооружение из гофрированного металла, наверное, гараж.

.

У порога нас встретила миловидная женщина лет тридцати пяти-сорока.

.

— Таня, — представилась она и протянула теплую твердую ладошку. — Заходите, пора повечерять.

— Да, пора, — подхватил Тимоха. — Давай перекусим с дороги. Праздничный ужин впереди.

.

На столе исходил паром вареный в мундирах картофель, остро пахли чесноком и укропом квашеные огурцы и помидоры, на блюде высились горкой крупные ломти копченой свинины...

.

— А где же обещанный кыкватоль? — спросил я, не скрывая иронии.

— Я же сказал: праздничный ужин впереди, — серьезно ответил хозяин.

.

Выпили по рюмке за встречу, по второй – за тех, кто в тундре и в море, затем молча долго смотрели друг на друга. Прожитые годы, конечно, не красят человека, но Тимоха за время нашей разлуки ничуть не постарел. Видимо, сказывалась жизнь «на природе». Я лет, кажется, на пять старше друга, в нашем возрасте это уже ощутимая разница...

.

Тимохина яранга

.

Странное сооружение в глубине подворья оказалось вовсе не гаражом, как я предположил вначале. За час до полуночи Тимоха поманил меня в сени, где на стене, рядом с электросчетчиком располагался небольшой пульт с двумя красными кнопками, и нажал сначала одну, затем другую. Мы вышли на крыльцо. В центре двора сияла разноцветными огоньками живая ель, а на месте предполагаемого гаража высилась настоящая чукотская яранга. Гофрированный металл был всего лишь оградой, скрывавшей это невиданное здесь сооружение от любопытных глаз, теперь она сложилась в гармошку, образовав по периметру яранги аккуратный бордюр.

.

— Ну ты даешь, Тимоха! – только и смог вымолвить я при виде этого чуда. – Что это — макет, декорация?

— Обижаешь! Все по уму, как учили: утымыт, вульвут, весь верет изготовлены по стандартам оленных чаучу, ретем**** четырехслойный, из оленьих шкур – два слоя мехом внутрь, два – наружу. Строил почти четыре года, до сих пор была у меня почарат – временная яранга, вчера только разобрал. Потому и позвал тебя на рэныйтрав, совместив его с Новым годом. Заходи, Тенней там уже, наверное, колдует...

— Какая еще Тенней? – я вдруг почувствовал легкое раздражение. –  Что за театр устроил ты здесь, Тимоха?

— Это не театр, — вновь прочитав мои мысли, сказал Тимоха. – Там, — он махнул рукой в сторону избы, — Таня, тут — Тенней. Сам увидишь, хотя и я до конца всего еще не понял...

.

Здесь нужно сделать короткое отступление. Все дело в том, что уроженец Латгалии Тимофей Чаусов в начале 70-х закончил зоотехнический факультет сельхозакадемии в Елгаве и сам попросил распределить его на Крайний Север, в какое-нибудь оленеводческое хозяйство. О том, что его толкнуло на этот шаг, история умалчивает. В совхоз он не попал, а был зачислен в отдел оленеводства Магаданского НИИ сельского хозяйства Крайнего Севера.

.

Правда, просиживать штаны в кабинетах ему не пришлось: молодого «академика» начальство гоняло по всем тундрам. В одной из таких командировок и пересеклись наши пути – я был тогда корреспондентом областной газеты и тоже в кабинетах не засиживался. Так мы и подружились.

.

В оленеводческом совхозе «Амгуэма» Тимоха познакомился с Тенней – красавицей-чукчаночкой, работавшей там радисткой. Девушка без памяти влюбилась в этого упрямого чонгала, он, увы, не ответил ей взаимностью. Дела давно минувших дней...

.

В чоттагине – своеобразных «сенях» яранги, как и положено, было холодно и темно.

.

Зато в спальном пологе в очаге потрескивали сухие ветки тальника, дымок аккуратным столбиком уходил в небо через отверстие в куполе. Хрупкая женщина, облаченная в керкер – меховой женский комбинезон чукчанок, стоя на цыпочках спиной ко мне, украшала ивовыми ветками теврит — вершину купола. Ивовая ветвь у чукчей – символ жизни, непременный атрибут рэныйтрав – праздника освящения яранги.

.

Услышав мои шаги, она обернулась, и мне показалось, что начинаю сходить с ума: передо мною была не Таня, а именно Тенней – полузабытая девушка из далекого прошлого, в ее раскосых черных глазах прыгали знакомые мне смешливые чертики. Озорно подмигнув, она обернулась и продолжила начатое дело. Внезапно я почувствовал головокружение и на миг потерял сознание.

.

Очнулся, лежа на оленьих шкурах, ощущая в кончиках пальцев легкое покалывание. Передо мною в праздничной кухлянке сидел улыбающийся Тимоха – не этот, сегодняшний, постаревший, а тот, молодой, задорный бродяга-тундровик, которого я знал тридцать лет назад.

.

Тундровая красавица

.

Полярное сияние над Латгалией

.

— Очнись, писатель, а то опять проспишь Новый год! – пробасил он, протягивая мне свою походную кружку, с которой никогда не расставался. – Хлебни спиртику. Тенней сейчас принесет из ледника вильмулимуль, а пока что закуси кыкватолем, оленинка прокоптилась неплохо. Да глянь на себя в зеркало: тебе нужно или срочно побриться, или отпустить наконец бороду. Тенней, у тебя есть зеркальце?

.

Выпорхнувшая из чоттагина Тенней протянула мне круглое зеркальце, я глянул в него и решил, что бороду отпускать не стоит, и так сойдет.

.

Уже потом, вспоминая тимохину ярангу, я осознал, что меня нисколько не удивила происшедшая со мною метаморфоза: в зеркальце отражалось лицо 30-летнего парня, обветренное и подмороженное в бесконечных газетных командировках по колымским и чукотским просторам. Вполне естественным показалось мне и мое облачение – кухлянка, торбаса, хотя в ярангу вошел 65-летний мужик в городской дубленке и цивильных ботинках.

.

«Вильмулимуль» – чукотский деликатес – удался на славу. Он опять напомнил мне украинское блюдо «кендюх», которое моя покойная бабушка готовила к Рождеству. Я всегда удивлялся, как два совершенно разных народа могли изобрести настолько схожую закуску.

.

Вильмулимуль готовится так: в очищенный олений желудок сливается кровь оленя, туда же закладываются вареные почки, печень, уши и губы оленя, добавляются ягоды и щавель. Набитый желудок аккуратно зашивают и опускают в кэтыран – ледник. Кендюх (в переводе с украинского — желудок) готовится точно так же, только в роли оленя здесь выступает кабанчик, и кендюх не замораживают, а запекают в духовке. Оно и понятно: в тундре духовки ни к чему, а в украинских селах нет ледников...

.

Праздник в яранге продолжался. Попробовали мы и приготовленный Тенней пальгын – чукотскую колбасу из костного мозга, и строганинку из чира. В разгар пира Тенней что-то прошептала на ухо Тимохе, тот утвердительно кивнул, и она протянула мне фигурку чукотского божка охоты Пилекена, вырезанную из оленьего рога.

.

— Вот так всегда! – сокрушенно покачал головой Тимоха. – Готовила подарок мне, а дарит другому. Шучу, шучу, Тенней вырежет мне другого. Счастливой охоты, дружище!..

.

А затем вдруг я почувствовал неясную тревогу, что-то опять шевельнулось в памяти. Ну, да, так случилось на мысе Рыркайпий, когда мы с Тимохой пережидали пургу в общежитии местной автобазы, чтобы улететь на остров Врангеля. Это было в марте 1973 года. Какая-то неведомая сила заставила нас выйти вон из помещения, и мы оба застыли в немом изумлении. Пурга утихла, в арктическом небе полыхали не поддающиеся описанию сполохи. Это было первое северное сияние, которое я увидел на своем веку. Но, конечно, не последнее...

.

Мы втроем вышли из яранги. Предчувствие не обмануло: полярное сияние озаряло латгальскую равнину. Но что это? Не было ни избы, ни хозпостроек, ни новогодней елки. Вокруг простирались бесконечные снега чукотской тундры, мимо промчалась и вскоре исчезла за горизонтом собачья упряжка, нарты с сутулой фигуркой каюра, помахивающего остолом. Тимоха рванулся было следом за упряжкой, но затем остановился и безнадежно махнул рукой...

.

Проснулся я в избе, как никогда прежде ощущая груз прожитых лет. Невероятные события только что минувшей новогодней ночи превратились в смутные воспоминания – будто все это произошло 30 лет назад. Таня молча накрыла на стол, мы втроем выпили по рюмке за наступивший год, и я попросил Тимоху отвезти меня на автостанцию. Говорить ни о чем не хотелось, но я все-таки задал другу вопрос, который вертелся у меня на языке:

.

— Как тебе все ЭТО удалось?

— Сам не знаю, — после долгого молчания сказал Тимоха, – Когда все это со мной случилось в Риге, мне действительно очень захотелось плюнуть на все и вернуться на Север. Пробовал – не получилось. Сам понимаешь – гражданство, границы, визы. Вот я и сбежал на этот хутор, купил по случаю – тут пустых хуторов навалом. И решил построить ярангу. Сам видишь, что из этого вышло...

.

С тех пор минул год. Больше Тимоху я не видел и ничего о нем не слышал. Несколько раз пытался до него дозвониться – телефон его всякий раз оказывался вне зоны приема. А сам он на связь так ни разу и не вышел.

.

Да было ли все это на самом деле? Или Тимоха подмешал мне тогда в спирт мухомор, как это делают чукотские шаманы, чтобы вызвать галлюцинации? Он ведь всегда был большим шутником. Но откуда в таком случае взялся Пилекен, подаренный мне в ту ночь Тенней, который я через много дней после той поездки обнаружил в своем портфеле?

.

А может быть, проводя очередной эксперимент путешествия во времени, Тимоха все-таки затормозил мчавшуюся мимо упряжку и вместе с Тенней умчался навсегда из настоящего в прошлое?

*Рэйныйтрав – праздник освящения новой яранги

**Нунямо, Ванкарем – чукотские селения, Рыркайпий – мыс на севере Чукотского полуострова, на берегу пролива Лонга в Ледовитом океане

***Вильмулимуль, кыкватоль – блюда чукотской кухни

****Утымыт, вульвут – звенья каркаса яранги – вервет. Ретем – покрышка яранги из оленьих шкур, натянутая на вервет.

Боже, дух замирает, когда об этом подумаешь! Сто лет назад Крейг Беннет Стайлс помахал рукой, вошел в Исполинские Часы, как он назвал свою машину времени, и исчез из настоящего. Он был и пока остался единственным в истории Земли человеком, путешествовавшим во времени. А единственным репортером, которого по прошествии стольких лет Крейг Беннет Стайлс пригласил на чай, оказался Шамуэй. Что его там ожидает?

.

Сюрприз

.

С моим старым приятелем Тимохой судьба сыграла злую шутку. Будучи убежденным холостяком, он, когда ему уже перевалило за «полтинник», вдруг взял, да и втрескался по уши в 25-летнюю красотку-парикмахершу. Не будучи дурой, та как бы ответила ему взаимностью. Человек солидный и отнюдь не бедный (собственная фирма, 300-й «мерин», дача на Видземском взморье и пр.), Тимофей Чаусов совершенно потерял голову и, как говорится, пустился во все тяжкие: купил ей однокомнатную квартиру и машину, таскал по заграничным курортам, завалил дорогими подарками.

.

Друзья лишь руками разводили, дескать, совсем крыша у мужика поехала. Да и я не раз пытался убедить его в том, что ничем хорошим это не кончится. Надеялся – прислушается, ведь мы с ним были отнюдь не чужие люди, в молодости полтора десятка лет вместе мотались по Северам, не один пуд соли съели. Все бестолку. Как справедливо заметила однажды мудрая мисс Марпл, «в определенном возрасте мужчины очень плохо переносят влюбленность, которая перерастает у них в своего рода манию».

.

Кончился этот странный роман действительно плачевно, хотя и весьма банально. Однажды Тимоха отправился по делам фирмы в зарубежную командировку, но рейс по какой-то причине отменили, и он прямиком поспешил в объятия своей юной возлюбленной. Естественно, ключи от ее квартиры у него были, он решил преподнести красотке сюрприз.

.

Но Чаусова самого ждал там такой сюрприз, которого он не мог представить себе даже в страшном сне: любимая женщина извивалась и стонала от страсти в объятиях другого. Как оказалось – одного из негоциантов «кавказской национальности» с Центрального рижского рынка. Вскоре выяснилось, что подобных любовников у нее было великое множество – девица была, как говорится, слаба на передок.

.

Меня, к сожалению, в то время в Латвии не было, а когда, вернувшись из отпуска, я узнал о случившемся, Тимохи Чаусова уже и след простыл. Продал свою квартиру в центре столицы, машину, дачу, фирму и буквально испарился, исчез в неизвестном направлении.

.

Я ничего не слыхал о своем друге несколько лет, хотя сердцем чувствовал, что он жив-здоров. «Скорее всего опять махнул на Чукотку – сам ведь не раз говорил, что время и расстояние лучше всего лечат душу», — думал я, вспоминая о Тимохе. В действительности же все оказалось куда проще. Впрочем, насчет Чукотки я почти угадал.

.

Звонок из прошлого

.

Тимофей позвонил мне, как ни в чем не бывало, накануне Нового года. Говорил так, будто мы расстались с ним вчера или позавчера, и я понял, что с моим другом все в порядке. Это было в его характере еще со времен нашей молодости.

.

— Может, заглянешь ко мне на пару деньков? Встретим Новый год по-чукотски, заодно и рэныйтрав* отметим.

— А ты где — в Нунямо, Ванкареме или на Рыркайпии?**

— Нет, немного ближе, хутор называется Сапнис, это в... – и он назвал волость в одном из районов Латгалии, где я не раз бывал за последние годы. – Но адрес этот только для тебя, ни одна живая душа не должна знать, где я теперь обретаюсь.

— Само собой... А вильмулимуль, кыкватоль*** будет?

— А то! Все как положено.

— В таком случае — жди. Номер твой у меня высветился, позвоню, когда выеду, встретишь в поселке...

.

Усадьба моего друга под весьма высокопарным названием Sapnis, то есть «сны», «мечты» или даже «грезы», располагалась километрах в десяти от волостного центра на широкой безлесой равнине. В сыром зимнем сумраке по грунтовой дороге, да при нынешней распутице – расстояние приличное, но старенький тимохин УАЗик, судя по всему, армейского происхождения, преодолел его без особого труда.

.

Кстати, эти ульяновские вездеходы в свое время прекрасно зарекомендовали себя и в колымско-чукотском снежном бездорожье. Хотел бы я посмотреть, как бы выглядели, скажем, на Иультинской**** трассе «навороченные» американские или японские джипы. Впрочем, это к делу не относится.

.

Освещенные окна тимохиного жилища были единственным маяком в нашем недолгом путешествии. Вокруг ни единого огонька.

.

— Тундра голая, неогороженная! — будто прочитав мои мысли, сказал Тимофей.

— Ну это ты загнул! Тундрой тут и не пахнет, — возразил я.

— Поживем — увидим, — загадочно усмехнувшись, парировал отшельник.

.

Дом моего друга оказался просторной избой, срубленной по старинной новгородской технологии, «в обло». На просторном подворье смутно виднелись хозпостройки, банька и какое-то странное сооружение из гофрированного металла, наверное, гараж.

.

У порога нас встретила миловидная женщина лет тридцати пяти-сорока.

.

— Таня, — представилась она и протянула теплую твердую ладошку. — Заходите, пора повечерять.

— Да, пора, — подхватил Тимоха. — Давай перекусим с дороги. Праздничный ужин впереди.

.

На столе исходил паром вареный в мундирах картофель, остро пахли чесноком и укропом квашеные огурцы и помидоры, на блюде высились горкой крупные ломти копченой свинины...

.

— А где же обещанный кыкватоль? — спросил я, не скрывая иронии.

— Я же сказал: праздничный ужин впереди, — серьезно ответил хозяин.

.

Выпили по рюмке за встречу, по второй – за тех, кто в тундре и в море, затем молча долго смотрели друг на друга. Прожитые годы, конечно, не красят человека, но Тимоха за время нашей разлуки ничуть не постарел. Видимо, сказывалась жизнь «на природе». Я лет, кажется, на пять старше друга, в нашем возрасте это уже ощутимая разница...

.

Тимохина яранга

.

Странное сооружение в глубине подворья оказалось вовсе не гаражом, как я предположил вначале. За час до полуночи Тимоха поманил меня в сени, где на стене, рядом с электросчетчиком располагался небольшой пульт с двумя красными кнопками, и нажал сначала одну, затем другую. Мы вышли на крыльцо. В центре двора сияла разноцветными огоньками живая ель, а на месте предполагаемого гаража высилась настоящая чукотская яранга. Гофрированный металл был всего лишь оградой, скрывавшей это невиданное здесь сооружение от любопытных глаз, теперь она сложилась в гармошку, образовав по периметру яранги аккуратный бордюр.

.

— Ну ты даешь, Тимоха! – только и смог вымолвить я при виде этого чуда. – Что это — макет, декорация?

— Обижаешь! Все по уму, как учили: утымыт, вульвут, весь верет изготовлены по стандартам оленных чаучу, ретем**** четырехслойный, из оленьих шкур – два слоя мехом внутрь, два – наружу. Строил почти четыре года, до сих пор была у меня почарат – временная яранга, вчера только разобрал. Потому и позвал тебя на рэныйтрав, совместив его с Новым годом. Заходи, Тенней там уже, наверное, колдует...

— Какая еще Тенней? – я вдруг почувствовал легкое раздражение. –  Что за театр устроил ты здесь, Тимоха?

— Это не театр, — вновь прочитав мои мысли, сказал Тимоха. – Там, — он махнул рукой в сторону избы, — Таня, тут — Тенней. Сам увидишь, хотя и я до конца всего еще не понял...

.

Здесь нужно сделать короткое отступление. Все дело в том, что уроженец Латгалии Тимофей Чаусов в начале 70-х закончил зоотехнический факультет сельхозакадемии в Елгаве и сам попросил распределить его на Крайний Север, в какое-нибудь оленеводческое хозяйство. О том, что его толкнуло на этот шаг, история умалчивает. В совхоз он не попал, а был зачислен в отдел оленеводства Магаданского НИИ сельского хозяйства Крайнего Севера.

.

Правда, просиживать штаны в кабинетах ему не пришлось: молодого «академика» начальство гоняло по всем тундрам. В одной из таких командировок и пересеклись наши пути – я был тогда корреспондентом областной газеты и тоже в кабинетах не засиживался. Так мы и подружились.

.

В оленеводческом совхозе «Амгуэма» Тимоха познакомился с Тенней – красавицей-чукчаночкой, работавшей там радисткой. Девушка без памяти влюбилась в этого упрямого чонгала, он, увы, не ответил ей взаимностью. Дела давно минувших дней...

В чоттагине – своеобразных «сенях» яранги, как и положено, было холодно и темно.

Зато в спальном пологе в очаге потрескивали сухие ветки тальника, дымок аккуратным столбиком уходил в небо через отверстие в куполе. Хрупкая женщина, облаченная в керкер – меховой женский комбинезон чукчанок, стоя на цыпочках спиной ко мне, украшала ивовыми ветками теврит — вершину купола. Ивовая ветвь у чукчей – символ жизни, непременный атрибут рэныйтрав – праздника освящения яранги.

.

Услышав мои шаги, она обернулась, и мне показалось, что начинаю сходить с ума: передо мною была не Таня, а именно Тенней – полузабытая девушка из далекого прошлого, в ее раскосых черных глазах прыгали знакомые мне смешливые чертики. Озорно подмигнув, она обернулась и продолжила начатое дело. Внезапно я почувствовал головокружение и на миг потерял сознание.

.

Очнулся, лежа на оленьих шкурах, ощущая в кончиках пальцев легкое покалывание. Передо мною в праздничной кухлянке сидел улыбающийся Тимоха – не этот, сегодняшний, постаревший, а тот, молодой, задорный бродяга-тундровик, которого я знал тридцать лет назад.

.

Тундровая красавица

.

Полярное сияние над Латгалией

.

— Очнись, писатель, а то опять проспишь Новый год! – пробасил он, протягивая мне свою походную кружку, с которой никогда не расставался. – Хлебни спиртику. Тенней сейчас принесет из ледника вильмулимуль, а пока что закуси кыкватолем, оленинка прокоптилась неплохо. Да глянь на себя в зеркало: тебе нужно или срочно побриться, или отпустить наконец бороду. Тенней, у тебя есть зеркальце?

Выпорхнувшая из чоттагина Тенней протянула мне круглое зеркальце, я глянул в него и решил, что бороду отпускать не стоит, и так сойдет.

.

Уже потом, вспоминая тимохину ярангу, я осознал, что меня нисколько не удивила происшедшая со мною метаморфоза: в зеркальце отражалось лицо 30-летнего парня, обветренное и подмороженное в бесконечных газетных командировках по колымским и чукотским просторам. Вполне естественным показалось мне и мое облачение – кухлянка, торбаса, хотя в ярангу вошел 65-летний мужик в городской дубленке и цивильных ботинках.

.

«Вильмулимуль» – чукотский деликатес – удался на славу. Он опять напомнил мне украинское блюдо «кендюх», которое моя покойная бабушка готовила к Рождеству. Я всегда удивлялся, как два совершенно разных народа могли изобрести настолько схожую закуску.

.

Вильмулимуль готовится так: в очищенный олений желудок сливается кровь оленя, туда же закладываются вареные почки, печень, уши и губы оленя, добавляются ягоды и щавель. Набитый желудок аккуратно зашивают и опускают в кэтыран – ледник. Кендюх (в переводе с украинского — желудок) готовится точно так же, только в роли оленя здесь выступает кабанчик, и кендюх не замораживают, а запекают в духовке. Оно и понятно: в тундре духовки ни к чему, а в украинских селах нет ледников...

.

Праздник в яранге продолжался. Попробовали мы и приготовленный Тенней пальгын – чукотскую колбасу из костного мозга, и строганинку из чира. В разгар пира Тенней что-то прошептала на ухо Тимохе, тот утвердительно кивнул, и она протянула мне фигурку чукотского божка охоты Пилекена, вырезанную из оленьего рога.

— Вот так всегда! – сокрушенно покачал головой Тимоха. – Готовила подарок мне, а дарит другому. Шучу, шучу, Тенней вырежет мне другого. Счастливой охоты, дружище!..

.

А затем вдруг я почувствовал неясную тревогу, что-то опять шевельнулось в памяти. Ну, да, так случилось на мысе Рыркайпий, когда мы с Тимохой пережидали пургу в общежитии местной автобазы, чтобы улететь на остров Врангеля. Это было в марте 1973 года. Какая-то неведомая сила заставила нас выйти вон из помещения, и мы оба застыли в немом изумлении. Пурга утихла, в арктическом небе полыхали не поддающиеся описанию сполохи. Это было первое северное сияние, которое я увидел на своем веку. Но, конечно, не последнее...

.

Мы втроем вышли из яранги. Предчувствие не обмануло: полярное сияние озаряло латгальскую равнину. Но что это? Не было ни избы, ни хозпостроек, ни новогодней елки. Вокруг простирались бесконечные снега чукотской тундры, мимо промчалась и вскоре исчезла за горизонтом собачья упряжка, нарты с сутулой фигуркой каюра, помахивающего остолом. Тимоха рванулся было следом за упряжкой, но затем остановился и безнадежно махнул рукой...

.

Проснулся я в избе, как никогда прежде ощущая груз прожитых лет. Невероятные события только что минувшей новогодней ночи превратились в смутные воспоминания – будто все это произошло 30 лет назад. Таня молча накрыла на стол, мы втроем выпили по рюмке за наступивший год, и я попросил Тимоху отвезти меня на автостанцию. Говорить ни о чем не хотелось, но я все-таки задал другу вопрос, который вертелся у меня на языке:

.

— Как тебе все ЭТО удалось?

— Сам не знаю, — после долгого молчания сказал Тимоха, – Когда все это со мной случилось в Риге, мне действительно очень захотелось плюнуть на все и вернуться на Север. Пробовал – не получилось. Сам понимаешь – гражданство, границы, визы. Вот я и сбежал на этот хутор, купил по случаю – тут пустых хуторов навалом. И решил построить ярангу. Сам видишь, что из этого вышло...

.

С тех пор минул год. Больше Тимоху я не видел и ничего о нем не слышал. Несколько раз пытался до него дозвониться – телефон его всякий раз оказывался вне зоны приема. А сам он на связь так ни разу и не вышел.

.

Да было ли все это на самом деле? Или Тимоха подмешал мне тогда в спирт мухомор, как это делают чукотские шаманы, чтобы вызвать галлюцинации? Он ведь всегда был большим шутником. Но откуда в таком случае взялся Пилекен, подаренный мне в ту ночь Тенней, который я через много дней после той поездки обнаружил в своем портфеле?

.

А может быть, проводя очередной эксперимент путешествия во времени, Тимоха все-таки затормозил мчавшуюся мимо упряжку и вместе с Тенней умчался навсегда из настоящего в прошлое?

.