Гуляй, моя песня...

Перевод с украинского Сергея Луценко

Современному читателю Николай Иванович Костомаров известен, прежде всего, своими историческими трудами. Менее известен он, как драматург и критик, и почти неизвестен, как поэт и переводчик. Однако ни об одной грани его таланта забывать не следует. К тому же именно из поэзии, напитавшейся родниковой речью славянской земли, её богатейшей историей, и проистекала дальнейшая творческая и научная судьба Костомарова. Писатель, по собственному признанию, постигал жизнь «не только по мёртвым летописям и запискам, а и в живом народе», – прилежно читая и не менее плодотворно путешествуя.

В историю литературы Костомаров вошёл, прежде всего, как поэт-романтик. Влюбившись в Малороссию, в 1839 году он опубликовал сборник «Украинские баллады», а в следующем — сборник «Ветка». Многие его стихи проникнуты элегическими настроениями, воспевают украинскую старину, «козацкую славу». Здесь и баллады, вобравшие в себя народные верования, легенды; и реминисценции на исторические темы; и стихи, стилизованные под романсы, под народные лирические песни, исполненные печали о недостижимости счастья, о пролетевшей молодости. Поэзию Н.И. Костомарова характеризует не только многообразие жанровых форм, спроектированных на проблемы современной писателю жизни, но и ритмическое богатство, чередование песенного и разговорного стилей, ораторско-публицистические и риторические интонации…

Русский по рождению, украинец по призванию, славянин душой, Костомаров писал: «Судьба связала малорусский народ с великорусским неразрывными узами… Между этими народами лежит кровная, глубокая неразрывная духовная связь…». Дай Бог, чтобы эти мудрые слова не были зачеркнуты и забыты.

***

Доброй ночи, доброй ночи, –
Хватит, Бога ради!
Одинокий, бесталанный,
Лягу почивать я.

Холодная постéлюшка
Средь тёмной дубровы…
Буду ждать я терпеливо
Дорогой обновы.

Всё-то небо голубое 
Темнота покрыла.
Беспросветна, неразумна
Дремотная сила.

Не нам, Боже, разгадать все 
Горние глаголы.
Суди, Боже, нашу долю
Да по Твоей воле.

И холодно, и боязно,
Тоска сердце сводит.
Ничего вокруг не видно, –
Звёздочка лишь бродит.

Свети, свети над землёю,
Пока солнце встанет,
Пока Божий день на землю
Краснотворный глянет.

Звëзды

Стану в полночь на кургане, –
Мёртвые вздыхают,
Погляжу на ясно небо, –
Звёзды расцветают;

По-над прахом ровным шагом,
Вечною красою,
Беспрестанно и бессчётно
Льются надо мною, –

Зря не споря, в ладном хоре,
Вечными путями…
Нам ли, нам ли, детям праха,
Любоваться вами!

Нас неволя, наша доля,
На свет породила,
Подразнила нас свободой
И не утолила…

Светят звёзды, как светили
Все века доселе,
Мы ж, на них налюбовавшись.
Тихо ляжем в землю…

Уныние

Гай ты, мой гай раскудрявый, зелёный!
Ветер мой быстрый и многозвонный!
Лист обречённо в гае желтеет;
Ветер ветвей не колышет, не веет;

То, что когда-то весной красовалось,
То, что когда-то мне так улыбалось,
Свяло, замёрзло, затихло и сникло…
Сердце ласкаться тем светом отвыкло.

Там, где в ветвях ворковала голубка –
Там веселилась, цвела моя думка.
Смолкла голубка, тоску свою пряча,
И укатилась та думка ребячья.

Месяц всевидящий и свет-водица,
И ты, любимая, радость-девица, –
Сникло по осени, что было летом…
Сердце отвыкло ласкаться тем светом.

Голубка

Прилетала голубонька
Из гая густого,
Горевала, упрекала
Милого, родного.

Говорю тебе, родимой
Голубоньке белой:
Не горюй, что злая доля
Разлучить посмела.

Говорю тебе, родимой
Голубушке сизой:
Не горюй, что стрелкой хищной
Милого пронзило.

Говорю тебе, родимой
Голубушке хворой:
Не вернётся в его тело
Кровь живая скоро.

Говорю тебе, родимой
Голубушке верной:
Нету милого на свете,
А тебе жить, бедной…

Соловейко

Зелёный сад, зелёный сад,
Зелёная могила!
В зелёный сад вошла весна –
И всё заговорило!
Как хорошо, когда в ночи
Любимый соловейко
Вдруг защебечет, засвистит,
Зацокает маленько!
А вот ещё один, другой!
Кто их предугадает?
Кто скажет – чей теперь черёд?
Кто звёзды сосчитает?
Поют на тополе, в кустах,
И в вербах, и в калине…
Один возле могилы той
Щебечет на елине.
Щебечет он – не то поэт
Стихами золотыми
Любовь и радость празднует
С сердцами дорогими?
Защёлкает – начнёт мечты
Оплакивать людские,
Грусть льётся в сердце, как в цветы
Слезинки дождевые.
Вот застонал, и вот замолк…
Пиликнул – вновь залился…
Поэт ли спел последний раз –
И с миром распростился?
Он, в небо ясное взлетев,
Меж звёздами колдует
И странной песнею своей
Народы не волнует…
Поёт соловушка – никто
О днях его не спросит!
Так и поэт – никто вовек
Цветок ему не бросит!
Одно сердечко в мире всём
Глас Божий распознало,
Одно сердечко песня та
Знобила и сжигала…
И целый день грустна, тиха
Забытая могила,
Но помнит смятая трава,
Где девушка бродила.

Тучка

По небу весёлому
Плавает тучка,
Спроси её, братец,
Куда уплывает?
Сама себе вольно
По небу гуляет,
Иль тучку-подружку
Найти ожидает?
Всё небо синеет,
Одна только тучка,
Одна невеличка
Плывёт-проплывает;
В уме до десятка
Дойти не успеешь,
А тучки уж нету…
Была во мне думка,
Как тучка по небу,
Бродила, гуляла…
Иль что-то искала,
Иль так, для потехи
Бродила, гуляла?
Не знаю. Забыл я!
Её уже нету…

Певец

– Отчего, певец, ты с грустью подружился,
Головой уныло на гусли склонился?
Отчего ты песен ладных не заводишь,
Или слова больше в сердце не находишь?
К чему молодому жить с тоской и страхом,
К чему жить, пуская свои годы прахом?
Сидишь, как замёрзлый, с утра и до ночи,
Омочив слезами понурые очи:
Или тебе с летом разлучаться жалко? –
Только-только в поле завиднелась травка!
Или нет привета от родни от милой?
Или молодому жена изменила?
– Один я на свете – ни жены, ни сына,
Один сиротина, как в поле былина!
Оттого певец ваш песни забывает, 
Что родное слово свечой догорает;
Оттого певец ваш с гуслями расстался,
Что его послушать никто не собрался.
Ох ты, моя мати, матушка родная,
Задавила сердце земелька сырая.
Пышно пламенеет репей на могиле,
А родную мальву и не посадили.
Ох, пойду, пойду я да на ту могилу,
Да на ту могилу, да к матушке милой!
Ко Днепру подамся – и с горы высокой
Погляжу, несчастный, на простор широкой.
Берега и сердце старый Днепр лелеет,
А в степи-долине ковыль-то седеет,
А по ковылю-то свистун-ветер веет! –
И певец склонился к земле головою,
Покатились слёзы из очей рекою!
– Ох, моя ты ненька, матушка родная,
Что ж тебе затмилась сторона земная?
Погляди, как люди все живут на свете:
Они плачут, бьются – они твои дети!
– Пускай плачут, бьются: все они уймутся,
А коли уймутся, не хочу очнуться!

***

Спит в руинах Украина,
Спит – и раны лечит.
Гибнет слава… Эту славу
Всякое калечит.
Не вернётся время дедов…
Пусть не возвращается, –
Отчего же ныне внуки
Стариной гнушаются?
Разве гетманы напрасно,
Разве бесполезно
Муки лютые терпели
В кандалах железных?
Иль мушкеты, пушки наши
Гремели вполсилы?
Для чего ж, куда ни глянешь,
Выросли могилы?
Наши песни не погибли!..
Разве для забавы
В них поют святую славу,
Козацкую славу?
Спи же крепко в подземелье,
Славная руина,
Спи, сердечная, голубка,
Ненька-Украина!
Спи, пока курган последний
Ещё виден в поле,
Спи, пока погибнет песня
Про вольную волю…
Тяжко… Глянешь – веселятся
И пьяно, и сыто,
А присмотришься… печалью
Вся земля покрыта.

Певец митуса

Словутного певца Митусу древле за гордость
не восхотевша служити князю Даниилу, 
раздраного, акы связанного, приведоша…
Ипатьевская летопись

Гибнет сила Дажьбожьего внука. Татары лютуют,
Сеют крамолы князья, не радеют о вере и людях.
В Галицкой волости пал, дым до Бескид протянулся,
Рухнул Владимир Волынский; Киев уже не восстанет.
Нет, не щадят Ростислав с Даниилом Днестрянскую землю!
Угры и ляхи беды додают; в Перемышль набегает
Князь Константин – Даниилу крамолу готовит с владыкой.
Крепче же всех в Перемышле певец словутный Митуса.
Сабли не носит певец и сердца щитом не скрывает –
Песнями сыплет на князя, острыми, словно те стрелы.
Песнями люд взволновал – и снова к войне подбивает.
Красных не хвалит девиц Митусина песня лихая,
Мирного людям житья не пророчит, не греет отвагу
На супостата – усобицы, смуты та песня выводит.
Вот уже град Перемышль Андрей облегает полками
И обещанье даёт – не слушать призывы Митусы.
Вот в воскресенье с утра приступают полки княжьи к штурму,
Первыми в войске гарцуют стрельцы; вслед несутся тараны.
К вечеру князь в Перемышле стоит; заковали владыку,
Много побрали в полон непокорного люду; подрали
Тулы бобровые с них, и барсучьи, и волчьи прилбицы.
Тот – на чужбину утёк; остался словутный Митуса.
Не пожелавший воспеть Даниила, он пленником ныне
Встал перед князем, словутный, и давняя гордость
В сердце взыграла – не пал на колени и не побледнел он.
Грозно взглянул на него Даниил и сквозь зубы промолвил:
– Гордый певец! Славный певец! Бунтовщик распроклятый!
Голос почто соловьиный сменял на гадючье шипенье?
Бог даровал тебе силу, ты запродал её бесу!..
Что ж, как Боян стародавний, ты не вещал нам про славу
Предков великих? Что ж не учил нас добру и согласью?
Что ж от грехов не сберёг неразумных огненным словом?
– Княже, – ответил Митуса, – послушай теперь мою песню:
Режьтесь, кусайтесь, деритесь, пеплами Русь посыпайте,
Пейте вы братскую кровь, умывайтесь слезами народа.
Вот ваша песня, держите! Прочей вовек не услышать!
Что вас учить? Что вам петь, лиходеи? Беда, опоздали!
Мщенье за мщенье, кара за кару, горе за горе!
Кончилось время, вспенилась чаша, гром раздаётся.
Суд неминучий, неумолимый – написана доля!
Кончилось время! Травы сухие огнь пожирает.
Пусть пожирает! Пусть пропадает Русь со князьями!
Божье проклятье чёрными тучами виснет над нею;
Тучи сгустятся, годы промчатся; пускай и не скоро –
Снова разгонит ясное солнце туман вековечный.
В час тот великий песни иные везде раздадутся –
Только не вам, не князьям, а иному русскому люду!..

Песня моя

От Сосны и до Сяна она протянулася,
И к туче карпатской она прикоснулася,
Черноморскою водой умывается,
Лугами, как цветами, украшается,
Днепром стародавним подпоясана,
Речками, как лентами, поразубрана,
Городами-ожерельями пообвешана.

Гуляй, моя песня, высóко, высóко,
Чтоб сизый орёл, промеж туч летая,
Тебя не догнал.
Гуляй, моя песня, ширóко, ширóко,
Чтоб ветер степной, траву колыхая,
Тебя не поймал.
Лебедем белым плыви по волнам,
Чайкою, песня, кричи по лукам,
Голубем в поле заворкочи,
Малою пташкой защебечи,
Перекати-полем в степи прокатися,
По небу громом святым пронесися
В землю глубóко змеёй схоронися,
И в лесах, и в горах,
И в степях, и в рекáх,
Городах, слободах,
Травою,
Водою,
Луною далёкою вдруг отзовися!
К именитым панам,
К беднякам-старикам,
К козакам-молодцам,
И к девичьим очам,
Во умах,
Во сердцах,
Тоскою-кручиною, песня, займися!

Там, в чащобе, гора крутая.
Днепр через гору летит, не стихая,
Рвётся и мчится, клокочет, ревёт;
Ветер опавшие листья несёт.
Где Заднепровье – край опустелый,
Где лишь курганы раскинулись смело,
Где воют волки, скалят клыки,
Где была Сеча – свет-козаки,
Ночью бродил я; месяц червонный
Бурю накликал, неугомонный.
Вихорь до неба прянул песчаный,
Тогда из лесу, в дымке туманной.
Вышла навстречу душа-молодица…
– Пой, – говорила, – для всего роду;
– Пой, – говорила, – родине милой.

Пою песни, пою песни, пока голос длится,
Даже если слушать бросят – песнь не прекратится.