Любовь как Абсолют

В творчестве Л. Н. Турбиной удивительным образом сочетаются преломляющиеся свойства, образуя характерную художественную ауру. Подобные ощущения возникают в связи с особой природой художественной организации стихотворений поэта. Безусловно, одним из фундаментальных принципов лирики Турбиной является глубокая философская основа. Философия творчества базируется на принципах созерцания, казалось бы, обыденных жизненных явлениях, однако результатом апперцепции как раз таки этих самых явлений, становится открытие сути душевного мира, в котором находится равноценное место для самых разных преломлений человеческих эмоций. Картина подобного ощущения творчества Турбиной, формируется за счет определенных черт, которые мы и постараемся рассмотреть. 
Пожалуй, одним из наиважнейших свойств формирования, влияющего на витальность природы художественного построения стихотворений – является осмысление автором понятия любви как центрального свойства универсума. Именно это осмысление занимает ключевое место в поэтической формуле Турбиной. Любовь возведена в абсолют, она проявляется в различных формах, может быть выражена как эксплицитно, так и имплицитно. Даже более того, о ней может речь вообще не вестись (на первый взгляд), однако за счет своих сильных имманентных свойств, которые автор вкладывает в это понятие, она тем или иным образом обозначает свое присутствие, воплощаясь и проявляясь в тех или иных образах. Любовь имеет детерминирующее начало, являясь инвариантом, она несет в себе неизменный признак, от него в поэзии автора исходят производные явления, такие как: дом, семья, мама, отец, кров.      

«Был тесен дом, и взгляд тосклив
Порой – манила высь,
Расправишь крылья – вся порыв,
Мы, дети в крик: «Вернись!»

Но завещала дочерям
По перышку из крыл…
Высоко ли взлетелось нам? 
Надолго ль хватит сил?».

В данном отрывке стихотворения «Маме» мы можем ощутить душевное настроение, где на первый план выходит чувство тоски, печали, образовавшейся в результате сильной эмоциональной взаимосвязи, обусловленной как раз таки центральным главенствующим в поэзии автора чувством любви. По сути, автор находит место для двух разноплановых величин душевного наполнения, которые следуют рассмотреть подробней. 
Моделируя мир произведения, Турбина создает несколько величин эмоционального состояния, находящихся  по факту в оппозиции друг другу. Они могут быть разными по наполнению, та или иная может быть больше или меньше, но, как правило, за редким исключением в некоторых стихотворениях, обе эти величины присутствуют. С определенной долей условности одну величину мы можем обозначить в качестве «темного» начала, другую в качестве «светлого». «Светлую» величину, мы ранее именовали в качестве любви как постижения универсума, она же является инвариантом для явлений, примыкающим к ней по имманентным свойствам. Для «темной» величины, представляющейся не менее значимым компонентом стихотворений, подобрать некое общее определение, которым можно было бы охватить все проявляющиеся признаки было бы сложнее и возможно вовсе не релевантно. Можно отметить, что «темная» величина несет собой энергетику печали, тоски, иногда страха. Выражаться она также может посредством конкретных образов, чаще связанных с природой: снег, мороз, февраль (разумеется, те же самые образы могут нести и позитивное наполнение, все зависит от того, какую функцию заложит в них автор, мы лишь отметили их, как наиболее чаще выступающих в качестве «темной» величины). Или же она может вращаться в сознании лирического героя, спровоцированная утратой. 

«С утра, чтоб краски посвежели,
Чуть тронет кисточкою бровь:
Ах, неужели, неужели
Уже утрачена любовь?

А жизнь скользит без пользы мимо –
Уже начало февраля,
Уныло, как лицо без грима,
Без снега выглянет земля». 

Две эти величины, хотя номинально располагаются в оппозиции по отношению друг к другу, создавая характерный контраст, образуют при этом абсолютно целостную и неразрывную связь. Контраст не противоречит тому, что два этих явления дополняют себя. Без первого не было бы столь яркого ощущения от второго и наоборот. 

«Вдруг уловила легкий трепет –
Ну, наконец-то! И к окну:
Там снег летит и город лепит,
Укутывает в пелену.

Зима созвучна модной Музе:
Пускай на день, пускай на час –
Невыносимо без иллюзий
И неприглядно без прикрас».

В своих стихотворениях Турбина зачастую создает такую ситуацию, с участием лирического героя или  без его участия, при котором образуются своего рода оттенки инфернальности, а порой и очень серьезное чувство отсутствия выхода для спасения душевного состояния.  

«И город-спрут её до теми,
Терзая щупальцами всеми,
До капли выпив жизни сок,
Швырнёт под вечер на порог.»
Но далее мы видим намек, подсказку автора:

«А мне наказ -  молись усердно,
Пока судьба жестокосердна».

Мы наблюдаем тонкую игру на полярных направлениях, когда в инфернальную ситуацию вмешивается порой сильная, а порой субтильная форма защиты (где защита выступает производным осознания любви как универсума). 

«Ночь в Красноводске – звездный свод
И скверик в зелени сиротской.
Где праздник свой отметил флот –
Ночь в Красноводске.

Печалью вечной веет с гор,
А ты был ласковый, беспечный,
Не замечал моей в упор
Печали вечной».

В данном отрывке перед нами возникает  горькая ситуацию для героя, но при этом она не является необратимой и в этом кроется важнейший принцип философии поэта, философии ее отношения к мирозданию. 

«Мы ели дыню – сладкий плод
Из орошаемой пустыни…
У райских, запертых ворот
Мы ели дыню».  

Ладьёй Харона в царство тьмы,
И нет обратного парома…
Спасая жизнь, бежали мы
Ладьи Харона».

В своем творчестве автор фокусирует внимание на погружении этой игры со светлыми и темными оттенками. Слова такой поэзии подобны масляным краскам на холсте художника. В них существенно переплетены разные цветовые оттенки, за счет чего удается достичь своеобразной живописной сочности. Подобные ощущения складываются, в том числе, благодаря детальному вниманию автора к словам и выражениям, описывающим ощущениям запаха, вкусовые ощущения. «Влажность голоса», «Дышит облик нежной стариной», «Скрипки раненое сердце затрепещет от испуга». Турбина вкладывает в предметы и жизненные изображения те признаки, которыми, как правило, описываются привычные для нас вещи. Тем самым в стихотворении образуется эффект оживления и переоценки восприятия тех самых привычных явлений. Данные описательные признаки сосредотачивают взгляд читателя на особое ощущение от описываемого явления, открывая в нем нечто новое, но что важно то самое новое восприятие не противоречит внутренней логики самого этого явления или предмета. 

«Ты, наконец,  явился мне…
Спешу, от счастья в полусне,
Удостовериться, коснуться.
Одновременно со спины
Идущих двое мне видны:
Молю тебя не обернуться.

И прижимаясь лбом к плечу,
Совсем  совпасть с тобой хочу,
К незримой движемся мы цели…
Полёт танцующий листа –
И странно улица пуста,
Твой голос слышен еле-еле».

В отрывке особенно наблюдается сочетания того самого природного начала, ощущения многоликости красок и присутствия одухотворенной любви. Поэт создает импульс, не ослабевающий от первой до последней строки, очень важный элемент передачи настроения дополняет природная стихия, «полет танцующий листа» аккомпанирует событию. 

«Но мне гонения грозят, –
Невольно дернулась назад,
Затем подвинулась поспешно.
И серой пахнет лист сухой…
 – Куда угодно за тобой, –
Шепчу в ответ я безутешно.

Тут листья вспыхнули, как медь,
И резко начало темнеть,
Все закружилось в дикой пляске» …
– А где была ты?... – Тише, стоп.
Он не таков, вопрос твой, чтоб
Теперь предать его огласке».     

Используя столь многообразную палитру красок при создании картины мира, в стихотворениях Турбиной прослеживается цельная эстетическая установка. При чтении произведения мы видим, что краски не накладываются в хаотичном порядке. Описание красоты явления только ради самолюбования или в качестве обособленных изолированных сегментов не проявляется в стихах поэта. Мы видим очень гармоничное встраивание метафизического описания в канву мира стихотворения. Оно несет собой определенную функцию, которая может варьироваться в зависимости от той структурирующей роли, которую задумает автор. 

«И ты включил магнитофон,
Молчим, а он за нас рыдает…
А за окном – осенний сон
С ветвей под музыку стекает.

Мой бывший муж! Ужель всё зря –
Все те метанья, всплески, слезы?
Летят листки календаря,
Судьба ложится под колеса.

Живою тлеть – таков мой срок.
Увы, неправеден мой ропот!
И рвёт узлы тяжелый рок, 
Те, что связал тот первый Сопот».

Природное начало несет на себе функцию не только передачи цветовой гаммы, эмоционального состояния, оно предстает неотъемлемой частью жизненной направленности лирического героя. 

«Но вспомни, вдумайся, услышь
Мотив знобящий песни старой:
«Во чистом поле белый кшиж» -
Поют Чырвоные Гитары.

И слезы радости во сне:
Заснуть, забыть – моя бы воля…
Ты возвращаешься ко мне –
О, белый кшиж во чистом поле!»

Стихотворение передает душевное метание персонажа, в построение это особенно выражено восклицательной тональностью, редуцирующейся, а потом вновь переходящее к эмоциональному стаккато. При этом характерные детали, присутствующие в описании обстановки внешней и внутренней, несущие собой казалось бы диссонирующий мотив тлена, ропота, тяжелой судьбы,  в сочетании со светлым зарядом обретают несколько иные очертания. Возникает своеобразная гармония. Если говорить упрощенно, не учитывая все многообразие оттенков, можно допустить ассоциацию с темным небом и яркими звездами на нем. В сочетании друг с другом создается созерцательный эффект сопричастности темного и светлого, печального и счастливого.

Любовь в качестве постижения мира в поэзии Турбины, имеет плотную ассоциативную связь  с мотивом воспоминания. Воспоминание, греющее память о светлом чувстве, испытываемом в прошлом лирическим героем, играет важную роль в создании того самого эффекта уютного согревающего покрова. Попробовать провести условную ассоциацию с этим самым чувством можно в ситуации, когда человек от ненастья, бури, холода укрывается одеялом, испытывая в этот миг блаженное чувство теплоты и защиты. Обретение того самого уюта в стихах поэта существует в том числе и в памяти лирического героя      

«Скучаю сладко так я по Большой Пушкарской,
Где красят особняк, запущенный и барский.
Скучаю нежно в нем по комнате просторной,
Где полумрак и днём за шторою узорной…
Но как читалось нам на бархатной кушетке!
Скучаю по шагам настойчивой соседки,
По множеству вещей, без коих нет уюта» …

Если самосознание лирического персонажа не исполнено этим самым чувством, то вектор его духовного поиска неизменно устремлен к его обретению. Поэтому мотив воспоминания, который является хранилищем того сокровенного ощущения, предстает важным инструментом для создания поэтом картины мира. 

«Не чужая я здесь, и походка легка небывало…
Свою первую, юную Польшу протанцевала:
Душистый горошек, гвоздики,
Сквозящий мотив «Эвридики».
Были волосы длинные, прямо висящие – в моде
Как сейчас, но в Варшаве, во Вроцлове, в Лодзи
Все те, кто войну пережили,
Тогда ещё русских любили».

Мотив воспоминания в данных строках ключевое свойство в создании философии бытия произведении. Он предстает своего рода мостиком, связующим звеном, заполняя разрыв двух реальностей, одна из которых в настоящем, другая кроется в памяти героя рефлексирующего. 

«Ах, какие то были блаженные, длинные танцы:
Чехи, прочие шведы и даже новозеландцы…
Стояло дождливое лето,
Узнала на танцах полсвета.

Танцевали и пели, бездумные словно стрекозы…
Ну, а после – домой, и зимой – сожаления, слёзы.
Вернулись – и стала понятно:
Напрасно спешили обратно».

Автором упоминаются некоторые пункты, играющие оппозиционную роль между нынешним и минувшим. Но для лирического героя значение имеют чувства, переживаемые посредством рефлексии, однако, не будучи противопоставленными нынешним, они не имели бы такого эффекта.  
Одно из важнейших свойств творчества Л. Н. Турбиной, но далеко не единственное, это стремление синтезировать в рамках художественного произведения условно обозначенные нами элементы «темной» и «светлой» природы. Одним из императивов таккой структуры будет наличие обеих этих признаков в составе описываемой ситуации, чувства, события и т. д. Именно за счет данных контрастирующих, переплетающихся, взаимодополняющих друг друга явлений, образуется колоритный поэтический мир, несущий в себе ценностный философский ориентир. В таком принципе художественного построения для автора важно было возвести явление, которое способно обладать не просто эмоциональным, а сильным духовным зарядом. Зарядом, несущим яркий признак, наглядно присутствующий в конкретных образах. Мы условно обозначили его как любовь, хотя, возможно, было бы обозначить его как то иначе. Любовь показалась наиболее подходящим определением с той точки зрения, что она является сосредоточением не только неких общих, отчасти размытых признаков, но воплощает в себе глубоко интимные, личные ощущения автора, переданные через призму поэтического произведения, заняв в нем системообразующую роль.