Думай о звёздах
Думай о звёздах
Он помнил себя четырёхлетним, замёрзшим, продрогшим. Лежавшим в утрамбованном пацанами снегу на крыше старого сарая.
Все уже разошлись — вечерело.
Стемнело уж и вовсе давненько. Но небо… По чистому, звонкому ночному морозцу небо не отпускало паренька домой своими звёздами, туманностями, бескрайностью.
Он завороженно смотрел вверх, не обращая внимания на то, что начинал по-настоящему коченеть. Вот одна звезда подмигнула, тут же исчезла, словно растворившись. Другая... О чём он думал тогда? Хм, да о том же, о чём и сейчас, став сорокалетним большим дядькой. Ничуть не поубавившим с годами щенячьего восторга при взгляде ввысь, в пронзительно чёрный Космос. Сквозь него.
*
— Петров!
— Здесь.
— Не спрашиваю, здесь ли ты, Петров. Имею в виду, где ты сейчас витаешь? Ответь на заданный вопрос.
— Я… я… ммм…
— Садись. Дневник сюда.
— Антонина Васильевна…
— Дневник, я сказала.
Она подошла к парте.
— Что тут опять? — взглянув на листки в клетку, изрисованные дочерна.
Нервно собрала листы в охапку, вернулась к своему столу. Небрежно бросила рисунки. Затем незаметно расправила, развернула.
Пока разглядывала, в классе зашелестел-заколыхался народ — любая пауза всегда на руку. За минуту делались сотни различных дел, крайне необходимых именно в данный момент.
Вообще Антонина Васильевна ему нравилась.
Конечно, уроки русского далеки от космических галактик, по нескольку штук вмещавшихся в один тетрадный лист. Но училка, несмотря на строгость, была доброй. Поэтому не очень-то кто на неё обижался.
Антонина Васильевна рассматривала художества Петрова, про себя отмечая их необыкновенность и даже некоторую законченность: остроносые космические корабли уносились в иные миры. И в этом ощущалась, в принципе, сформированная позиция художника.
Автор наверняка, в своё время, так же стремительно и безоговорочно примет решение, равное всей его дальнейшей взрослой жизни.
— Петров, завтра постарайся, пожалуйста, в последний раз: спрошу тебя и по новой теме, и по прошлым двум урокам. По прошлым двум, запомни!
Звучало как ультиматум.
Но в том-то и дело, что не зря Антонину Васильевну любили дети, как никто чувствующие тёплое участие — она всегда давала второй шанс. Да и третий, и четвёртый тоже…
После звонка она возвращала четверокласснику Петрову листочки вроде как недовольная его несобранностью, неприсутствием на уроке. Но глаза, взгляд говорили другое. И Петров это видел: «Мечтай, мальчик, мечтай! Тебе это очень, очень пригодится в будущем».
На дворе стоял олимпийский, тысяча девятьсот восьмидесятый год.
*
Потом очень быстро всё помчалось-полетело-закрутилось.
Он это тоже помнил. Как умер бровастый престарелый вождь, второй и третий. Как батю вдруг сократили с работы. Помнил Горбачёва с кооперативами и нереальные очереди в видеосалонах.
Первую звезду он «взорвал» в девяностом, вместе с крушением великого Союза и скоропостижной смертью папы.
Звезда, разумеется, погибла сама по себе, просто так совпало.
До страны ему, двадцатилетнему ковбою, дела особо не было. А вот болезнь и кончину отца он перенёс жуткой душевной травмой, депрессухой. Вдруг явственно осознав, что знает — именно знает! — что там, недалеко, в созвездии Козерога, закончил своё существование белый карлик по имени GKL-32, как он потом выяснил в местной обсерватории. Голодающей, но по-прежнему функционирующей на благо мировой науки.
И началось…
В следующий раз он пришёл в обсерваторию через месяц после похорон отца.
— Ну что, Андрей, — прищурившись, спросил начальник небольшого коллектива обсерватории добродушный седой старикан Вениамин Карлович: — Что на это раз?
— Она может походить на распластанную птицу, несущуюся вниз?
— Кто она, Андрей? — подумав, — ах да… Вы имеете в виду туманность?
— Иии-стественно.
— Конечно может. Это же звёзды. Их скопления принимают любые замысловатые причудливые формы.
— Созвездие Геркулеса, — резко прервал астронома Андрей.
Минут через сорок Вениамин Карлович вышел из центрального зала с лабораторией, теребя себя за бороду:
— Я созвонился с Москвой — они подтвердили мою догадку. Твою догадку, вернее. Откуда ты?..
Андрей Петров, вмиг замкнувшийся, уже выходил из здания обсерватории, невнятно вякнув: «Извините».
Вениамин Карлович, удивлённо глядя вслед удаляющемуся пареньку, шептал:
— Это невозможно, невероятно! Откуда он знает?
*
Сон накатывал изредка в течение всей его жизни, издетства.
Невообразимо быстро Андрей проносился сквозь земную атмосферу и выныривал в большом Космосе с надеждой взмыть, унестись в немыслимые его глубины, дали. Да не тут-то было — космос оказывался занятым, забитым всевозможными препятствиями, хламом. И упорно сопротивлялся желанию Андрея прорваться дальше, вглубь.
Поэтому приходилось бесконечно растаскивать-расталкивать многообразные скопления глыб, астероидов, космического мусора, прежде чем продолжить движение вперёд.
Он расчищал себе путь, торопился, нервничал.
К этому времени надо было возвращаться, и он не успевал запомнить, на чём каждый раз останавливался. В следующем своём сне начиная тяжёлый труд заново.
Возвращение происходило ещё быстротечнее, чем отлёт. Он стремительно, камнем, врывался в воздушное пространство и, не успев насладиться величественным видом Земли, начинал падать с неимоверной скоростью, огненным метеоритом прорезая атмосферу и замершую в отчаянии душу. Внезапно наваливался страх смерти: он не в состоянии затормозить!.. — И просыпался.
Впервые, когда он смог, наконец, туда «прорваться» и, облегчённо вздохнув, устремиться к созвездию Козерога, — радуясь наконец-то обретённой свободе космического передвижения, — сознание сразу навело его на некое умирающее светило.
Это было восхитительно, хотя немного жалко. Жалко умирающую звезду. Но ведь он понимал, что где-то зарождается новое светило. И чувствовал себя причастным к миротворению, созерцая гибель пылающего гиганта с благодарностью и непередаваемой словами любовью.
В то утро умер его отец.
Выскочив из обсерватории, Андрей бежал домой с неясным подозрительным чувством накатывающей исподволь беды — что-то должно случиться? Или уже случилось. И почему домой? — ведь остался он один-одинёшенек.
Мать ушла из жизни, когда сын был ещё маленьким. Он не страдал тогда, просто скучал. Как скучает до сих пор по матери повзрослевший мальчик Андрюша.
За три часа отсутствия в неприбранной квартире ничего не изменилось. Было бы смешно, если б обнаружил вдруг конверт на столе (о чём раньше втайне надеялся, начитавшись в детстве фантастики) с незнакомыми иероглифами и монограммами. Конверт от инопланетян!
«Андрюха, выходи ночью на пустырь — там будет ждать наша тарелка. — Подпись: Иноаунчивуйчай». — Подпись явно отдаёт вьетнамским. Он захохотал в голос от диких своих мечтаний, тут же подумав: «Как же я прочитаю? Там ведь иероглифы! Хх-а ха-ха». — Но и кроме как на пустырь за домом приземлиться тарелке, в принципе, некуда. А проверить ночные свои полёты не мешало бы — проверить и Козерог, и Геркулес.
Сразу вспомнился седой астроном Карлович: «Что-что, откуда-откуда? Да совпадение, вот откуда!» — убеждал старикан-астроном.
Андрей стоял на кухне и жарил яичницу.
Завтра в институт — полугодовая сессия — и хорошо, и плохо. Вроде времени прибавится, можно похалявить. Но и учить приходится, куда ж денешься? — четвёртый курс, грех не сдать. Иначе — в сапоги-кирзухи, и вперёд — на защиту Родины!
Да, в армию реально не хотелось. Но что поделать — надо.
Надежда на чудо — жена, ребёнок… откуда? — в нашу-то непростую пору. До 2000-ного миллениума — десять лет, время катаклизмов и потрясений. Страну колбасит из стороны в сторону. Деньги не копятся. Кстати, друг вон в «товарищество» зазывал — что-то по торговле. Главное, «на́чать», — как говаривал генсек.
Андрей со смаком уплетал яичницу с колбасой — единственное блюдо, которое мог сварганить с закрытыми глазами. «Ничего, прорвёмся. Армия так армия, куда деваться?»
Его рассуждения прервал телефонный звонок из прихожей:
— Алло. Тётя Аля? Здравствуйте, а что… Что-о-о?!
Вот оно!
Он похолодел:
— Когда? Сегодня ночью? Конечно-конечно. Завтра буду. Всё сделаю, помогу. До свидания.
Вот оно. Навалилась тяжесть. Тело стало ватным: умер дядя Коля — брат отца — единственный оставшийся родной человек. Не считая тро́йных тёток.
Значит, всё-таки звезда?..
Вениамин Карлович оказался радушным хозяином.
Проводив сразу в кухню, сначала накормил студента.
Потом поил чаем, приговаривая:
— Пей, студент Андрей Петров, пей. Я догадываюсь, зачем ты пришёл. Потому что два раза таких совпадений не бывает, два раза указать точно на созвездие, где погибает звезда, невозможно.
Андрей прихлёбывал, отдуваясь, горячий чай, собираясь с мыслями. Когда допил, он поведал Карловичу о том, что вместе со звёздами умирают его близкие люди. Самые близкие.
Астроном выслушал его, шепча про себя: «Невозможно, невероятно!»:
— Как… как это может происходить, Андрей, это невероятно, немыслимо! Если в предсказание смерти звезды хоть как-то! хоть как-то! можно поверить, исходя из… ну, скажем, каких-то телепатических способностей, не знаю. Но как это может быть связано с людьми, тем более родными? Я не знаю, Андрей, не знаю, — причитал старик: — Мне кажется… Поймите, мне просто кажется, что смерть ваших дражайших родственников — это как раз из разряда уж вовсе несусветных совпадений, понимаете? Хотя…
На улице мела метель, заворачивала уши в трубочку, знобила насквозь. Но домой он не спешил.
При чём тут смерть родных и какая-то туманность? Действительно, при чём? Что, мало гибнет на небе звёзд? Или мало умирает людей на свете? Без сомнения, тут Карлович прав — случайно угадав пару из бесчисленных космических взрывов, Андрей мистическим образом связал их со смертью своих близких. Ну, получилось. Что теперь, верить в бредовые пророчества? Да чушь всё это, просто чушь!
Подошёл к дому, сбросив с себя тяжесть неведомого таинства — всё просто. Да, дядя Коля умер. И для этого установлена веская причина, что ясно указано в медицинских заключениях.
Через полчаса на кухне обнадёживающе шкворчала яичница, приводя его сумбурные мысли и нелёгкие впечатления от недавних дядиных похорон в порядок.
*
Потом прошёл год, затем второй…
Потом он вернулся из армии, возмужавшим, подтянутым, окрепшим.
К концу девяностых они с женой Ольгой встретили пополнение — дочку Катю. И были счастливы, веселы и молоды, невзирая на кризис. Невзирая на то, что страну так и не переставало колбасить из стороны в сторону.
Как и в своих космических снах, он пробивался сквозь жизненные неурядицы и препятствия стойко, непоколебимо, рьяно. И был доволен, если можно так сказать. Ведь он принял на грудь немалый груз, зная о своей тайне и не видя смысла поведать о ней кому-нибудь другому.
…Миллениум пролетел буднично — конца света не наступило, чего жаждали провидцы всех мастей, каждый по-своему безоговорочно ошибаясь в данных ранее прогнозах. Что привело бурно цветущую астрологию девяностых к упадку.
Андрей Петров, спортивный, целеустремленный, строил своё будущее кирпичик за кирпичиком, неспешно разбираясь в окружавших его семью перипетиях. Никуда не торопясь, вдумчиво. Сны о космосе приходили редко и заканчивались в основном тупиком — он опять не мог прорваться туда, вдаль. Да не очень-то и хотел, чессговоря. Соотнося свои сны с принципом реальной жизни — «не торопись торопиться!»
Взорвавшиеся звёзды десятилетней давности освещали сознание Андрея совпадением незабываемых трагических событий с галактическими катастрофами, метаморфозами. Лишь подталкивая к философской созерцательности, умиротворённости — что ж… всё в нашей жизни когда-то повторяется и совпадает.
Как вдруг грянул гром!
Этой ночью Андрей прорвался. Да, прорвался, непреодолимо взмыл вверх — туда, где ещё не был. Туда, где не был никто.
Он позвонил в дверь обсерватории, лишь часы пробили «восемь». Никого.
Трубку домашнего телефона Карлович не брал — Андрей и подумал, что старикан на работе. Не открыли обсерваторию и в «девять». …Погулял немного в ожидании. В «десять» ему сообщили, что Вениамин Карлович уж год как умер.
Горестно вздохнув, Андрей, немало продрогнув, собрался уходить, как одна молоденькая девушка, представившаяся Евгенией Валерьевной, сказала: «Вы знаете, Вениамин Карлович рассказывал мне про вас».
Через полчаса они чаёвничали у неё в кабинете.
От души вроде отлегло — молодёжь смеялась и вспоминала разные смешные истории из времён лихих девяностых, наполненных романтическими приключениями с высоты «благополучных» двухтысячных-нулевых.
Женя поведала ему, что наставник Вениамин Карлович по прозвищу Веня частенько вспоминал паренька, скоропостижно похоронившего в короткий срок отца и дядю. Паренька, уверившегося в провидение высших сил, ниспославших ему неведомое знание о взорвавшихся в тот момент, в том году звёздах-гигантах…
Андрей с Женей беспечно болтали и ждали ответа на запрос в Москву.
У симпатичной лаборантки запиликал сотовый:
— Да, — весело откликнулась она, глядя на собеседника. — Созвездие Корма, он так и сказал. Да, — почему-то унылее, задумчивей, — конечно-конечно. Это всего лишь предположение. Какая сенсация?!
Андрей Петров выскочил из обсерватории с непреходящим чувством дежавю, чего-то ещё, чего-то ещё…
— Оля!!! — кричал он в трубку мобильного: — О-о-о-ляяяяя!
— Андрей!
Он открыл глаза.
— Ты весь в поту. Заболел?
Примчав домой, удостоверившись, что с семьёй всё в порядке, он уснул, почти на сутки погрузившись то ли в сон, то ли бред. Путая вымысел и явь.
— Где Катя?
— …Мы ушли в садик, ты всё ещё спал. Заболел? — повторила жена.
— Нет вроде.
— Ты как будто кричал, мне показалось из-за двери.
— Ну, чёрт… бывает. Привиделось что-то, — успокоил он себя и жену заодно.
— Я пошла, Андрей. И так почти опоздала. — Ольга быстро собралась и несильно хлопнула дверью, убегая на работу.
— Ф-фуу, — Андрей вспомнил вчерашний с Женей разговор.
Набрал её мобильный:
— Евгения Валерьевна?
— Да. Андрей, это вы? Куда же вы удрали вчера так быстро?
— А что там?
— Там… Вы были правы, вернее, Веня был прав. Вернее…
— Я понял. Сейчас приеду.
В обсерватории он чувствовал себя как дома. Даже купил Жене шампанского, хотя выпить она скромно отказалась.
— Понимаете, — продолжила она свой рассказ об умирающих звёздах, — эта туманность лежит от нас на расстоянии трёх тысяч шестисот световых лет в созвездии Корма. Как вы это смогли определить, одному богу известно — меня даже слушать в Москве не стали. Они сказали: «Он что, Хаббл домой затащил?» — Она улыбнулась, мягко, как-то слишком уж глубоко заглянув Андрею в глаза.
— Хотя полностью подтвердили вашу версию… — хотела добавить что-то ещё.
В это время зазвонил телефон Андрея.
В зрачках Жени отразился неземной страх взгляда молодого парня, сидящего напротив:
— Оля?.. Оля? — только и вымолвил он, тяжело поднимаясь, будто неживой.
В больнице бесстрастно, пряча глаза, разъясняли, что инсульт помолодел.
Сказали, что от бляшек на сосудах никто не застрахован, сказали, что…
Дочке было четыре года — подумал, если он её не отстранит, не отодвинет от себя, — то он не ведает, что будет дальше. Просто не ведает, что будет.
После погребения жены он беспробудно пил две недели. Дочку отвёз к тро́йной тётке Алевтине — хотя понимал: это не спасёт Катю, если в его снах умрёт ещё какой-нибудь проклятый белый карлик, оказавшийся наяву реальностью.
Прошло три месяца.
Андрей часто ездил к дочери, гулял с ней, оплачивал проживание, садик.
Тётка Алевтина, несмотря на собственную семейную путаницу, — мужнины проблемы с алкоголем, — родственника не подвела, оказавшись на редкость терпеливой и доброй. Да что там говорить! — золотой оказалась тётка, платиновой.
Андрей Петров понимал неоднозначность ситуации — таким же образом Катя могла жить дома. Ничего не решала эта мнимая отдалённость! Больше всего тут влияло простое женское участие тётки Алевтины в судьбе девочки. А он — что он мог сделать, кому пожаловаться. С кем посоветоваться?
Ещё через некоторое время Евгения Валерьевна, лаборант местной обсерватории, переехала к нему.
Она была единственным человеком, который знал его беду, тайну, его крест. Его ношу. Женя влилась в жизнь Андрея Петрова так незатейливо, мягко, добродушно, что он, можно сказать, не заметил перехода от ухаживаний к настоящей любви.
Девочка Катя была уже с ними, в семье. Недавно она задула восемь свечей на праздничном торте — и они помчали в парк, на горки, на каток, наслаждаясь свежим воздухом.
Так он и жил со своими звёздами, вернее, в ожидании своих звёзд, готовых в любой момент взорваться, превратившись в гигантское космическое облако и гигантскую земную Смерть.
Он никогда не спрашивал, не интересовался у Жени подробностями процессов гибели галактик. Это было табу, запрет, — оставшись на школьном уровне астрономических знаний: синие тона туманностей соответствуют гелию. Голубовато-зеленоватые — кислороду. Красные — азоту и водороду. Молил бога больше не летать во сне к звёздам. К распластанному, как падающие птицы, космическому великолепию разноцветных туманностей. Молил бога дать ему созерцать простые, земные сны…
И Бог его, кажется, слышал.
*
Сколько раз сможет заново начать человек?
Какую ношу выдержит, что перенесёт, стерпит, столкнувшись с непреодолимыми, как говорят юристы, препятствиями? — Андрей Петров спрашивал себя и мысленно отвечал, что человек может выдержать всё что угодно. Всё, что потребуется. Только бы это оправдывалось в итоге всего лишь малым.
«Дуй!» — Катенька со всей силы зафукала на свечи. Они с первого раза не поддавались, их было много, двенадцать. И их будет ещё больше, — и ради этого готов выдержать человек любую непосильную ношу.
Рядом вытирала слёзы радости нестареющая тётка Алевтина. На праздничной кухне кудесничала Женя, недавно назначенная на должность, занимаемую ранее Вениамином Карловичем.
Звонок в дверь. Прибыли Катькины однокашники. Что ж, пусть остаются, а мы прогуляемся — на улице красота, январская сказка.
Да, вот такое решение принял Андрей Петров — рискнуть! Полностью взвалив на себя бремя ответственности за дорогих людей. Жить с ними дальше, имея одну всего лишь возможность оградить их от неведомых бед и неприятностей — с каждым днём любить их всё больше, преданней, самоотверженней.
— Вас проводить, тёть-Аля?
— Не надо, Андрюшенька. Я на автобусе.
— До свидания! Завтра приходите — Рождество всё-таки!
— Посмотрим, Андрей, я позвоню… Девчонки тут зазывали на гадание, — она заливисто по-молодому рассмеялась, взмахнув рукой, подходя к подъехавшему автобусу.
Они проводили тётку взглядом. Кивнув на прощание. Обнявшись. Никуда не торопясь. Растирая от морозца носы ладонью.
— Ну что, товарищ кандидат наук всех степеней и регалий, как ваше ничего? Сходим в кино? — Кинотеатр был недалеко от дома.
Андрей Петров подхватил жену под руку, потащив-покатив её по обледенелому асфальту.
— Там какая-то «фантастика», — сказала Женя.
— Ну и хорошо! Давно хотел посмотреть, что за «три-Дэ» такое.
— Андрей…
— Что, милая?
— Что с тобой? — Они остановились.
— Что с тобой? — повторила она.
— Всё в порядке, Жень.
— Нет.
— Да всё, всё в порядке.
— Я же чувствую, что-то не так. Что… Что ты видел? Ты летал туда? Тебя пустили?! — спрашивала весьма серьёзно.
Она даже дёрнула его за рукав. Она смотрела ему в глаза. Знала — это крайне важно. Это очень, очень важно. Женя должна была услышать ответ.
От этого зависела её жизнь и жизнь удочерённой ею Кати:
— Андрей, тебя пустили? Ты видел звезду?
Он виновато опустил голову:
— Да.
У неё на глазах выступили слёзы:
— Когда?
Он молчал.
— Когда?! — закричала она, не обращая внимания на обернувшихся прохожих, спешащих по праздничным делам.
— Жень, послушай…
— Когда?!
Она вздрогнула, услышав звонок сотового в кармане.
Торопливо взяла трубку:
— Да, доченька, родная, — облегчённо выдохнув.
Они не пошли в кино.
Двое любящих друг друга людей, мужчина и женщина, чуть пригнувшись навстречу стылому рождественскому ветерку, рука об руку, медленно шагали в неизвестном направлении.
Он говорил ей:
— Первый раз, после длительного перерыва, они пустили меня полгода назад. Я жутко испугался, и… Скрыл от тебя, ожидая худшего. Вскоре меня снова пустили. Не знал, что думать — чуть не умер со страху. Потом это стало происходить чаще и чаще.
— И…
— Но никто не умирал, понимаешь? Никто не умирал, милая.
— Так ты…
— Да. Последнее время я нередко туда летаю — вижу погибающие звёзды, туманности вокруг них. И ты знаешь… Недавно мне показали, как они рождаются.
— Кто рождается?
— Звёзды, планеты, галактики, но… Я берёг вас — не мог рассказать про сны.
— Андрей, что это значит?
Слёзы-льдинки скатывались со щёк. Они их не замечали.
Плакали оба — это были слёзы счастья.
В рождественском небе зажглись первые вечерние огоньки.
Андрей Петров смотрел ввысь и видел нечётким, мутным от слёз взором вспыхивающие точки мироздания:
— Жень… Они отпустили нас, понимаешь? Нас отпустили.
Через год у них родилась ещё одна девочка. А через два — мальчик. Звёзды старались возместить Андрею Петрову невосполнимые утраты. И он был благодарен за это звёздам.
