07 января 2017 40
Игорь Фунт
Думай о звёздах
Рождественская история
Он помнил себя четырёхлетним, замёрзшим, продрогшим, лежавшим в утрамбованном пацанами снегу на крыше старого сарая.
Все уже разошлись – вечерело, стемнело уж и вовсе давненько, но небо… По чистому, звонкому ночному морозцу небо не отпускало его домой своими звёздами, туманностями, бескрайностью. Он завороженно смотрел вверх, не обращая внимания на то, что начинал по-настоящему коченеть. Вот одна звезда подмигнула, тут же исчезла, словно растворившись, вот другая... О чём он думал тогда? Хм, да о том же, о чём и сейчас, став сорокалетним большим дядькой, ничуть не поубавившим с годами щенячьего восторга при взгляде ввысь, в пронзительно чёрный Космос, сквозь него.
.
– Петров!
– Здесь.
– Не спрашиваю, здесь ли ты, Петров. Я имею в виду, где ты сейчас витаешь? Ответь на заданный вопрос.
– Я… я… ммм…
– Садись. Дневник сюда.
– Антонина Васильевна…
– Дневник, я сказала.
Она подошла к его парте.
– Что тут опять? – взглянув на листки в клетку, изрисованные дочерна.
Нервно собрала их в охапку, вернулась к своему столу, небрежно бросила рисунки, затем расправила, развернула. Пока разглядывала, в классе зашелестел, заколыхался народ – любая пауза всегда на руку; за минуту делались сотни различных дел, крайне необходимых именно в данный момент.
Вообще Антонина Васильевна ему нравилась. Конечно, уроки русского далеки от космических галактик, по нескольку штук вмещавшихся в один тетрадный лист, но училка, несмотря на строгость, была доброй, поэтому не очень-то кто на неё обижался.
Антонина Васильевна рассматривала художества Петрова, про себя отмечая их необыкновенность и даже законченность: остроносые космические корабли уносились в иные миры, и в этом ощущалась, в принципе, сформированная позиция – автор наверняка, в своё время, так же стремительно и безоговорочно примет решение, равное всей его дальнейшей взрослой жизни.
– Петров, завтра постарайся, пожалуйста, в последний раз: спрошу тебя и по новой теме, и по прошлым двум урокам. По прошлым двум, запомни!
Звучало как ультиматум, но в том-то и дело, что не зря Антонину Васильевну любили дети, как никто чувствующие тёплое участие – она всегда давала второй шанс, да и третий, и четвёртый тоже…
После звонка она возвращала четверокласснику Петрову листочки вроде как недовольная его несобранностью, неприсутствием на уроке. Но глаза, взгляд говорили другое, и Петров это видел: «Мечтай, мальчик, мечтай! Тебе это очень, очень пригодится в дальнейшем».
…На дворе стоял олимпийский, тысяча девятьсот восьмидесятый год.
.
Потом очень быстро всё помчалось-полетело-закрутилось, и он это тоже помнил: и как умер бровастый престарелый вождь, второй и третий. Как батю вдруг сократили с работы. Помнил Горбачёва с кооперативами и очереди в видеосалонах…
Первую звезду он «взорвал» в девяностом вместе с крушением великого Союза и скоропостижной смертью папы.
Звезда, конечно, погибла сама по себе, просто так совпало: до страны ему, двадцатилетнему ковбою, дела особо не было. А вот болезнь и кончину отца он перенёс жуткой душевной травмой, депрессухой… вдруг явственно осознав, что знает, именно знает! – что там, «недалеко», в созвездии Козерога закончил своё существование белый карлик по имени GKL-32, как он потом выяснил в местной обсерватории, голодающей, но по-прежнему функционирующей на благо мировой науки.
И началось…
В следующий раз он пришёл в обсерваторию через месяц после похорон отца.
– Ну что, Андрей… – прищурившись, спросил начальник небольшого коллектива станции, добродушный седой старикан Вениамин Карлович. – Что на этот раз?
– Она может походить на распластанную птицу, несущуюся вниз?
– Кто она, Андрей? – подумав, – ах да… вы имеете в виду туманность?
– Да.
– Конечно может… Это же звёзды. Их скопления принимают любые замысловатые, причудливые формы.
– Созвездие Геркулеса, – прервал астронома Андрей.
Минут через сорок Вениамин Карлович вышел из центрального зала, теребя себя за бороду:
– Я созвонился с Москвой – они подтвердили мою догадку… Твою догадку вернее. Откуда ты?..
Андрей Петров, вмиг замкнувшийся, уже выходил из здания обсерватории, невнятно вякнув: «Извините».
Вениамин Карлович, удивлённо глядя вслед удаляющемуся пареньку, шептал:
– Это невозможно, невероятно! Откуда он знает?
.
Сон накатывал изредка в течение всей его жизни, с детства.
Невообразимо быстро Андрей проносился сквозь земную атмосферу и «выныривал» в большом Космосе с надеждой взмыть, унестись в немыслимые его глубины, дали… Да не тут-то было – космос оказывался «занятым», забитым всевозможными препятствиями и сопротивлялся его желанию прорваться дальше, вглубь. Поэтому приходилось бесконечно растаскивать-расталкивать всевозможные скопления глыб, астероидов, космического мусора, прежде чем продолжить движение вперёд.
Он расчищал себе путь, торопился, нервничал. К этому времени уже надо было возвращаться, и он не успевал запомнить, на чём каждый раз останавливался, в следующем своем сне начиная тяжёлый труд заново.
Возвращение происходило ещё стремительней, чем «отлёт», он врывался в воздушное пространство и, не успев насладиться величественным видом Земли, начинал падать с неимоверной скоростью, камнем.
Внезапно наваливался страх смерти: он не в состоянии затормозить!.. – и просыпался.
Впервые, когда он смог, наконец, «прорваться» и, облегчённо вздохнув, рванул к созвездию Козерога, радуясь наконец-то обретённой свободе космического передвижения, сознание сразу навело его на умирающее светило.
Это было восхитительно, хотя немного жаль гибнущую звезду. Но ведь он понимал, что где-то зарождается новая – и чувствовал себя причастным к миротворению, созерцая гибель пылающего гиганта с благодарностью и непередаваемой словами любовью.
В то утро умер его отец.
.
Выскочив из обсерватории, Андрей бежал домой с неясным подозрительным чувством накатывающей исподволь беды – что-то должно случится? – или уже случилось… И почему домой? – ведь остался он один-одинёшенек.
Мать ушла из жизни, когда сын был ещё маленьким. Он не страдал тогда, просто скучал… Как скучает до сих пор по матери повзрослевший мальчик Андрюша.
За три часа отсутствия в неприбранной квартире ничего не изменилось – было бы смешно, если б он обнаружил вдруг конверт на столе (о чём раньше втайне надеялся, начитавшись в детстве фантастики) с незнакомыми иероглифами и монограммами, конверт от инопланетян!
«Андрюха, выходи ночью на пустырь – там будет ждать наша тарелка. Подпись: Иноаунчивуйчай». – Подпись явно отдавала вьетнамским. Он захохотал в голос от диких своих мечтаний, тут же подумав: «Как же я прочитаю? Там ведь иероглифы! Х-х-а ха-ха». – Но и кроме как на пустырь за домом приземлиться тарелке, в принципе, некуда. А проверить ночные свои полёты не мешало бы – проверить и Козерог, и Геркулес.
Сразу вспомнился седой астроном Карлович: «Что-что, откуда-откуда? Да совпадение, вот откуда!» – Он стоял на кухне и жарил яичницу. Завтра в институт – полугодовая сессия – и хорошо, и плохо: вроде времени прибавится, можно похалявить, но и учить приходится, куда ж денешься? – четвёртый курс, грех не сдать, иначе – в сапоги-кирзухи, и вперёд – на защиту Родины!
Да, в армию не хотелось, да что поделать – надо.
Надежда на чудо – жена, ребёнок, но… откуда? – в нашу-то непростую пору! – до миллениума десять лет, время катаклизмов и потрясений. Страну колбасит из стороны в сторону, деньги не копятся. Кстати, друг вон в «товарищество» зазывал – что-то по торговле. Главное, «на́чать», как говаривал генсек.
Андрей со смаком уплетал яичницу с колбасой – единственное блюдо, которое мог сварганить с закрытыми глазами. «Ничего, прорвёмся. Армия так армия, куда деваться?» Его рассуждения прервал телефонный звонок из прихожей.
– Алло. Тётя Аля? Здравствуйте, а что… Что-о-о?!
Вот оно! Он похолодел:
– Когда? Сегодня ночью? Конечно-конечно, завтра буду, всё сделаю, помогу. До свидания.
Вот оно. Навалилась тяжесть, тело стало ватным: умер дядя Коля – брат отца – единственный оставшийся родной человек, не считая тро́йных теток. Значит, всё-таки звезда?
.
Вениамин Карлович оказался радушным хозяином. Проводив сразу в кухню, сначала накормил студента, потом поил чаем, приговаривая:
– Пей, студент Андрей Петров, пей. Я догадываюсь, зачем ты пришёл. Потому что два раза таких совпадений не бывает. Два раза указать точно на созвездие, где погибает звезда, невозможно.
Андрей допивал, отдуваясь, горячий чай, собираясь с мыслями.
Когда допил, поведал Карловичу о том, что вместе со звёздами умирают его близкие люди, самые близкие.
Астроном выслушал его, шепча про себя: «Невозможно, невероятно!»
– Как… как это может происходить, Андрей, это невероятно, немыслимо! Если в предсказание смерти звезды хоть как-то! хоть как-то! можно поверить, исходя из… ну, скажем, каких-то телепатических способностей, не знаю… Но как это может быть связано с людьми, тем более родными? – я не знаю, Андрей, не знаю. Мне кажется, поймите, мне просто кажется, что смерть ваших дражайших родственников – это как раз из разряда уж вовсе несусветных совпадений, понимаете? Хотя…
На улице мела метель, «заворачивала» уши в трубочку, знобила насквозь. Но домой он не спешил.
При чём тут смерть родных и какая-то туманность? Действительно, при чём?
Что, мало гибнет на небе звёзд? Или мало умирает людей на свете? Без сомнения, тут Карлович прав – случайно угадав пару из бесчисленных космических взрывов, Андрей мистическим образом связал их со смертью своих близких. Ну, получилось! – что теперь, верить в бредовые пророчества? – да чушь всё это, просто чушь! Он подошёл к дому, сбросив с себя тяжесть неведомого таинства – всё просто! – да, дядя Коля умер. Но для этого установлена веская причина, что ясно указано в медицинских заключениях.
Через полчаса на кухне обнадёживающе шкварчала яичница, приводя его сумбурные мысли и нелёгкие впечатления от недавних дядиных похорон в порядок.
.
Потом прошёл год, затем второй…
Потом он вернулся из армии, возмужавшим, подтянутым. К концу девяностых они с женой Ольгой встретили пополнение – дочку Катю. И были счастливы, веселы и молоды, невзирая на кризис, невзирая на то, что страну так и не переставало колбасить из стороны в сторону.
Как и в своих космических снах, он пробивался сквозь жизненные неурядицы и препятствия стойко, непоколебимо, рьяно. И был доволен, если можно так сказать, ведь он принял на грудь немалый груз, зная о своей тайне и не видя смысла поведать о ней кому-нибудь другому.
Миллениум пролетел буднично – конца света не наступило, чего жаждали провидцы всех мастей, каждый по-своему безоговорочно ошибаясь в данных ранее прогнозах – что привело бурно цветущую астрологию девяностых к упадку.
Андрей Петров, спортивный, целеустремленный, строил своё будущее кирпичик за кирпичиком, неспешно разбираясь в окружавших его семью событиях, никуда не торопясь, вдумчиво.
Сны о космосе приходили редко и заканчивались в основном тупиком – он опять не мог прорваться туда, вдаль, да не очень-то и хотел. Соотнося свои сны с принципом реальной жизни – «не торопись торопиться!»
Взорвавшиеся звёзды десятилетней давности освещали сознание Андрея совпадением незабываемых трагических событий с галактическими катастрофами, метаморфозами, лишь подталкивая к философской созерцательности, умиротворённости – что ж… всё в нашей жизни когда-то повторяется и совпадает.
Как вдруг грянул гром.
Этой ночью Андрей прорвался. Да, прорвался, непреодолимо взмыл вверх – туда, где ещё не был. Туда, где не был никто.
Он позвонил в дверь обсерватории, лишь часы пробили «восемь» – никого.
Трубку домашнего телефона Карлович не брал – Андрей и подумал, что старикан на работе. Не открыли обсерваторию и в «девять». В «десять» ему сообщили, что Вениамин Карлович уж год как умер – горестно вздохнув, Андрей собрался уходить, как одна молоденькая девушка, представившаяся Евгенией Валерьевной, сказала: «Вы знаете, Вениамин Карлович рассказывал мне про вас».
Через час они чаёвничали у неё в кабинете. От души вроде отлегло – молодёжь уже смеялась и вспоминала разные смешные истории из времён лихих девяностых, наполненных романтическими приключениями с высоты «благополучных» двухтысячных-нулевых.
Женя поведала ему, что её наставник Вениамин Карлович по прозвищу Веня частенько вспоминал паренька, скоропостижно похоронившего в короткий срок отца и дядю, уверившегося в провидение высших сил, ниспославших ему неведомое знание о взорвавшихся в тот момент, в том году звёздах-гигантах.
Андрей с Женей беспечно болтали и ждали ответа на запрос в Москву.
У симпатичной лаборантки запиликал сотовый.
– Да, – весело откликнулась она, глядя на собеседника. – Созвездие Корма, он так и сказал. Да, – почему-то унылее, задумчивей, – конечно-конечно. Это всего лишь предположение. Какая сенсация?!
Андрей Петров уже выбегал из обсерватории с непреходящим чувством дежавю, чего-то ещё, чего-то ещё…
– Оля!!! – кричал он в трубку мобильного, – О-о-о-ляяяяя!
– Андрей!
Он открыл глаза.
– Ты весь в поту. Заболел?
Примчав домой, удостоверившись, что с семьёй всё в порядке, он уснул, почти на сутки погрузившись то ли в сон, то ли в бред, путая вымысел и явь.
– Где Катя?
– Мы ушли в садик, ты всё ещё спал. Заболел? – повторила жена.
– Нет вроде…
– Ты как будто кричал, мне показалось из-за двери.
– Ну, чёрт… Привиделось что-то.
– Я пошла, Андрей, и так уж опоздала. – Ольга быстро собралась и несильно хлопнула дверью, убегая на работу.
– Ф-фуу…
Андрей вспомнил вчерашний с Женей разговор, набрал её мобильный:
– Евгения Валерьевна?
– Да. Андрей, это вы? Куда же вы убежали вчера так быстро?
– А что там?
– Там… Вы были правы, вернее, Веня был прав, вернее…
– Я понял. Сейчас приеду.
В обсерватории он чувствовал себя как дома. Он даже купил Жене шампанского, хотя выпить она отказалась.
– Понимаете, – продолжала она свой рассказ об умирающих звёздах, – эта туманность лежит от нас на расстоянии три тысячи шестьсот световых лет в созвездии Корма. Как вы это смогли определить, одному богу известно – меня даже слушать в Москве не стали. Они сказали: «Он что, Хаббл домой затащил?» – Она улыбнулась, мягко, как-то слишком уж глубоко заглянув Андрею в глаза.
– Хотя полностью подтвердили вашу версию… – она хотела добавить что-то ещё.
В это время позвонил телефон Андрея. В зрачках Жени отразился неземной страх взгляда молодого парня, сидящего напротив.
– Оля?.. Оля? – только и вымолвил он, тяжело поднимаясь, будто неживой.
В больнице бесстрастно, пряча глаза, разъясняли, что инсульт помолодел. Сказали, что от бляшек на сосудах никто не застрахован, сказали, что…
Дочке было четыре года – подумал, если он её не отстранит, не отодвинет от себя, – то не ведает, что будет дальше, просто не ведает, что будет.
После погребения жены он беспробудно пил две недели.
Дочку отвёз к тро́йной тетке Алевтине – хотя понимал: это не спасёт Катю, если в его снах умрёт ещё какой-нибудь белый карлик, оказавшийся наяву реальностью.
.
Прошло три месяца.
.
Андрей часто ездил к дочери, гулял с ней, оплачивал проживание, садик. Тётка Алевтина, несмотря на собственную семейную путаницу, мужнины проблемы с алкоголем, родственника не подвела, оказавшись на редкость терпеливой и доброй – да что там говорить! – золотой оказалась тётка, платиновой!
Андрей Петров понимал неоднозначность ситуации – таким же образом Катя могла жить дома, ничего не решала эта мнимая отдалённость! – больше тут влияло простое женское участие тётки Алевтины в судьбе девочки. А он – что он мог сделать, кому пожаловаться, с кем посоветоваться?
Ещё через некоторое время Евгения Валерьевна, лаборант местной обсерватории, переехала к нему.
Она была единственным человеком, который знал его беду, тайну, его крест, его ношу.
Женя влилась в жизнь Андрея Петрова так незатейливо, мягко, добродушно, что он, можно сказать, и не заметил перехода от ухаживаний к настоящей любви. Катя была уже с ними, в семье. Недавно она задула восемь свечей на праздничном торте – и они помчали в парк, на горки, на каток, наслаждаясь свежим воздухом. Так он и жил со своими звёздами, вернее, в ожидании своих звёзд, готовых в любой момент взорваться, превратившись в гигантское космическое облако.
Он никогда не спрашивал, не интересовался у Жени подробностями процессов гибели галактик, – это было табу, запрет, – оставшись на школьном уровне астрономических знаний: синие тона туманностей соответствуют гелию, голубовато-зеленоватые – кислороду, красные – азоту и водороду. Молил бога больше не летать во сне к звёздам, к распластанному, как падающие птицы, космическому великолепию разноцветных туманностей, молил бога дать ему созерцать простые, земные сны… И Бог его, кажется, слышал.
Сколько раз сможет заново начать человек? Какую ношу выдержит, что перенесёт, стерпит, столкнувшись с непреодолимыми, как говорят юристы, препятствиями? – Андрей Петров спрашивал себя и мысленно отвечал, что человек может выдержать всё что угодно, всё что потребуется, только бы это оправдывалось в итоге всего лишь малым – «Дуй!» – Катя со всей силы дула на свечи, они с первого раза не поддавались, их было много, двенадцать, и их будет ещё больше. И ради этого готов выдержать человек любую непосильную ношу.
Рядом вытирала слёзы радости нестареющая тётка Алевтина, на праздничной кухне кудесничала Женя, недавно назначенная на должность, занимаемую ранее Вениамином Карловичем.
Звонок в дверь! – прибыли Катькины однокашники. Что ж, пусть остаются, а мы прогуляемся – на улице красота, январская сказка!
Да, вот такое решение принял Андрей Петров – рискнуть! – полностью взвалив на себя бремя ответственности за дорогих людей. Жить с ними дальше, имея одну всего лишь возможность оградить их от неведомых бед и неприятностей – с каждым днём любить их всё больше, преданней, самоотверженней.
– Вас проводить, тёть Аля?
– Не надо, Андрюшенька, я на автобусе.
– До свидания! Завтра приходите – Рождество всё-таки!
– Посмотрим, Андрей, я позвоню – девчонки тут зазывали на гадание, – она заливисто по-молодому рассмеялась, взмахнув рукой, подходя к подъехавшему автобусу.
Они проводили тётку взглядом, кивнув на прощание, обнявшись, никуда не торопясь. Растирая от морозца носы ладонью.
– Ну что, товарищ кандидат наук всех степеней и регалий, как ваше ничего? Сходим в кино? – Кинотеатр был недалеко от дома.
Андрей Петров подхватил жену под руку, потащив-покатив её по обледенелому асфальту.
– Там какая-то «фантастика», – сказала Женя.
– Ну и хорошо! Давно хотел посмотреть, что за «три Дэ» такое.
– Андрей…
– Что, милая?
– Что с тобой?
Они остановились.
– Что с тобой? – повторила она.
– Всё в порядке, Жень.
– Нет.
– Да всё, всё в порядке.
– Я же чувствую, что-то не так. Что… Что ты видел? Ты летал туда? Тебя пустили?! – спрашивала крайне серьёзно.
Она даже дёрнула его за рукав. Она смотрела ему в глаза. Она знала – это важно, это очень, очень важно. Женя должна была услышать ответ. От этого зависела её жизнь, и жизнь удочерённой ею Кати.
– Андрей, тебя пустили? Ты видел звезду?
Он опустил голову:
– Да.
У неё на глазах выступили слёзы.
– Когда?
Он молчал.
– Когда?! – закричала она, не обращая внимания на обернувшихся прохожих, спешащих по праздничным делам.
– Жень, послушай…
– Когда?!
Она вздрогнула, услышав звонок сотового в кармане. Торопливо взяла трубку:
– Да, доченька, родная, – облегчённо выдохнув.
Они не пошли в кино. Двое любящих друг друга людей, мужчина и женщина, чуть пригнувшись навстречу стылому рождественскому ветерку, рука об руку, медленно шагали в неизвестном направлении.
Он говорил ей:
– Первый раз, после длительного перерыва, они «пустили» меня полгода назад. Я жутко испугался, и… скрыл от тебя… ожидая худшего. Вскоре меня снова «пустили». Я не знал, что думать – чуть не помер со страху. Потом это стало происходить чаще и чаще.
– И…
– Но никто не умирал, понимаешь? Никто не умирал, милая.
– Так ты…
– Да. Последнее время я нередко туда летаю – вижу погибающие звёзды, туманности вокруг них, и, ты знаешь… Недавно мне показали, как они рождаются.
– Кто рождается?
– Звёзды, планеты, но… я берёг вас – не мог рассказать про сны.
– Андрей, что это значит?
Льдинки скатывались со щёк, они их не замечали. Плакали оба – это были слёзы счастья. В рождественском небе зажглись первые вечерние огоньки.
Андрей Петров смотрел ввысь и видел нечётким, мутным от слёз взором вспыхивающие точки мироздания.
– Жень… Они отпустили нас, понимаешь? Нас отпустили.
Через год у них родилась ещё одна девочка. А через два – мальчик. Звёзды старались возместить Андрею Петрову невосполнимые утраты, и он был благодарен им за это.
Рождественская история
.
Он помнил себя четырёхлетним, замёрзшим, продрогшим, лежавшим в утрамбованном пацанами снегу на крыше старого сарая.
Все уже разошлись – вечерело, стемнело уж и вовсе давненько, но небо… По чистому, звонкому ночному морозцу небо не отпускало его домой своими звёздами, туманностями, бескрайностью. Он завороженно смотрел вверх, не обращая внимания на то, что начинал по-настоящему коченеть. Вот одна звезда подмигнула, тут же исчезла, словно растворившись, вот другая... О чём он думал тогда? Хм, да о том же, о чём и сейчас, став сорокалетним большим дядькой, ничуть не поубавившим с годами щенячьего восторга при взгляде ввысь, в пронзительно чёрный Космос, сквозь него.
.
– Петров!
– Здесь.
– Не спрашиваю, здесь ли ты, Петров. Я имею в виду, где ты сейчас витаешь? Ответь на заданный вопрос.
– Я… я… ммм…
– Садись. Дневник сюда.
– Антонина Васильевна…
– Дневник, я сказала.
Она подошла к его парте.
– Что тут опять? – взглянув на листки в клетку, изрисованные дочерна.
Нервно собрала их в охапку, вернулась к своему столу, небрежно бросила рисунки, затем расправила, развернула. Пока разглядывала, в классе зашелестел, заколыхался народ – любая пауза всегда на руку; за минуту делались сотни различных дел, крайне необходимых именно в данный момент.
Вообще Антонина Васильевна ему нравилась. Конечно, уроки русского далеки от космических галактик, по нескольку штук вмещавшихся в один тетрадный лист, но училка, несмотря на строгость, была доброй, поэтому не очень-то кто на неё обижался.
Антонина Васильевна рассматривала художества Петрова, про себя отмечая их необыкновенность и даже законченность: остроносые космические корабли уносились в иные миры, и в этом ощущалась, в принципе, сформированная позиция – автор наверняка, в своё время, так же стремительно и безоговорочно примет решение, равное всей его дальнейшей взрослой жизни.
– Петров, завтра постарайся, пожалуйста, в последний раз: спрошу тебя и по новой теме, и по прошлым двум урокам. По прошлым двум, запомни!
Звучало как ультиматум, но в том-то и дело, что не зря Антонину Васильевну любили дети, как никто чувствующие тёплое участие – она всегда давала второй шанс, да и третий, и четвёртый тоже…
После звонка она возвращала четверокласснику Петрову листочки вроде как недовольная его несобранностью, неприсутствием на уроке. Но глаза, взгляд говорили другое, и Петров это видел: «Мечтай, мальчик, мечтай! Тебе это очень, очень пригодится в дальнейшем».
…На дворе стоял олимпийский, тысяча девятьсот восьмидесятый год.
.
Потом очень быстро всё помчалось-полетело-закрутилось, и он это тоже помнил: и как умер бровастый престарелый вождь, второй и третий. Как батю вдруг сократили с работы. Помнил Горбачёва с кооперативами и очереди в видеосалонах…
Первую звезду он «взорвал» в девяностом вместе с крушением великого Союза и скоропостижной смертью папы.
Звезда, конечно, погибла сама по себе, просто так совпало: до страны ему, двадцатилетнему ковбою, дела особо не было. А вот болезнь и кончину отца он перенёс жуткой душевной травмой, депрессухой… вдруг явственно осознав, что знает, именно знает! – что там, «недалеко», в созвездии Козерога закончил своё существование белый карлик по имени GKL-32, как он потом выяснил в местной обсерватории, голодающей, но по-прежнему функционирующей на благо мировой науки.
И началось…
В следующий раз он пришёл в обсерваторию через месяц после похорон отца.
– Ну что, Андрей… – прищурившись, спросил начальник небольшого коллектива станции, добродушный седой старикан Вениамин Карлович. – Что на этот раз?
– Она может походить на распластанную птицу, несущуюся вниз?
– Кто она, Андрей? – подумав, – ах да… вы имеете в виду туманность?
– Да.
– Конечно может… Это же звёзды. Их скопления принимают любые замысловатые, причудливые формы.
– Созвездие Геркулеса, – прервал астронома Андрей.
Минут через сорок Вениамин Карлович вышел из центрального зала, теребя себя за бороду:
– Я созвонился с Москвой – они подтвердили мою догадку… Твою догадку вернее. Откуда ты?..
Андрей Петров, вмиг замкнувшийся, уже выходил из здания обсерватории, невнятно вякнув: «Извините».
Вениамин Карлович, удивлённо глядя вслед удаляющемуся пареньку, шептал:
– Это невозможно, невероятно! Откуда он знает?
.
Сон накатывал изредка в течение всей его жизни, с детства.
Невообразимо быстро Андрей проносился сквозь земную атмосферу и «выныривал» в большом Космосе с надеждой взмыть, унестись в немыслимые его глубины, дали… Да не тут-то было – космос оказывался «занятым», забитым всевозможными препятствиями и сопротивлялся его желанию прорваться дальше, вглубь. Поэтому приходилось бесконечно растаскивать-расталкивать всевозможные скопления глыб, астероидов, космического мусора, прежде чем продолжить движение вперёд.
Он расчищал себе путь, торопился, нервничал. К этому времени уже надо было возвращаться, и он не успевал запомнить, на чём каждый раз останавливался, в следующем своем сне начиная тяжёлый труд заново.
Возвращение происходило ещё стремительней, чем «отлёт», он врывался в воздушное пространство и, не успев насладиться величественным видом Земли, начинал падать с неимоверной скоростью, камнем.
Внезапно наваливался страх смерти: он не в состоянии затормозить!.. – и просыпался.
Впервые, когда он смог, наконец, «прорваться» и, облегчённо вздохнув, рванул к созвездию Козерога, радуясь наконец-то обретённой свободе космического передвижения, сознание сразу навело его на умирающее светило.
Это было восхитительно, хотя немного жаль гибнущую звезду. Но ведь он понимал, что где-то зарождается новая – и чувствовал себя причастным к миротворению, созерцая гибель пылающего гиганта с благодарностью и непередаваемой словами любовью.
В то утро умер его отец.
.
Выскочив из обсерватории, Андрей бежал домой с неясным подозрительным чувством накатывающей исподволь беды – что-то должно случится? – или уже случилось… И почему домой? – ведь остался он один-одинёшенек.
Мать ушла из жизни, когда сын был ещё маленьким. Он не страдал тогда, просто скучал… Как скучает до сих пор по матери повзрослевший мальчик Андрюша.
За три часа отсутствия в неприбранной квартире ничего не изменилось – было бы смешно, если б он обнаружил вдруг конверт на столе (о чём раньше втайне надеялся, начитавшись в детстве фантастики) с незнакомыми иероглифами и монограммами, конверт от инопланетян!
«Андрюха, выходи ночью на пустырь – там будет ждать наша тарелка. Подпись: Иноаунчивуйчай». – Подпись явно отдавала вьетнамским. Он захохотал в голос от диких своих мечтаний, тут же подумав: «Как же я прочитаю? Там ведь иероглифы! Х-х-а ха-ха». – Но и кроме как на пустырь за домом приземлиться тарелке, в принципе, некуда. А проверить ночные свои полёты не мешало бы – проверить и Козерог, и Геркулес.
Сразу вспомнился седой астроном Карлович: «Что-что, откуда-откуда? Да совпадение, вот откуда!» – Он стоял на кухне и жарил яичницу. Завтра в институт – полугодовая сессия – и хорошо, и плохо: вроде времени прибавится, можно похалявить, но и учить приходится, куда ж денешься? – четвёртый курс, грех не сдать, иначе – в сапоги-кирзухи, и вперёд – на защиту Родины!
Да, в армию не хотелось, да что поделать – надо.
Надежда на чудо – жена, ребёнок, но… откуда? – в нашу-то непростую пору! – до миллениума десять лет, время катаклизмов и потрясений. Страну колбасит из стороны в сторону, деньги не копятся. Кстати, друг вон в «товарищество» зазывал – что-то по торговле. Главное, «на́чать», как говаривал генсек.
Андрей со смаком уплетал яичницу с колбасой – единственное блюдо, которое мог сварганить с закрытыми глазами. «Ничего, прорвёмся. Армия так армия, куда деваться?» Его рассуждения прервал телефонный звонок из прихожей.
– Алло. Тётя Аля? Здравствуйте, а что… Что-о-о?!
Вот оно! Он похолодел:
– Когда? Сегодня ночью? Конечно-конечно, завтра буду, всё сделаю, помогу. До свидания.
Вот оно. Навалилась тяжесть, тело стало ватным: умер дядя Коля – брат отца – единственный оставшийся родной человек, не считая тро́йных теток. Значит, всё-таки звезда?
.
Вениамин Карлович оказался радушным хозяином. Проводив сразу в кухню, сначала накормил студента, потом поил чаем, приговаривая:
– Пей, студент Андрей Петров, пей. Я догадываюсь, зачем ты пришёл. Потому что два раза таких совпадений не бывает. Два раза указать точно на созвездие, где погибает звезда, невозможно.
Андрей допивал, отдуваясь, горячий чай, собираясь с мыслями.
Когда допил, поведал Карловичу о том, что вместе со звёздами умирают его близкие люди, самые близкие.
Астроном выслушал его, шепча про себя: «Невозможно, невероятно!»
– Как… как это может происходить, Андрей, это невероятно, немыслимо! Если в предсказание смерти звезды хоть как-то! хоть как-то! можно поверить, исходя из… ну, скажем, каких-то телепатических способностей, не знаю… Но как это может быть связано с людьми, тем более родными? – я не знаю, Андрей, не знаю. Мне кажется, поймите, мне просто кажется, что смерть ваших дражайших родственников – это как раз из разряда уж вовсе несусветных совпадений, понимаете? Хотя…
На улице мела метель, «заворачивала» уши в трубочку, знобила насквозь. Но домой он не спешил.
При чём тут смерть родных и какая-то туманность? Действительно, при чём?
Что, мало гибнет на небе звёзд? Или мало умирает людей на свете? Без сомнения, тут Карлович прав – случайно угадав пару из бесчисленных космических взрывов, Андрей мистическим образом связал их со смертью своих близких. Ну, получилось! – что теперь, верить в бредовые пророчества? – да чушь всё это, просто чушь! Он подошёл к дому, сбросив с себя тяжесть неведомого таинства – всё просто! – да, дядя Коля умер. Но для этого установлена веская причина, что ясно указано в медицинских заключениях.
Через полчаса на кухне обнадёживающе шкварчала яичница, приводя его сумбурные мысли и нелёгкие впечатления от недавних дядиных похорон в порядок.
.
Потом прошёл год, затем второй…
Потом он вернулся из армии, возмужавшим, подтянутым. К концу девяностых они с женой Ольгой встретили пополнение – дочку Катю. И были счастливы, веселы и молоды, невзирая на кризис, невзирая на то, что страну так и не переставало колбасить из стороны в сторону.
Как и в своих космических снах, он пробивался сквозь жизненные неурядицы и препятствия стойко, непоколебимо, рьяно. И был доволен, если можно так сказать, ведь он принял на грудь немалый груз, зная о своей тайне и не видя смысла поведать о ней кому-нибудь другому.
Миллениум пролетел буднично – конца света не наступило, чего жаждали провидцы всех мастей, каждый по-своему безоговорочно ошибаясь в данных ранее прогнозах – что привело бурно цветущую астрологию девяностых к упадку.
Андрей Петров, спортивный, целеустремленный, строил своё будущее кирпичик за кирпичиком, неспешно разбираясь в окружавших его семью событиях, никуда не торопясь, вдумчиво.
Сны о космосе приходили редко и заканчивались в основном тупиком – он опять не мог прорваться туда, вдаль, да не очень-то и хотел. Соотнося свои сны с принципом реальной жизни – «не торопись торопиться!»
Взорвавшиеся звёзды десятилетней давности освещали сознание Андрея совпадением незабываемых трагических событий с галактическими катастрофами, метаморфозами, лишь подталкивая к философской созерцательности, умиротворённости – что ж… всё в нашей жизни когда-то повторяется и совпадает.
Как вдруг грянул гром.
Этой ночью Андрей прорвался. Да, прорвался, непреодолимо взмыл вверх – туда, где ещё не был. Туда, где не был никто.
Он позвонил в дверь обсерватории, лишь часы пробили «восемь» – никого.
Трубку домашнего телефона Карлович не брал – Андрей и подумал, что старикан на работе. Не открыли обсерваторию и в «девять». В «десять» ему сообщили, что Вениамин Карлович уж год как умер – горестно вздохнув, Андрей собрался уходить, как одна молоденькая девушка, представившаяся Евгенией Валерьевной, сказала: «Вы знаете, Вениамин Карлович рассказывал мне про вас».
Через час они чаёвничали у неё в кабинете. От души вроде отлегло – молодёжь уже смеялась и вспоминала разные смешные истории из времён лихих девяностых, наполненных романтическими приключениями с высоты «благополучных» двухтысячных-нулевых.
Женя поведала ему, что её наставник Вениамин Карлович по прозвищу Веня частенько вспоминал паренька, скоропостижно похоронившего в короткий срок отца и дядю, уверившегося в провидение высших сил, ниспославших ему неведомое знание о взорвавшихся в тот момент, в том году звёздах-гигантах.
Андрей с Женей беспечно болтали и ждали ответа на запрос в Москву.
У симпатичной лаборантки запиликал сотовый.
– Да, – весело откликнулась она, глядя на собеседника. – Созвездие Корма, он так и сказал. Да, – почему-то унылее, задумчивей, – конечно-конечно. Это всего лишь предположение. Какая сенсация?!
Андрей Петров уже выбегал из обсерватории с непреходящим чувством дежавю, чего-то ещё, чего-то ещё…
– Оля!!! – кричал он в трубку мобильного, – О-о-о-ляяяяя!
– Андрей!
Он открыл глаза.
– Ты весь в поту. Заболел?
Примчав домой, удостоверившись, что с семьёй всё в порядке, он уснул, почти на сутки погрузившись то ли в сон, то ли в бред, путая вымысел и явь.
– Где Катя?
– Мы ушли в садик, ты всё ещё спал. Заболел? – повторила жена.
– Нет вроде…
– Ты как будто кричал, мне показалось из-за двери.
– Ну, чёрт… Привиделось что-то.
– Я пошла, Андрей, и так уж опоздала. – Ольга быстро собралась и несильно хлопнула дверью, убегая на работу.
– Ф-фуу…
Андрей вспомнил вчерашний с Женей разговор, набрал её мобильный:
– Евгения Валерьевна?
– Да. Андрей, это вы? Куда же вы убежали вчера так быстро?
– А что там?
– Там… Вы были правы, вернее, Веня был прав, вернее…
– Я понял. Сейчас приеду.
В обсерватории он чувствовал себя как дома. Он даже купил Жене шампанского, хотя выпить она отказалась.
– Понимаете, – продолжала она свой рассказ об умирающих звёздах, – эта туманность лежит от нас на расстоянии три тысячи шестьсот световых лет в созвездии Корма. Как вы это смогли определить, одному богу известно – меня даже слушать в Москве не стали. Они сказали: «Он что, Хаббл домой затащил?» – Она улыбнулась, мягко, как-то слишком уж глубоко заглянув Андрею в глаза.
– Хотя полностью подтвердили вашу версию… – она хотела добавить что-то ещё.
В это время позвонил телефон Андрея. В зрачках Жени отразился неземной страх взгляда молодого парня, сидящего напротив.
– Оля?.. Оля? – только и вымолвил он, тяжело поднимаясь, будто неживой.
В больнице бесстрастно, пряча глаза, разъясняли, что инсульт помолодел. Сказали, что от бляшек на сосудах никто не застрахован, сказали, что…
Дочке было четыре года – подумал, если он её не отстранит, не отодвинет от себя, – то не ведает, что будет дальше, просто не ведает, что будет.
После погребения жены он беспробудно пил две недели.
Дочку отвёз к тро́йной тетке Алевтине – хотя понимал: это не спасёт Катю, если в его снах умрёт ещё какой-нибудь белый карлик, оказавшийся наяву реальностью.
.
Прошло три месяца.
.
Андрей часто ездил к дочери, гулял с ней, оплачивал проживание, садик. Тётка Алевтина, несмотря на собственную семейную путаницу, мужнины проблемы с алкоголем, родственника не подвела, оказавшись на редкость терпеливой и доброй – да что там говорить! – золотой оказалась тётка, платиновой!
Андрей Петров понимал неоднозначность ситуации – таким же образом Катя могла жить дома, ничего не решала эта мнимая отдалённость! – больше тут влияло простое женское участие тётки Алевтины в судьбе девочки. А он – что он мог сделать, кому пожаловаться, с кем посоветоваться?
Ещё через некоторое время Евгения Валерьевна, лаборант местной обсерватории, переехала к нему.
Она была единственным человеком, который знал его беду, тайну, его крест, его ношу.
Женя влилась в жизнь Андрея Петрова так незатейливо, мягко, добродушно, что он, можно сказать, и не заметил перехода от ухаживаний к настоящей любви. Катя была уже с ними, в семье. Недавно она задула восемь свечей на праздничном торте – и они помчали в парк, на горки, на каток, наслаждаясь свежим воздухом. Так он и жил со своими звёздами, вернее, в ожидании своих звёзд, готовых в любой момент взорваться, превратившись в гигантское космическое облако.
Он никогда не спрашивал, не интересовался у Жени подробностями процессов гибели галактик, – это было табу, запрет, – оставшись на школьном уровне астрономических знаний: синие тона туманностей соответствуют гелию, голубовато-зеленоватые – кислороду, красные – азоту и водороду. Молил бога больше не летать во сне к звёздам, к распластанному, как падающие птицы, космическому великолепию разноцветных туманностей, молил бога дать ему созерцать простые, земные сны… И Бог его, кажется, слышал.
Сколько раз сможет заново начать человек? Какую ношу выдержит, что перенесёт, стерпит, столкнувшись с непреодолимыми, как говорят юристы, препятствиями? – Андрей Петров спрашивал себя и мысленно отвечал, что человек может выдержать всё что угодно, всё что потребуется, только бы это оправдывалось в итоге всего лишь малым – «Дуй!» – Катя со всей силы дула на свечи, они с первого раза не поддавались, их было много, двенадцать, и их будет ещё больше. И ради этого готов выдержать человек любую непосильную ношу.
Рядом вытирала слёзы радости нестареющая тётка Алевтина, на праздничной кухне кудесничала Женя, недавно назначенная на должность, занимаемую ранее Вениамином Карловичем.
Звонок в дверь! – прибыли Катькины однокашники. Что ж, пусть остаются, а мы прогуляемся – на улице красота, январская сказка!
Да, вот такое решение принял Андрей Петров – рискнуть! – полностью взвалив на себя бремя ответственности за дорогих людей. Жить с ними дальше, имея одну всего лишь возможность оградить их от неведомых бед и неприятностей – с каждым днём любить их всё больше, преданней, самоотверженней.
– Вас проводить, тёть Аля?
– Не надо, Андрюшенька, я на автобусе.
– До свидания! Завтра приходите – Рождество всё-таки!
– Посмотрим, Андрей, я позвоню – девчонки тут зазывали на гадание, – она заливисто по-молодому рассмеялась, взмахнув рукой, подходя к подъехавшему автобусу.
Они проводили тётку взглядом, кивнув на прощание, обнявшись, никуда не торопясь. Растирая от морозца носы ладонью.
– Ну что, товарищ кандидат наук всех степеней и регалий, как ваше ничего? Сходим в кино? – Кинотеатр был недалеко от дома.
Андрей Петров подхватил жену под руку, потащив-покатив её по обледенелому асфальту.
– Там какая-то «фантастика», – сказала Женя.
– Ну и хорошо! Давно хотел посмотреть, что за «три Дэ» такое.
– Андрей…
– Что, милая?
– Что с тобой?
Они остановились.
– Что с тобой? – повторила она.
– Всё в порядке, Жень.
– Нет.
– Да всё, всё в порядке.
– Я же чувствую, что-то не так. Что… Что ты видел? Ты летал туда? Тебя пустили?! – спрашивала крайне серьёзно.
Она даже дёрнула его за рукав. Она смотрела ему в глаза. Она знала – это важно, это очень, очень важно. Женя должна была услышать ответ. От этого зависела её жизнь, и жизнь удочерённой ею Кати.
– Андрей, тебя пустили? Ты видел звезду?
Он опустил голову:
– Да.
У неё на глазах выступили слёзы.
– Когда?
Он молчал.
– Когда?! – закричала она, не обращая внимания на обернувшихся прохожих, спешащих по праздничным делам.
– Жень, послушай…
– Когда?!
Она вздрогнула, услышав звонок сотового в кармане. Торопливо взяла трубку:
– Да, доченька, родная, – облегчённо выдохнув.
Они не пошли в кино. Двое любящих друг друга людей, мужчина и женщина, чуть пригнувшись навстречу стылому рождественскому ветерку, рука об руку, медленно шагали в неизвестном направлении.
Он говорил ей:
– Первый раз, после длительного перерыва, они «пустили» меня полгода назад. Я жутко испугался, и… скрыл от тебя… ожидая худшего. Вскоре меня снова «пустили». Я не знал, что думать – чуть не помер со страху. Потом это стало происходить чаще и чаще.
– И…
– Но никто не умирал, понимаешь? Никто не умирал, милая.
– Так ты…
– Да. Последнее время я нередко туда летаю – вижу погибающие звёзды, туманности вокруг них, и, ты знаешь… Недавно мне показали, как они рождаются.
– Кто рождается?
– Звёзды, планеты, но… я берёг вас – не мог рассказать про сны.
– Андрей, что это значит?
Льдинки скатывались со щёк, они их не замечали. Плакали оба – это были слёзы счастья. В рождественском небе зажглись первые вечерние огоньки.
Андрей Петров смотрел ввысь и видел нечётким, мутным от слёз взором вспыхивающие точки мироздания.
– Жень… Они отпустили нас, понимаешь? Нас отпустили.
Через год у них родилась ещё одна девочка. А через два – мальчик. Звёзды старались возместить Андрею Петрову невосполнимые утраты, и он был благодарен им за это.
Средняя оценка: 2.68559
Проголосовало: 229