Сила первого взгляда

В «Литературной газете» от 11−17 апреля 2018 №15 (6639) в очерке «К людям надо относиться помягче» народный художник РФ Владимир Суровцев рассказывал о своих встречах со скульптором Эрнстом Неизвестным. 
В. Суровцев «видел в его работах человека бунтующего, недовольного обстоятельствами, импульсивного, драматизирующего и действительность, и свой взгляд на людей, их характеры, на будущее мира и цивилизации». Подбирая образный ключ творчеству Э. Неизвестного, он вспомнил современных скульпторов, мировоззренчески и формально абсолютно противоположных его герою: «Это, безусловно, не покой и уравновешенность Майоля, не гармоничность Манцу или Эмиля Греко, не философски эпические размышления Генри Мура… Его пластический язык – рефлексия из-за отсутствия гармонии внутри себя. Это выплеск энергии, что накопилась за годы преодоления непонимания, физических и экономических невзгод. И желание убедить: ,,Так жить нельзя!“» 
Следует дополнение: «По Эрнсту искусство – не тихая заводь с прекрасными лилиями, кувшинками, кисейными барышнями на берегу… для него творчество – обнажённый нерв! Вызов, протест, обращение к воле, духу, разуму! Призыв к действиям во имя прогресса и всепонимания… И, как и любая творческая исповедь, − это песня, которую в полной мере слышишь только ты, творец!»

Автор очерка точно выявил суть творчества Э. Неизвестного: это выплеск энергии. Очевидно, в определенные периоды истории выплеск энергии в культуре и искусстве неизбежен. Его чают, посильно способствуют его возникновению, и когда он случается, какое-то время его выразители оказываются в центре внимания как энтузиасты, «призывающие к действиям во имя прогресса и всепонимания».
Вспоминается выражение английского философа XVIII века Эдмунда Бёрка: «Богу было угодно даровать человечеству энтузиазм, чтобы возместить отсутствие разума». Перечисленные В. Суровцевым мастера – Майоль, Манцу, Греко, Мур – при всей непохожести, обладали первейшим качеством скульптора – ясностью, лаконизмом, симфонической соподчинённостью силуэта и деталей. При минимальной изобразительности они добивались максимальной выразительности, и если для них критерием изваяния была гармония, то для Э. Неизвестного – дисгармония. Конгломерат хаотичных, кишащих деталей – отличительный признак его скульптур. «Отсутствие разума» здесь следует понимать в трактовке Пушкина: «Да здравствуют музы, да здравствует разум!», − скульптуры Э. Неизвестного полны «ложной мудрости». Фронтовик, очевидно, видевший человека в ужасающих проявлениях распада нравственного и как такового, художник с «обнажённым нервом», был захвачен очередным велением времени. К 1960 годам в современном искусстве возобладала удивительная в простоте и убедительности идея: «после Освенцима человек недостоин изображения». После совершённых им зверств он лишён богоподобного облика. Это было время торжества абстрактного экспрессионизма, того самого выплеска энергии, когда конечный результат замещён процессом неистового формотворчества − самовыражения. 

В. Суровцев прав, говоря о песне, которую в полной мере слышит лишь сам творец. Э. Неизвестный сохранил в своих творениях признаки антропоморфности, отчего его скульптуры оказывают на зрителя, неподготовленного к восприятию идеи «невозможности изображения человека после Освенцима» ещё более гнетущее впечатление, нежели, если бы это были чисто абстрактные формы. И тут может возникнуть вопрос, насколько был последователен и смел Э. Неизвестный в своих творческих исканиях, что не вышел на подлинно новые пластические формы, увязнув в странном антропоморфном фарше? 

Человеку свойственно проявлять бесчеловечность. Знали ли об этом древние греки? Они не были наивны, но боролись с внутренним зверем чистотой формы, красотой, заложенной в образе человека. Изображение судорог, агонии, распада – вот что подлинно бесчеловечно. Всегда страдание художники-классики показывали лишь в той мере, в какой позволяло им чувство красоты и достоинства. Телесную боль и величие духа они распределяли во всём строении изваяния с одинаковой силой. Мудрость протягивала руку искусству и вкладывала в его создания нечто большее, чем обычные, часто энергичные души своим негодующим «так больше жить нельзя!»
Не публицист ли Э. Неизвестный больше, чем художник? Литературная составляющая непозволительно много на себя берёт в зрительно витиеватой партитуре его песни. Полезна ли такого рода публицистика?
В античности было такое понятие – рипарограф, живописец грязи. Так называли художника с особой любовью изображающего уродливое и гнусное в облике человека. Известен закон фивян, повелевавший художникам облагораживать человеческую натуру и запрещавший уродовать её. Бесспорно влияние изобразительного искусства на характер народа, со времён Аристотеля в этом плане ничего не изменилось. Там, где благодаря красивым людям появляются красивые статуи, там они, в свою очередь, производят благоприятное впечатление на людей. Так что, и общество, и государство было и должно быть обязано красивым статуям появлению красивых людей.
Но как же быть с «выплеском энергии», с этим, едва ли не главным критерием, так называемого, современного искусства? 

Глаз не претерпел каких-либо кардинальных изменений с древних времён. До сих пор при встрече с изображением вся сила впечатления зависит от первого взгляда, что особенно важно в отношении скульптуры. Если при первом взгляде от нас требуются утомительные соображения и догадки, то наша заинтересованность ослабляется. Неудовлетворённость вымещается на непонятном нам художнике, мы восстаём против его выразительных средств, и, как сказали бы древние, горе ему, если он пожертвовал для них красотой.
Искусство, разумеется, не «тихая заводь», и странно было бы не признавать в нём правомерность «выплеска энергии». Однако русскому искусству, взращённому на традициях классики, не чуждому самых драматических и трагических тем, свойственно использовать энергию в мирных целях. Соглашаясь со словами Э. Неизвестного: «К людям надо относиться помягче», произнесённым в бытовом контексте, художникам следует более помнить пророческие слова Пушкина из «Капитанской дочки»: «Лучшие изменения происходят от смягчения нравов». Им, правда, это сделать нелегко – способствовать смягчению нравов, творчество Э. Неизвестного пример тому. Ещё Плиний Старший заметил, что свойственная художникам заносчивость, стремление к странному и неизвестному, влекут их создавать вещи, о которых очень скоро нельзя даже догадаться, что они изображают.