С боями на «Шилке»

Рассказ механика-водителя ЗСУ-23-4 «Шилка» Лузина Вадима Викторовича...

После окончания педучилища меня сразу призвали на службу. На «учебке» прошёл курс подготовки на «Шилку» – это зенитная установка калибра 23 миллиметра, предназначенная для стрельбы по низколетящим целям. В условиях горного Афганистана она оказалась незаменима. Вооружение состояло из четырёхствольной зенитной пушки с жидкостным охлаждением. Экипаж четыре человека. Грозное оружие!
Буквально за месяц до окончания «учебки» пригласили на беседу по душам в секретный отдел и, уже ничего не скрывая, офицер сказал, что направляют в Афганистан, где будет проходить моя дальнейшая служба в ограниченном контингенте. Возражать не стал. Знал, что война в Афганистане уже идёт несколько лет. Так с апреля 1982 года у меня начался новый отсчёт жизненного времени. Вскоре оказался в городе Черчик, где находилась база формирования, надолго там наша команда задержалась. Через три дня уже летим в чреве транспортного самолёта в Кабул – столицу древнего государства. После приземления вышли по рампе на аэродромную бетонку и растерянно смотрим по сторонам: всё кругом залито ослепительным светом, солнце яркое и жаркое, режет глаза. Недалеко от нас была группа «дембелей», служба у них закончилась, и они улетали в Союз. Началась посадка, и всё пришло в движение, «дембеля» стали подниматься в транспортный Ил-76, прозванный за свою конструкцию «горбатым». Солдаты радостные, на груди у многих на солнце поблёскивают медали. Увидев нас, несколько солдат остановились, кто-то из них засвистел, издалека донеслось: «Всё духи, вешайтесь!  Куда попали!». Вот такая «тёплая» встреча произошла в Кабульском аэропорту, и, как потом выяснилось, это была неписаная традиция встреч и проводов на войне. В Советской Армии «дух» - новобранец, у которого нет особых прав первые полгода службы.
В Баграме наша «Шилка» прикрывает аэропорт от всяких неприятностей. Хотя у душманов не было своей авиации, но старослужащие рассказывали, что изредка в воздухе появлялись самолёты без опознавательных знаков. Неуставных отношений, имеется в виду дедовщины, не было, для всех было ясно, что напрягать других себе дороже будет. Вместе ходим на боевые задания и участвуем в засадах.

Афганская ночь, небо соткано из звёзд, тишина, но на войне она всегда обманчива. Когда попал под первый миномётный обстрел, снов не было, спал крепко, положив автомат рядом. Сквозь сон отдалённо слышится вой и взрыв мины, открываю глаза и вижу, что свет в палатке судорожно замигал и вскоре совсем погас. Темно, хоть глаза выколи, ничего не видно. Быстро вскакиваю, что-то на себя надеваю, хватаю автомат и мчусь к спасительному выходу, где уже толчея из солдат, чей-то автоматный ствол больно резанул под самые рёбра. Не обращаю внимания на боль, пытаюсь как можно скорее выбежать из палатки. Душманы, похоже, хотят нас накрыть миномётным огнём. На выходе вижу командира роты, он стоит в трусах с пистолетом в руке. Громко говорит, но ничего не разбираю, устремляюсь вперёд. Комроты подгоняет солдат, чтобы те покинули палатку. Время как-то замедлилось, течёт по каплям, и всё происходящее перед глазами кажется чёрно-белым фильмом в кинозале. Не ждём, чтобы душманы пристрелялись. Что есть силы бегу, задыхаясь, до своей родной «Шилки», в этот момент она моя спасительница. Автомат крепко держу в правой руке, патрон загнал в патронник, мало ли что бывает. Быстро добежал до установки и проворно нырнул в люк головой, хотя по регламенту сначала туда должны попасть мои ноги. Повсюду взрывы мин, уши заложило, воздух наполнен запахом селитры. Совсем рядом заработал пулёмет ДШК, зло огрызаясь длинными очередями в сторону гор, их не видно, но они чёрной массой давят на нас, оттуда идёт опасность. Завожу дизель, он начинает работать, слышу его звук и успокаиваюсь, держу руки на рычагах в ожидании команды. Вижу, как теннисный стол, на котором мы ракетками гоняли белый шарик, от попадания мины превращается в кучу мелких обломков. Время пульсирует у меня в висках. Наконец экипаж в сборе, быстро отъезжаем от аэродрома и занимаем исходную позицию на заранее выбранном месте. Ориентируясь в горах на разрывы снарядов, стреляет танк, мы тоже присоединись к дуэли и дали из «Шилки» в сторону гор. Огненные смерчи вылетали из стволов и мчались в горы подавить противника. Перестрелка велась в темноте около часа. Стрелять по нам душманы прекратили. Стало тихо до боли в ушах. Атака на аэродром закончилась, но мы простояли всю ночь в ожидании повторных обстрелов, как говорится: «Бережёного Бог бережёт».
Утром возвращаемся обратно в городок и видим, что перед воротами парка торчит оперение неразорвавшейся мины. Комбат майор Кочегур, невысокий, коренастый, словно слепленный из пластилина, приказал, чтобы солдаты заняли место в окопе. Покружил, походил возле мины, что-то думая про себя.

– Вызывать минёров не будем,.. незачем! – сказал он и, взяв гранату, отошёл на безопасное расстояние, бросил её в сторону мины, сам упал на землю, прикрыв голову руками. Резкий взрыв, и жёсткие куски земли поднялись в воздух и посыпались солдатам на головы. 
Через неделю наша РЛС засекла в воздушном пространстве неопознанную летящую цель. ПВО запросило его код: свой – чужой. Молчок, и никакой реакции, самолёт летит со стороны Пакистана прямо в нашу сторону. Командование начинает нервничать. Если это летит американский самолёт-шпион, то нужно его сбивать, если другой самолёт – пропустить дальше. Но, как говорится, на войне как на войне. Вверху всё же подумали и решили: дальше не пропускать, тем более недавно на аэродром перегнали из Союза совершенно новые самолёты СУ-25. Мы заняли привычно свои места в «Шилке» и ждём, когда крылатая машина появится в нашем секторе обстрела. Самолёт летит низко и скрыто, чуть не задевая верхушки гор, и, как только он появляется в нашей зоне досягаемости, начинаем вести огонь. От наших метких выстрелов самолёт вспыхнул в воздухе и распался на две части, они горят и летят к земле. Лётчика на парашюте не видно, наверное, погиб в кабине самолёта. Один большой обломок вместе с кабиной падает прямо на взлётно-посадочную полосу, другой – недалеко от аэродрома. На земле в обломках самолёта начали взрываться боеприпасы. В воздухе от разрывов большой фейерверк. За сбитый самолёт всех наградили медалями «За боевые заслуги», а командира взвода – орденом Красной Звезды. Служим Советскому Союзу!
Недалеко от перевала Саланг в горах прорублены рубиновые копи, там душманы пополняли свои запасы драгоценными камнями. Командование армией решило провести большую операцию по их захвату. Поехали две установки «Шилки» для сопровождения штаба армии. В горах быстро наступает ночь, двигаться по узким горным дорогам опасно. Колонна встала, ждём, когда хотя бы немного рассветёт. Тревожно дремлю на своём месте и слышу, как передают по рации команду: «Вы там установки разведите! Почему они у вас рядом стоят?». Наш взводный Санька Рябов пошёл перегонять «Шилку», которая дежурила. Темень, хоть глаз выколи, фары включили, чтобы не привлекать внимание противника и стали маневрировать. Слышу сквозь липкую дрёму сильный взрыв мины. Сон как рукой согнало. Оказывается, «Шилка» пока маневрировала, наехала гусеницей на противотанковую мину. От взрыва у неё отлетела башня далеко в сторону вместе с командиром. Установка стала гореть, мы шустро, прихватив свои огнетушители, бежим её тушить. В днище образовалась огромная дыра. Начали откручивать люки, но не тут-то было: от взрыва запаяло их насмерть, и смерть тоже была в машине. С большим трудом зубилом срубили болты на нижнем люке. Надо вытаскивать погибшего механика-водителя. Кто будет делать работу за санитара? Я поймал взгляды товарищей. Они молча смотрели на меня, самого молодого, давая понять, что мне придётся лезть первым в машину. Ну что поделаешь… Пролажу через люк, подсвечивая себе фонарём, и чуть сразу не потерял сознание. По всей машине были раскиданы куски человечьей плоти – то, что осталось от моего сослуживца. В люк чьи-то руки просунули солдатский вещмешок, и я собрал останки бойца, с кем только вчера пил чай в палатке. Воздуха не хватало, и я как рыба широко открывал рот. Обессиленный выполз из машины и, отрешённо отойдя немного в сторону, стал блевать, так что из глаз брызнули слёзы. Я их размазывал сжатым кулаком по горячему лицу. Постоял так, согнувшись, пока не пришёл в себя. Дали попить тёплой воды, от неё стало снова мутить. Тогда у меня появилась в волосах проседь. Командиру «Шилки» повезло больше: его выбросило из машины взрывной волной. Позже он пришёл, волоча левую ногу, и остановился возле установки. Офицер штаба ему что-то громко говорит, видимо, объясняет происшедшее, а он смотрит широко открытыми глазами и не может ничего ответить, только белые губы трясутся. 

Прослужил больше года. Подошло время, и погнали «Шилку» на ремонт. Стали двигаться по каменистой дороге. Возникла необходимость переехать бурную речку, в которую с гор спускалась большая вода. Речка до этого не показывала своего норова, а сейчас будто сошла с ума. Несёт свои быстрые грязные воды. Механик-водитель молодой ещё, неопытный, заехал в неё и стал переключаться, но установка возьми да и заглохни. Она же буквально напичкана электроникой, замкнуло где-то электрические цепи, и не заводится. Пришлось подгонять танковый тягач и выдергивать её из бурлящего потока. Поехали сопровождать до ремонтного батальона на ЗИЛ-131, пристроились в колонну и по серпантину покатили в сторону перевала Саланг. О Саланге складывали целые легенды, и он был достоин их. Саланг – самый высокогорный перевал мира, около четырех тысяч метров над уровнем моря. К нему надо ещё добраться по стокилометровой трассе, петляющей по горным склонам. Дорога сжимается горами и покрывается плотным туманом. Туннель, пробитый ещё нашими специалистами в шестидесятых годах прошлого столетия, соединяет северные провинции Афганистана с Кабулом. Это была дорога жизни и смерти, кому как повезет, а солдатское счастье изменчиво, как туман под полуденным солнцем Гиндукуша. Салангу многое прощали, через него текла река с продовольствием, горючкой, ехали домой «дембеля». Только горы взирали на войну молчаливо и с осуждением. Они не любили, чтобы их тревожили. 
Нам нужно проехать туннель, пробитый в горе длиной около трёх километров. Охрана тормознула, и мы стали рассматривать длинную очередь. Собралось много транспорта. Обычно движение шло в двух направлениях, в тот злополучный день духи разбросали дымовые шашки где-то в середине туннеля, и они задымили до такой степени, что не видно было ничего. Образовалась огромная пробка, солдаты, выскакивая из машин, бежали на выход. Слышалась стрельба. Тогда задохнулось очень много солдат, которые отвоевали своё и ехали домой. Парни погибли не в бою и приняли свою смерть, метаясь по задымлённому туннелю. На следующий день мы грузили их трупы в свою машину – зрелище не для слабонервных. Только через сутки направились через туннель, движение сделали одностороннее. При въезде выдавали кислородный противогаз, а когда проезжали длинный туннель, сдавали его. Вот такая история случилась с нами.

Осень. С гор тянется простуженный ветер. Напоминает нам, что скоро зима принесёт на своих крыльях колючий снег. Едем заготавливать дрова. Впереди я на своей «Шилке», за мной тарахтит грузовая машина. Двигаемся медленно так, чтобы солдаты могли закидывать сухие ветки, спиленный сухостой на машину. Включил первую передачу, ноги поставил на нижнюю часть люка и смотрю, как солдат идёт с охапкой дров. Его вдруг подкидывает вверх, сучья разлетаются в стороны, и затем только слышу звук разорвавшейся мины. Парня рвануло на противопехотке и кинуло на мою установку. Люк с шумом захлопнулся, но установка двигалась с тихой скоростью вперёд. Пытаюсь встать на ноги, чтобы откинуть люк, но не могу, вместо ног сплошная вата. Боли пока нет, но по ногам течет что-то тёплое и липкое. Рукой провёл по ним, вроде бы целы. Сразу от сердца отлегло. Когда меня вытащили из установки, оказалось, что ноги повреждены осколками мины. Солдату  повезло меньше, чем мне. Нас на руках донесли до машины и повезли в госпиталь. Предварительно обкололи промедолом, и мы лежим тихие и смирные. Эта «зелёнка» была всегда спокойная, мы частенько хаживали туда за дровами. Может, этим и привлекли внимание душманов. В соседней части солдат-первогодок в горах отошёл немного в сторону, чтобы сходить по малой нужде, и наступил на противопехотку, потом собирали его по частям. Так что нам ещё повезло, могло быть и хуже. Привезли в госпиталь, положили на каталки и в операционную. Я остался на долечивание, а солдат, направляющийся самолётом в Союз, тяжёлый был, ему всё тело искромсано осколками. Итальянские мины – такие сюрпризы могут годами лежать в земле, они в пластиковом корпусе, миноискатель к ним равнодушен. Солдат тогда чудом выжил, видимо, в рубашке родился. 
«Дембель» встретил в госпитале, ребята из части по такому случаю привезли огромную тарелку с виноградом. Посидели, поговорили, немного помечтали о гражданке. Сосед по палате взял в руки гитару и с задумчивым видом перебирал струны расстроенного инструмента. В дверь заглянула кареглазая медсестра Нина – моя землячка с Караганды, угостили её виноградом. Виноград лежал на тарелке янтарный, крупный, казалось, что в нём осталась частица солнца. Медсестра брала виноград тонкими пальцами.

– Спасибо, ребята, за угощение! Побегу, работы много, – и направилась в сторону двери. 
Мы проводили её глазами. Она легко шла в туфлях на низком каблуке и уже в дверях оглянулась, одарила милой улыбкой. 
Мы что-то засиделись в палате, и вышли подышать воздухом. Рядом с лечебным корпусом находилось низкое здание морга. Мы курим сигареты, в прозрачном воздухе появляется вертолёт МИ-8, слышен гул его турбин. Он повисел немного над бетонной площадкой и мягко коснулся её. Лопасти ещё крутятся, из морга подъезжает зелёный «Уазик», и четверо солдат грузят в вертолёт цинки. Охрана госпиталя нам знакома, мы подходим к ним и интересуемся, нет ли потерь с нашего полка. Отвечают, что есть, и называют несколько фамилий. Нам сразу стало не до праздника, на душе стало тягостно. Сердце резануло тянущая боль.  Не смотрим в глаза друг другу, уходим молча, опустив головы. Кто летит в цинках домой на вертушке – с нами одного призыва.
Приказ о демобилизации ждали в войсках. Он был озвучен нашим командиром. Стоим, ждём взводного Рябова. Он появляется на горизонте, и мы терпеливо ожидаем хороших новостей. Комвзвода улыбается, и на его губах скрытый подвох. Он привык к нам и особо не хочет расставаться, но «дембель» неизбежен, как крах капитализма.
– Товарищи солдаты!.. Есть две новости,… одна хорошая, другая не очень. С какой начинать? 
Мы почти хором отвечаем: 
– Начинайте с хорошей!... Плохая может и не показаться такой. 
– Плохая! Сообщаю, что приехал новый командир дивизии и завтра едет знакомиться с личным составом. Приказал, чтобы в его сопровождении должна быть обязательно «Шилка» и все обстрелянные «дембеля». Так что, товарищи «дембеля»,… шаг вперёд! 
Я тоже выхожу из строя. Взводный придирчиво смотрит меня и произносит:
– Лузин! Встать обратно в строй! Еле ходишь, ветром тебя качает. Так и до установки, наверное, не сможешь дойти. Другой поедет. Есть и хорошая новость,… пришло новое пополнение, так что пять «дембелей» могут завтра готовиться к отправке домой.
Утром все выходят нас провожать, в том числе и комбат Никитин. По армейской традиции несколько раз подкинули в воздух. Были трогательные речи и обнимания. Мы помахали руками на прощание: «До встречи в Союзе».

Уже в Ташкенте выходим из самолета, небо над нами синее-синее и глубокое даже, дна не видно, спускаюсь медленно по трапу, ноги дрожат, в голове мысли галопом скачут. Дома… наконец-то дома! Ловлю себя на мысли: «Неужели всё страшное осталось позади?» Некоторые «дембеля», летевшие в самолёте, как только ступили на закатанное в асфальт аэродромное поле, упали на колени и стали целовать его. Родная земля отдавала запахами соляры и автомобильной резиной.
Так закончилась моя война, как мне тогда обманчиво показалось. Война вызывает у человека такие чувства, о которых он раньше не подозревал. Проснувшись ночью, начинаешь принюхиваться, пытаясь уловить незнакомые запахи. Лежишь, вслушиваешься к разным шорохам и звукам, не несут ли они опасность. А интуиция на войне спасала жизнь многим солдатам. На войне очень быстро взрослеешь и начинаешь понимать, что такое человеческая жизнь, и какая у неё цена.
Я работаю в обыкновенной школе учителем труда, это наверное самая гуманная профессия в мире. Учу ребят правильно держать молоток и забивать гвозди, да и многому другому, что, несомненно, пригодится им в жизни. Смотрю на них: они все разные. Витя Самохвалов чубатый и худощавый паренёк, у него уже проявляются волевые качества, он в классе лидер, а другой, Алёша Подкин, тихий, застенчивый, никогда не проявит инициативы. Наблюдаю за ними, как они что-то делают, и думаю: вот ребята вырастут, возмужают, и придётся идти в армию. Я никому из них не желаю где-то воевать. Война – это для всех трагедия, наносит такие рваные душевные раны, которые никогда не заживают, да и человеческую память потом ничем не стереть.