Человек в распахнутом пальто

Европа
только что разменяла 
ассигнацию двадцатого века.
Звонкими золотыми
катятся первые годы.

Свобода? Равенство? Братство?
Всегда пожалуйста
и сколько хотите!
(За наличный расчёт.)
Не по карману?!
Извините великодушно.

В сторонку, в сторонку! 
На окраины, в переулки!
Не путайтесь под ногами
у властелинов,
избранников судеб!

Их каждое мгновенье прекрасно.
Они останавливают любое
и высасывают без остатка — 
старательно и деликатно, 
как устрицу.
А время, как счёт в банке,
всё так же внушительно 
и неиссякаемо.

Одна из европейских столиц.
Оживлённая улица.
Изящные женщины.
Безукоризненно одетые мужчины.

Человек
в распахнутом пальто
стремительно идёт, наклонив голову.

Прохожие оглядываются.

Респектабельный господин с тростью
останавливается
и внимательно провожает его взглядом:
на авантюриста не похож.
Банкир?
Глава синдиката?
Король, путешествующий инкогнито?

- Революционе-еры!  -
подаёт голос кто-то неприметный, 
но достаточно осведомленный.
- Из России! Эксплуатируют нашу демократию!
Доиграемся, господа!

Респектабельный господин успокаивается:
- Надо же! Завидная целеустремлённость!
Делом бы, господа, занимались, делом…

Перегруженный воз Российской державы
опасно поскрипывает в такт его мыслям.
По ступицу в грязи
он безнадёжно сражается
с азиатским пространством
и европейским временем.

Ах, тройка, птица-тройка!
Три загнанных клячи
выбиваются из последних сил.

В начале двадцатого столетия
идёт по чужому городу
невысокий,
ладно скроенный человек.
Он настораживает, как водоворот, 
что неожиданно возникает
и властно движется
против течения.

Даже с завязанными глазами
он пройдёт сквозь толпу — 
сквозь хаос бытия, 
глухоту времени -
по той же сложной кривой, 
ни разу не оступившись 
и никого не толкнув — 
развалины империй не в счёт.

Этот человек ориентируется
по силовым линиям 
эпохи.
На карты истории 
их нанесут позднее.
После того, как сама история
доверчиво пройдёт за ним -
след в след - 
по коварному льду Финского залива
и поднимется на броневик.
Затем по ночному городу, 
переполненному сыщиками, 
придёт в Смольный.

Первым делом
выпрягут птицу-тройку, 
что увязла по брюхо 
и только привычно вздрагивает, 
когда бьют чем ни попадя — 
справа  и слева, сзади  и спереди —
и куда попало.

Телега Российской державы, 
оснащённая,
реактивным двигателем революции
рванётся из хляби
и прямиком — 
по кочкам и рытвинам — 
понесется к шоссе.

Успеть бы!

Ох, Иванушка, Алёнушка,
Василиса Премудрая!
Ох, Емелюшка!
Уж и потрясёт вас,
ох и потрясёт!
С телеги да на ракету — 
не шуточки.
А потом перегрузки.

Емеля с Иваном в ладу
корпус наращивают на ходу.
- Даёшь
звёзды!

Оглобли, 
что упрямо показывали в прошлое, 
превратятся 
в антенны космического корабля.
Он напомнит
колокольню Ивана Великого,
что так и не смогла взлететь,
или церковь Вознесения в Коломенском 
и тысячи их сестер и братьев — 
окаменевших устремлений
могучего духа.

… В начале двадцатого века,
в чужой стране,
в чужом городе,
стремительно шагает в распахнутом пальто
невысокий,
никому не известный человек.

Шагает, чуть наклонив голову,
словно прислушиваясь 
к самому себе.