Подарок

Помнится, во времена правления Украиной президента Кучмы, на находившемся недалеко от нашего дома самом крупном рынке нашего не самого крупного украинского городка обосновался бомж по имени Леонид. Кто-то из торгующих на базаре остроумцев, среди которых высока была доля бывших инженеров, педагогов и тому подобной публики, для смеха окрестил его Леонидом Даниловичем, по аналогии с президентом, хотя отчество нашего героя было Дмитриевич. Кличка эта приклеилась к нему намертво. Особенно его любили так величать, когда он появлялся в базарных пределах изрядно выпивши, в состоянии, приближенном к свинскому. А это случалось часто. В этой связи надо заметить, что все отношение торгующего народа к правившей тогда Украиной особе, невольно переносилось на нашего персонажа. Он служил для этих людей чем-то вроде местного «громоотвода» для поглощения их эмоций, адресованных власти. Из-за этого его иной раз, называя по имени-отчеству, с удовольствием покрывали отборнейшим матом и то и дело грозились надавать ему оплеух или пендалей. Правда, до воплощения этих угроз дело не доходило. Потому что к реальному Леониду у торгующих претензий не было.

Прошло уже несколько лет с того дня, когда он оказался на улице: родственники его умершей жены хитрым способом отобрали у него квартиру, воспользовавшись тем, что он, по тогдашнему своему настроению и образу жизни, не придал должного значения их козням. Жил он теперь то ли где-то на чердаке, то ли в подвале. Кормился тем, что собирал бутылки со всего рынка и его окрестностей, занимал места для торговцев, сторожил их товар, выполнял их поручения и тому подобное.

Было ему лет пятьдесят с небольшим. Был он бородат, обладал солидной комплекцией – и, при соответствующем одеянии, по виду своему мог бы вполне сойти за кинематографического купца и, вообще, за важного господина с бородой, если бы глаза его вечно не рыскали, с выражением постоянной готовности и надежды при помощи услужливости и подхалимства что-нибудь раздобыть.

Действительно, после того как докатился он до подвала, обстоятельства заставили его встряхнуться, взяться за ум и вступить в нешуточную борьбу за существование, которое оказалось под реальной угрозой. И в этом он даже преуспел. С тех пор как он появился на рынке, положение его мало-помалу сделалось прочным. Со временем, ценою ежедневной напряженной борьбы, ему удалось вытеснить с рынка одного за другим нескольких своих конкурентов. Некоторые из них сами не выдерживали и потихоньку опускались, пока не приобретали такой вид, из-за которого никто не хотел иметь с ними никаких дел; кое-кто уже умер; остальных же Леонид Данилович, при помощи интриг, угроз или действий, заставил в конце концов перекочевать в другие места. 

Главным его преимуществом, склонившем в итоге чашу весов в его пользу, была честность. Он вовремя смекнул, настолько важна честность в делах коммерческих, и повел себя так, что у него постепенно установилась репутация честнейшего человека, на которого смело можно оставить все что угодно: деньги, вещи, товар… Леонид Данилович всеми силами стремился поддерживать и укреплять эту свою репутацию, выгодно отличавшую его от предшественников. И хотя его конкуренты тоже при всяком удобном случае старались подчеркнуть свою честность, однако время от времени попадаясь на воровстве, заслужили дурную славу и настороженное, недоброжелательное к себе отношение. Леонид Данилович же, будучи на самом хорошем счету, на рынке благополучно прижился. «Таких как я нищих много, можно сказать, навалом, а честные – редкость… - самодовольно рассуждал он в доверительном разговоре с какой-нибудь торгующей теткой, сравнивая себя со своими бывшими конкурентами. – Им вон не терпелось украсть – раз повезло, другой… - и все, и приплыли… И где они все сейчас?.. А я, слава Богу, живу…» В общем, был он теперь не голоден, одет и более-менее уверен в незыблемости своего положения.

Добившись своего единоличного господства на рынке, он смог не только выжить, но и сделаться даже незаменимым. В течение дня то и дело слышалось с разных сторон: «А где это Леонид Данилович? Куда он запропастился?» - надо, мол, то-то и то-то. За день он успевал провернуть множество в разной степени прибыльных дел. Впрочем, ему и так, безо всяких усилий, многое перепадало. Он остался, по сути, единственным, на ком торгующие на рынке могли проявить свои добрые чувства, так что все плоды милосердия неизменно доставались ему. Кто-то делился с ним завтраком, кто-то наливал водочки для сугрева; кто-то, заметив, что на нем легкая обувка, а дело движется к холодам, приносил ему из дома какую-нибудь старую, вышедшую из моды, но еще крепкую и надежную обувь. Что касается одежды, то и гуманная Европа не оставалась тут в стороне, исправно поставляя старье, которое тут же, на рынке, можно было купить по дешевке. Но Леонид Данилович принципиально не тратился на одежду, полагая, что лишнюю копейку лучше пустить на выпивку, нежели на то, чтобы щеголять в европейском. Свой гардероб он пополнял исключительно тем, что поступало ему от ближних.

И если говорить об одежде, по которой обыкновенно судят о степени благополучия человека, то летом Леонид Данилович, облаченный в чьи-нибудь старые джинсы и какую-нибудь футболку не первой, конечно, свежести, выглядел вполне приемлемо. Летом он мало чем отличался от обычных посетителей пивных ларьков, многих из которых по их внешнему виду в неменьшей степени можно было заподозрить в принадлежности к роду занятий Леонида Даниловича, чем самого Леонида Даниловича.

Зато зимой из неприметного человека Леонид Данилович превращался в яркую достопримечательность рынка. Зимою обувь, пальто, брюки, шапка и прочее, доставленные из разных мест, - в отдельности может быть и вполне приличные на вид, но со следами выкрутасов изменчивой моды и завихрений во вкусах их бывших владельцев, - собравшись вместе на Леониде Даниловиче, представляли довольно живописную картину. Это был забавный коктейль стилей, эпох и даже размеров, подобный которому можно наблюдать разве что на демонстрациях высокой моды.

В таком приблизительно виде и явился Леонид Данилович в конце октября, когда осень из тихой, теплой и ласковой вдруг превратилась в ветреную, холодную и сырую. Замечу лишь, что вместо пальто была на нем короткая женская шубка из искусственного меха, рыжая – белыми пятнами, - имитирующая, по-видимому, мех леопарда. В ответ на приветствия и одобрительные возгласы, которыми он был встречен, Леонид Данилович сообщил, что скоро ему должны принести и пальто, а шуба – одежда временная. Его тут же со всех сторон стали убеждать, что не надо пальто, что шуба у него отличная и очень ему к лицу. Польщенный Леонид Данилович останавливающими жестами и соответствующей мимикой пытался гасить овации: подождите, мол, будет еще не то… - как бы из жалости предупреждая всех, чтобы не сильно тратили эмоции, а то их может не хватить, когда он явится, наконец, в обещанном ему пальто.

Правда, с пальто вышла, вероятно, задержка – Леонид Данилович продолжал ходить в шубе, и к экзотическому его одеянию постепенно стали привыкать; однако несколько дней спустя Леонид Данилович снова дал повод обратить на себя внимание.

 

В выходные дни, чаще всего после обеда, когда жизнь на рынке близилась к затуханию, сюда иногда захаживал пижонского вида молодой человек, звавшийся Славиком. Жил он где-то недалеко, и по выходным прогуливался со своей грозной на вид собакой, породу которой Славик многократно с гордостью тут озвучивал, но никто из слышавших это иноземное слово никак не мог его запомнить. На рынке, возле какого-нибудь пивного ларька, Славик делал обычно остановку – попить пива. Был он сыном высокопоставленных родителей, был еще очень молод, но, несмотря на свою молодость, занимал довольно высокую должность в таможенной службе нашего приграничного городка, – и к совершенно детскому выражению его лица примешивалось сознание им высоты того положения, которое он занимал. Впрочем, при всем своем положении, держал он себя на рынке подчеркнуто просто, тем более, что среди продавцов многочисленных киосков было немало бывших его школьных знакомых, а в небольшом магазинчике по продаже детских игрушек даже работала бывшая его учительница русского языка. Именно возможность пообщаться со школьными знакомыми способствовала тому, что из множества разбросанных по городу более достойных мест потребления пива Славик выбирал именно это. К тому же – тут удобнее было с собакой. Обычно он останавливался у одного из пивных ларьков, где работал продавцом кто-нибудь из его знакомых, и долго пил пиво, лениво общаясь с приятелем и глядя куда-то сквозь идущую мимо толпу, – как бы отдыхая при этом от выполняемой им ежедневно сложной и ответственной миссии. Во время разговора, - вернее, монолога, потому что собеседники, как правило, ограничивались различного рода поддакиваниями, - он не забывал ввернуть парочку фраз, свидетельствующих о том, каким важным человеком он теперь стал, с какими могущественными людьми водит дружбу и о тех возможностях, которые ему доступны. 

Его почтительно слушали, хотя более чем сомнительно, чтобы продавцы очень уж были рады этому посетителю. Его совершенно беззлобная, но вместе с тем устрашающего вида собака, скучавшая у прилавка, отпугивала потенциальных клиентов, заставляя их обходить ларек стороной и останавливаться у конкурентов. По сути, на все время, пока Славик пил пиво и вел неторопливые разговоры, ларек был отключен от работы. Продавцы, понятное дело, никак не выказывали своего неудовольствия, хотя, в других случаях, они строго следили, чтобы никто не заслонял их торговое место и не мешал торговать, и, если подобное происходило, мгновенно поднимали скандал.

 

Был праздничный день 7 Ноября, когда Славик в превосходном теплом тренировочном костюме и с собакой на поводке появился с самого утра у пивного ларька. Не исключено, что именно желание продемонстрировать этот костюм и заставило Славика в выходной день подняться с постели в такой ранний час, чтобы совершить утреннюю прогулку, а может быть даже пробежку. Как бы то ни было, но Славик в своем костюме и его собака очень напоминали рекламных персонажей, сошедших с экрана телевизора или со страницы рекламного каталога.

Купив пива, Славик, стоя возле киоска и попивая понемногу из бутылки, продолжал свой диалог с псом, начатый, видимо, по пути сюда, в парке. Властным голосом давал всякие команды. Пес иногда их исполнял, но его больше тянуло резвиться. Когда у Славика воспитательный пыл несколько поослаб и он переключился на разговор с продавцом, пес нашел в узком проеме между киосками грязную дерматиновую сумку, оставленную Леонидом Даниловичем, в которой тот носил с собой немалую часть своего имущества. С энтузиазмом принявшись за разорение сумки, пес совершенно проигнорировал продуктовую ее составляющую – полиэтиленовый кулек, в котором были куски хлеба вперемешку с прочей едой, - чем вызвал восторг у наблюдавшей за этим публики. Зато чрезвычайно заинтересовался дырявым шерстяным носком. Прижав носок лапой, он, на потеху окружающим, потихоньку превращал его в клочья. Славик поначалу всего этого не замечал – когда же, наконец, обнаружил, то сразу же обрушил на своего питомца полный арсенал грозных команд.

Пес с большой неохотой расставался с находкой. Он явно строил из себя дурака, делая вид, что не понимает, чего от него хотят: когда ему приказано было оставить найденное – он оставлял только носок и переходил к сумке, когда раздавались повторные решительные команды – он бросал сумку и снова принимался за носок.

Такое неподчинение на виду у множества посторонних угрожало разозлить его господина. Славик, похоже, готов был уже употребить власть, но тут оказалось, что его пес успел сделаться общим любимцем у торговцев мелким товаром, чьи «торговые точки», представляющие собой раскладные деревянные столики и тому подобные приспособления, плотным полукругом размещались напротив пивного ларька. Наблюдая за шалостями пса, одни торговцы льстиво хихикали, другие острили: таможенный, мол, досмотр… Стоит сказать, что шутки такого рода были неслучайными. Значительная часть жителей города зарабатывала тем, что ездила в сопредельное государство, Россию, с огромными сумками, набитыми всяким товаром. И вид таможенного работника, роющегося в вещах, был для всех узнаваемым. Славик, изобразив грозное намерение, сменил затем гнев на милость и не стал лишать окружающих удовольствия любоваться его собакой, - тем более, что по-видимому не рассчитывал добиться от своего пса должного послушания.

В это самое время вдали показался Леонид Данилович. Тут же все вспомнили, что разоряемое псом имущество имеет владельца. «А вон и хозяин идет!» - торжественно сообщил кто-то. «Щас вам влетит», - съязвил кто-то другой… В отношении пса приняты были, наконец, надлежащие меры. Славик прицепил к его ошейнику поводок – и за поводок оттащил от вожделенной находки.

Леонид Данилович издали еще заметил, что с его вещами творится что-то неладное. Обычно он прятал свои вещи на другом конце базара, в укромном месте за одним из киосков, но теперь торопился раньше конкурентов собрать бутылочный урожай, и потому оставил сумку где попало, понадеявшись на то, что вряд ли кому придет в голову позариться на его имущество. Когда он подошел, кто-то из торговцев пошутил: «У тебя, Данилович, там контрабанду нашли». Смекнув что к чему, Леонид Данилович тут же закатился притворным смехом, изо всех сил показывая, как его, прямо до слез, рассмешила удачная шутка. Всем своим видом он сразу же поспешил заверить, что ни в коем случае не в претензии. Выражение лица у него было такое, будто ему только что не вещи испортили, а сделали что-то приятное. «Ничего страшного… Ерунда…» - приговаривал он, собирая обратно в сумку разбросанные повсюду и вывалянные в грязи свои вещи.

К пивному ларьку Леонид Данилович явился не с пустыми руками. В безразмерном пакете, служившем у него своего рода «филиалом» упомянутой пострадавшей сумки, он откуда-то приволок десятка два пустых бутылок. 

Наступающий праздник народ начал, видимо, отмечать еще вечером накануне. Леонид Данилович по этой причине с самого утра времени зря не терял и второй уже раз приносил сдавать тару. День обещал быть прибыльным.

- Улов у тебя сегодня – дай Боже! Где ты их находишь?!. – пошутил продавец киоска, вручая Леониду Даниловичу деньги, после того как тот из пакета выставил свои бутылки в предназначенный для этого пластиковый ящик.

- Ну-так!.. Работаем! – принимая деньги, сказал Леонид Данилович, подыгрывая шутливому тону продавца. – Места надо знать…

- О! Кстати! – вмешался неожиданно Славик, все это время разглядывавший Леонида Даниловича и экзотическое его одеяние. При этом постоянно царившая в его глазах скука мгновенно развеялась. – У меня для тебя есть сюрприз, - сообщил он, тыча в Леонида Даниловича пальцем. 

- Какой? – опасливо спросил Леонид Данилович.

- Увидишь… - ответил Славик, что-то соображая и не обращая более внимания на заинтригованного Леонида Даниловича.

Он быстро допил пиво и, наконец, сказал: «Все! Сейчас привезу… А то снова забуду…»

- Так! – распорядился он, обращаясь к Леониду Даниловичу. - Жди меня тут и никуда не уходи!

Славик развернулся и стремительно зашагал прочь от киоска, таща на поводке пса, который еле за ним поспевал.

Леонид Данилович остался стоять на месте, в высшей степени озадаченный. Он не знал, чего ему ожидать, доброго чего-нибудь или наоборот.

Время шло. Славика все не было. Леонид Данилович стал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу. На лице его ясно читалась тоскливая мысль о том, что, вполне возможно, Славик о нем забыл, а между тем, в это самое время, вездесущие и неусыпные конкуренты наверняка не сидят сложа руки и уже прочесывают места, где в выходные дни можно собрать много бутылок…

 

Хотя Леонид Данилович и смотрел почти непрерывно в ту сторону, куда ушел Славик, однако момент появления Славика он все-таки упустил. Славика он заметил, лишь когда тот захлопывал уже дверь роскошной своей машины, припаркованной недалеко от киосков. Славик был уже без собаки. В руке он держал большой бумажный сверток.

Леонид Данилович, спохватившись, сделал суетливое движение навстречу Славику. «Одежда!» - мелькнула первая мысль по поводу свертка.

- Держи. Это тебе, - протянул ему Славик сверток.

Леонид Данилович, изобразив на лице бесконечную благодарность, принял сверток и хотел уже было отнести его к своей сумке, но Славик сказал:

- Ты разверни. Посмотри, что там!

- Сейчас, - угодливо сказал Константин Дмитриевич, и принялся развязывать пеструю ленточку, которой был перевязан сверток.

Славик не потрудился завязать ленточку на бантик, а может быть и специально завязал на узел, чтобы Леониду Даниловичу пришлось долго возиться. Пальцы Леонида Даниловича были явно не приучены к обращению с более мелкими деталями, чем горлышко бутылки – даже со шнурками он не привык иметь дело, предпочитая обходиться без шнурков. Заикнуться же о том, чтобы разрезать ленточку, он не смел: ленточка в его глазах представлялась самостоятельной вещью. Леонид Данилович волновался, пальцы его не слушались – он совсем измучился, так что был уже и не рад подарку; окружающие при этом сгорали от нетерпения, и несколько рук потянулось уже помогать развязывать, - когда узел, наконец, стал поддаваться…

Леонид Данилович развернул сверток. Там оказался великолепный белый троечный летний костюм. Кроме костюма в сверток были предусмотрительно вложены светлая рубашка и украшенный чеканными узорами кремовый галстук.

Со всех сторон послышались возгласы восхищения, слившиеся во всеобщий одобрительный гул, в котором отчетливо прозвучали чьи-то слова «Ух ты!»

Славик упивался созданным впечатлением. Взгляд его был устремлен на Леонида Даниловича: Славику хотелось понаблюдать, как Леонид Данилович будет реагировать на подарок.

Леонид Данилович был поражен. Он хоть и сразу определил, что в свертке одежда, но подобного не ожидал. Сам вид этого костюма и сознание того, что этот костюм принадлежит ему, словно выдергивал его из привычной реальности и переносил в реальность иную. Ошарашенный, он не знал, что ему дальше делать.

- Все! Снимай свои тряпки, - распорядился Славик, указывая на пятнистую шубу. – А то в этом только собак дразнить.

Предложение облачиться вместо шубы в летний, хоть и троечный, костюм явно не соответствовало сезону, так что даже Леонид Данилович, чье лицо выражало теперь готовность выполнить любое приказание Славика, в первое мгновение немного замялся. Но в следующую же секунду, не смея ослушаться и лишить удовольствия своего благодетеля, который, как чувствовалось, настроен был полюбоваться Леонидом Даниловичем в костюме, побежал переодеваться, захватив с собой заодно свою пострадавшую сумку. Впрочем, Леонида Даниловича и самого тянуло поскорее предстать в новом виде.

- Я уже давно, летом еще, хотел отдать ему этот костюм, - пояснял Славик окружающим, обращаясь в первую очередь к стоявшему рядом продавцу пивного ларька, - но потом как-то вылетело из головы. А сегодня увидел его, – он кивнул головой в сторону Леонида Даниловича, - думаю: «Стоп! Что-то я хотел ему принести?..» Потом вспомнил… Это бати моего костюм. Но он его почти не носил. Может пару раз надевал. На курорт… Там пятно под коленом, почти незаметное…

Леонид Данилович переоблачался в укромном месте на другом конце базара - между стеной магазина и последним в ряду киоском, за которым был глухой забор, - где обычно и оставлял свои вещи, чтобы не таскать их постоянно с собой. Продавец киоска знал, что Леонид Данилович прячет за киоском имущество и этому не препятствовал. Леонид Данилович, в свою очередь, выполнял различные его поручения. 

Торопясь переодеться, Леонид Данилович не стал даже перекладывать деньги за сданные бутылки из кармана своих брюк в карман нового костюма, так как не вполне еще свыкся с мыслью, что это уже его одежда. Он впопыхах сунул снятую с себя одежду вместе с деньгами - в сумку, накрыл сумку шубой и побежал демонстрировать новый наряд, довольный тем, что продавец киоска, Гена, занятый своим покупателем, не обратил на него внимания и не стал приставать с вопросами.

Несколько минут спустя Леонид Данилович предстал перед окружающими, обновленный и, кажется, даже помолодевший. Он понимал, что ему следует изображать огромную радость и сердечную благодарность по поводу подарка и старался вовсю.

Его появление было встречено восхищенными возгласами.

- О! Нормально. Как раз на тебя. И даже не помялся ни грамма, - удовлетворенно отметил Славик.

Несмотря на некоторую неловкость движений, связанную с непривычкой к ношению такого рода одежды, Леонид Данилович и правда выглядел вполне респектабельно. Костюм на нем сидел почти идеально. И даже видавшие виды его кроссовки, потрескавшиеся, грязно-белого цвета, - если смотреть издали – вполне вписывались в общий праздничный колорит его нового одеяния. Галстук же на Леониде Даниловиче, казавшийся еще изящнее на фоне бесформенной его бороды, - и вовсе повергал всех в восторг. К удивлению многих, у Леонида Даниловича обнаружился даже животик, аккуратно выпиравший из-под жилетки. Единственным, что серьезно портило вид, была осанка Леонида Даниловича и более всего – его ноги, которые, вероятно для удобства его профессии, похоже уже навечно приняли полусогнутое положение. 

- Так. А ну-ка стань ровно! Ноги выпрямь, - сделал замечание Славик. – Вниз тебе нечего смотреть. Помни: ты теперь хозяин жизни!

Леонид Данилович с готовностью исполнил пожелание. 

- Во! Другое дело! – похвалил его Славик. – Только смотри, не вздумай пропить, - предупредил он сурово.

В ответ на эти слова лицо Леонида Даниловича изобразило клятвенное заверение в том, что подобное не может произойти ни при каких обстоятельствах.

Их общение прервали звуки оркестра. Все повернули головы в сторону, откуда донеслась музыка. В конце улицы показалась многочисленная колонна с флагами и с транспарантами, впереди которой шли музыканты. Это была демонстрация в честь очередной годовщины Октябрьской революции. Правда, возле перекрестка вышло какое-то замешательство и демонстрация, не дойдя до рынка совсем немного, остановилась. Начались переговоры с милицией – похоже, милиция хотела заставить демонстрантов следовать по другому маршруту.  

- А что там такое написано? Кто видит? – спросил один из торгующих.

- Сейчас подойдут – прочитаешь, - с пренебрежением отозвалась тетка, продающая пирожки, которая с утра до вечера, с интервалом примерно в десяток секунд выкрикивала как заведенная неизменный набор слов: «Пирожки, беляшики! Горячие пирожки, беляши…»

- Что-то про Союз, а что – не вижу… - попыталась разглядеть другая торговка.

- Правильно! Нужен Союз! – убежденно заявил торгующий семечками пенсионер.  

По поводу этих слов Славик иронически подмигнул продавцу киоска, кивком головы указывая на пенсионера и предлагая вместе посмеяться над глупостью сказанного. Продавец киоска ответной усмешкою, как в зеркале отразив иронический взгляд Славика, дал понять, что полностью разделяет такое его отношение.

Между тем, возникшая тема была с готовностью подхвачена остальными торговцами, вытеснив все предыдущие темы их разговоров и даже затушевав эффект, произведенный чудесным преображением Леонида Даниловича. Минуту спустя возле киосков уже громогласно звучал голос одной из торговок, не привыкшей сдерживать свои эмоции:

- Шо цэ такэ: до сэстры в сусидню область пойихаты нормально нэ можу – должна бумашкы йихни идиоцьки заповняты?!. А воно щэ й в сумку морду свою засунэ: дывыця, зараза, чы ничого лышнього нэ вэзу…

Славик был убежденным противником коммунистов. Хотя при социализме люди его положения и могли, наверное, жить довольно вольготно, но позволить себе демонстрировать эту вольготность - а это немаловажно – возможности точно уж не имели. Кроме того, призывы коммунистов к восстановлению единой страны – Союза, - а значит, к упразднению границ и таможен, прямо посягали на его благополучие – ведь граница его кормила. Лозунги подобного рода он, вообще, не мог спокойно воспринимать… Правда теперь все эти демонстранты с их лозунгами ничем не способны были его ни напугать, ни даже обеспокоить. Он хорошо знал, что нынче они не в силе: их пока что, до поры, еще терпят, не желая мешать их неминуемому угасанию. Он же, в отличие от них, был теперь на коне, - и единственное чувство, которое он испытывал при приближении этой колонны – было желание как-нибудь поиздеваться…

Колонна все не двигалась. Ожидание затянулось…

- Слышь, Данилыч! Вот тебе и парад – а ты сегодня как раз и при параде, - добродушно пошутил кто-то.

- Не-е-ет! Он с ними не пойдет, - поддержали разговор с другой стороны торгового ряда. – Ты что!? Там же «рабочий класс», а он теперь «новый русский»!

Леонид Данилович самодовольно ухмыльнулся.

- О! Класс! Это идея! – воскликнул вдруг радостно Славик, и глаза его по-детски оживились. – Знаешь что, - обратился он к Леониду Даниловичу, - будешь изображать «нового русского». Они сейчас пойдут – а ты станешь возле моей машины, так обопрешься на дверцу, и будешь на них презрительно смотреть – так сверху вниз…

- …Пива еще надо взять! Самого дорогого. Будешь в руках держать, - в Славике явно пробудился режиссер. – Дай! - сказал он продавцу, указывая на самое дорогое пиво. - Так… сколько это надо?.. Давай восемь бутылок!

Самого дорогого нашлось только пять бутылок. Славик подбежал к соседнему ларьку.

- Командир! – окликнул он тамошнего скучающего продавца, - «Премиума» мне сделай! Три штуки!

- Бери пиво! – приказал он Леониду Даниловичу. – За горлышки держи… Не так… Горлышки зажми между пальцами… В каждой руке по четыре. Во! Будешь артист. А ну изобрази презрительный взгляд!

Леонид Данилович изобразил.

Славику не понравилось.

- Ты глянь, этот «артист» продрог весь уже – ему бы уже переодеться, - сказала сердобольная тетка, продающая продукты домашней консервации.

- Ты что, замерз что ли? – недовольно осведомился Славик.

- Да нет. Так, малость только прохладно, - стараясь ничем Славику не противоречить и надеясь, что в результате этой затеи ему еще что-нибудь перепадет, нерешительно сказал Леонид Данилович.

- Да! Надо тебе дернуть, а то артист из тебя хреновый, - пришел к выводу Славик, осмотрев Леонида Даниловича. - Так! У кого есть?! Быстро! – протягивая руку с деньгами, обратился он к теткам, торгующим сигаретами и, для конспирации, семечками.

Одна из торговок нерешительно запустила руку в свою сумку и пошарив в каких-то тряпках, извлекла из-под них бутылку самогонки.

- Быстро давай! – поторопил ее Славик. – Сколько?

Торговка сказала цену. Славик отдал ей деньги и, обращаясь к Леониду Даниловичу, жестом указал на бутылку:

- Возьми. Пей.

- Не экономь – купим еще, - сказал он, подбадривая Леонида Даниловича, когда тот начал пить. – Дайте ему пирожок, - распорядился он далее, протягивая деньги торговке пирожками. – Слышь. Как тебя? Возьми пирожок. Закуси.

Леонид Данилович опрокинул в свое нутро половину содержимого бутылки, потом стал заедать пирожком.

- Ну что? Согрелся? – заботливо спросил Славик, но затем, заметив, что колонна двинулась с места, торопливо приказал: - Так! Уже идут! Потом допьешь. Быстро к машине!

Они подбежали к славикиной машине, стоявшей с краю дороги, метрах в тридцати от киосков; Славик открыл переднюю дверцу, поставил Леонида Даниловича, придав ему нужную позу.

- Вот так будешь стоять. Немного сюда повернись. А ну-ка глянь презрительно… Во – оно! Класс!!!

Колонна, едва начав двигаться, снова почему-то остановилась.

- Что там такое еще?! – недовольно произнес Славик, глядя в сторону колонны. – Ну ничего, - успокоил он Леонида Даниловича. – Стой. Сейчас будут идти.

Окинув напоследок Леонида Даниловича взглядом, Славик, удовлетворенный своей работой и с таким видом, будто только что заложил взрывчатку на пути следования неприятеля, поспешно отошел к киоскам, чтобы удобнее было смотреть. Он предвкушал уже наслаждение от ожидаемого зрелища…

Колонна продолжала оставаться на месте. Славик нетерпеливо смотрел в ту сторону, откуда она должна была появиться. Поначалу сочувствующий милиционерам, которые помешали ее продвижению, теперь он мысленно ругал «ментов» за то, что те задерживали колонну.

Пришлось ждать еще не менее четверти часа, прежде чем снова послышались звуки музыки, после чего колонна демонстрантов, оказавшаяся довольно многочисленной, шаркая множеством ног, приблизилась, наконец, к рынку.

Впереди шел человек с красным флагом. За ним, в некотором отдалении, следовала группа музыкантов. Музыканты играли что-то революционное, из репертуара советских лет. По их равнодушным, даже сонным лицам было видно, что свою работу они выполняют за деньги, и что с таким же успехом могли бы выполнить и любой другой, чей угодно, заказ. Сонный цинизм музыкантов резко контрастировал с торжественным, убежденным, упрямым выражением лиц людей, идущих за ними в колонне.

Большинство демонстрантов принадлежали к старшему поколению. У тех же, кто были помоложе, упрямство и убежденность на лицах соседствовали с робостью, - происходившей, видимо, от нежелания лишний раз выставлять напоказ свою оппозиционность: в условиях маленького городка, где все почти всех знали, причастность к оппозиции запросто могла обернуться для тех, кто еще где-то работали, служебными неприятностями. Над колонной развевались красные флаги, возвышались портреты вождей и транспаранты, гласившие: «Нет антинародному режиму!», «Да здравствует Советский Союз»…

Вообще же, несмотря на свою многочисленность, демонстрация и в самом деле представляла собою нисколько не устрашающее, а скорее жалкое зрелище. Казалось, вся она была извлечена из какого-то старого шкафа, для того чтобы после проветривания снова быть упрятанной в шкаф. На обочине дороги, опершись на дверцу «своей» иномарки, стоял «новый русский» Леонид Данилович и презрительно взирал на идущих мимо него демонстрантов. Выпивший алкоголя Леонид Данилович, в белом костюме, на фоне белой же иномарки и с руками, загруженными самым дорогим пивом, выглядел подлинным «хозяином жизни». Суровые ветераны бросали на него ненавидящие взгляды. Славик торжествовал.

Леонида Даниловича немного смущало то, что в колонне он краем глаза заметил нескольких людей, которые его знали, сочувствовали его положению и всегда чем могли – мелочью, сигаретами – старались его выручать. Но этому своему чувству он воли не дал, стараясь лишь получше исполнить назначенную ему роль. К тому же, после выпитого, он порядком уже захмелел.

Колонна последовала дальше, а Леонид Данилович остался стоять на месте.

Демонстрация по-видимому направлялась к городскому парку, где находился памятник Ленину. Леонид Данилович, отыграв свою роль, мутно глядел вослед колонне. Глядел он, не отрываясь, словно пытался при этом что-то важное для себя вспомнить. 

Задумчивое его состояние прервано было Славиком:

- Але! Как там тебя?! Очнись!

Даже увидев перед собой Славика, Леонид Данилович с трудом и не сразу восстановил на лице нужное выражение.

- Совсем уснул?! Зовем тебя, зовем – не слышишь…

Леонид Данилович виновато пожал плечами.

- Ну ладно. А вообще – молодец, артист классный, - Славик открыл заднюю дверцу машины. – Бутылки ложи вон сюда, на сиденье, - и, уловив в обращении Леонида Даниловича с бутылками какое-то особое чувство – так, будто все его естество сопротивлялось расставанию с ними, - милостиво предложил, - одну себе можешь оставить.

- Да! – вспомнил вдруг Славик, глядя как Леонид Данилович прячет бутылку в карман пиджака. – Ты же у нас теперь «новый русский»! – он достал бумажник, извлек из него купюру и протянул Леониду Даниловичу. – Держи на мелкие расходы. Сегодня я добрый.

Леонид Данилович от неожиданности сразу даже не нашелся как отреагировать.

- Ну все. Отдыхай. Не забывай, что ты теперь «новый русский», - похлопав его по плечу, сказал на прощанье Славик.

Славик затем сел в машину, погрузившись в мягкое сиденье; завел мотор, захлопнул дверцу; машина рванулась с места, обдав Леонида Даниловича теплым облаком выхлопных газов, и через несколько секунд исчезла с его поля зрения. Леонид Данилович, однако, считал своим долгом некоторое еще время благодарно смотреть в ту сторону, куда она уехала.

У него вдруг появилось ощущение нереальности того, что произошло, и он оглядел себя и потрогал в кармане подаренную купюру.

Он как-то сразу устал и почувствовал холод, но о переодевании и думать не смел, так как не был уверен, имеет ли он уже право снимать этот костюм. Славик не оставил никаких конкретных на этот счет указаний, а сказал только: «Ты теперь «новый русский». «Может он позже еще появится?» - предположил Леонид Данилович и на всякий случай решил до вечера пока не переодеваться.

Вспомнив о недопитой самогонке, он быстрым шагом вернулся к киоскам и, с радостью обнаружив, что в его бутылке осталось еще около половины продукта, без лишних раздумий залпом ее осушил.

- Так что, Данилыч, он тебе и денег дал? – спросила одна из торговок, наблюдавшая за этой процедурой.

- А как же! – согретый и ободренный самогонкой, Леонид Данилович предъявил полученную купюру.

- О-го!.. Так ты теперь герой! – констатировала торговка.

Леонид Данилович посчитал нужным продолжить клоунаду и, после слова «герой», гордо выпятил грудь.

- Дуракам везет! – тут же съязвил кто-то.

- Тебе, Данилыч, пока ты при деньгах и пока костюм не замазался, срочно нужно жениться, - шутливо порекомендовала другая торговка – и эти ее слова вызвали всеобщий восторг.

- А что, девки, пойдете за него?! – игриво предложила продавщица пирожков, обращаясь к присутствующим.

- Конечно!.. Без разговоров!.. – послышались с разных сторон голоса «девок», большинству из которых было основательно за пятьдесят.

- Ой! Боюсь, як до дила дойдэ – як бы вин нэ оплошав! – под общий хохот высказала сомнение одна из них.

- Какая разница! Главное – чтобы деньги были! – с трудом справляясь со смехом, сказала бойкая бабенка, торгующая сигаретами и самогонкой, и затем, чуть успокоившись, глянула кокетливо на Леонида Даниловича и сообщила. - Я, вон, первая согласна!

Все снова принялись смеяться, а Леонид Данилович, подыгрывая общему веселью, подскочил вдруг к бабенке и, демонстрируя любовные намерения, попытался ее обнять. Бабенка с визгом бросилась прочь.

Отовсюду доносились шутки и хохот.

Леонид Данилович, в белом костюме и с раскрасневшимся лицом, стал гоняться то за одной, то за другой торговкой и, если удавалось догнать, заключал их в свои объятия…

Торговки с визгом разбегались от него в разные стороны. 

А так как Леонид Данилович был изрядно выпивши и нетвердо держался на ногах, то догоняя и пытаясь обнять, раз за разом промахивался, с трудом удерживая равновесие. В таких случаях окружающие просто-таки катались со смеху…

Постепенно веселие иссякло. Торговки – кому довелось побегать, - держась кто за какой бок, старались теперь отдышаться. В отличие от них Леонид Данилович выглядел молодцом. Одышки у него не ощущалось. Кто-то поднес ему пирожок, и он медленно и внимательно этот пирожок жевал.

Со временем народу вокруг становилось все меньше. Видимо обыватели разбрелись уже по домам – праздновать. Некоторые торговцы тоже начали собирать свои вещи, пророчески заявляя, что «торговли уже не будет», в ревнивой надежде, что и конкуренты последуют их примеру.

За каких-то четверть часа улица совсем обезлюдела. Стало вдруг как-то пустынно. И только ветер гонял из стороны в сторону кульки и бумажки.

Леонид Данилович подумал, не выпить ли ему водки… 

Он решил, что можно разменять подаренные деньги и потратить из них десятку – остальные же отложить, но после смекнул, что у него ведь в шубе есть мелочь за сданные утром бутылки и этих денег вполне хватит на водку – так что купюру можно пока не менять. Вспомнив о мелочи, Леонид Данилович на секунду пожалел было, что в этот день упустил шанс неплохо заработать на бутылках, но тут же рассудил, что невозможно собрать такое количество пустых бутылок, чтобы получить за них столько денег, сколько ему досталось сегодня. И это – не считая костюма!

Он отправился туда, где были спрятаны его шуба и сумка, прикидывая в уме, сколько там может быть мелочи. Он снова почувствовал холод. Глянув над собой, он увидел, что на небо надвинулась большая сизая туча; из тучи, как вражеские парашютисты, несмело опускались первые снежинки, - он подумал, что если погода испортится, то это не так уж и плохо: это значит, что его благодетель вряд ли сегодня наведается – и можно будет, не дожидаясь вечера, переодеться в шубу.

Издали Леонид Данилович заметил, что киоск, за которым он оставлял вещи, был почему-то закрыт. В душе его шевельнулось смутное беспокойство. И вскоре оно, к ужасу его оправдалось, когда он обнаружил, что вещей его нет…

Леонид Данилович порядком струсил, но затем сразу подумал, что это, наверное, чья-то шутка. Ему не хотелось верить, что все это – всерьез. Уж очень это было некстати. «Ведь если, не дай Бог, украли – то где же теперь искать теплую одежду? – мелькнуло у него в голове. - Выходные впереди – попробуй кого найти», - он поспешил отогнать страшные мысли… Но опыт последних лет властно ему подсказывал, что теперь – не тот случай, когда позволительно расслабляться, и Леонид Данилович как-то моментально протрезвел…

Он подошел к стоящему рядом киоску, чтобы спросить у продавщицы Тани.

- Ой, Данилыч, я тебя и не узнала! Кто это тебя так вырядил?! – увидев его, рассмеялась Таня.

- А Гена давно закрылся? Не знаешь?

- Примерно час назад, - серьезно ответила Таня, которой передалась озабоченность Леонида Даниловича. – А что?

- А ты не знаешь, он случайно вещи мои не забрал? – спросил Леонид Данилович, озвучив последнюю смутную надежду на то, что Гена, может быть, спрятал его вещи в свой киоск, чтобы не оставлять их без присмотра, хотя на Гену это было мало похоже.

- Нет. Вряд ли. Ему надо было срочно уходить – к нему там кто-то приехал… Он еще к шефу своему бегал – отпрашиваться… А ты что, ему говорил?

- Да нет. Я думал, он будет работать – и туда никто не полезет… А там, за его киоском, никто не лазил? Не видела?

- Нет вроде… - стала вспоминать Таня, - … правда, проходили, кажется, тут стороной… эти, как их?.. друзья, в общем, твои… Но сюда они, вроде, не заглядывали…

Оставив Таню, Леонид Данилович побежал туда, где недавно представлял свой новый наряд.

- Бабы, никто из вас случайно не пошутил, не взял мою шубу? – спросил он, обращаясь к двум оставшимся торговкам. 

- А зачем тебе теперь шуба? – в прежнем тоне стала было поддевать его одна из торговок, но поняв по убитому виду Леонида Даниловича, что дело серьезное, переменив тон, ответила, - Нет, Данилыч, чего не знаем, того не знаем…

- Ну я тогда догадываюсь, кто это! – с угрозой произнес Леонид Данилович и направился куда-то решительным шагом…

 

В тот день он появлялся возле ларьков еще и поздно вечером. Погода к тому времени испортилась окончательно. Резко похолодало. Порывистый ветер то и дело швырял в лица прохожих пригоршни колючего снега. Редкие прохожие быстро пробегали мимо последних незакрытых ларьков. Иногда, почти на ходу, они что-нибудь покупали и бежали дальше, спеша укрыться в тепле. На их фоне Леонид Данилович, в своем белом костюме и с бородой, казался каким-то сказочным существом. В отличие от остальных он никуда не спешил и даже не направлялся, а скорее бродил. Был он изрядно пьян и, несмотря на скудость своего одеяния, расхристан. Видимо что-то доставал из внутренних карманов, да так и забыл застегнуться. Но холода он, похоже, не чувствовал. Потом он куда-то исчез, и никто в тот день больше его не видел.

 

В следующие два дня он не приходил, но дни эти были выходные, а по выходным в этом месте движения вообще было мало. Не появлялся он и после выходных. 

Его отсутствия поначалу никто не заметил. Когда кому-нибудь из торговцев требовалось в чем-нибудь подсобить, они, первое время, привычно искали глазами Леонида Даниловича, но, не найдя, выкручивались без него. Торговки пару раз вспоминали со смехом о его похождениях в белом костюме. По поводу его отсутствия одна из них пошутила, что, наверное, он таки женился и уехал заграницу. На что другая отвечала:

- Та вы шо!? Нашо йому тэпэр та заграныця!? Вин на президента будэ тэпэр выдвыгатысь.

А всерьез про себя обе решили, что так как он на праздники разбогател, то теперь, наверное, пока все не пропьет – не появится… 

Потом, спустя где-то неделю, один за другим стали наведываться на рынок бывшие его конкуренты, о существовании которых все уже успели забыть. Они смело хозяйничали в чужих пределах, собирали и сдавали бутылки, - но и этому никто не придал значения. И только когда один из них появился однажды в пятнистой, под леопарда, шубе Леонида Даниловича, все вспомнили о хозяине шубы.

- Э! Дорогой! Что это ты в чужой шубе ходишь?! – спросила у него торговка, любящая справедливость и не пропускающая ни одного случая поскандалить.

- Мне ее Леня сам подарил, - оправдывающимся тоном ответил новый владелец шубы, лицо которого при всех обстоятельствах сохраняло неизменную плаксивую мину.

- А где он сам? Что такое, что его не видно? – поинтересовалась торговка.

- Нет больше Лени… Умер он. Неделю назад. - слезливо ответил новый владелец шубы, изображая горе утраты и заодно, по привычке, намекая на нелегкую долю их сословия вообще, в надежде, что может быть удастся разжалобить слушательницу и извлечь из разговора какую-то пользу.