Конец таджикского дракона

Впервые дракон, или аждахо по-таджикски, заявил о себе более тысячелетия назад. Над одним из хребтов в долине реки Зеравшан появилась едва заметная сизая дымка. В холодную пору она колебалась под порывами ветра и принимала фантастические очертания. То это было диковинное существо с оскаленной мордой, то фигура человека, длинного, с узкими плечами и огромной головой в виде тыквы. В летнюю пору сизая дымка почти не просматривалась, над хребтом дрожало стеклистое облако, какое бывает, когда перегревается воздух. Иногда до селений, расположившихся в долине Зеравшана, доносился слабый запах гари. Время от времени подрагивала земля, и тогда со склонов вниз катились камни, увлекая за собой россыпи щебня. Слышался слабый гул, напоминавший рычание зверя.
Суеверие всегда сопутствует низкому уровню грамотности. И вполне понятно, что горцы по-своему истолковали эти природные явления. По их представлению, за дальним хребтом поселился дракон, аждахо, гигантских размеров, которому тесно в ущелье, от того он ревёт, ударяет лапами и хвостом в скалы, выдыхает клубы огня и дыма. И без того, далеко не все охотники решались забираться за дальние скальные массивы. Не было туда пути, его преграждал гигантский ледник, ступенями спускавшийся в ущелье. Теперь же никто из смельчаков даже не помышлял отправиться на встречу с ужасным аждахо. Кому хочется быть съеденным заживо…
Предание о драконе передавалось из поколения в поколение, с каждым веком обрастая всё новыми измышлениями.
В китайских летописях, которые вели буддийские монахи, отыскивавшие в неприступных горах те места, где Просветлённый предавался медитации, тоже упоминался легендарный дракон. Но было и другое объяснение, более правдоподобное, вроде бы в тех местах образовался грандиозный вулкан Байшань. Будда, стоявший на горной вершине, продавил её своими ступнями, возник кратер, из которого и вырывались извержения дыма, пепла и лавы. Сами монахи не решились посетить таинственное ущелье, но, по крайней мере, оставили более правдоподобное толкование загадочного явления.

Иван Мушкетов, бывший в середине Х1Х века студентом Горного института в Санкт-Петербурге, услышал на лекции рассказ преподавателя о драконе и вулкане в таджикских горах. И то и другое преподаватель подверг сомнению. Вряд ли дракон прожил бы тысячелетие, лёжа в ущелье, среди скал. Он должен чем-то кормиться, передвигаться с места на место и неизбежно повстречался бы с людьми. А так он превратился в миф, с устрашающими подробностями…
Что касается вулкана, то тут тоже не всё просто. До сих пор нет никаких сведений о вулканической деятельности ни на Тянь-Шане, ни на Памире, ни в самой Средней Азии.
«Кому-нибудь из вас предстоит раскрыть загадку таинственного дракона и укротить его», - пошутил преподаватель.
И студент Мушкетов подумал, что именно он и будет тем самым укротителем. 
В ту пору Средняя Азия представляла собой просторное «белое пятно», и русские исследователи только-только примерялись к её изучению.
Первая геологическая экспедиция  прибыла на территорию Таджикистана в 1841 году. Тогдашний правитель Бухарского ханства, в состав которого входила и Зеравшанская долина, эмир Нусратулла обратился к правительству Российской империи с просьбой прислать учёных для поиска полезных ископаемых. Просьба была удовлетворена, и на Урале снарядили миссию под руководством инженера-полковника  Константина Фёдоровича Бутенёва, одного из лучших геологов того времени. 
Исследовательская партия, которую возглавлял горный инженер Богоявленский, отправилась вверх по Зеравшанской долине. Сопровождать русских исследователей эмир поручил своему придворному медику Максуду-Джуману, отрекомендовав его как «человека, сведущего во всех науках». 
Словно страницы увлекательной книги раскрывался Таджикистан перед русскими инженерами. На правом берегу реки Зеравшан были обнаружены и описаны остатки окаменевших двустворчатых моллюсков, что говорило о том, что некогда тут простиралось море. Там же учёные встретили бухарских золотоискателей и подробно описали процесс промывки драгоценного металла, а также установили, откуда он тут берётся. 
Важным было открытие Раватского месторождения каменного угля, залегавшего гигантскими пластами прямо под поверхностью земли. Для его добычи не нужны были шахтные сооружения, бери и копай. Инженер Богоявленский указал «сведущему во всех науках», придворному медику Максуду-Джуману на угольные пласты и сказал, что эта находка для ханства ценнее золота. Тот счёл, что начальник шутит и хохотал до слёз. «Начальник, - сказал Максуд-Джуман, - я попрошу эмира, и он прикажет нагрузить для вас целый караван этого грязного, чёрного камня. Только что вы с ним будете делать у себя дома?»
Правителю Бухарского ханства  не нужен был «грязный, чёрный камень», ему нужно было пополнение казны лишь драгоценным металлом. И потому он только махнул рукой, узнав о богатейших запасах «чёрного золота».
Первая экспедиция русских исследователей недолго пробыла на территории Таджикистан. Но, несмотря на её кратковременность, были собраны важные сведения по геологии, ботанике, зоологии и этнографии горного края.
Однако,  по-настоящему широкомасштабное исследование Таджикистана началось после присоединения большей части Средней Азии к России, и образования в 1867 году на её территории Туркестанского генерал-губернаторства. С этого времени научные экспедиции стали постоянными, многочисленными и результативными. Геологи того времени не были узкими специалистами в нынешнем понимании их профессии. Они не только занимались поиском полезных ископаемых и изучением структуры земной поверхности, но и были топографами, картографами и горовосходителями. Они наносили на бумагу открытые  хребты и вершины, последовательно стирая с географических карт «белые пятна» неизведанных доселе земель.

Пальму первенства научных изысканий у русских первопроходцев перенял Геннадий Данилович Романовский. Его по праву называли «патриархом геологии Средней Азии». В 1851 году он окончил Петербургский институт корпуса горных инженеров, и с тех пор большую часть своей научной деятельности посвятил исследованию геологии Туркестана и Средней Азии. Основные его труды были посвящены проблемам палеографии, стратиграфии, тектоники и полезных ископаемых горного края. Среди них были угольные месторождения и нефтеносные слои.
Среди главных достижений Романовского можно отметить обстоятельное исследование  территории Средней Азии, и, впервые, на научной основе составленную геологическую карту Таджикистана. 
В 1873 году Романовский неоднократно посещал древний Ходжент и на территории уезда открыл и описал ряд месторождений полезных ископаемых, в частности, полиметаллических руд в Кансае и угольных в Фан-Ягнобе и Магиане. 
К этому времени русскими учёными было сделано немало, и всё же их исследования были лишь подступами к тому, что совершил геолог Иван Васильевич Мушкетов. Обстоятельное изучение Средней Азии и раскрытие тайны дракона и вулкана Байшань он считал своим призванием. В студенческие годы он серьёзно готовился  к поездке в мало изученный край. Занятия в Горном институте Санкт-Петербурга оставляли мало свободного времени, и, тем не менее, Иван Мушкетов слушал лекции известных востоковедов в Университете и изучал фарси, основной язык таджиков и иранцев. 
Мушкетов не отличался крепким сложением, был худощав, среднего роста, но его энергии и целеустремлённости можно было позавидовать.
Учёба в Горном институте была успешно завершена. Перед поездкой в Среднюю Азию Иван Мушкетов встретился с Геннадием Даниловичем Романовским, который к тому времени вернулся в Санкт-Петербург и занимался обработкой накопленных материалов. Встреча была тёплой и душевной.
«Завидую я вам, молодой человек, - сказал Романовский Мушкетову. – Жаль мои годы и здоровье удерживают меня в городе, а так бы я вместе с вами отправился в Среднюю Азию. Удивительный край и столько непознанного. Там открытий не на одно поколение учёных».
Образно говоря, Иван Мушкетов получил благословение «патриарха геологии Средней Азии».
Его знакомство с этим экзотическим краем началось с Самарканда. Часами, как заворожённый, бродил Мушкетов по улицам этого города. Древняя история обступала его со всех сторон. Она таилась в восточной архитектуре, самобытной, вобравшей в себя восточные традиции, в быте и жизненном укладе местных жителей. Иван Мушкетов не походил на таджиков, но его принимали сердечно и не таились от чужеземца. Не было в его поведении английского высокомерия и зазнайства, он был прост и дружелюбен и жаден до всего нового. А, самое главное, он хорошо говорил на фарси. Но, тем не менее, вслушивался в говор самаркандцев, записывал новые слова и выражения и заучивал их. Он убедился, как мало знали в России об этой экзотической стране, о ней судили больше по сказкам «Тысячи и одной ночи». Конечно, это нельзя было поставить в упрёк российским ориенталистам. До недавнего времени Средняя Азия была закрыта для европейцев, и попытки проникнуть в неё карались смертной казнью.  А теперь она открывала свои тайны русским учёным, и Мушкетов был очарован подлинной, а не надуманной экзотикой азиатских просторов.
К предстоящей экспедиции молодой учёный готовился серьёзно, не упуская никаких мелочей. Его отряд состоял из амударьинских казаков, взятых для охраны, поскольку в горах пошаливали разбойники, из носильщиков и проводника, побывавшего во многих местах горного края.

Иван Мушкетов понимал, что необъятное объять невозможно, и потому решил уделить основное внимание исследованиям Тянь-Шаня и Памиро-Алая. Он начал свою геологическую деятельность с обследования каменноугольных копей в районе хребта Моголтау у Ходжента. С интересом осматривал он эти места на правом берегу широкой Сырдарьи. Она текла неспешно, подмывая с одной стороны глинистый обрыв, и, накатывая волнами на песчаный пологий берег с другой. Именно здесь некогда сражались греко-македонцы под предводительством царя Александра с согдийцами  и скифами, и всё, казалось, хранило атмосферу того исторического времени. Как будто и не было временного промежутка в две тысячи лет, а всё происходило вроде  вчера. И Мушкетов, оказавшись в Средней Азии, ощутил относительность времени в сравнении с людской памятью. Он записывал легенды и предания об Александре Македонском, которые слышал в исполнении маддохов, местных сказителей, и удивлялся. Героической личностью считался на Востоке греко-македонский царь, хотя пришёл сюда завоевателем и много горестей принёс предкам таджиков. 
В своей докладной записке Иван Мушкетов по результатам первых экспедиций сообщал о возможности перспективных промышленных разработок в долине Балалма в тридцати верстах от Ходжента. В будущем этот прогноз блестяще подтвердился. Во время этих путешествий  было также открыто несколько крупных месторождений марганцевых, серебряных, медно-свинцовых и других руд.
Вёрсты за вёрстами оставались позади участников экспедиции. Плоскогорья сменялись горными массивами, и молодой геолог с удовлетворением отмечал, что в выносливости и неутомимости он нисколько не уступал ни носильщикам, ни проводнику. По вечерам у костра велись долгие беседы, в которых раскрывалась душа местных жителей.
«Скажи, Иван Васильевич, - спросил как-то пожилой, рыжебородый начальник казачьего отряда, урядник Семён Алтухов, - чего тебе в России не сиделось? Ведь и там геологам дел непочатый край, а тебя вглубь Азии занесло. Ну, мы, казаки, ладно, испокон веков пребываем тут, а тебе-то что за интерес бить ноги по горам да камни собирать?»
Иван Мушкетов задумался, как лучше объяснить бывалому казаку своё жизненное предназначение?
«Мы, русские, беспокойная нация, - ответил он задумчиво. – Мало нам того, что видим, что окружает нас. Хочется видеть и знать большее. Хочется таких дел, от которых дух бы захватывало и сердце сильнее билось. Хочется миру большую пользу принести, обогатить его новыми сведениями и открытиями. Жажда этого и привела меня сюда».
Мушкетов чувствовал, что не выразил он словами того, что побуждало его жить беспокойной жизнью и ежечасно испытывать судьбу, проходя по ущельям и карабкаясь по скалистым отвесам. Каждому в мире определено своё, и от того, насколько полно совершишь его, зависит твоя человеческая значимость. Но, должно быть, пожилой казак понял его, потому что согласно покачал головой и больше ни о чём не спрашивал.
Задачи, которые ставились перед Мушкетовым, усложнялись год от года. В 1877 году ему было поручено обследовать Ферганскую область и Алайские горы. Это давало возможность ответить на один из важных вопросов: являются Памир и Алай одной горной системой? Перевалив  через Алайский и Заалайский хребты, исследователь проник на территорию Памира, в долину реки Муксу. По ней он намечал пройти вглубь горной системы. Поход был трудным, в высокогорье дышалось тяжело, носом шла кровь, накапливалось утомление. Сильно болела голова от нехватки кислорода, подходило к концу продовольствие. Лошадям приходилось ещё тяжелее, они тощали на глазах от бескормицы, и, чтобы не допустить их падежа, пришлось повернуть обратно. Экспедиция Мушкетова через перевал Кызыларт прошла к самому крупному озеру Памира – Каракулю. 

Озеро Каракуль было несравнимо по своей красоте и величию. Синевой своих глаз оно всматривалось  в бескрайний простор такого же синего неба, и своей безмятежностью навевало мысли о вечности Памирского горного массива. Природа тут была суровой к человеку: никакой растительности, пейзаж походил на лунный, такие же цирки, окаймлённые грядой холмов. Солнце светило нещадно, днём от обилия ультрафиолетовых лучей обгорали лица и лопалась кожа, а ночью температура опускалась ниже нуля и вода замерзала в флягах.
Не всё удалось выполнить Мушкетову в этом путешествии из того, что было намечено, но главное он установил: Памир и Алай разные горные системы.
Экспедиции следовали одна за другой, но Иван Васильевич Мушкетов не забывал о предстоящем поединке  с драконом-аждахо, затаившемся в недоступном ущелье Зеравшанских гор. Случай пришёл ему навстречу. Он получил задание – обследовать крупный ледник в долине реки Зеравшан, а оттуда  до места укрытия дракона, как говорится, рукой было подать. 
Это путешествие было самым сложным в его исследовательской биографии. Снаряжение гляциологической экспедиции было тщательно продумано. Заготовили лёгкие сани, шесты с железными наконечниками, верёвочные лестницы, крючья для задержки на спусках, большое количество арканов и много другое. Из города Ура-Тюбе экспедиция выступила караваном в сорок лошадей. Выносливость проводников и носильщиков – таджиков поражала Мушкетова. Один из них прошёл по горам за сутки с небольшим сто километров, причём не выказывал утомления. Когда Мушкетов восхитился его физической крепостью, другой носильщик снисходительно заметил, что этот проводник «слабоват на ноги», есть такие, которые за это же время преодолевают до ста пятидесяти километров.  Так это или не так, проверить было трудно, но сам руководитель экспедиции с удовлетворением замечал, что в выносливости он не уступает горцам.
Две недели ушло на то, чтобы достичь цели. Громадный ледник простирался перед ними. Он казался отлитым из стали и холодно отблёскивал под лучами солнца. Поверхность ледника была усеяна скальными обломками, в глубокие трещины струилась вода от дневного таяния холодного монолита.
Лошадей с частью носильщиков оставили у подножия ледника, а сам Мушкетов, пятеро казаков и десять носильщиков начали подъём по Зеравшанскому леднику. Вооружившись трёхметровыми шестами, с рюкзаками на спинах, путешественники медленно продвигались по поверхности ледника. Идти было нелегко, путь преграждали глубокие промоины, обилие камней замедляло темп движения. Наконец, достигли высшей точки ледника. Вид отсюда открывался поразительный. Ледник, подобно широкой реке, устремлялся в низину, впечатляя своими размерами. Нависшие над ним горы будто старались стиснуть его своими ладонями и сжать до предела. Громадные скалы расцвечивали чёрные и коричневые оттенки, и не было в этом мире безмолвия других красок. Тишина звоном вливалась в уши. Не слышалось птичьего щебетания  и клёкота куропаток.
«Вот так я представляю себе ад», - вслух проговорил Иван Мушкетов.
«Да уж куда вернее», - согласился с ним рыжебородый урядник.
В одном месте ледник слегка отклонялся в сторону, и между ним и каменной стеной образовалась небольшая площадка, поросшая чахлой травой. Тут и решили остановиться на ночлег. Растянули палатки, разожгли костёр, на котором проводники стали готовить ужин.
Ночная мгла плотно окутала страну гор. Отблески пламени играли на выпуклых стенах каменных массивов. Яркие звёзды усеяли бархат неба. Они походили на крупные бриллианты, не затенённые пылью и копотью больших городов.
Ужинали, молча, без обычных разговоров.
Иван Мушкетов удивлённо посмотрел на рыжебородого урядника. Тот прятал глаза, чтобы не встречаться взглядом руководителем  экспедиции.

- Семён, что случилось? – спросил Мушкетов.
Алтухов засопел, откашлялся, словно намеревался молчать и дальше.
Потом решился.
- Ребята попросили поговорить с тобой, Иван Васильевич.
- Так, и о чём?
Урядник снял шапку, потёр ладонью редковолосый затылок.
- Есть о чём. На завтра ты намечаешь спуск с ледника в ущелье Зардолу, урюк по-здешнему. А там по ущелью вправо, и за невысоким перевалом то самое место, где прижился дракон.
Догадка забрезжила в сознании Мушкетова.
- И вы не хотите идти туда?
- А что там делать, Иван Васильевич? Зачем попусту рисковать жизнью? Тебе нужно было обследовать ледник, мы его обследовали, обмерили, всё записали. Задания тебе не было идти в пасть аждахо. А то, что он точно там есть, так это никакого сомнения. Чувствуешь, как гарью снизу доносит…
Мушкетов молчал, давая возможность пожилому казаку выговориться до конца. Наконец, заговорил сам.
- Семён, ты неглупый человек, многое повидал на своём веку, а рассуждаешь, как несмышлёный подросток. Скажи, может ли живое существо прожить больше тысячи лет без пищи?
- Нечистая сила может, - отговорился урядник. – И потом горцы говорят, что дракон съел жителей четырёх здешних кишлаков.
- А может он не съел их, а они сами ушли по ущелью в верховья, к Гарму? В этих горах ни пшеницу сеять, ни скотину разводить.
- Всё может быть, - снова отговорился казак, - а всё-таки не зря столько лет идут о драконе толки.
Мушкетов решительно возразил казачьему уряднику. 
- Я на все сто уверен, что нет там никакого дракона. Есть какое-то природное явление, которое нам пока неизвестно. И глупо будет уйти отсюда, не разгадав эту загадку. Не зря же китайские монахи писали о вулкане Байшань. Наверное, так оно и есть.
Рыжебородый урядник усмехнулся.
- Но сами-то они не пошли туда. Оставили догадки.
Проводник, носильщики и казаки сидели у костра и напряжённо прислушивались к разговору начальника экспедиции и старшего из казаков.
- Короче, вы все решили, что нам нужно идти назад? – прямо спросил Мушкетов.
- Да, уж, было бы лучше.
«Семён прав, начальник», - загомонили казаки. «Зачем рисковать?» «Скушает нас аждахо, кому от этого хорошо будет?»
- У меня внуки, - привёл решающий довод Семён Алтухов. – Трое их. Сын в прошлом году утонул в Зеравшане. Детей нужно на ноги ставить.
- Тогда сделаем так, - Мушкетов оглядел участников экспедиции. Костёр горел неровно, и их лица то ясно различались, то скрывались в полумраке. -Завтра я пойду сам вниз, в ущелье Зардолу. Вы останетесь здесь и подождёте меня.
Он ожидал, что носильщики и казаки не примут его условие и решатся идти с ним. Всё-таки столько прошли вместе, сдружились, трудности сплотили в одно целое. Но участники экспедиции молчали, страх перед неведомым парализовал их решимость.
Проводник подбросил сухую траву в костёр.
- Один ты не пройдёшь, начальник, погибнешь. Опасные тут места.
Мушкетов ощущал усталость и страшное разочарование. Конечно, разумнее было повернуть назад, но самолюбие и долг исследователя не позволяли ему этого.
- Как выйдет, - отозвался он. – В любом случае, подождёте с неделю. Не вернусь, сами возвращайтесь в Ходжент.
- Один ты не пройдёшь, начальник, - снова повторил проводник, - а вместе мы сможем повидать аждахо.
Радость горячей волной прокатилась по телу начальника экспедиции.
- Ты пойдёшь со мной, Ахун?
Тот уклонился от прямого ответа.
- Разве ты не слышал, начальник…
Утром Мушкетов и проводник начали спуск в ущелье Зардолу. Никто из участников экспедиции не вышел из палаток, чтобы проводить их. Все сделали вид, что спят. Было стыдно за своё малодушие, и вместе с тем, не могли преодолеть его. Суеверие порождало трусость, а она парализовала волю.
Спуск с ледника был ужасен. Он обрывался крутыми уступами в пятьдесят, восемьдесят метров высотой. Некоторые из террас ниспадали ледопадами, под которыми зияли огромные провалы. Во время головокружительных переходов с террасы на террасу путников застигали ночи, и приходилось устраиваться на отдых  на ледяных площадках. Они были шириной в несколько квадратных саженей и роскошествать не приходилось. Чтобы сварить еду и согреться чаем, вынуждены были изрубить сани, ручки от инструментов – всё деревянное, что только имелось в их распоряжении.
Казалось, спуск с ледника никогда не закончится. Дна ущелья достигли только на пятый день.

В благодарность проводнику Ахуну : « … безошибочно выбиравшему путь среди трещин, за мужество и верность», как написал Мушкетов позднее в своём отчёте, он назвал его именем один из боковых притоков Зеравшанского ледника.
Обессиленные опустились они на крупные скальные обломки и долго сидели, закрыв глаза. Многодневный утомительный спуск отнял все силы. Тут запах гари ощущался сильнее.
- Чувствуешь, как пахнет? – спросил Мушкетов утомлённого проводника.
- Как не чувствовать? – отозвался тот. – Дышать тяжело и глаза слезятся.
- А ведь, если бы это был дракон, он бы шевелился, сопел, ревел. Как ты полагаешь, Ахун? – продолжал допытываться начальник экспедиции.
- Устал он, - еле слышно отозвался проводник и улыбнулся. – Мы за четыре дня еле двигаемся, а он тысячу лет тут лежит. Откуда силы возьмутся?
Мушкетов рассмеялся. Проводник сам не падал духом, и его поддерживал в меру своей уверенности.
- Ахун, - спросил он, - а на что похож этот запах? Ведь ты его на раз чувствовал…
Проводник открыл глаза, принюхался.
- Вроде уголь горит, - определил он. – Сколько мы его в костры перекидали.
- Вот и я так же думаю, - согласился Мушкетов.

Наутро, едва рассвело, они пошли по ущелью. Продвигались медленно, громадные обломки скал перекрывали путь, приходилось протискиваться между ними. Шли весь день и к вечеру уткнулись в каменную стену, преграждавшую ущелье. Она была невысокой, вся покрыта трещинами, подъём на неё не представлял сложности, но быстро темнело и пришлось остановиться на ночлег. Снова сидели у костра допоздна, хоть и устали, но не спалось. Назавтра предстояло прикоснуться к тысячелетней тайне.
С рассветом взобрались на каменную стену, открылось извилистое ущелье, уходящее вдаль горного массива. Ожидали увидеть что угодно, и не увидели ничего. Ущелье, как ущелье, каких видели десятками за время путешествий по горам Средней Азии. Удушливый запах гари перехватывал дыхание, сизая дымка заволакивала ущелье.
Спустились вниз.
- Ну, и где твой аждахо? – с улыбкой спросил Мушкетов у проводника.
- А где твой вулкан? -  откликнулся разочарованный Ахун. Не придётся ему рассказывать односельчанам о встрече с громадным чудовищем.
- Мой вулкан вот он, - Мушкетов подошёл к склону ущелья и приложил руку к скале. Она была горячей, из щелей вырывались дымы.
- Что это, начальник? – Ахун тоже ощупывал камни, обдававшие его жаром.
Иван Мушкетов осматривал дымящиеся трещины, подобрал несколько кусков угля.
- Всё ясно, - сказал он удовлетворённо. – Здесь большие залежи каменного угля, причём неглубоко. В древние времена в этот склон или ударила молния во время грозы, или охотники развели костёр и от него загорелся метан, выделяемый углем. Занялся пожар, и горит он под землёй тысячелетие. Пожар не сильный, мало туда проникает воздуха.
- И сколько ещё будет гореть? – осведомился Ахун.
- Думаю, долго. Судя по всему, пласт мощный, ещё на тысячелетие хватит.
- А если раскопать и залить водой? – продолжал допытываться проводник.
Мушкетов отрицательно покачал головой.
- Если раскопать, то получится настоящий вулкан. Пламя поднимется до верха ущелья, ноги не успеешь унести. И залить водой вряд ли удастся. Она будет моментально испаряться, да и нет её в ущелье в достатке. Один маленький родник, а ледник с его влагой далеко. Лучше тут ничего не трогать, пусть всё остаётся так, как есть.
- Отчего тогда земля дрожала и слышался рёв? – Ахуну было жаль древнего предания о драконе.
Мушкетов и тут не затруднился с ответом.
- Под землёй скапливалось много метана, он вырывался сквозь расселины и образовывался сильный взрыв. Отсюда и колебания почвы и громкий звук.
Так была разгадана тысячелетняя загадка огнедышащего чудовища.
Обратный путь дался легче. С террасы на террасу, на верх ледника Мушкетова и Ахуна поднимали носильщики верёвками. Все стыдливо прятали глаза и воздерживались от расспросов. Ахун рассматривал поцарапанные руки и сдержанно произнёс.
- Нет больше аждахо. Ослабел он за тысячу лет, задавили мы его. Хотели шкуру снять, не получилась. Твёрдая, как железо.
Но правду всё-таки рассказали. И потом, когда возвращались в Ходжент, руководитель экспедиции сообщал жителям кишлаков о подземном пожаре в ущелье. Древнее предание признали ошибочным. Вера в страшное чудовище сошла на нет. По мнению Мушкетова, не извержения, а каменноугольные подземные пожары дали основание буддийским монахам считать эту страну вулканической.
Благодаря талантливому исследователю и его экспедициям  на смену легендарным представлениям пришли образцово составленные карты, топографические и геологические.
Имя Ивана Васильевича Мушкетова навсегда вписано в анналы истории геологических исследований в Таджикистане. Он и потом трудился в горном крае. Основные работы Мушкетова посвящены изучению геологического строения и полезных ископаемых Средней Азии. Он принимал участие в открытии месторождений свинца, мышьяка и угля в Ходжентском уезде. Описал как перспективные полиметаллические месторождения Кансая. Совместно с другими русскими исследователями завершил составление геологической карты полезных ископаемых горной Средней Азии и Туркестана.
Мушкетов успел поработать и на Кавказе, где также оставил заметный след в изучении его подземных богатств.
Парадоксально, но факт, к 1917 году территория Средней Азии, усилиями русских геологов была исследована полнее, чем просторы Сибири и Дальнего Востока. Должно быть, сыграли свою роль экзотика и манящие «белые пятна» на мало изученных азиатских территориях.

Недолгим был жизненный срок Ивана Васильевича Мушкетова, он прожил всего пятьдесят два года. Но сделанного им не вместить, пожалуй, и в две человеческих жизни. Его имя и свершения не забыты, об этом говорит ледник Мушкетова в центре Тянь-Шаня, на северном склоне хребта Сары-Джаз, протяжённость которого более двадцати километров. 
Не забыт Иван Васильевич Мушкетов и в Зеравшанской долине Таджикистана. Если спросить жителей тамошних селений – кто такой Иван Мушкетов, вам уважительно ответят: «Большой человек, учёный, всё знал! Очень храбрый человек! Победил страшного аждахо, который прятался в тех вон горах. Теперь мы живём спокойно».
А ведь с той поры прошло сто сорок лет. И это свидетельство того, что благодарная людская память способна соперничать со временем.
Остаётся добавить последнее. Действительно, русские - беспокойная нация, по определению Ивана Васильевича Мушкетова. Казалось бы, насколько велика Россия, а тесно им на её просторах. И отправляются они исследовать неведомое в разные края и веси, совершая значительное и оставляя о себе добрую память своим подвижничеством и бескорыстием, талантом и неуспокоенностью.
Кто ещё может сравниться с русскими в этом?!