В каменных джунглях

В городе, сколько ни вертись, задрав голову, всю красоту ночного неба узреть невозможно. Рождённые в городских застройках, мы вынуждены жить среди зданий, где небо, как в колодце, – лишь небольшой огрызок. А сейчас ещё больше – стеклянные, бездушные, высотные торговые центры всё уже завязывают горлышко каменного мешка, в котором ни вздохнуть полной грудью, ни насладиться настоем полевого или морского аромата нет никакой возможности.

Но, однако ж, от судьбы не уйдёшь. Первые мои воспоминания связаны именно с раскидистым внутренним двором, часть которого занимала огороженная площадка детского сада, а во второй половине был вишнёвый сад. И это в самом центре города.

Чуть ли не в каждом дворе были такие детские садики или ясли. Наши родители, познавшие весь ужас и тяготы военного лихолетья, спешили жить и работать. В то чудесное время всем казалось, что война больше никогда уже не постучит в двери и окна наших домов.

Четырёхэтажный дом, где отец получил новенькую двухкомнатную квартиру от завода на первом этаже и в котором я родился, казался мне в детстве каменным великаном. Мы, соперничая, «били» лучом китайского фонарика на глухую кирпичную, серого цвета стену под самую крышу, чтобы увидеть, чей фонарик бьёт дальше и у кого «точка» лучше.

Возле самого дома, за забором, начинался широкий школьный двор со спортивной площадкой, а дальше уже была монументальная в стиле ампир, с колонами, школа в три этажа, с высокими в потолках классными комнатами и в четыре створки светлыми окнами. Рядом со школой рос фруктовый сад, за ним мы ухаживали каждой весной и осенью. (Сейчас на месте этого сада здание в 24 этажа).

Был ещё ставок через три квартала с железнодорожным полотном вдоль него. Мы  ходили к ставку через «чужие» дворы, где дома были поменьше, в два этажа, лестницы в подъездах скрипучие, деревянные и кругом в каждом дворике сараи, фруктовые деревья, а ещё шелковица.
Ставок дарил ощущение простора и связанного с этим восторга, радости полной брызг и звонкого детского смеха.

Мир вокруг нас был устоявшимся. Долгие снежные зимы, весь день напролёт катанием с горки на лыжах, санках, дугах и просто так, сменяла горячая летняя пора с суховеями, умопомрачительными летними дождями и сменами в пионерских лагерях. Детвора с утра до ночи проводила «на улице», домой нас «загоняли» уже поздно вечером родители, не единожды зазывая из окон домов.
- Вот поросёнок, не нагулялся за целый день… Мать, зови его, - говорил отец, и из окна раздавался родной мамин голос:

- Валера, домооой!
- Домой! - неслось со всех сторон двора вечерней перекличкой, присовокупляя вначале имя загулявшего отпрыска. 
- Мам, ну ещё пять минуточек. – Умоляюще и тонко звучало в ответ.
- Быстро домой, я кому сказала.

Дети росли, взрослели, а дома наши становились от этого ниже, это стало заметно после первой долгой разлуки, по возвращении из армии. Особенно в зимнюю пору. Тогда от снега весь город как бы врастал в землю и приседал под тяжёлыми снеговыми шапками.
Время, а вместе с ним «неумолимый прогресс» незаметно пришли в наш город, тем более что это был не маленький шахтёрский посёлок, а промышленный центр, столица Донбасса – Донецк.
Город непрерывно отстраивался и до этого, строительство при «советах» было продуманным, плановым. В новых городских постройках оставалось место для зелёных зон, скверов и разбитых по всем правилам архитектуры парков. Размах площадей, широта скверов украшали и меняли облик бывших «нахаловок», да «семёновок», застроенных сверкающими на солнце окнами девятиэтажками. К тому же не было никакой навязчивой, уродливой, повсеместной рекламы, нависающих над проезжей частью билбордов.

Однако через пару десятков лет всё поменялось. Мы стали жить в другой, ещё не осознанной нами стране, как оказалось, к тому же враждебной по отношению к людям.
91-й год навсегда отделил, а можно сказать, что отрезал по живому всех от того чудесного мира, название которому – СССР, друг от друга.
Первые десять лет (лихие девяностые), было не до строительства. Народ выживал, а те, кто похитрее, на всю катушку использовали «период первоначального накопления капитала», грабили растерзанную страну, как только могли.
Новый двадцать первый век привнёс свои новые правила в градостроительство. Земля в центре города вздорожала в геометрической прогрессии, стала тем самым клондайком для новоявленных буржуа, состоящих частью из бывших высокопоставленных, переобувшихся комсомольцев-партийцев, частью из ловких фирмачей-фарцовщиков, а частью из обычных уголовников и воров в законе и без.

С тех пор застройка Донецка уродливыми стеклянными коробками-небоскрёбышами велась с различной степенью интенсивности, окончательно ломая линию горизонта города, лишая его привычной и милой для коренных дончан широты строго архитектурного плана, в котором была выверена каждая скамейка в парковых зонах отдыха горожан.
Война официального Киева, объявленная мирному населению Донбасса весной 2014 года, законсервировала этот «процесс» торжества победы капитала над здравым смыслом. Стройки в Донецке встали. Однако того, что понастроили с начала новой буржуазной эпохи у нас в городе, с лихвой хватило, чтобы почувствовать себя в каменных джунглях, где кусочек неба можно рассмотреть только «уронив с головы шапку», где уже не видать чарующего своей непостижимостью купола, а звёздная карта над головой видна лишь фрагментами.

Где Большая Медведица никогда не встречается с Орионом, поскольку пока созвездие Ориона появится на небосклоне с юго-востока, Большой Медведицы с противоположной стороны уже и след простыл. Жаль.

Я знаю, что однажды попаду туда, откуда прекрасно можно будет видеть весь звёздный небосклон на безоблачном августовском ночном небе, от края до края. Это не так далеко отсюда, кроме могильных надгробий там ничего не «строят», потому широта горизонта такая, как и была много лет назад. Лишь соседнее поле уже почти всё заросло крестами.

Значит, и Орион наконец встретится с Большой Медведицей.